Стул, в который Изуку вцепляется отчаянно пальцами, качается-накреняется опасно. Множество пар глаз неотрывно наблюдает за каждым его движением, следит, не моргая, до сухоты, до боли; чьи-то руки — сильные и наверняка желающие лишь зла — тянутся прямо к Изуку, Изуку пугается, неосторожно дёргается — и уже несётся вниз с невообразимой скоростью, до того, как успевает разобрать хоть что-нибудь из речи самого ближнего к себе духа.

Падение не оказывается мягким. Изуку ломает обе ноги вдребезги.

Их побагровевшие-почерневшие вмиг мясные куски шуршат, как бумага.

— Похоже, теперь мы квиты, — слышится сбоку: Изуку поднимает голову и видит Оджиро-куна в инвалидной коляске. — Покатаемся?

— Покатаемся? — вторит эхом Даби, хватает за руку, пока ещё целую, и тащит прямо на мост. Изуку не может передвигаться, поэтому ползёт, царапая лицо крошками асфальта и слезами. — Давай спрыгнем вдвоём, давай сдохнем и никогда не вернёмся домой, давай, давай, давай, ура!

«Не надо!» — хочет закричать Изуку, но не может издать ни звука. Даби меняется в лице за секунду, кривится недовольно и.

И спихивает его со всей силы прямо на рельсы.

Слышно только, как разбиваются зеркала; руки царапают осколки, и Изуку поздно осознаёт, что бросил ножницы в своё отражение, которое, верно, только этого и ждало, чтобы теперь ранить одним присутствием, одним существованием. Вдох надрывный тонет в пустоте пространства.

Привстав на локтях, Изуку озирается: тихо и влажно, вокруг никого. Пахнет дождём и запёкшейся кровью. Он ощупывает себя, насчитывая целые кости.

— Вечно лезешь в драку, да? Ты правда не понимал, что творишь? — звенит так, что уши закладывает. Киришима-кун стоит совсем рядом, становится вплотную, так, что его нос касается щеки Изуку, и голос его громок невыносимо, но тих настолько, что проходит много времени, прежде чем становится разборчивой речь. — Другого выхода не было, Мидория?

Изуку с ужасом осознаёт, что не может двинуться, не может пошевелить и пальцем.

Из ниоткуда с оглушительным рёвом несётся поезд и сбивает Изуку насмерть.

Над трупом гудят полицейские вертолёты, и по новостям крутят один и тот же выпуск: девушка в больших круглых очках и с ярко-розовыми курчавыми волосами рассказывает о случившейся трагедии в геройской Академии Юэй. Всё заполняет красный цвет.

Изуку просыпается.

С трудом разомкнув веки и различив серый потолок, Изуку нашёл себя на диване в гостиной, прикрытым тонким пледом с рисунком Пикачу; минуту спустя рядом оказалась пара знакомых гетерохромных глаз, и Изуку вздохнул с облегчением настоящим.

— Ты в порядке? — тихо спросил Тодороки и положил рядом руки; чтобы сравниться, присел перед диваном на корточки. — Что тебе снилось?

— Ох… ничего нового. Всё то же.

— Это нехорошо.

Тодороки пока не знал точно, что именно снится Изуку, но вполне мог предположить. И его это печалило.

— Чел, ну как ты так, — весело отозвался Денки и навис над Изуку с широчайшей улыбкой. — Взял и занял моё место!

— Ой, прости, Каминари-кун, я сейчас встану…

— Да не парься, я шучу, — Денки засмеялся и легонько ткнул ему в спину. — Но было бы удобнее всё же поспать в спальне, разве нет?

— Я сам не заметил, как заснул, — Изуку сел на диване и слабо улыбнулся, разглаживая складки на лице покемона на пледе. Шото робко сложил руки. — Давно так в сон не проваливался.

Проваливался. Хах.

И лучше бы не засыпал и в этот раз. Ноги всё ещё болели, будто их криво склеили после разбиения. Трещины пробирало зудом.

— Есть будешь чего-нибудь? Мы тут с Тодобро что-то состряпали, вроде норм, вкусно, — Каминари указал на копну спутанных после сна тёмных волос Изуку. — Вон как отросли, может, подстричь тебя? Я немного умею.

Изуку мельком посмотрел на Тодороки и тут же отвёл взгляд.

— Н-не надо, я думаю.

— Ну тогда на, резинку держи. У меня своих куча.

Стоя в ванной в одной пижаме и носках, Изуку со вздохом повязал себе хвостик — волосы и правда отросли настолько, что самые длинные пряди уже доставали до плеч. Раньше его всегда вовремя подстригала мать, чтобы хаос на голове хоть иногда выглядел более-менее опрятно. Сейчас… Изуку меньше всего волновало что-то такое.

— Ты куда? — живо задал вопрос Тодороки, оторвавшись от книги; на обложке золотом была выведена надпись.

— Ээ, в магазин? Да, нам ведь точно что-нибудь надо купить, — Изуку рывком застегнул толстовку и неосторожно зацепил подбородок.

— Не надо, я ведь утром сходил, — отозвался из дальней комнаты Каминари.

— Ну, в любом случае, я хотел бы подышать воздухом? — крикнул ему Изуку и добавил тише, обращаясь уже к Шото. — Мне ведь можно прогуляться, давно на улице не бывал.

Тодороки кивнул и отложил книгу.

— Хорошо, дождись меня, я только переоденусь.

— Ну я, вообще-то, хотел пойти один…

— Тебе не опасно идти без сопровождения?

— Я ведь совсем ненадолго.

Шото поджал губы, подметив, что Изуку не взял с собой даже свой жёлтый рюкзак, с которым никогда не расставался.

— Будь осторожней, — не успел произнести Тодороки, как входная дверь хлопнула. Торопливо, будто сбегая, Изуку умчался из квартиры. Будто?..

Шото нервно просидел в гостиной, обдумывая, имеет ли право вмешиваться, а после плюнул и кинулся Мидории вслед, не продержался и пяти минут. Предчувствие нехорошего сжимало грудь, Шото боялся и был уверен, что всё это не зря.

Изуку за короткое время успел пройти довольно далеко: Тодороки не имел понятия, куда он мог направиться, но ему повезло найти его на перекрёстке у светофора, пока горел красный указатель. Мысль проследить, в какое место Мидория собрался, укрепилась новой тревогой: Шото встал чуть поодаль, чтобы Изуку его не заметил и не поменял направления. Когда для пешеходов наконец зажёгся зелёный, пронёсся автобус, и в отражении на стёклах Изуку на секунду увидел тёмную фигуру позади себя. Он сразу её признал.

И о, помчался.

— Стой! — воскликнул истошно Тодороки и от оцепенения потерял драгоценные секунды — Мидория побежал что было сил и уже очутился на другой стороне улицы. — Мидория!

Он не откликался.

От адреналина передвигался быстрее молнии, сбивал прохожих и сваливал ящики, чтобы затруднить преследование. Шото, однако, сумел почти догнать его — казалось, вся жизнь зависит от этой погони. Время ускорилось до невозможных пределов, а определить окружение не представлялось возможным: Шото видел только Изуку впереди и думал только о том, как достичь его и остановить.

Когда на повороте Изуку резко выбежал на проезжую часть прямо перед проезжающей машиной, Шото в последний момент схватил его и уволок назад на безопасный тротуар. Водитель возмущённо засигналил и поехал дальше.

— Ты с ума сошёл?! — вскричал Шото, крепко прижимая Изуку к себе. Тот вырывался и царапался. — Что это сейчас было?

— Пусти меня! — прорычал Изуку низко, не своим голосом, пытаясь освободиться из хватки.

— Ты мог умереть! — Шото поперхнулся нахлынувшей злостью и испугом. — Что ты собирался сделать?

— Я не хочу тебя ударять!

Не собирался же он… покончить с собой? По спине пробежал холод.

Нет. Нет-нет-нет. Тодороки бы не допустил.

— Почему ты убегал? Мидория.

— Пусти же!..

— Нет, я никогда больше не отпущу.

Изуку стал вырываться с меньшим рвением, но не прекратил попытки.

— Я дал слово всё исправить, и не сдержал обещание. Вам втроём будет лучше без меня, — он захрипел, и голос надломился от боли: Тодороки сжимал мёртвой хваткой, ослабевшему Изуку было трудно совладать с ним. — Если я уйду, всем будет лучше!

— О чём ты говоришь?

— Вы не хотели такой жизни, никто бы не захотел! Всё, к чему я прикасаюсь, умирает!

— Хватит!

Он ещё не плакал и звучал скорее обозлённо, агрессивно, как если бы винил кого угодно другого. Но нет, Мидория сгорал от ненависти к самому себе, и потому говорил со всей злобой, до щемления в районе сердца.

— Я не хочу, чтобы вы страдали из-за меня, умоляю, отпусти! Кто на свете вообще выбрал бы такое?

— Я выбрал тебя! — в сердцах крикнул Тодороки. — Если другой путь заключается в том, чтобы я сам решал, что мне делать, я последую за тобой!

Изуку взревел так громко и надрывно, что Шото вздрогнул. Но не отпустил.

— И как бы тяжело и больно ни было… я хочу быть рядом. Не уходи вот так просто, то, что ты говоришь о себе таким образом, ранит.

Рядом пронеслась полицейская сирена. Тодороки чертыхнулся и увёл Изуку вглубь дворов, подальше от посторонних глаз. Изуку снова попытался улизнуть, но Шото схватил его за обе руки, развернул к себе и сильно затряс. Сейчас его друг напоминал бешеного зверя, неуправляемого, дикого.

— Слышишь меня? Я сам решил за тобой пойти.

— Прекрати это, — Мидория вспылил. — Перестань так говорить, это можно неправильно понять.

— Я хотел помочь тебе.

Тодороки посмотрел прямо в глаза. Разглядев настоящую искренность в них, Изуку испугался. Вырвался, всё же, оттолкнул от себя и сделал несколько шагов назад, потирая ушибленные места.

— Почему ты такой… — жалобно протянул он и обхватил себя руками. — Почему я…

Шото подошёл ближе и крепко обнял. Изуку ударил его пару раз в грудь и живот, а потом разрыдался в полный голос и обхватил в ответ. Шото заплакал тоже. Осознание трагедии, которую сейчас едва удалось предотвратить, захлестнуло.

Им обоим было очень страшно.

По дороге домой — в квартиру Шинсо, то есть — они молчали долгое время. На безлюдной улице, окружённые уже теряющими листву деревьями, они брели, оглушённые произошедшим. Изуку нарочно спрятал руки в карманы.

Шото заметил, как он по пути озирается на полицейские участки, раздумывая словно, стоит ли бросить его вновь и помчаться туда.

Сдать себя окончательно. Поддаться наваждению и позволить заключить себя под стражу. Признать вину.

Шото нахмурился.

— Не вздумай убегать снова, во второй раз не получится, — тихо, но твёрдо предостерёг он и почувствовал, как ноет болью с левой стороны внутри. — Я этого не выдержу.

Изуку коротко посмотрел на Тодороки и выдохнул.

— Я тоже.

Он заметно отстал, еле передвигая ноги — Шото встал впереди, как бы преграждая дорогу:

— Всю мою жизнь за меня принимал решения кто-то другой. Прошу, не делай того же. Дай мне самому сделать выбор.

— Я никогда не решал за тебя.

— Нет, ты делал это. Много раз, — мотнул головой Шото. — Я тоже человек. И я тоже умею злиться.

— Я знаю.

— Я просто хочу, чтобы мы были честны друг с другом. Хочу рассказать тебе обо всём, не скрывая. И жду того же в ответ.

Изуку поднял наконец на него глаза, пустые, выражающие только обиду тупую и отрешённость от реальности.

— Окей.

Со стороны площадки посреди дворов послышались радостные крики детей, занятых игрой; юноши невольно вслушались.

— Ты тоже скучаешь по маме?

Если бы Шото мог, он бы держал Изуку за руку, чтобы убеждаться каждый раз, что с ним всё в порядке.

Когда они вернулись, Денки встретил их, снимая прихватки; Хитоши же, услышав, сразу убрался из кухни к себе. Денки предложил поужинать, Изуку промолчал, Шото сухо отказался.

Изуку хотел запереться у себя в спальне и никого не пускать, но Шото проследовал за ним, прежде чем он успел что-либо предпринять.

— Честно, Тодороки-кун, у меня нет настроения о чём-то говорить сейчас, — Изуку вздохнул устало, — прости.

— Я и не прошу об этом, — в задумчивости кивнул Шото. — Может, попробуешь поспать?

— Тодороки-кун, я ведь уже говорил, что не могу заснуть уже какую неделю. Не могу себя заставить поспать больше часа за всю ночь и мёрзну постоянно, будто в ледышку превращаюсь, — Изуку свёл брови в печальной эмоции. — Или ты предлагаешь… принять снотворное?

— Нет, просто хочу помочь, — Шото старательно сделал вид, что не напрягся от последних слов. Он забрался на кровать с ногами, сел и вытянул руки в стороны, приглашая. — Ложись.

Изуку наклонил голову в непонимании.

— Что ты задумал?

— Я начал догадываться ещё давно, почему ты постоянно чувствуешь холод, и чаще всего это происходило, когда мы были рядом. Мне очень жаль, — Шото выглядел абсолютно серьёзно. — Так что мне бы хотелось как-то загладить свою вину. Ты сможешь поспать, если я согрею тебя своей огненной причудой. — Его руки чуть опустились после длительной паузы. — Прозвучало… очень странно, да?

— Вообще-то да, очень, — Изуку усмехнулся. — Странная затея.

— Ну всё-таки.

— Думаешь, мне поможет?

— Хочу проверить.

Мидория заулыбался во весь рот.

— Ты удивительный.

— Да, я такой, — выпалил Тодороки, чуть осмелев.

Изуку рассмеялся — Шото полностью растаял от этого звука. И от того, что Мидория снял свою кофту, оставаясь в одной футболке и шортах. Согласился!

— Не слишком ли рано для того, чтобы ложиться спать?

— Для тебя лишним не будет проспать хоть целый день. Ты плохо выглядишь.

— Спасибо за честность, Тодороки-кун, — Изуку снова усмехнулся. — Очень заботливо с твоей стороны, как я раньше без этого жил.

— Ты шутишь.

Мидория несмело забрался на кровать и, скованный смущением, лёг чуть поодаль. Тодороки сделал то же самое и, прежде чем Изуку смог бы хоть что-нибудь пискнуть в знак протеста, придвинул к себе поближе и обвил руками.

И едва сдержался, чтобы не залиться краской.

— Так удобно? — ровным, насколько было возможно в таком состоянии, голосом спросил он, не глядя в глаза. — Я буду применять причуду постепенно, скажи, когда будет достаточно. И одеялом укройся.

Изуку оказался настолько близко к нему, что не мог даже поднять головы, чтобы посмотреть прямо в лицо. Прижав руки к себе, боясь хоть как-то пошевелиться, он долгое время привыкал к новому положению, к теплу, которое излучали чужие ладони, окружившие его, казалось, со всех сторон. Но они не пугали, в отличие от ладоней из сна.

Изуку заулыбался непривычным мыслям.

— Удобно. Спасибо, — и сам прижался плотнее, задевая кончиком носа горячую шею Тодороки. Тот фыркнул от неожиданности движения, но ничего не ответил.

Кошмары действительно не посетили Мидорию в этот раз. Он мирно заснул, впервые за несколько месяцев не замерзая каждой клеткой тела, и не почувствовал страха или незащищённости. Во сне начали зарождаться дивные сады, которым ещё предстояло разрастись и окрепнуть.

Спустя время Изуку проснулся и, признаться, спросонья не понял, почему Тодороки вместе с ним. Тот разомкнул веки наскоро и сразу сказал:

— Доброго утра… вечера, то есть, — после сна его голос звучал по-смешному хрипло и некрепко, выше обычного. — Хорошо спалось?

— Доброго, — тихо отозвался Мидория и осторожно убрал от него руки. — Да, всё… всё хорошо. Было совсем не холодно. И мне не снилось ничего страшного.

— Я рад, — Шото кивнул и потянулся за телефоном на тумбе за их головами.

— Который час? Сколько мы проспали?

— Ты заснул раньше меня, где-то часов шесть-семь прошло. Уже почти полночь. Шинсо и Каминари куда-то ушли часа два назад, ещё не вернулись, — Шото положил телефон обратно и улёгся чуть ниже, чтобы сравниться с Изуку. — Продолжим спать, раз ночь наступила?

— Мы ж только проснулись, — засмеялся Изуку.

— Ты хочешь?

— Вообще… да.

— Ну вот.

— Давай хоть для приличия чай попьём, подождём немного.

Устроившись на кухне с только одной включённой лампой, они попробовали наконец стряпню Каминари — действительно, было очень вкусно, пусть и не хватало соли. Шото выразил догадку, что Денки просто перепутал её с сахаром, а Хитоши, как известно, был немногословен настолько, что не сказал об этом и не удосужился помочь.

Чай стыл в кружках. Пахло нетронутым пирогом с грецким орехом.

Вообще, давно пора было задаться вопросом, откуда у них сбережения на продукты.

— …А потом я падаю прямо под поезд, — продолжил рассказ Изуку. — Слышу только сирены и какой-то непонятный гул. Неприятно.

— Жутко очень, — Шото изо всех сил старался не выглядеть столь виноватым, насколько себя ощущал. — Это из-за того случая… с Даби?

— Ага.

— Ты ведь… сталкивался с ним ещё, помимо этого, верно? Он мог ранить тебя?

— Было ощущение, что он преследует меня, — уклончиво ответил Изуку и отхлебнул из кружки. — Интересно, продолжит ли он меня искать теперь.

Шото поджал губы. Вина уже реяла над головой, готовая напасть с новой силой, вызвать очередной срыв, навести панику. Если бы только Шото был сильнее, он бы прихлопнул Даби прямо там, в переулке, без зазрения совести, без сожалений, рука бы не дрогнула — чтобы не скармливать самого себя тревоге, чтобы не беспокоиться и не откровенно выслеживать Изуку каждый раз, когда бы он ни пропадал. Ведь Шото только из-за своей оплошности так волнуется за него, да? Другой причины нет?

— Кстати, раз уж мы об этом, — Изуку вывел из раздумий. — А тебе что-нибудь снится, Тодороки-кун?

— Мм, ну да, много чего, на самом деле.

Много чего — это мягко сказано, проносится в голове.

— Что-нибудь страшное?

— Не сказал бы, — Шото уставился на дно своей кружки, где ещё плескалось несколько капель. — Скорее, меня пугает то, что я пока не могу понять, как на подобное реагировать.

Изуку вскинул брови, но допытываться не стал. Самое главное, что у Тодороки не было таких сильных проблем со сном. Наверное.

— Мидория, можно я задам вопрос? — Шото не продолжил, пока не дождался лёгкого кивка. — Понимаю, тебе тяжело говорить о том, что произошло в ту ночь, но я не могу перестать думать. На Спортивном фестивале ты сказал мне, что сдерживать левую сторону глупо и неправильно, но потом… потом у тебя появилось это… нечто чёрное, — он явно подбирал слова, чтобы случайно не задеть какой-либо крючок тревоги. — Оно всегда у тебя было?

— Я честно не знал об этом до того момента вообще, — Изуку покачал головой. — Поэтому не ожидал, что произойдёт что-то такое. Для меня тоже было… потрясением.

— Понятно. Прошу прощения, — Шото почувствовал облегчение после слов друга.

Всё в порядке. Мидория и не собирался лицемерно вести себя с ним. Как можно было только подозревать его.

— Теперь я… боюсь пользоваться причудой каким-либо образом, — признался Изуку и выдохнул, освобождаясь от малой доли груза с плеч. Ему явно не хватало похожих на этот тихих уютных разговоров, без нужды как-то притворяться и лгать. — Не то чтобы была какая-то необходимость сейчас, хах, но всё же…

— Мне очень жаль, правда.

— Что, если в следующий раз я снова кого-нибудь убью? Как говорил Монома-кун на фестивале. Что, если меня всё же найдёт полиция, рано или поздно? Меня заключат? Или… или убьют тоже? А вдруг они сделают вид, что ничего не произошло и всё это ошибка? — Изуку схватился за волосы и протяжно вздохнул. — Это будет хуже всего.

— Лучше не думать в таком ключе, мне кажется, — Шото потянулся было к его руке, но вовремя опомнился и сделал вид, что собирался поправить свою чёлку (причёска его никогда не волновала в жизни). — Знаешь, я так поразмыслил, и. А ведь абсолютно любая причуда может быть опасной, и любой может ошибиться, используя её.

— Ну да, очевидно, но…

— Я-я думаю, сейчас ты чувствуешь себя самым худшим человеком на земле. Но, можно признаться? — Шото сложил руки перед собой в замок и заговорил горячо, с трепетом. — Во время нашего поединка ты сказал: «Куда ты смотришь? Не оглядывайся по сторонам, здесь только ты и я». Конечно, тогда это имело другой подтекст, но, — он взглянул на Изуку, и щёки подёрнуло цветом смущения. — Я смотрю на тебя. Это всегда только ты. И ты замечательный.

Изуку зарделся и неловко засмеялся, пряча лицо, не зная, как реагировать.

— Ты тоже замечательный, Тодороки-кун. Как я и говорил раньше, ты очень добрый человек. Мне… приятно, что ты продолжаешь общаться со мной и даже заботиться, — в зелёных глазах тоже заискрилась искренность. — Когда-нибудь я смогу выразить всю свою благодарность тебе.

— Это вовсе не обязательно.

— Знаю. Но ведь ты хотел, чтобы мы были честны друг с другом.

Шото ощущал, как сгорает изнутри буквально: не от тёмной эмоции на этот раз, а от лёгкости невероятной, от того, как Мидория игриво щурится в свете лампы и посматривает на него как бы исподтишка, осторожно, незаметно, отпивая из кружки.

Этот поздний вечер… правда был особенным для них двоих.

***

Денки чувствовал, что уже через час-другой захочет спать и станет клевать носом, но всё же увязался за Хитоши в город. Побродив немного по опустевшему парку, который уже закрыли (перемахнули через ограду), они направились в один из баров. Вернее, Хитоши направился куда захотел, и это был бар, а Денки направился за ним, потому что идти ещё куда-либо не придумал.

— Напомни, что мы здесь делаем? — Каминари сторонился нетрезвых типов и отшатывался от них в омерзении.

— Я выпить пришёл, ты? Не знаю, зачем приплёлся. Можешь уйти, пока ещё совсем поздно не стало, — Шинсо пожал плечами и уселся за барную стойку. — Хэй, Атсу, какие новости?

— Всё то же, Джек, всё то же, — Атсу, бармен в красной рубашке, со светлыми короткими волосами, протирал бокалы. — Слыхал, что бои скоро прикроют насовсем? Похоже, кому-то из организаторов не повезло попасться федералам. Говорят, изначально кто-то из подставных присутствовал на побоищах и всё сливал. Свои крысы везде есть.

— Это паршиво, — Шинсо кивнул и ехидно покосился на Каминари, который сидел рядом и едва не выдавал полностью всё своё непонимание. — Мне как обычно, покрепче что-нибудь, ты что будешь?

— О, э, я не буду пить.

— Коктейля ему какого-нибудь лёгкого ебани, будь добр.

— Сделаю, — Атсу усмехнулся на потерянное выражение лица Денки и удалился.

Денки огляделся: ревущая, оглушающая клубная музыка, сомнительного вида личности кругом, неоновые вывески, мигающие по причине скорой непригодности, терпкий запах алкогольных напитков и сладких сливок.

— И как часто ты бываешь здесь? — спросил он, с удивлением следя, как Хитоши выпивает залпом стопку. — Скидки уже делают, как постоянному клиенту?

— Ты мне вот что скажи, остряк, — Хитоши поморщился, — хоть раз выпивал?

— Никогда. Нельзя же ещё, двадцати нет.

— Да ладно тебе. Совсем никогда? Даже на Рождество какое-нибудь, родители не давали попробовать?

— Нет.

Шинсо посмотрел так, что Каминари понял: бессмысленно как-то обманывать его даже в таких вещах.

— Ладно, хорошо, я напился один раз, но это было просто пиво и не так давно! Мне стало так хреново, и я надеялся хоть как-нибудь… не знаю, чтобы полегче стало. В итоге ночевал где-то на улице, потому что прийти домой в пьяном виде постыдился.

— Я бы не постыдился, было бы только отцу моему до меня дело, — хмыкнул Хитоши и выпил ещё. — Из-за Киришимы своего напился что ли?

Денки отвернулся и глухо сказал что-то, что Хитоши не сумел расслышать из-за громкой музыки.

— Тебе пора его отпустить, — спокойно добавил Хитоши. — Попрощаться с ним и больше не горевать.

— У тебя всегда всё так легко. Я даже не знаю, где теперь его тело.

О, так он не знает даже? Как интересно.

— Могу организовать вам двоим последнюю встречу, — протянул Шинсо. Заприметив двух мужчин в углу зала, он аккуратно развернулся на стуле. — А теперь сделай максимально безразличное лицо.

— Что, прости? — Денки возмущала резкая смена настроений Шинсо.

— Медленно развернись обратно к стойке и сделай вид, что тебя не существует, или я тебя силой заставлю.

Денки почуял, что лучше не прекословить в этот раз. Хитоши проследил за двумя в углу с помощью зеркала за спиной бармена; спустя непродолжительное время они взяли по выпивке и удалились из заведения. Хитоши выдохнул.

Он признал их: по крайней мере, один точно приходил к нему в морг с мёртвыми телами в мешках.

— Ты странный, ты в курсе? Указываешь мне, что я слишком нервный, а сам бьёшь тревогу непонятно из-за чего, — Денки пробурчал недовольно. — Неужели у тебя так много врагов повсюду?..

— Помолчи немного, а.

Шинсо погрузился в раздумья. Его что-то выдало? Или они сами вышли на его след? Будучи юношей рациональным, он едва верил в подобные совпадения, чтобы преследователи просто взяли и зашли выпить в бар, который он так часто посещает. И да, Денки оказался прав, Хитоши уже делали скидки как постоянному клиенту.

— Слушаюсь и повинуюсь, Джек-и, — саркастично отозвался Каминари, оскорблённый. — Откуда только такое имя заграбастал?

— Это сокращение.

Шинсо отвлёкся, достал из кармана и надел на себя маску на пол-лица, на которой в две строчки было вышито белым «MINDJACK». По сощуренным глазам было видно, как под тканью он состроил гримасу.

— Ахах, звучит как что-то геройское.

— Оно и есть. Придумал себе ещё в Юэй.

— Типа, «Взлом разума»? Интересно, — Денки наконец решился отпить из своего стакана и сморщил нос от вкуса. — У нас отдельный урок посвятили как-то придумыванию геройских имён.

— Я в курсе. Вот и подумал…

Чтобы не отставать от остальных. Чтобы показать себя понимающим всю суть дел. Денки подметил, как Хитоши, возможно, неосознанно, постоянно стремится прикрыть своё лицо — может быть, ему настолько претит внешнее сходство с отцом?

Денки вот вырос очень похожим на свою мать.

— Как думаешь, что будет с остальными учениками?

— Может, в другие геройские школы переведут, — предположил Каминари. — Терять будущих про героев точно никто не собирается.

— Хорошо бы, если так, — Хитоши опустошил последнюю рюмку. — Мне всё равно нельзя было там оставаться, как и вам.

— Это с Айзавой-сенсеем связано?

Шинсо вспыхнул. Да откуда ему только известно.

Осуждает?

— Допивай своё, пойдём проветримся, — Хитоши захрустел шеей. Денки торопливо слез с барного стула, и вдвоём они встали у входа, вдыхая ночную прохладу. — Я знаю, ты против моих методов, мой образ мышления тебе претит, но, — он посмотрел на Каминари, имитируя честность, — мне больше не к кому обратиться за помощью.

— Тебе нужна моя помощь? — тот фыркнул недоверчиво. Шинсо облизал губы. Не зажёг сигареты в этот раз.

Денки показалось, что на языке его сверкнул пирсинг. И невольно вздрогнул.

— Не представляешь, каких масштабов.