Старенькая дверь, заунывно скрипнув, закрылась за Витиной спиной. Перепрыгивая через две ступени, он спустился вниз по лестнице и наконец вынырнул на улицу — навстречу жаркому летнему воздуху, наполненному запахом скошенной травы и поднятой в воздух пыли. Палило нещадно, но Витя заприметил свободную лавочку под цветущей липой и тут же поспешил занять местечко в тени.
Тёплое дерево, выкрашенное в зелёный цвет, приятно грело. Витя почему-то любил этот удушающий июльский зной. Может, потому что мозги тогда становились мутными, мысли — какими-то лениво размытыми, а проблемы — незначительными. Что уж тут было думать о хреновой зарплате, о подорожавшем пиве, о бабушкином артрите, о нескончаемых войнах или о саднивших костяшках, когда больше всего на свете хотелось холодненькой водички и того самого мороженого, что ему когда-то покупали на день защиты детей?
А может, потому что он терпеть не мог холод.
Витя, зажмурившись, глубоко вдохнул. Капли пота скатились за ворот растянутой майки, но он не шелохнулся. Хотелось просто-напросто раствориться в окружившем со всех сторон душном тепле. Но когда Вите показалось, что у него это почти что получилось, кто-то совсем рядом пнул камешек, звучно поскакавший по растрескавшейся плитке. Витя недовольно приоткрыл один глаз. Затем другой.
— Чего тебе, Авдеев? — спросил он.
Женька лишь молча протянул ему полулитровую бутылку колы и плюхнулся рядом. Витя отказываться от подачки не стал и, сперва блаженно прижав холодный пластик к щеке, сделал несколько больших глотков. Закрутив крышку, покосился на откинувшегося на спинку лавочки и глядящего куда-то вверх Женьку.
С Авдеевым у Вити выстроились довольно странные отношения. До друзей они определённо не дотягивали, до приятелей — тоже, но и обычными знакомыми не были. В их общении было много желчи, но врагами они от этого не становились. Витя, в общем-то, и не желал — по крайней мере, головой — эмоционально сближаться с Женей, с какой бы то ни было стороны. По себе знал, что такие дети нормальными не вырастают. Такие… Брошенные. Отброшенные.
Женя тем временем оторвался от созерцания жужжащих пчёл, трудолюбиво обхаживающих липу, и, поймав Витин взгляд, наклонил голову вбок. От вида фиолетового синяка под аккуратным «кошачьим» глазом у Вити болезненно кольнуло сердце. Он вообще не понимал, как у кого-то поднималась рука портить такое симпатичное личико. Ладно сам Витя — у него, что называется, рожа кирпича просила, что бы там ни говорили некоторые однокурсницы, считавшие, что широкие скулы и переносица вкупе с ёжиком тёмных волос способны придать кому-то шарма. Авдеев же вполне мог стать моделью, если б был поразговорчивей и если б ему никто не разукрашивал лицо с завидной регулярностью.
— Опять подрался?
Женя дёрнул острым плечом. Солнечный луч, пробившийся сквозь густую шапку листвы, заставил вспыхнуть прядь его светлых волос.
— С кем? С папашей? — спросил Витя и сам чуть не поморщился от своего грубого тона. Но как иначе? Он ведь не с девкой разговаривал, в конце-то концов…
— Угу, — наконец отозвался Женя.
Про периодически впадающего в запойное буйство дядю Васю — так его почему-то называла даже Витина бабушка — знал весь дом. Некоторые даже делали ставки на то, как скоро его выгонят с завода, но выгонять отчего-то не спешили. То ли жаль было, то ли желающих работать за копейки больше не находилось.
Женя опустил голову, и Витя, воспользовавшись случаем, скользнул взглядом по его худым рукам, выглядывающим из широких рукавов огромной футболки со своеобразным принтом — такие только в секондах попадаются. Женя был худым, мелким, но совсем не слабым. И даже не в физическом смысле — хотя и в этом тоже, так как драка их, случившаяся по наиглупейшей причине пару месяцев назад, закончилась ничьёй. Было что-то в нём такое, чего не хватало самому Вите. Казалось бы, жил с поехавшим отцом, с матерью лет десять не виделся, с курьерской подработки «добровольно» ушёл, а сейчас сидел и улыбался. Как дурачок какой-то, ну.
— Чего лыбишься? — не преминул поинтересоваться Витя.
— А что, плакать надо? — ответил вопросом на вопрос Женя, вновь подняв голубые, едва не прозрачные — словно мелководное озеро в погожий день, — глаза.
Витя хмыкнул. Вот и поговорили.
Плачущим он Женьку давно не видел. Наверно, ещё с тех пор, как его мальчишкой задирало местное хулиганьё. Витя тоже был своего рода хулиганом, но каким-то бракованным. Он терпеть не мог слёзы — те жутко его смущали и ставили в тупик, — а любая дёрнутая за косичку девочка закономерно начинала реветь. Поэтому обычно Витя отхватывал за разбитые окна, живой интерес к заброшкам, стащенные из антресоли для подношения «друзьям» шоколадные конфеты, сорванные уроки и свой чересчур острый язык.
— Просто… — вдруг заговорил Женя, — мне хорошо. Вот и улыбаюсь.
— Хорошо? — Витя, конечно, всегда знал, что Авдеев со странностями, но даже он должен был понимать, что жизнь — то ещё дерьмо.
Женя, тихо усмехнувшись, кивнул и принялся ногтём соскабливать красную наклейку с бутылки. Витя открыл было рот, но тут же закрыл, не дав очередным колкостям сорваться с языка. Плакать Женя больше не плакал. И всё же каждый раз, когда Авдеев понуро опускал плечи и, сгорбившись, начинал казаться ещё мельче, чем был, у Вити в горле образовывался странный ком.
— Хорошо, говоришь… — протянул Витя после недолгого молчания. Поёрзав, он чуть сполз вниз и устроил руку на спинке лавочки, задев Женино плечо. Тот не вздрогнул и даже как-то странно хмыкнул.
Ну, может, не так уж и плохо.
Витя стянул с себя футболку, кинул на стул и надел другую — ту, что показалась ему наиболее чистой и наименее мятой. Затем прошёлся вихрем по комнате, собирая в рюкзак всё, что ему было нужно: полупустую бутылку воды, запутанные наушники, ключи с потёртым металлическим брелоком, нацепленным, кажется, ещё в средней школе, подаренное бабушкой на совершеннолетие портмоне, которого он, по правде сказать, немного стеснялся — уж больно взрослое… Напоследок запихнул в карман джинсов телефон. Вроде всё.
Витя вышел на кухню и, тут же встретившись с грозным взглядом бабушки, читающей за столом какую-то старую книжку из домашней библиотеки, понял: не в духе.
— Мы с пацанами решили собраться, — как можно непринуждённей начал он и, вспомнив, кого в их компании можно было назвать самым адекватным, добавил: — у Глеба.
Бабушка перелистнула пожелтевшую страницу и, кашлянув, строго спросила:
— Опять пить будете?
— Ба, — поморщился Витя, — я ж не дед.
Она, тяжело вздохнув, отвернулась и подпёрла подбородок сухой морщинистой рукой.
— Бог с тобой, иди. Молока только купи на обратном пути. — И, когда Витя уже зашнуровывал кеды в коридоре, пробормотала: — Ничему тебя родители не научили…
Витя, фыркнув, хлопнул дверью.
На самом деле, родители много чему его научили. Научили, как читать, писать и считать, как готовить яичницу и жарить пельмени. Как вовремя делать домашку и извиняться перед учителями, как кататься на велосипеде, рыбачить и пускать «блинчики» по воде. Как играть в шахматы и шашки и не обижаться на проигрыши. Как учить дурацкие стихи с непонятными словами и не приносить с улицы домой другие непонятные слова.
А вот как жить без них не научили. Не успели. Вот и пришлось учиться самому.
Возвращался Витя уже затемно. Часов в восемь позвонила бабушка, сообщив, что пойдёт ночевать к одинокой приболевшей соседке, и потому он решил, что можно было позволить себе расслабиться. Расслабиться вышло не очень, а вот наклюкаться до срочной встречи с унитазом — вполне.
В итоге, чтобы уберечь случайного таксиста от потенциальной химчистки салона, Витя решил пройтись пешком. Путь был не ближним, но вполне себе приятным. Ветер, сохранивший в себе дневное тепло, бережно сдувал остатки мутного опьянения. Правда, было одно но: в тишине, изредка нарушаемой шумом дороги, мысли плодились, как грибы после дождя. Не самые весёлые мысли, надо сказать.
Подходил к своей многоэтажке Витя трезвым и хмурым: из-за жары стройку никак не возобновляли, а значит, нужно было срочно искать новую подработку. Иначе фиг он съедет к осени…
С этим же настроением Витя собирался ополоснуться под душем и сразу же завалиться спать, но всё — как это обычно и случалось в его жизни — пошло не по плану. На лестничной площадке, примостившись к подоконнику, его поджидал Женя. Ну, может, и не его, но кого тогда? На этаже, помимо Вити с бабушкой, жила крайне недружелюбная семейная парочка да мать-одиночка с тремя детьми. Не к ним же он, в самом деле.
— Ты чего здесь забыл?
Женя отвлёкся от втыкания в телефон и, подняв голову, улыбнулся. Как-то вымученно и неискренне.
— Да вот, — он взял с подоконника обмотанный полупрозрачным пакетом пластмассовый горшок, и Витя разглядел робко выглядывающую из него маленькую розовую бегонию, — можно пока у тебя оставить?
— Зачем это? — нахмурился Витя. А заметив над Жениной бровью ссадину с запёкшейся кровью, понятливо кивнул: — Отцу не понравилось?
— Угу.
— Ну заходи… — махнул рукой Витя и, вставив ключ в замочную скважину, несколько раз провернул. — Можешь на подоконник поставить. Но поливать сам будешь, если что.
— Сам? — переспросил Женя, пытаясь разуться, при этом прижимая к себе горшок. — А как же…
— Что как же? — уточнил Витя, попутно шарясь в низеньком комоде.
— Ну, Агафья Александровна.
— А она кусается, что ли?
Женя пожал плечами — типа, кто ж её знает, — а Витя наконец вытащил из недр предпоследнего ящика аптечку, которую бабушка, видимо, переложила после очередной уборки. Перекись, лейкопластыри, гепариновая мазь, бинты…
— Промывал?
Женя, застыв посреди комнаты, неуверенно кивнул, и Витя раздражённо буркнул:
— Ну что ты тормозишь? Сядь на стул.
Авдеев недоверчиво покосился в сторону разложенного на столе содержимого аптечки, но всё же сел и сложил руки на коленях.
— На теле есть?
Женя покачал головой.
— Точно?
— А что, раздевать меня будешь? — фыркнул он.
Витя, прогнав совсем непонятно как оказавшуюся в его голове безумную мысль, демонстративно закатил глаза и взялся за Женино запястье, где до этого приметил пару синяков. Тот заметно напрягся.
— Чего ты вдруг садоводством увлёкся? — постарался разбавить тяжёлую атмосферу Витя.
— А? А… Это подарок.
— Кому? — удивился Витя.
— Ане, — пояснил Женя, отвлёкшись от созерцания счёсанного локтя, — которая на пятом этаже живёт. У неё День рождения скоро.
Аня вроде как была младше Вити на год. Значит, ровесница Авдеева. Появилась она здесь, кажется, всего несколько лет назад и особой общительностью всё это время не отличалась… И когда с Женей сдружиться успела? У него и друзей-то никогда толком не было. А тут вдруг подарок на День рождения. Скромный, но подарок. Женька Витю всю жизнь знал, а обходился лишь коротким «поздравляю» из года в год. Как и сам Витя, впрочем.
— Вот как… — протянул он, щедро смочив ватный диск перекисью водорода. — Она тебе нравится?
Женя аж отпрянул и несвойственно ему громко возмутился:
— Ничего подобного! С чего бы это? Аня недавно мне помогла, вот я и решил её отблагодарить… Да почему я вообще перед тобой оправдываться должен?
— Не знаю, — пожал плечами Витя и аккуратно обработал ссадину над сердито сведённой бровью. — Ты сам начал оправдываться. Я всего лишь спросил, нравится ли она тебе.
— Хочешь знать, кто мне нравится? — прошипел Женя, вдруг приблизившись и заглянув ему в лицо. — Хочешь?
Витя отложил вату и поднял на Женю тяжёлый взгляд.
— Может, хочу. Ну и кто? Кто?
Витя навис над Женей, но тот, продолжая сверлить его взглядом, молчал, поджав тонкие обветренные губы.
— Кто? — чуть ли не прорычал Витя.
Женя дёрнулся, и Витя, схватившись за футболку, притянул его ещё ближе. В тишине дыхание казалось оглушительным. На одну долгую секунду они замерли, а в следующую их губы столкнулись — это случилось так резко, сумбурно и неожиданно даже для самого Вити, что по-другому назвать и нельзя было. Женя ответил на поцелуй неумело, неуверенно, излишне мокро и шумно — но ответил. Витина рука тут же отпустила футболку и переместилась на плечо, оттуда — на затылок, чуть стиснув отросшие волосы. Женя от такого напора оторопел и вжался в стул. Витя сперва попытался углубить поцелуй и даже толкнулся в приоткрытый рот языком, но затем, застыв, распахнул глаза. Женя всё ещё сидел с закрытыми. Ресницы его чуть дрожали и почему-то блестели.
Витя судорожно выдохнул. Он ведь хотел, правда хотел, ещё давно, очень давно хотел, но… Не так. Не так, не здесь, не сейчас. Да почему у него всё вечно выходило вот так? Почему нельзя было сделать всё как-то иначе? Без этой льющейся через край агрессии, без этого дерьмового чувства на душе, без этих грубых движений, без…
— Тебе лучше уйти, — хрипло пробормотал он, выпрямившись и отведя взгляд в сторону, на небольшую выцветшую картину на стене. Дедушка в молодости написал, кажется.
— Я всё понимаю, — ещё тише ответил Женя. Он тут же встал — так быстро, словно всё время только этого и ждал, — и проскользнул мимо Вити. Спустя какие-то тридцать секунд за ним тихо закрылась входная дверь.
Ну и что он понимал? Витя вот ничего не понимал.
Из-за стенки вновь заорал какой-то заслуженный народный артист с огромным стажем, и Витя вновь яростно застучал кулаком по стенке. И вновь никто не обратил внимания на его недовольство. Витя, матернувшись, перевернулся на другой бок. Может, музыку в наушниках послушать? Да нет, не хотелось. Как и ничего другого. И чем он раньше занимался в выходные?
Нет, так не пойдёт, рассудил Витя. Ну в самом деле, чего он раскис! Они ведь и раньше с Женькой редко пересекались, а тут всего-то… Ну да. Он всего-то его игнорировал. Притом что раньше никогда этого не делал. Да, Авдеев иногда молчал, молчал неделями, но чтоб игнорировать — никогда.
Витя и сам понимал, что они не могли продолжать общаться как раньше. Поцелуй — это тебе не полупрозрачные намёки с нелепыми шутками и «случайными» мимолётными касаниями. Но это ведь не значило, что нужно было совсем перестать общаться! Чёрт его побери… Надо бы пойти проветрить мозги.
Бабушка уже легла спать, так что квартире было темно и — если не считать шансоновского беснования за стенкой — тихо. Витя не стал нигде включать свет и, аккуратно ступая, вышел в подъезд. Задумчиво остановился перед квартирой развеселившихся соседей, но затем, махнув рукой, пошёл к лестнице. Если он ещё раз подерётся, бабушку точно удар хватит. А разговаривать было бесполезно. Как и в полицию обращаться: звоните, как говорится, когда оглохнете. Да и больно муторно всё это…
Очередная песня закончилась, но обрадоваться мимолётной передышке Витя не успел: откуда-то снизу послышался грохот. В голову закралось нехорошее предчувствие. Витя торопливо спустился на второй этаж. Как только он шагнул с последней ступени на лестничную площадку, дверь, ведущая в квартиру Авдеевых, открылась и, выпустив самого Авдеева, тут же закрылась. Вернее сказать, захлопнулась — так резко и громко, что предчувствие стало чувством.
Женя, словно боясь, что дверь вновь распахнётся, прижался к ней спиной. Лицо его было белым, губы — одна полоска. Руки то сжимались в кулаки, то разжимались. Витю он заметил не сразу, а как заметил — отвёл взгляд. Витя, недолго думая, подошёл ближе. Прежде чем он успел хоть что-то сказать, Женя судорожно зашептал:
— Я его, кажется… Кажется… Того.
— Чего того? — нахмурился Витя. Хотел взять Женю за руку, но тот не дал, резко отдёрнув и ударившись локтём об дверь.
— Убил, — выдохнул Авдеев и затрясся в беззвучных рыданиях. — Я просто его оттолкнул, а он… Он не встаёт…
Витя молча смотрел, как по Жениной — уже покрасневшей — щеке скатилась слеза. Затем, шумно втянув воздух, попросил:
— Отойди. — Женя замотал головой. Витя постарался смягчить голос: — Отойди.
Женя, не шелохнувшись, продолжил глотать слёзы, и тогда Витя сам отодвинул его к стене. Ткань на плече была мокрой и тёплой. Витя помрачнел — хотя, казалось бы, куда ещё мрачнее.
— Скорую вызвал?
Женя кивнул. Витя, набрав побольше воздуха в лёгкие, нажал на облезшую ручку и зашёл внутрь. Женя безмолвной тенью шагнул вслед за ним. Витя осмотрел плохо освещённый, но на удивление опрятный коридор — на присутствие заядлого пьяницы намекала разве что непочатая бутылка дешёвой водки на тумбе.
Не думал Витя, что окажется здесь спустя годы при таких обстоятельствах…
— Где он?
Ему не ответили. Витя, рассудив, что вариантов было не то чтобы много, направился на кухню, откуда и лился свет. В этот раз Женя за ним не последовал.
Здесь уже всё было не так благополучно. На стене темнело большое мокрое пятно, под ним блестело множество стеклянных осколков и валялся расхлябанный табурет.
А посреди комнаты лежал, раскинув руки, дядя Вася. Опухшее рябое лицо было повёрнуто вбок. Глаза — закрыты. Витя хотел опуститься на корточки, чтобы нащупать пульс, — но не смог. Ноги совершенно не гнулись. Что, если он правда?.. Что тогда будет с Женей?
Витя глубоко вдохнул и, отогнав поступившую к горлу тошноту, прищурился. Сперва перед глазами будто бы плыло, и он никак не мог разглядеть: поднимается обтянутая замусоленной майкой грудь или нет.
И всё же дядя Вася дышал. Слабо, редко, но дышал. Витя, тихо матернувшись, выдохнул и развернулся.
Застывший в проходе Женя был похож на потерянное привидение. Витя притянул его к себе и спрятал голову на груди — чтобы не смотрел.
— Живой, — шепнул он одними губами. Женя в его объятиях обмяк, и Витя погладил трясущуюся спину. — Господи, я ведь не думал, что всё так… Так серьёзно. Неужели всё так серьёзно?..
Авдеев в ответ только громко шмыгнул носом.
— Жень, — продолжал шептать Витя на удивление нежно — он и не думал, что его гортань на такое способна. А может, и не в гортани вовсе было дело. — Давай вместе свалим, а? Снимем квартиру поближе к центру. У парка, например. С большими окнами, чтоб солнечно было. Пойдёшь в модели. Или в ветеринары, как ты в детстве хотел. Собаку заведём. Или кошку. Будем запивать пиццу колой и по выходным шариться в секондах. Книжки твои странные читать. Всё что хочешь, Жень. Всё что хочешь… Хорошо?
На улице раздался отдалённый вой скорой помощи. Витя зарылся носом в Женины растрёпанные волосы. Пахло кровью и мужским шампунем.
— Хорошо, — ответил тот, наконец обняв Витю в ответ. Женя потёрся мокрой щекой о футболку и, подняв взгляд, попытался улыбнуться. Вышло немного криво. Вите всегда казалось, что его смущают плачущие люди. Но улыбающиеся плачущие люди смущали его куда больше. Смущали до пощипывания в носу и трогательной теплоты в груди. — Хорошо…