— Lethallan.

      Всего одно слово, нет, один звук его голоса заставил Фредерику вздрогнуть, будто электрический разряд пронзил тело. Деревья вокруг поглотили эхо, оставляя взамен шорох листвы — точно призрачный шепот в потревоженной тишине храма.

      — Я рад, что ты жива, — добавил Солас. — Сражения на севере Тевинтера становятся все ожесточеннее. Приятно иногда побыть в месте, где можно задержаться, отдышаться, поразмышлять...

      Он медленно развернулся и обратил свой взор на неподвижного волка. Солас сам задавал темп их беседе, словно ничего не произошло, словно он снова пьет тот невкусный чай, пока Фредерика готовится расспросить его о Тени.

      А вот ее эта встреча совершенно выбила из колеи. Солас спиной ощущал на себе взгляд Фредерики, что неотвратимо следовал за ним, расхаживающим вокруг статуи. Было ли что-то новое в ее глазах? Обида, укор, презрение? Как ни удивительно, он бы не нашел в них ничего, кроме немого призыва.

      «Я соскучилась».

      «Я так соскучилась».

      «Не уходи».

      Застыв как вкопанная посреди храмового зала, Фреда слушала голос Соласа, как песнопения. Он не изменял своей манере и по-прежнему говорил, будто складывая красивую поэму. Душа Фреды, снова разбуженная, отзывалась на его слова сладко и терпко. А ведь ей бы его ненавидеть... Но чем глубже Фреда вглядывалась в саму себя все эти годы, тем больше понимала: любовь опутала ее сердце слишком крепко и не позволит ей возненавидеть Соласа — по крайней мере, пока он не переступит черту. Он не был святым. Даже долийцы не считали его таковым: напротив, они страшились Ужасного Волка, впитывая с молоком матери миф о коварном трикстере, что сотворил великую беду. Настоящий Солас (не тот, что из мифов и легенд) был хитроумен, временами безжалостен и свиреп, совсем как его волчье альтер-эго; Фредерика вполне сознавала, что к своей цели он шел по головам. О том, сколько жертв Солас принес до и после Инквизиции, она судить не могла. О том, сколькими еще он пожертвует — даже в том случае, если его планы нарушатся, — она и думать боялась.

      Но ей хотелось верить, что Соласа снедают муки совести. Не потому ли он здесь?

      — Пожалуйста, — произнесла она с опущенной головой, — давай не будем о войне.

      Солас умолк. Фреда глядела исподлобья, чуть ли не умоляюще:

      — Давай поговорим о чем угодно, как прежде.

      Каменный взгляд волка давил на нее, а в глазах Соласа она не могла ничего прочесть. Не могла увидеть, что ее мольба разбередила кровоточащую рану. Это место действительно напоминало некий перешеек, островок спокойствия посреди то там, то тут вспыхивающих сражений. Солас мысленно обругал себя за сентиментальность. Сколько у него времени? Достаточно, чтобы уйти через элувиан при малейшем намеке на опасность. А у нее — сколько? Почему-то он был уверен: какую цифру ни назови, ей будет мало.

      Приняв решение, Солас улыбнулся одними глазами.

      — Это место не строили по моему приказу. — Он обвел взглядом резные стены и стеклянный потолок. — Я не участвовал в его создании и даже не предполагал, что здесь вскоре появится храм. Оно сотворено в знак почтения к эльфийскому «богу», в то время как его собратья были столь тщеславны, что сами возводили святилища в свою честь. Маги позаботились, чтобы этот храм ничто не разрушило: ни время, ни сколь-нибудь могучая сила. Эти охранные чары действуют до сих пор.

      Солас подошел к волку и коснулся рукой его каменной лапы.

      — Попробуй. — Он кивнул Фредерике, жестом приглашая ее подойти.

      Сбитая с толку внезапной тирадой, как и тем, что Солас внял ее просьбе, Фредерика на негнущихся ногах подошла ближе. Слишком близко, она почти ощущала его дыхание, осязала тепло его тела в вечерней прохладе. Видеть его лицо в считанных дюймах от себя оказалось еще бо́льшим испытанием, чем она думала.

      Невольно Фредерика вспомнила, как любовалась им за работой. Это было в Скайхолде, кажется, целую жизнь назад... Сосредоточенный Солас. Морщинка меж его бровей, похожая на шрам рядом с ней, деловито сжатые губы, мерные взмахи рыжих ресниц. Когда Фреда еще только начинала осознавать нежность к нему, то нередко ловила себя на том, что не может отвести взгляд. С каждым днем Солас казался ей все притягательнее. Однажды она так замечталась, что ему пришлось повторить свой вопрос два-три раза — и Фредерика еле нашлась с ответом.

      Но теперь в его лице она видела то, о чем ей раньше не приходилось задумываться. Больше шрамов-морщинок. Их все еще немного — эльфы стареют не так заметно, как люди, и все же... Лишь теперь, уже зная истинную суть Соласа, она впервые задалась вопросом: каково ему подмечать эти изменения? Ведь Завеса отняла и его бессмертие. Вероятно, после стольких тысячелетий ему казалось, что у него осталось очень мало времени. Три минуты до полуночи — до неминуемой гибели.

      От этих мыслей закружилась голова и к горлу подступил ком. Тяжелейшим усилием воли Фреда сбросила замешательство и положила руку на каменное изваяние, как он и сказал. Чутье мигом отозвалось: здесь и впрямь охранные чары, древние. Она могла бы перебрать пальцами нити магии, что опутывали статую волка так же, как вязь стягивала статуэтки на ее любимом посохе.

      — И храм явно защищали и после... случившегося в Арлатане, — произнесла она. — Я видела здесь обереги, укрепляющие Завесу.

      С этими словами она почти незаметно огладила каменную лапу.

      Солас заметил.

      Уголок его губ дрогнул, лишь обозначив улыбку. Этого недостаточно. Она не понимает. Она не ощущает так, как это было в действительности. Ему вспомнилось, как в Скайхолде он так же пытался сквозь завуалированные аналогии и недосказанность донести до леди Инквизитора ту или иную мысль — так, чтобы и объяснить, и не раскрыть себя. Только вот... Сейчас второе было лишним.

      Он легко передвинул свою левую руку в сторону, размещая ладонь под ладонью Фредерики. Ее пальцы будто лежали на его пальцах, практически таких же по длине и форме. Оставался промежуток не больше дюйма, и если Соласу этого было достаточно, то Фредерике немедленно стало жарко. Не от тепла его кожи, но от стремительно сократившейся дистанции. Сразу захотелось отдернуть ладонь, как от огня, но Фреда застыла, не смея шевельнуться.

      Эльф снова сдвинул руку, высвобождая толику своей маны; рука женщины сама последовала за ним.

      — Вот здесь... Чувствуешь?

      Его ладонь плыла по воздуху, иногда касаясь тончайшего эфира, как отверстий флейты, и Фреда действительно... чувствовала. Как под ее пальцами нити магии обретают форму, где-то обволакивая, где-то пружиня, то теплея, то остывая, явно сопротивляясь магическому давлению. Обереги отвечали на прикосновения, создавая еле различимую мелодию, и Солас виртуозно управлял этой мелодией, затрагивая как магические струны, так и струны души Тревельян. Она уже не следила за движением рук, потому что неотрывно смотрела на его лицо. На улыбку, в кои-то веки безмятежную, на смягчившийся взгляд, расслабленные брови. Невольно Фреда придвинулась ближе.

      Это было так глупо.

      Пока две армии по разные стороны леса Арлатан готовились к очередной — и вряд ли последней — схватке, искали способ перехитрить друг друга... Их предводители здесь, бок о бок, любовались древними святынями, не желая обрывать это мирное мгновение. Во всяком случае, Фредерика хотела, чтобы оно длилось бесконечно.

      Это было глупо, даже нелепо, никто бы этого не понял. И вряд ли Солас и Фреда смогли бы ответить, почему они все еще стоят бок о бок. После всех этих лет, после лжи, после того, как перчатка была брошена. Дело было не в красоте храма и не в секретах магии, что здесь таились. Фреда думала, что под этим сводом можно хоть ненадолго спрятаться от войны и возродить те сладкие, до боли утопичные минуты, когда они с Соласом беседовали обо всем на свете.

      Если Солас пришел сюда набраться решимости, то ее, Тревельян, присутствие было лишним. Так почему он до сих пор не ушел? Не потому ли, что те минуты что-то значили и для него? Даже думать подобное было невыносимо, ведь поверить в это так легко, как и разочароваться.

      Рука над его пальцами заметно подрагивала. Наконец, Фреда убрала ее и растревоженным взором взглянула на него в упор. Солас на мгновение задержал ладонь в воздухе, прежде чем опустить ее. В глазах женщины по-прежнему тлели нежность и привязанность, так странно — любопытно — сочетаясь с напряжением в ее лице.

      Ответный взгляд Соласа был мягким и немного печальным. Этого хватило, чтобы воспрянувшая на миг тревога улеглась и плечи Тревельян опустились. Она вдруг пожелала, что если время действительно не властно над этим храмом, то пускай оно остановится и для них двоих. Пусть им больше не придется возвращаться туда, где обоим есть что терять.

      Теперь она понимала, почему Солас показался ей, а не скрылся при одном ее появлении.

      Он всегда боялся одиночества.

      — Больше мне никто такого не покажет, — произнесла она с горькой полуулыбкой. — Знаешь, я ведь правда почувствовала, что...

      Что воздух между ними можно ножом резать, настолько осязаемым было притяжение. Хотя Фреда, конечно же, хотела сказать совсем не это. Но и такая ее реакция была неожиданной. И впрямь глупо было полагать, что в разгар военных действий, когда голова забита стратегиями, планами, мыслями о количестве убитых, у нее найдутся силы восхититься ощущением того, что могло бы быть, не сотвори он Завесу. Фредерика была далека от Соласа так же, как и любой другой житель этого мира — нового, созданного им блеклого подобия древнего Тедаса. Его Тедаса. Однако... Не ошибется ли он, если скажет, что в эту минуту ее обуревает столько разных чувств и эмоций, что Фреда не в силах с ними совладать? Что никакой магией не унять грозу в ее душе, что каждое его действие рождает в ней отклик, который она изо всех сил сдерживает: лишь бы не понял, лишь бы не увидел...

      Но он видел. Замечал. Понимал. И это ввергало его в смятение. Добавляло сомнений. Мешало. Это было личным.

      Он склонил голову набок. В его глазах зажегся интерес, он вновь изучал Фредерику, но более пристально, словно пронзая ее и вглядываясь в душу. В этих серо-сиреневых глазах было нечто новое, чего она не замечала раньше. Еще не понимая, что таит в себе этот взгляд, Фреда ощутила, как под солнечным сплетением давит тянуще и сладко, как волнение превращается в горьковатый комок у самого нёба, как щемящее чувство проникает в сердце и постепенно захватывает его целиком.

      — Многие эльфы знали меня лично. Кое-кто — лишь по сказкам, сохранившимся у долийцев. Иные же не знали вовсе, а только слышали обрывки легенд или историй... И каждый видел Фен'Харела по-своему, часто — не улавливая сути. Почти никто не знал меня как Соласа. Ты, леди Инквизитор, знаешь меня лучше всех из ныне живущих. Ответь мне: кто же я для тебя?

      Отвести глаз от Соласа она не могла, не хотела. Фредерике нужно было высечь в памяти каждую черту его лица, запечатлеть это новое для нее выражение. Уложить его в своем сердце, точно в шкатулке. Завтра или уже через минуту такого шанса может и не быть. Фредерика не рассчитывала даже на эту случайную встречу и не давала себе поверить, что та повторится. Но за то, что у нее — у них — есть эти мгновения под древним сводом, она возблагодарила бы любого бога.

      И поэтому так хотелось дать ему ответ — не богу, а Соласу. Так хотелось наконец вырвать из груди признание, пускай оно ничего не прояснит, — ведь Солас все знал, она это понимала. Он знал ее лучше всех из ныне живущих. И не стоило врать себе, что он якобы проглядел чувство, которым Фреда буквально жила и дышала.

      Будет больно, но дальше молчать нет смысла. Мысль «зачем ему это?» потонула в водовороте эмоций, на дне которого был лишь голый, беззащитный перед стихией клочок земли.

      Фредерика разлепила губы, невольно подавшись вперед. Вдох едва протолкнулся сквозь спазм в горле; она так привыкла молчать, что теперь искренность давалась ей нелегко. Она цеплялась, как могла, за страх, что все пустое и что Солас вот-вот ее отвергнет. И только выражение его глаз — ждущее, наконец поняла она, — не позволило ей снова сдаться.

      — Ты... — прозвучало почти испуганно; еще никогда Фреда не чувствовала себя такой жалкой, такой смешной. — Ты для меня... Знаешь...

      Да будь все проклято, кто бы думал, что признаться ему будет сложнее, чем закрыть Брешь?

      — Ты — мой любимый, — обреченно сказала Фредерика. — Ma lath.

      С щемящей тоской внутри она наблюдала, как брови Соласа медленно поднимаются, а на его лице отпечатывается тень удивления. Не от самого факта его чувств, она была уверена — но от их произношения. Солас развернулся к ней всем корпусом. Удивление в его глазах быстро сменялось бесконечной болью.

      — Ты поражаешь меня снова и снова, леди Инквизитор. — Голос его был тих, он отчетливо чеканил слова — и каждое было наполнено безысходностью. — Я вот-вот уничтожу твой мир, твоих родных, все, что тебе дорого, возможно, даже тебя саму, и при этом ты говоришь мне — «ma lath»?

      Сделав шаг к ней, он обхватил руками ее локти и всмотрелся в самую глубь ее глаз, словно вопрошая: «Как ты можешь любить меня, зная, кто я такой?»

      А в ее глазах цвела сирень. Где-то далеко раскинулось душистое поле цветов, берег которого омывался фиолетовым океаном, и в этом океане Солас видел свое отражение. Ему казалось, что лиловая кайма двигается, заполняет чуть ли не всю радужку. Сглотнув, он снова заговорил — мольба в его голосе становилась все отчаяннее:

      — Моим порокам нет прощения. Ради возрождения одного народа я уничтожу все остальные. Я убил много невинных людей и собираюсь убить еще больше. Почему за все это время ты не попыталась меня забыть? Зачем тебе эта боль?

      — Как тебя забыть?.. — вырвалось у Фредерики.

      Все внутри нее отзывалось на прикосновение и дрожь в чужом голосе, а главное, на умоляющий взор. В последний год ее мечта о том, чтобы побыть с ним наедине, давала знать о себе все реже — ее постепенно вытесняла другая. Успеть. Найти выход. Увидеть, как Солас отказывается от своих планов и обретает душевный покой.

      Он говорил, что с радостью выберет иной путь, если такой найдется. Он сам дал ей надежду — не на любовь, но на мирный исход и спасение Тедаса, что куда важнее. Фредерика видела в его глазах ту же обреченность, что снедала и ее. Нет, ей не понять Соласа до конца, как не постичь знаний и опыта, накопленных им за тысячи лет. Зато скорбь и чувство вины... и вместе с тем — твердое намерение изменить статус-кво, она хоть и не разделяла, но понимала.

      Солас не злодей, она знала точно.

      Солас фатально ошибается, на нем слишком тяжкий груз, и он отчаялся. Благие намерения уведут его в бездну вместе с Тедасом, все глубже к тем, кем он уже пожертвовал.

      Но это можно предотвратить.

      Щемящая тоска в сердце Фреды обернулась горячим желанием показать, что он не один. Она тоже ищет решение — и найдет. Ради мира, ради себя и, как ни странно, ради самого Соласа.

      — Не думай, что я не пыталась... отринуть чувства, — заговорила она. — Я не хотела, чтобы все зашло слишком далеко; еще в Скайхолде я знала, что не нужна тебе, цеплялась за эту мысль, да только зря. И когда ты ушел...

      Признание — что вода, прорвавшаяся сквозь плотину. Теперь Фреда просто не могла остановиться.

      — Я хотела лишь одного: чтобы ты был жив и не чувствовал горя. Я и сейчас этого хочу. Фен'Харел ты или нет, но я знаю тебя как Соласа. И люблю тебя. И ничто не сделает мне больнее, чем предательство этой любви. У меня нет права... — на миг сорвался ее голос, — нет права забывать Соласа, после того как мир веками ненавидел мерзавца Фен'Харела. Я хочу, чтобы они поняли, что ошибались. И чтобы ты это понимал. Ты выше того, что планируешь совершить. Ты — лучше.

      Ее низким голосом шептали ручьи в густом лесу Арлатан. Слова звучали мелодией, утешающей и согревающей колыбельной. Казалось, сейчас она замолчит — и свод храма рухнет, обрывая их жизни. Солас каждой клеткой своего тела чувствовал исходящий от женщины жар, а мыслями снова и снова возвращался к безмятежным вечерам в Скайхолде. К ее взглядам, вопросам, заданным как бы невзначай, к пунцовым щекам и попыткам скрыть, что она наблюдает за каждым его движением... Он видел все это. Выказывал лишь дружеский интерес, но не больше. Ибо — зачем?

      И сейчас все его убеждения рушились под преданным взглядом лиловых глаз. Повод, причина, смысл стирались, уступая неясному «а что, если?» Что, если поддаться агонии, мимолетной страсти? Что, если это выход? Он пробыл в современном Тедасе только год до печально известного взрыва на Конклаве; у него не было времени изучить этот мир до тончайших его материй. Что, если все не так уж плохо? Что, если...

      Его размышления прервала женская ладонь, мягко легшая ему на грудь. Солас вздрогнул, плечи его напряглись. Слишком горячо, не погасить. Пальцы стиснули локти Фредерики, голос эльфа завибрировал, срываясь:

      — Так покажи мне.

      У Фреды пересохло во рту. Он предлагает... Он просит? Неверие и восторг наполнили все ее тело, будто сделав его легче воздуха: ноги того и гляди оторвутся от пола. Ее единственная рука сама скользнула на щеку Соласа и огладила скулу — и хотя дрожащие пальцы едва касались, эльф невольно сощурился.

      Значит, можно?

      «Так покажи мне», — пульсировало в ее голове, которая все никак не могла осознать, что это не сон. И вряд ли шутка. Голос Соласа... От его интонации, от сквозивших силы и слабости сознание Фреды на миг затуманилось и страсть завихрилась в каждой жилке. Годами сдерживаемая, нерастраченная, а сейчас — отравляющая вернее яда. Если эту страсть можно передать через прикосновение, то неудивительно, что в лице Соласа отразилась мука, которую Фреда распознала безошибочно.

      Только что он казался незыблемым монолитом, каким многие его и видели, но слова Фредерики поразили, как медленная стрела. Ее пальцы замерли на миг... а потом двинулись вниз и вбок, пока не коснулись полных губ; Фреда словно потеряла зрение и теперь могла лишь осязать, догадываясь по жаркому прерывистому дыханию, что все это его изумляет. Этот новый и странный мир ее чувств, открывшийся ему в собственном храме, напоенный ее нежностью.

      Их лбы соприкоснулись. Наконец ее пальцы сменились ртом, прижавшимся к нему чуть ли не робко. Фредерика прильнула вся, пока лишь пробуя, каково это; их рост идеально сровнялся, и обнимать ее было даже удобно.

      Фиолетовый океан был не только в ее глазах, но и в поцелуе.

      Солас утонул.

      Океан увлекал его все глубже — ни вырваться, ни спастись. Пьянящая близость. Тонкие пальцы, легко касаясь щеки, будто создавали вереницу электрических разрядов. Весь мир вдруг сузился до одного храма, и Солас готов был поклясться: кто ступит на эту землю и попробует прервать их, тот обратится камнем; эльф не станет разбираться. Он чувствовал, как его руки дрожат, пока тянутся к чужой талии. Позвоночник Фреды вытянулся струной, она была напряжена до предела — и все же, все же... Смелела. Жаркий выдох сквозь приоткрытые губы. Вдох — как перед прыжком в неизвестность.

      Океан в фиолетовых глазах перестал существовать, веки сомкнулись и... Терпкая сладость — горький мед и сухое вино — растеклись по губам. Солас не ждал, пока Фреда расхрабрится окончательно: он прижал к себе стремительно обмякшее тело, жадно, без передышки, впился в губы, ища ее язык, изучая, покусывая, облизывая... Прошлое, будущее, все это отошло — было лишь настоящее, ограниченное теплом ее тела; и руками, блуждающими по его спине и шее, словно не находя себе места; и почти неуловимыми вздохами, которые Фреда силилась сдержать. Всепоглощающим пламенем поцелуя, разорви который — и мир сгорит.

      В этом круговороте нахлынувших чувств, исступленных объятий и близости, погружающей в забвение, Солас краем помутившегося разума, самым кончиком носа, сквозь ароматы грозы и кожи услышал отчетливый запах фиалок.

      Вновь и вновь он нырял в эти воды. Фредерика, он был уверен, никогда не чувствовала себя счастливее и легче, чем сейчас. Эта мысль, мельком вспыхивавшая в мозгу, придавала сил и рвения... И, может быть, лишь на долю секунды, но заставляла почувствовать себя настоящим богом. Кощунственная, но — притягательная мысль.

      Неожиданно он ощутил поясницей край постамента, на котором возлежал памятник ему самому. Это Фреда прижала его, наконец-то осознав, что происходит. Головокружительный поцелуй, дрожь в коленях, все это пленяло, лишало самоконтроля. Фредерика чуть ли не съежилась, чтобы целиком вместиться в кольцо мужских рук: пусть гладят, где ему хочется, пусть мир никогда ее не найдет. Ведь если найдет, то безжалостно вырвет из объятий, о которых она так грезила. Ее рука вцепилась в чужой воротник, притягивая Соласа. Чувствуя, как охотно тот поддается и словно сам хочет вплавить ее в себя, Фреда от счастья постанывала в его рот.

      А между тем их окружала тишина, даже треск магии улегся и утих хрустальный звон Завесы. Казалось, что отныне существуют лишь краткие шумные вдохи, причмокивание губ и шорох одежд, и новый тихий стон Фреды в момент, когда рука Соласа нырнула в ее волосы. Чуткие пальцы художника перебирали пряди, ласкали шею у линии роста волос — лихорадочно, нежно и вряд ли осмысленно.

      Но потом нега кончилась.

      Шлейф подступающего отчаяния и недосказанности — вот и все, что осталось. В зале слышалось надсадное дыхание. Фредерика вжалась в Соласа, уткнулась носом в его плечо и крепко ухватилась за талию, будто боясь, что эльф оттолкнет, растворится. Затаенные чувства попросились на волю, но она не взялась бы поименно назвать их все.

      Солас же рассеянно гладил ее по голове, глядя в пустоту. Его разум понемногу прояснялся — и так же понемногу утопал в ужасе. Это... Это было завораживающе, прекрасно, волшебно и... Начитанный, разговаривающий стихами эванурис не мог подобрать эпитета для того, что он чувствовал, пока они целовались. Это действительно было похоже на помутнение. Безумие, в которое он впал добровольно. Ошибка, которой он позволил случиться. Сердце бешено билось, выдавая его состояние. Он чувствовал ту же вибрацию в груди Тревельян.

      «Неправильно, все так неправильно», — крутилось в голове. Солас облизнул губы. Надо... Ему надо идти. Его эльфы ждут его. Но и она тоже ждет... Нельзя это так оставить.

      — Фредерика. — Голос его был тих и печален.

      Впервые за сегодня он назвал ее по имени. Тревельян вздрогнула и медленно подняла голову. На лице Соласа была мученическая улыбка. Слова давались ему с трудом.

      Он провел пальцами по ее щеке, уводя их в волосы.

      — В той стороне, откуда пришла ты, собирается большая армия. Они ждут тебя и твоих советов.

      Фредерика открыла было рот, чтобы возразить, но он остановил ее мягким жестом.

      — Я же связал себя с судьбой тысяч эльфов. Они ждут меня. Надеются. Верят. И...

      Он запнулся, поймав взгляд внимательных глаз. Он уже запутался в тончайших нитях этих сетей. Понимая это, Солас не хотел платить враньем за кристальную честность. В ее жизни и так было слишком много лжи, еще больше она не заслуживает.

      — Ты дорога мне, — произнес он, собравшись с духом. — Но даже этот поцелуй — непозволительная роскошь для таких, как мы. Иссохшей ветки два листа, предсмертный исполняя танец, падут, всего на миг соединившись...

      В ее жизни было много лжи — и ни одного настолько же ослепительного мгновения счастья. Но то — лишь мгновение. Она чувствовала, как меняется настроение Соласа. Когда он назвал ее имя, его голос уже не сулил ничего хорошего. У Фредерики сжалось сердце, и вместо страстной дрожи ее прошиб судорожный холодок.

      Не стоило надеяться, что один поцелуй поселит в Соласе чувства к ней. Только если их нет, почему же он смотрит на нее с такой горечью? Возможно, он сам не ожидал, что поддастся ее любви, но это лишь пуще все осложняло. Здесь и сейчас они еще могли быть просто Соласом и Фредерикой, однако стоит выйти за порог, и на плечи Фен'Харела упадет еще больший груз, а леди Инквизитору придется всеми силами таить свою воспрявшую привязанность. Их связь становилась стократ хуже, тяжелее, опаснее, чем когда-либо.

      Святая Вестница и зарвавшийся эльф-отступник. Жалкая шемленка и эльфийский бог.

      И если Фреда еще видела в этом надежду на лучшее — для себя и для мира, то Соласу ее любовь спутает все карты. А меняться ради нее он был не готов, да и не могла она этого требовать.

      Фредерика отстранилась, еле переставляя ноги. Она много раз представляла, как получит отказ, но не думала, что вместо боли ощутит пустоту.

      — Я тебя люблю, — сказала она бесцельно и безо всякой надежды. — Я рада, что встретила тебя здесь. А теперь иди.

      Из этой битвы нельзя выйти победителем. Нет правильного решения. Можно выбрать лишь меньшее из зол. Солас сказал бы: ему пришлось... И все равно он ответственен за свой выбор.

      Солас выпрямился, отодвинувшись от холодного постамента. Глаза Фредерики горели мрачным огнем. Он помедлил. Сказать что-то еще? Но зачем? В молчании стискивая кулаки, Солас быстро покинул залу, не оставив на прощание ни улыбки, ни теплого взгляда. Через два поворота его ждал элувиан, а за ним... Другой мир. Без нее.