Адриан робко стукнул в дверь кабинета и повернул круглую ручку.

— Не занят?

Габриель оторвал взгляд от эскиза, на котором чётко вырисовывался силуэт смутно знакомого платья-трансформера в тёмно-синих павлиньих перьях. 

— Нет, я ждал тебя. Ты выспался? Садись?

— Спасибо, я просто… — он сел.

Глаза отца и сына на мгновение встретились, и они заговорили одновременно…

— Адриан…

— Пап…

… замялись, смутились и стали наперебой предлагать друг другу пальму первенства.

— Ладно, всё, говори ты, — Габриель отложил карандаш.

Адриан вздохнул, собираясь с мыслями. Ему хотелось сказать что-то важное, что-то такое, от чего замирало сердце... 

— Да... да, я хотел сказать, что больше не держу зла. Не важно, с кем ты, и кто она. Каким бы ты ни был, ты мой отец, и останешься им до конца. 

Фирменные очки Агреста старшего не сумели скрыть выступивших на глазах слёз, руки, лежавшие поверх эскиза, дрогнули, показывая всю полноту внутренних переживаний и эмоций. Его голос зазвучал так, будто он давно и очень сильно простужен.

— Я виноват перед тобой, Адриан… виноват за все эти годы холодности и безразличия, — Габриель поднял ладонь, пытаясь остановить возражения сына.

— Пап, я…

— Не перебивай... Я и сам собьюсь. Я... действительно виноват, я действительно был безразличен и холоден. За это прошу прощения, я умоляю тебя простить меня, сынок...

Из глаз парня скатилась одинокая слеза, но он больше не прерывал отца.

— ... но я не стану просить прощения за ЛедиБаг, потому что...

И момент лопнул, словно мыльный пузырь, выпуская волну ощутимого напряжения.

— Я ничего не хочу слышать! О ней не говори!

— Нет, послушай… Я знаю, что под маской скрывалась Маринетт, я знаю, и готов поклясться… то, что ты видел, было случайностью… между нами ничего нет. Впрочем, сейчас нас с ней объединяют общие увлечения, работа, показы, но не более. Ты можешь не верить женщине, которая тебя, возможно, предала, но прошу тебя поверить мне… мне, тому, кто и сам потерял женщину, которую по-настоящему полюбил… полюбил впервые с тех пор, как твоя мама исчезла.

Адриан смотрел на свои крепко сцепленные руки и молчал. Его переполняли эмоции, он был не прав, он ошибался, но ведь она сказала… Маринетт сама сказала, что есть другой… Ему не хотелось омрачать разговор с отцом такими мыслями, и парень затолкал их поглубже.

— Мне не интересна лживая ЛедиБаг или Маринетт. Лучше расскажи, почему ушла Натали? Куда она ушла?

Отец поправил очки, откинулся на спинку стула и потёр переносицу.

— Я бы предпочёл о Маринетт... ну что ж... я, Адриан, не ценил, не видел, не замечал. В моих глазах Натали была лишь секретарём. Возможно, в какие-то моменты, я и считал её другом, может, где-то сестрой или сиделкой иногда, но никогда не видел в ней женщины. Не хотел видеть любящей женщины, которая была рядом, поддерживала меня в момент моего горя и воспитывала тебя почти как родного сына. Я был слеп, а к её чувствам относился небрежно, не принимал их всерьёз.

— Ты обидел её?

— Да. И уже не уверен, что она способна простить такое.

— Не уверен? То есть, ты даже не пробовал?

Габриель усмехнулся.

— Ну что ты, я бы не переставал пробовать, как с… поиском твоей мамы. Я бы пытался её вернуть, пока окончательно не лишился надежды. 

— И что тебя остановило?

— Это невозможно. Я не знаю, где она.

Адриану стало смешно, и он попытался скрыть свой смех за кашлем.

— Не знаешь? Хочешь сказать Натали уехала? Спряталась так, что ни твои деньги, ни связи, ни репутация, не способны её отыскать?

— Нет, она не уехала. Натали живёт и работает в Париже. Только её новая подруга (та, о которой ты слышать не хочешь) так талантливо скрывает все следы, что даже профессионалы не в состоянии переплюнуть такую изобретательность.

— Неужели? Я общался с Натали по телефону и был уверен, что она живёт достаточно открыто.

— Ты общаешься с ней? — в его глазах мелькнул и погас огонёк надежды, — Впрочем, ладно, мне это мало поможет. Сомневаюсь, что ты знаешь хотя бы одну зацепку, а я, как видишь, в свет почти не выхожу.

— Да... — Адриан задумался, — Ты прав, Натали никогда не называла конкретных мест.

— Вот именно. Кстати, о выходах в свет. Благодаря мадам Цуруги, сегодня намечается благотворительный приём в мэрии. Ты тоже приглашён, ведь, полагаю, Кагами Цуруги твоя близкая подруга?

— Ага, подруга, — Адриан заметно погрустнел, — предлагаешь сходить вместо тебя?

— Вместе со мной, Адриан. Вместе.

Он недоверчиво окинул отца взглядом, но, когда понял, что тот не шутит, широко улыбнулся.

— Тогда, я в деле. Во сколько начало?

***

Благотворительные вечера Парижа, как, впрочем, и любого другого города мира, объединяли всех состоятельных людей одной общей идеей, в корне которой лежали связи, инвестиции и деньги. Луи Дюпре был постоянным посетителем таких мероприятий, а сегодня ещё и явился заранее, чтобы переговорить с мэром Дебюсси, однако даже не мог представить насколько благосклонна оказалась к нему фортуна. С тех пор, как его давняя знакомая Маринетт Дюпен-Чен, привела к нему Натали Санкёр, Луи просто не мог отделаться от чувства, что это судьба. Сначала он старательно игнорировал возникшую влюблённость, потом пытался избавиться от неё, и, в конце концов, решил что-то предпринять, только вот дама сердца отказала. И отказывала много раз, прежде чем всё же дала согласие на свидание, которого, чёрт возьми, так и не случилось! В назначенный день у подруги Натали произошла трагедия, в другой день было много работы, а на третий умер любимый хомячок — Дюпре знал, что это лишь отговорки, бесился и ничего не мог поделать, не мог заставить Натали ответить взаимностью. Замучившись вконец, Луи задался целью выяснить лично у Габриеля Агреста, что за история приключилась с его ассистенткой. Ему всё никак не удавалось подобрать подходящего случая, но вот этот случай представился теперь, когда модельер с сыном в самый разгар вечера показались в зале. Правда, пришлось ждать, пока Адриан соизволит пригласить кого-нибудь на танец, однако в том была не такая уж большая жертва, ожидаемое случилось довольно быстро. Хлоя Буржуа-Дебюсси увела парня, оставив Габриеля в полном одиночестве с бокалом шампанского в руке. Дюпре знал, что такого рода диалог с человеком старше, мудрее и состоятельнее себя заведомо провален, но был полон решимости и отступать не собирался. 

— Да, Габриель, редко удаётся увидеть вас, — он прислонился к стойке с закусками и хохотнул, — так сказать, живьём.

Агрест смерил его колким взглядом, как бы намекая, что сквозь показную деловитость собеседника отлично проступает образ совсем ещё юного мальчишки… да, возможно, имеющего огромный опыт в управлении и предпринимательстве, но не в жизни.

— Во-первых, здравствуйте, мисье Дюпре. Во вторых... что-то мне никак не удаётся припомнить, когда мы успели перейти с вами на такую фамильярность? Разве между нами есть какие-то ещё деловые отношения, кроме благотворительности, вкладов и инвестиций в Фонд Жизни? Кажется, нет. Поэтому, для вас я - мисье Агрест, если вас не затруднит, — он дежурно улыбнулся.

Луи вскинул подбородок, задетый таким тоном, однако вида не подал. На самом-то деле они неплохо общались в скайпе и в чате насчёт недавних активов в одном крупном акционерном обществе, что-же произошло теперь? Дюпре расценил это как грубость и затаил обиду: ему нравилось думать, что месть — это блюдо, которое стоит подавать холодным.

— Полагаю, мы скоро увидим вашу новую коллекцию. Говорят, вы работаете с крошкой Маринетт? — после короткой паузы спросил он, и сделал это лишь для того, чтобы как-то продолжить разговор.

— Крошкой?.. — процедил Габриель сквозь зубы и снова бросил высокомерный взгляд в его сторону, — Вы хорошо знакомы?

Агреста мучило любопытство: ведь перед ним стоял первый человек из окружения Маринетт, о котором ему было неизвестно, и, возможно, он и являлся ниточкой к Натали. Луи же решительно не отводил глаз, подозревая, что его договорённость с Санкёр напрямую связана с этим мужчиной. Не с работой у него, а именно с ним, как с личностью. Его подмывало высказаться открыто или вылить в это высокомерное лицо чёртов бокал с вином. Но ни один из них никак не выдал себя, продолжая беседу светским беззаботным тоном.

— Достаточно хорошо. Так это правда?

— Если достаточно, то зачем же сомневаться в её утверждениях?

— Так говорят другие, а из Маринетт и слова не вытянуть при случае.

— Прискорбно.

— Простите, что?

— Прискорбно, что ваши отношения всё же не настолько доверительны, чтобы знать такие вещи.

— Хм, ладно. Я вообще-то не за этим к вам подошёл.

— Я уже сказал, — Габриель оставался невозмутим, хотя этот тип начинал уже серьёзно его раздражать, — у нас с вами нет никаких дел, рабочих вопросов и…

— Есть. Натали, — перебил Луи и с удовлетворением отметил, как изменилось лицо собеседника, подтверждая самые смелые догадки и, к сожалению, вызывая ревность, — Натали Санкёр. Я слышал, она больше не работает у вас?

Агрест сглотнул, но так и не смог выровнять дыхание. Сердце билось как сумасшедшее, голос подвёл его, уходя в хрип.

— Санкёр? Да, она больше не работает у меня.

 — Жаль… — в единственном слове сожаления Луи Дюпре сквозила такая откровенная насмешка, словно бы модельер сейчас пред лицом Инквизиции сказал, что Земля круглая.

— А вам какое до этого дело? — разозлился Габриель.

— Мисье, я вынужден вам сообщить, что давно в неё влюблён. Она нужна мне.

***

Адриан отвёл Хлою к мужу и как раз пожимал ему руку, когда в зале что-то произошло: несколько женских голосов испуганно вскрикнули, послышался звон разбившегося стекла и восклицания управляющего «мисье, мисье, прошу вас! умоляю, прекратите». Агрест младший извинился и направился туда, с трудом пробиваясь к месту событий сквозь толпу журналистов с камерами и микрофонами, которых здесь было предостаточно. В центре образовавшегося круга стоял Габриель Агрест и подавал руку упавшему мужчине лет тридцати пяти, из носа мужчины шла кровь, в глазах сияли молнии, но он, как и все публичные люди, обладал свойством быстро приходить в себя и оставаться невозмутимым под прицелами камер.

— Спасибо, — Луи Дюпре принял помощь, поднялся и, не прощаясь, ушёл, резко толкнув плечом хрупкую журналистку.

Спустя несколько минут отец и сын тоже покинули этот вечер, поблагодарив госпожу Цуруги и мэра. Они вышли в ночной город, где больше не бушевал ливень, а мокрые улицы блестели светом зажжённых фонарей. Адриан садился в лимузин с таким выражением лица, будто выиграл приз.

— Только не говори, пап, — он смолк на мгновение, смакуя момент, — что в первый же выход в свет после долгого отсутствия ты подрался? Прямо перед прессой?

Габриель отвернулся. В сумраке автомобиля не удавалось различить чувств, написанных на его лице, и даже свет фонарей, изредка выхватывающий строгий профиль, ничуть не упрощал положение.

— Если я скажу «да», как ты к этому отнесёшься?

Адриан вскинул кулак вверх, радуясь, что догадки подтвердились, но тут же снова стал серьёзным и ответил.

— Я бы спросил о причинах этого поступка.

— Правда?

— Да, если бы был сыном того Габриеля Агреста, которого я знал. Этого же, я не знаю, но точно могу сказать, что он чертовски крутой отец. Это крутой поступок и, я уверен, справедливый.

Отец не ответил, испытывая смешанные чувства. Он просто не знал, что сказать, а сын тем временем продолжал.

— Теперь понятно в кого у меня такой характер… я всё думал, что тут мамины гены, а оказывается и отец у меня…

— … Ещё тот хулиган, да?

Адриан удивлённо воззрился на него, хотя почти ничего не видел.

— Что с тобой? Я тебя не узнаю.

— Я сам себя не узнаю, Адриан… ЛедиБаг помогла мне понять кое-что, что-то очень важное для меня. Прости, я могу попросить прощения ещё раз?

— За что? За это? Я же сказал, было круто. Я даже не знаю, снится мне или я брежу.

Габриель хмыкнул.

— Ты не бредишь. А прощения я прошу не за это. Я учусь жить заново, Адриан, и свершённые ошибки угнетают меня. Прошу прощения за обиды, за всё, в чём виноват перед тобой.

— Да ладно, пап, и я виноват тоже. И ты меня прости.

Лимузин вёз их по ночному городу, оставляя позади все разногласия. Сегодня впервые с тех пор, как Эмили исчезла, отец и сын почувствовали близость, почувствовали, что не одиноки, что снова обрели друг друга и вернули семью.

***

— Так чего ещё я не знаю, Мастер Фу? — безжалостно вопрошала Маринетт, уперев руки в стол, и почти нависала над бедным стариком.

Хранитель был тяжело ранен. Натали обрабатывала особенно глубокую рваную рану в районе плеча, периодически с укором поглядывая на девушку.

— Это было так давно, что я справедливо полагал - опасность миновала. Но, увы…

— Что с вами случилось? — настаивала Маринетт, не обращая внимания на его слабость и болезненный вид.

— Как тебе известно, я собирался скрываться некоторое время. Мой путь лежал в Храм Хранителей, куда я доставил Эмили Агрест. Когда двери усыпальницы закрылись, мне захотелось вернуться к подножию разрушенного Восточного Храма, чтобы остаться там и медитировать, только они уже ждали меня… они ждали меня там.

— Кто? Кто вас ждал?

Мастеру трудно давались слова, но он говорил, словно спешил высказать всё, до того как сможет закрыть глаза и отдохнуть.

— Это наша легенда. Наша история. Я не верил, что такое возможно сквозь тысячелетия мирной жизни. Ещё во времена, когда Мастер Шунюань (первый Хранитель шкатулки) был молод и основал свой Храм, его любила прекрасная девушка Кианг. Она всей душой стремилась достичь ответного чувства, но в самый важный момент Шунюань предпочёл ей долг и Квами. Она горько страдала, но не смогла простить ему такого решения. Кианг основала Тёмный Орден, построенный на знаниях о тёмной магии: им удалось достать несколько капель крови Квами, которые дали возможность искусственно синтезировать способности, хоть и не так мощно, но очень действенно. Нам рассказывали, что весь Орден был казнён, но теперь я знаю, что это не так.

— Фух... меня доканают ваши тайны. Где связь? Что им нужно?

Натали снова недовольно взглянула на Маринетт, умоляя прекратить наседать на раненого гостя. Их прежние разногласия забылись в тот момент, когда Мастер оказался в доме.

— Они охотятся за Квами и верят, что, собрав всех, и соединив геном воедино, возможен новый вид Квами, тот, что в симбиозе с человеком очистит Землю от лжи, предательства, вероломства. Грубо говоря, священное очищение.

— То есть полное уничтожение ради возрождения... И вы верите в это?

— Я видел их, Маринетт. Я знаю. Они идут за тобой, возможно, кто-то уже рыщет по городу в поисках тебя… Ты хранишь двух самых сильных Квами шкатулки… Ты, в первую очередь ты, в опасности.

— Я? В чём же проблема? Неужели абсолютно все ваши талисманы не смогут справиться с каким-то генномодифицированным монстром?

Фу закашлялся, прижал руку к груди и пару минут вообще не мог ничего сказать, но всё же нашёл силы и продолжил.

— Они напали на меня в полночь на третий день моей медитации. Забрали всех, Маринетт, всех до одного. Избили и бросили, считая, что я умер. Но я выжил, смог встать и идти сюда… Это мой долг - защита мой долг. Я шёл всё это время. Шёл весь этот год, чтобы предупредить. Ты в опасности. Ты должна быть готова.

— Готова? Но вы сами сейчас сказали, что шкатулки нет, а талисмана только два. Даже, если я смогу уговорить Кота Нуара помочь мне, как… как мы справимся, Мастер Фу?

— Талисмана четыре. Их четыре, Маринетт. Здесь, в этом доме…

— У меня, — произнесла Натали, — Нууру и Дуусу у меня.

Маринетт замерла, не в состоянии двигаться от шока, который медленно сменялся дикой неконтролируемой яростью. 

— И после этого я должна верить вам? Верить вам обоим? Боже, как я устала от этой лжи, от этих жертв, страданий…а вы… вы! — она беспомощно ударила кулаками по воздуху, — Вы снова! Всё заново! Почему вы не остались, почему не сказали мне... не позвали с собой, в конце концов! Меня ведь ничего не держало... Что вы хотите теперь? Что?

— Вы предлагаете нам сражаться? — Санкёр медленно встала, её руки тряслись, — Нам четверым?

— Это тяжёлая ноша, но вам выпало донести её до конца. Никто не сможет так работать в симбиозе с Тикки, Дуусу, Нууру и Плаггом, как вы.

— Нам не обязательно призывать... других. Мы можем использовать по два талисмана, тем более, что оба моих дают неограниченную силу, — Маринетт ухватилась за тонкую нить возможности.

Мастер вымученно улыбнулся.

— И увеличите шансы врага. Пойми же, наконец, что ты и Тикки или Адриан и Плагг гораздо устойчивей и сильнее, чем ты и оба Квами сразу. К тому же, я должен сказать, что из-за своих опытов Орден не имеет возможности использовать способности истинных талисманов, однако их может использовать Чистый. 

— Кто?

— Чистый. Ребёнок, рождённый внутри Ордена, который избирался каждое столетие и обычно отправлялся в уединение с матерью, а, когда приходило время, возвращался. Чистый у них есть, я думаю... Я видел знамение и уверен, кому-то из вас уже явился Феникс, предвестник посвящения Чистого в их круг... Только действующим носителями Квами доступно это... Орден начал наступление со своим преимуществом. Наше преимущество - ты, ЛедиБаг. Ты должна призвать Кота Нуара и Бражника, ибо только тебе одной и дано на это право. Маюру тоже, но ведь Маюра и так здесь. 

— Кошмар, — Натали спрятала лицо в ладонях.

Фу продолжал.

— Маринетт Дюпен-Чен ты должна выйти на свою решающую битву и завершить многолетнюю вражду. ЛедиБаг нужна миру. Ты им нужна. Ты! — Фу пристально смотрел на неё.

Она озиралась, словно загнанный зверь, вжимаясь в стену. С её волос по прежнему падали крупные капли, одежда липла к телу, но вода не смогла скрыть слёз, катившихся по лицу.

— Пообещайте, что больше никаких тайн не будет. Умоляю, прошу вас, больше никаких тайн.

Санкёр подошла к ней и заключила в объятия, вызывая этим громкие рыдания.

— Вместе мы справимся. Я и ты. Мы же сильные девочки, Маринетт. Мы сильные и сможем пережить что угодно.

Хранитель удовлетворённо вздохнул и закрыл глаза, лицо его приняло блаженное выражение, а морщинистая рука, замерев у сердца на долю секунды, безвольно упала вниз.