Паша улыбается так, что и без того больное сердце сжимается, пропускает пару ударов и снова начинает биться, возвращая к жизни. За ним куда-то далеко уходит цепочка пляжа, длинных волнорезов и разноцветных заборов. В небе парят надоедливые чайки, надеясь до захода солнца урвать ещё немного еды, а шумные волны разбиваются о каменные глыбы пирсов так, что их окатывает каплями солёной воды.

Они сидят на теплом камне, наслаждаясь прохладным ветром с моря и свежестью от капель, летящих в лицо. Дневная жара спала, оставив после себя лишь отголоски в виде тепла от волнореза. Паша что-то говорит, но Сергей особо не вникает в этот рассказ, только смотрит, пытаясь запомнить каждую деталь во внешности такого неправильно-привлекательного парня. Его светлые, выгоревшие на солнце волосы торчат в разные стороны, а серые глаза светятся неподдельным азартом.

Не сразу Сергей замечает, что Паша его зовёт. Он обращает внимание на разговор, только когда парень легко пихает его в бок и смеётся, наблюдая за очередной чайкой.

— Что скажете? — спрашивает Паша, подбирая лежащий рядом камушек и запуская в море. Тот даже почти не всплескивает воду и сразу идёт ко дну. Как и все надежды Сергея на спокойный отпуск.

— Что? Прости, я прослушал, — переспрашивает мужчина, более осознанно заглядывая в серые глаза.

— Идемте говорю. Ужин скоро, — Паша все так же улыбается и поднимается с камня, отряхивая с серых шорт пыль и мелкие камни. Сергей послушно подчиняется, молча следуя за босым парнем по мощной дороге к их дому, заросшему виноградом.

…

Когда все резко так изменилось, Сергей точно сказать не мог. Он спокойно работал, разгребая нескончаемую и нудную… нужную бумажную работу, временами устраивая внеплановые проверки в отделении. Их городок был слишком тихим и мирным, все друг друга знали и ничего опаснее стайки испуганных бездомных собак у них не бывало.

Где-то в начале июня, ранним утром в кабинете с радостным «Капитан!» появился Мирославский, один из подчиненных Костенко. Мужчина только молча поднял взгляд от бумаг на лейтенанта, который от восторга забыл даже постучать. Мирославский, осознав, что совершил, неловко замялся, отдал честь и осторожно, но не сдерживая восторг, обратился:

— Сергей Александрович, разрешите обратиться.

— Вольно, Саш. Чего хотел? — вздохнул Сергей, даже не удивляясь слишком эмоциональному подчиненному. В двадцать пять он тоже таким был.

— Тут папка от начальства пришла, — с довольством пояснил тот, в качества подтверждения вытянув руку с бумагами вперед.

Сказать, что Костенко удивился, вежливо промолчать. Сочетание «папка от начальства» и восторженный, явно читавший ее содержание лейтенант было как минимум странным, как максимум — пугающим.

— И? — с нажимом протянул Сергей, ожидая пояснения.

— Вас в отпуск отправляют! — Саша подошел ближе, с довольством передав документы начальнику.

Удивление Костенко расти не переставало. Он серьезно глянул на слишком счастливого Мирославского, открыл папку, бегло осмотрев содержимое, и бросил только короткое «свободен». Лейтенанта как ветром сдуло.

В папке было письмо, адресованное «Капитану госбезопасности КГБ СССР Костенко С.А.», билеты на поезд и еще некоторое количество макулатуры. Через пять дней Сергей должен был отправится в Ялту и застрять там на целых две недели. В письме же непрозрачно намекнули, что отказаться от поездки у него уже не получится, и вообще не выполнять распоряжения начальства не вежливо. Из того же письма Сергей понял, что это акция безмерной щедрости была чем-то из разряда «Лучшим сотрудниками за их заслуги положена награда», и поглощенные этими идеями начальники спросить самого Сергея, хочет ли он в отпуск, забыли. Хотя он бы лучше получил премию и купил новый холодильник.

В любом случае, и билеты, и две недели в доме-отеле на побережье Черного моря уже были оплачены, а Сергей не удивился бы, если после этого отпуска с него потребуют отчет. Поэтому, покорившись судьбе и излишне щедрому начальству, Сергей убрал папку в стол и сел раскидывать дела запланированные на недели отпуска, чтобы не оставлять ничего незаконченным и не давать подчиненным, подобным Мирославскому, спуска даже на время отсутствия.