Умереть не так-то просто. Тело застраховано: череп твердый, сердце крепкое. Чувства остры. И Леви знает, что не заслужил. Когда видит направленный на него пистолет, трезвые мысли подсказывают, что он всегда делал все от него зависящее, чтобы сберечь своих людей. Только вот что-то под ребрами скребется, выцарапывая болючее: «И что?» Он всегда знал, что сильнее и опытнее многих. А огромная сила — не меньшая ответственность. В первую очередь за других. И как он ей распорядился? Обучал, направлял, подсказывал, даже вдохновлял. Без толку. Какая разница, что и сколько ты сделал, когда видишь перед собой измученного скорбью отца, потерявшего сына? Винившего в этом именно тебя. Поэтому Леви не злится. Леонхарт не пьян и не в состоянии аффекта, он шел к этому самому моменту не один год в острой необходимости обвинить хоть кого-то. Бывший капитан на эту роль подходит идеально, особенно, когда находится повод. Леви хочет жить и знает, что не виноват, но не чувствует злости. Ровно до того мгновения, когда частью этого конфликта становится Микаса.

Его умоляющее «Уходи» она предсказуемо игнорирует. Осознание того, что личность Микасы годами привыкала к своей незначительности, обдает холодным страхом. И не зря. Ведь Микаса снова не слышит его и делает уверенный шаг вперед. И уже поздно пытаться обезоружить человека перед собой, потому что под угрозой не только Леви. Вот теперь он злится.

— Тогда стреляйте в меня.

Леви хочет крикнуть: «Замолчи!»

Хочет рассмеяться: стоит старику понять, к чему та клонит, и Леви снова будет спасен ценой чужой жизни. «Сука, ну почему так?» — остается только завыть от бессилия.

— Не слушайте ее, — говорит твердым голосом. — Микаса… Пошла. Отсюда. Вон.

Бесполезно. Она даже не смотрит на него. Леонхарт сгибает руку с пистолетом — ждет, не сводя глаз с Леви, что она скажет.

— Я его невеста. Хотите сделать ему больно — убейте меня.

Вся Микаса сейчас — одна натянутая струна. Порвется от одного касания. О таких срывах предупреждала Пик? Эта мысль не задерживается, потому что Леви видит, как старик медленно, явно обдумывая ее слова, разворачивается корпусом к Микасе. Снова вытягивает вперед руку с оружием, только теперь в ее сторону.

— Вы совсем спятили? — от твердого голоса не осталось и следа. — Она здесь причем?

— Стоять, — рычит отец Энни, боковым зрением заметив, как Леви дергается в его сторону. — Я спущу курок быстрее, чем ты сделаешь еще хотя бы шаг. Ты, правда, ему дорога?

Микаса медленно и уверенно кивает. Ни взгляда в сторону Леви. Смотрит прямо перед собой, не моргает.

А у Леви кровь в жилах закипает. Он даже не может закрыть ее собой: слишком далеко. Знакомое ощущение концентрированной беспомощности пульсирует в каждой клетке тела.

— Не надо… пожалуйста, — просит Леви так тихо, что Леонхарт оборачивается к нему. — Простите меня. Или не прощайте. Мне все равно. Только не трогайте Микасу. Ее ведь не только я люблю. Она подруга Энни, в конце концов. Подумайте о дочери. Она ведь жива. И счастлива. Что она почувствует, когда узнает обо всем этом? — Леви осторожно вскидывает вперед руку.

— Из-за тебя умер мой сын, — обреченно произносит Леонхарт.

— Нет. Райнер умер за меня, но не из-за меня. Виню ли я себя в этом? Нет. Жалею ли я об этом? Каждый гребаный день.

— Мне не сдалась твоя жалость, как ты не понимаешь…

— Я знаю!..

— Отец… — в дверях стоит Энни. За ее спиной все остальные: они не стали ждать Микасу и закончили репетицию. На их лицах - выражение непонимания происходящего вперемешку с ужасом. — Что ты делаешь?

— Дочка… — его рука, направленная к Микасе, дергается и снова замирает. — Ты не понимаешь. Кто-то должен заплатить…

— Кто-то? Микаса?! Ты в своем уме?! — в ее голосе слышны истеричные ноты. Леви незаметно делает еще один шаг к нему, покосившись на Микасу, все так же не смотревшую в его сторону.

— Прости меня… Это из-за меня Райнер оказался в армии. Это я все испортил. И все же, кто-то должен ответить… — Леонхарт жмурится под действием принимаемого решения, вскидывает руку и тут же направляет пистолет к своей голове. Энни кричит, Микаса распахивает глаза, парни бросаются к нему, но Леви оказывается быстрее: хватает его руку, направляет оружие в сторону от людей и вверх. Пуля пробивает кухонный шкаф. Слышен звон разбитой посуды. Энни бросается к отцу, обнимает его и плачет. Леви забирает у него оружие, сползает по стене на пол. Трясущимися пальцами вытаскивает магазин, сжимает в кулаке, сам пистолет отшвыривает по полу в другой угол. Стискивает челюсти — иначе услышат, как зубы стучат.

— Леви? — тихо спрашивает Армин, поднимая мистера Леонхарта с пола. — Мы увезем его. Хорошо?

В ответ получает лишь безразличный взмах рукой. Разбираться со стариком — последнее, что сейчас необходимо Леви. Он поднимает тяжелый взгляд на Микасу: она часто дышит, глаза направлены к потолку.

— Посмотри на меня.

Никакой реакции в ответ. Остальные все еще пытаются понять, что произошло.

— Ты собиралась подставиться под пулю вместо меня. Под пулю, предназначенную мне.

Он встает с пола, опирается руками о стол. Волосы падают на глаза. Поднимает голову под перешептывания: «Что?», «Как это?» — обводит взглядом остальных, останавливается на ничего не отвечающей Микасе.

— ПОСМОТРИ НА МЕНЯ! — кричит, замахиваясь рукой, и чашки с не выпитым чаем летят на пол, разлетаясь десятками осколков.

Микаса вздрагивает, закрывает лицо ладонями, но молчит. Леви глухо рычит и проносится мимо, прочь из кухни. Слышно, как громко стукнула входная дверь. Микаса жалобно всхлипывает в подступившем рыдании и обмякает. Если бы Жан не подхватил ее, упала бы на пол. Ее трясет крупной дрожью, и Жан крепче прижимает ее к себе.

— Да что с тобой не так, Микаса… — тихо говорит Эрен, рассеянно провожая взглядом Сашу, бросившуюся убирать бардак.

— Эрен, замолкни, — шипит Жан и гладит Микасу по волосам. Воротник его футболки уже полностью промок. — Ш-ш-ш, перестань. Не плачь… Сейчас он тоже успокоится и вернется. Вот увидишь. Пойдем. Пойдем, тебе нужно прилечь.

— Я принесу ей чай, — Ханджи перестает смотреть туда, где только что скрылся Леви. Печально качает головой, вздыхая, кивает Жану и идет к чайнику.

Он провожает Микасу в гостиную, укладывает на диван, садится рядом на пол и гладит по голове. Микаса несдержанно всхлипывает, подбородок дрожит, пальцы сжимают ворот футболки.

— Я… не должна была этого делать? — взгляд пустой, слезы текут из немигающих глаз. — Я знаю… Он злится.

— Что там произошло, Микаса?

— Папа Энни хотел застрелить Леви.

— И ты… — Жан проглатывает ком, вытирает ее слезы. — Ты решила… подставиться за него?

— А как я должна была поступить? Ты бы тоже так сделал ради Саши.

— Это другое…

— Нет, не другое.

— Другое, Микаса, — он говорит тихо, спокойно. — Это его прошлое, и он сам с ним разберется. Ты видела его реакцию? Я боюсь представить, как он испугался. Ты понимаешь это?

— Наверное. Только я все равно поступила бы так же. Я по-другому не могу, Жан, — она кривит лицо и шмыгает носом. — Не умею. И этим все порчу. Ничего у меня не выходит…

— Не говори так. Это неправда. Ты даже не представляешь, какая ты, Микаса. И как ты меняешься. Поверь, это вижу не только я. Сейчас все успокоятся, Леви вернется, и вы поговорите. Вот увидишь. Я уверен: он злится не на тебя, а на обстоятельства и на то, что не может многое изменить. А ты — такая, какая есть. Он знает это и принимает. Неужели ты не видишь этого?

— Не видит, — чай приносит Эрен, ставит на столик, садится в кресло. — Не видит, как сильно переживают за нее те, кто любит. Да, Микаса?

— Может, ты заткнешься? — огрызается Жан, бегло оборачиваясь на него.

— Кто-то должен ей это сказать, — уверенно отвечает Эрен. Микаса накрывает глаза ладонью, садясь, подтягивает колени к груди. — Очнись уже, наконец, Микаса. Раскрой глаза! Ты не в одиночестве, — говорит он, оскалившись, почти зло. — И не веди себя так, словно твоя жизнь ничего не стоит, а сама ты никому не нужна. Потому что это не так! Сколько еще тебе нужно доказательств?

— Эрен…

— Жан, — он морщит нос, требуя не перебивать. — Микаса, с тобой все в порядке. С твоими мыслями все в порядке. Твои чувства — приемлемы. И в тебе нет ничего неправильного. Тебя здесь любят. Уясни это раз и навсегда. Ты меня слышишь?

— Слышу, — отвечает тихо, смотрит в глаза.

— Прекрасно… — он отвечает ей взглядом и указывает пальцем куда-то себе за спину. — Потому что он тоже не заслужил того, что только что пережил.

— Где он?

— Откуда я знаю, — он трет глаза и добавляет мягче, — Ханджи пошла его искать.

— Я… я поднимусь к себе, — она медленно встает, опирается на плечо Жана. — Простите.

***

Леви выскакивает на улицу, тяжело дышит, опирается руками о перила террасы. Провожает измученным взглядом отъезжающую машину Армина. Как этот обычный день так быстро превратился в ад? Только что они все стояли на твердой поверхности, и вдруг земля стала уходить из-под ног, засасывать, как зыбучие пески: одно неверное резкое движение — и окружающий пиздец станет неуправляемым. В какой момент он перестал держать ситуацию под контролем? Тогда, когда сердце бахнуло в пятки из-за страха за Микасу? Раньше, когда понял, что она разбита и сломлена хуевым детством? Или вообще, когда впервые встретил ее? Уже неважно.

Он смотрит вверх: небо заволокло черными тучами — будет гроза. Отталкивается руками и трет ладонями лицо: злость никак не отпускает. Поднявшийся ветер беспорядочно треплет и его волосы, и молодые листья на деревьях за забором. Леви бросает беглый взгляд на гараж, мгновенно отмахиваясь от мысли заглушить эмоции скоростью своего байка. Потому что никак не может разобраться, что именно чувствует. Он щурится: перед глазами образ Микасы, полной решимости… умереть. Вместо него. Почему никто не спрашивает, нужна ли эта жертвенность человеку, которого спасают? И как он может строить планы на будущее с Микасой, если не знает, какие еще решения она может принять. Без его участия в этом. Как же невыносимо тяжело быть с тем, с кем хочешь быть сильнее всего. Любовь — неизбежная боль. Так говорят поэты?

Да какого хрена?! Он начинает часто и поверхностно дышать, пытаясь не подпустить позорную горечь к глазам, давит на них запястьями, открывает рот: нос заложило. Спускается с террасы, чтобы обойти дом: сзади навалены какие-то доски — Бен опять что-то мастерит. Забирается сверху, подтягивает одно колено к груди, опирается на него локтем и опускает лоб на ладонь. Очередной порыв ветра обсыпает его маленькими белыми лепестками. И Леви задирает голову: давно здесь растет вишня? Наверное, Мари посадила. Холодно: не стоило выходить босиком и в одной футболке.

— Леви, — Ханджи подходит почти бесшумно, говорит осторожно. — Ты что такое творишь?

«Я?» — его брови взлетают, он смотрит на нее снизу вверх. Где-то за лесом сверкает молния.

— Не хочу об этом говорить. Оставь меня.

— Еще что сделать? — она складывает руки на груди и облокачивается на доски. Те шатаются под их общим весом, и Леви недовольно цокает.

— Ну, не знаю. Вернись в прошлое лето и не заставляй меня принимать решений, которых я не выбирал.

— Ты охренел?

Он еще ниже опускает голову, закрывает ладонью глаза, сутулится. Они молчат еще пару минут.

— Я устал, — отвечает, не поднимая головы. — Не могу больше.

— Не можешь больше что? Если это шутка, то она не смешная.

— Похоже, что я шучу, Ханджи? — он впивается в нее мутным взглядом. — Вот такой я придурок, какой есть. Не могу больше гадать, что случится завтра, через месяц, через год. Когда я ее потеряю. То, что сделала Микаса… Постоянно с нами случается какая-то хуйня, понимаешь? И своими поступками… решениями… она не помогает. Мне все время нужно быть готовым к чему-то плохому. Всегда. И я очень устал. Сил нет.

— Что ты пытаешься мне этим сказать? Хочешь… порвать с ней?

Он не спешит отвечать, опускает глаза, напряженно рассматривая свои ногти. Ханджи хмурится и шумно вздыхает.

— Леви, ты оглох?!

— Нет.

— Тогда отвечай, черт возьми! Ты всерьез говоришь о том, что хочешь бросить девушку, вернувшую тебя к жизни? Спустя столько лет я вижу, как твои глаза горят, вижу, как ты меняешься…

— Может быть, — перебивает он, дергая плечом.

— О-ох, да заткнись! Ты себя вообще слышишь? Бедный, несчастный мальчик! Да ты хоть на минуту задумывался, какая это редкость: встретить человека, полюбить и получить в ответ взаимность? Такая удача выпадает не каждому. Микаса любит тебя. Да так, что ты сам себя так не полюбишь никогда. Хочешь упустить свой шанс на счастье? Тогда валяй, — она вскидывает руку в сторону дома. — Иди. Разбей сердце и ей, и себе. Только не ты ли мне говорил недавно, как дорожишь ей? Как вы вместе собираетесь справиться со всем дерьмом? Хочешь — верь, хочешь — нет, я понимаю, чем ты так расстроен. И я бы поддержала тебя, не будь ты настроен разрушить то, к чему всегда стремился.

— А я не просил твоей поддержки, — отвечает тихо и спрыгивает с досок. Отряхивает ладони и морщится — под кожей заноза. — И я не говорил, что хочу расстаться с ней.

Леви медленно перебирает тяжелыми ногами по лестнице, поднимаясь в спальню. В доме тихо, краем глаза видит, как Эрен и Жан спускаются в студию. В доме темно, вот-вот начнется дождь. Надо поговорить. Он аккуратно толкает дверь и сталкивается лицом к лицу с Микасой.

— Куда-то собралась? — спрашивает, крепко удерживая ее за локоть.

Она отрицательно машет головой и делает шаг назад, пропуская его в комнату. Он идет, не отпуская, постепенно подталкивая Микасу дальше. Внимательно рассматривает ее лицо от шеи до растрепанных волос и произносит, когда ее лопатки упираются в стену:

— Поговорим?

Леви близко — она ловит его дыхание своими губами. А он чувствует ее мелкую дрожь и заглядывает в красные от слез глаза.

— В чем дело? — спрашивает он тихо. — Ты… боишься меня?

— Нет, — отвечает она одними губами, смотрит прямо.

— Я не должен был кричать. Извини меня, — он наконец-то отпускает ее руку, отстраняется и чуть опускает голову. — Но Микаса… ты не должна была… ты не знаешь, что я почувствовал. Ты не знаешь.

— Я не буду, — она проглатывает ком и хмурится, — извиняться за это.

Леви прикрывает глаза и медленно вздыхает. Мелко кивает, поджимая губы, снова смотрит на нее.

— Дело не в извинениях, Микаса. Дело в том, что этого вообще не должно было случиться. Ты не можешь принимать такие решения.

— Почему?

— Почему? — недоуменно повторил он ее вопрос. — Послушай, я понимаю. Все непросто. Тебе непросто. Я знаю… А как же я, Микаса? Я весь — твой. Как скажешь, как пожелаешь, так и будет. Но это не работает в одну сторону, прости. Я должен быть уверен, что ты тоже со мной. Я хочу быть уверен, что… черт, — Леви с нажимом проводит сжатым кулаком ото лба к виску, запускает пальцы в волосы, дышит в локоть. — Ты меня любишь?

— Конечно.

— А себя?

— Ч-что? Я… д-да… наверное.

— Этого недостаточно. Ты должна быть у себя на первом месте. Прежде всего. Ни я, ни твой брат, ни группа — ты. И ты знаешь это, и все равно… — он делает еще шаг назад, кривит губы, горько ухмыляясь. — Все равно не считаешь свою жизнь достаточно ценной. Сегодня ты перешла черту, Микаса. И я не знаю, как это принять. Просто не знаю…

— Леви… что… — она задирает подбородок, щурит глаза, едва заметно всхлипывает. — Что это значит? — Микаса сжимает кулаки, чувствует, как внутри все превращается в один тугой узел. Улыбается жуткой улыбкой — она ведь знала, что так будет.

— Что ты делаешь? — он краем глаза видит, как она пытается снять кольцо, накрывает ее ладонь своей и сжимает пальцы, — Микаса, что ты делаешь?! Я не это имел в виду. Я лишь говорю, что мне тоже тяжело. Ты должна снова пойти к Пик, потому что…

— К Пик? Ты думаешь, я… — она нервно ухмыляется, выдергивает руку. — Думаешь, я хочу умереть? Или навредить себе? Думаешь, я встала под прицел за тебя, потому что не хочу жить? Я не сумасшедшая, Леви! Если не веришь мне, спроси у нее! Пик сказала, что мне намного лучше, она сама остановила наши встречи!

— Тогда… тогда почему? Почему ты…

— Потому что я люблю тебя! Как еще я должна была поступить?! Просто смотреть? Ждать, пока тебя застрелят?! Это я. Это я, настоящая, не безумная. И не собираюсь меняться, даже если ты не можешь меня такой принять. Вот только ты сказал это, — она шумно тянет воздух и безвольно ударяется затылком о стену, когда Леви берет ее за плечи и снова прижимает к стене, пытаясь осознать ее слова. — Ты сказал: «Я люблю тебя. Я буду рядом». Ты сказал это. Ты обещал принимать меня любой, — уверенно выговаривает она в его губы. — Так не отказывайся от своих слов.

— Я и не собирался, — голос опять дрожит, взгляд беспорядочно бегает по ее лицу. — Только я не могу тебя потерять. Как ты не понимаешь?

— Так ведь и я не могу, Леви.

— Это все бессмысленно. Ты… Знаешь, почему отец Энни так ненавидит меня? — она качает головой, поднимает глаза. — Его сын закрыл меня от пули. И погиб. И ты собиралась сделать то же самое, Микаса. Что я должен чувствовать, скажи мне? Как я должен реагировать?

— Я не знаю, — шепчет она, Леви склоняет голову, упирается лбом в ее плечо. — Прости за то, что я такая. Прости, я не хочу причинять тебе боль.

Он медленно поворачивает голову из стороны в сторону, не отрывая лба. Еле слышно произносит: «Нет», задевая губами ее шею. «Нет», — если страх за нее будет ценой их отношений, значит, Леви просто сделает все возможное, чтобы уберечь их обоих.

— Леви… — его губы скользят по ее шее, оставляя поцелуй за поцелуем, пока не добираются до ее губ, заглушая голос Микасы. Он рывком стягивает с нее футболку, отбрасывает в сторону, с силой мнет грудь. Микаса давит ладонями на его плечи. Он запускает одну руку в ее штаны, ласкает пальцами, слушая ее бессильное мычание. Леви прижимает ее к стене так, что ей тяжело дышать. Она впивается ногтями в его кожу до красноты. Они словно наказывают себя за то, что чуть друг друга не потеряли. Он отстраняется, чтобы раздеться, Микаса тоже освобождается от оставшейся одежды, а через мгновение они снова целуются. Не отрываясь от ее губ, Леви тянет Микасу за плечо, падает вместе с ней на кровать. Микаса обхватывает его спину ногами, запускает руку между их телами, пальцами обнимает член, приподнимает бедра, помогает ему войти. Леви глухо рычит, руки подгибаются в локтях, и он падает лицом в одеяло, чуть не ударившись с Микасой лбами. Он никак не может поймать ритм, двигается рывками: то медленно, то быстро. Дыхание сбилось, эмоции переполняют, мысли путаются. Нахуй мысли! Сейчас есть только она и он. За не закрытым вовремя окном оглушительно гремит гроза, перекрывая их стоны. Леви выпрямляется, одним движением переворачивает Микасу на живот, тут же снова входит в нее. Она ахает, выгибается, подставляет бедра, почти жалобно скулит в собственный кулак. Леви до боли сминает ее кожу на талии, насаживает на себя, двигается до невозможности быстро, и оба теряют связь с реальностью, несдержанно повторяя имена друг друга, давясь воздухом и запредельным удовольствием. Они вместе и, по крайней мере в этот миг, этого было достаточно.

— Микаса, — он лежит на спине, она на нем сверху, по пояс укрытая тонким пледом. Леви медленно водит пальцами по ее коже, она уткнулась носом в его шею. На улице все еще шумит дождь, но гроза уже прошла. — Я все сделаю для тебя. Все, что хочешь. Только попроси.

— Просто будь со мной рядом, — она смотрит в его глаза, видя в них свое отражение, — когда темно.

Леви поджимает губы, кивает и притягивает к себе, обнимая. Это меньшее, что он может ей дать.