Иначе

Итэр знает, что Сяо никогда не изменится. Он продолжит скидывать в снег на подоконнике пепел, продолжит ставить немытые кружки в раковину и сушить в них чайные и кофейные разводы на керамических стеночках, продолжит ходить в грязной обуви по квартире, когда куда-то торопится, и оставлять окна открытыми.

Особенно эти его вредящие окружающим привычки – и нисколечко самому Сяо – проявляются в особо холодные и тревожные дни, волнительные, когда с утра до ночи ждёшь, что что-то неправильное произойдёт, а потом ты внезапно просыпаешься следующим днём и не помнишь, было ли что-нибудь вообще. Именно в подобные дни Сяо так и норовит оставить окна нараспашку для всех злых существ, тащит в дом всякую грязь и разводит её из ничего.

Итэр знает, что так будет происходить всегда, каждый раз, когда под горлом будет мельтешить необъяснимая опасность, словно бы вот он, Итэр, а вот невидимая грань между мирами, и он слишком близко к ней, из-за чего та дрожит и пищит на неуловимой для человеческого уха частоте, вызывая только внезапную и сильную головную боль. Словно Итэра это что-то пытается от себя отпугнуть, чтобы не лез туда, куда не просят.

Итэр стабильно раз в месяц придвигается к этой границе вплотную и не верит в её существование.

Сяо по тому же самому графику стабильно раз в месяц устраивает у них дома дикий шабаш из гуляющего по квартире ветра и пробирающегося под стены холода.

– Сяо, просил же тысячу раз, хотя бы замочи кружки, их потом долго мыть! – прорывается чуть хриплый голос Итэра сквозь поедающую их квартиру тишину. Он довольно давно перестал громко разговаривать, но почему-то до сих пор не привык к тому, что от повышенного тона горло начинает свербить.

Он подходит ближе к раковине и сверлит глазами грязные кружки с кофейной гущей на дне. Он все силы бросает на то, чтобы заставить мозг отдать сигнал рукам двигаться, но не выходит ровным счётом ничего. Он лишь в тупую всматривается в искривлённые разводы и пытается в них найти смысл вообще всего сущего.

Итэр не ясновидящий, он понятия не имеет, что должны значить волнистые фигуры на стенках кружек, он не знает, как их трактовать, он, честно говоря, лишь слышал когда-то в детстве, что можно гадать на кофейной гуще.

Вздох.

Да, из него ясновидящий вышел бы только слепым, глухим, тупым как пробка и жалко трясущимся вдоль улиц.

И даже несмотря на такие не очень разноцветные перспективы, он забирает кружку, которую чисто интуитивно принимает за последнюю, из которой кто-то пил.

Не трудно догадаться, кто, их в квартире всего раз и два, а Итэр мало того, что кофе не пьёт, так ещё и посуду моет за всех.

Он смотрит на дно кружки, перекрывшее его ладонь. Будь что будет, гадание – не порча и уж тем более не проклятье, а Итэр – законченный атеист и скептик. И это тоже не мешает ему замереть на месте, чтобы получше разглядеть узоры.

Минута.

Две.

Бред.

Он не видит ни черта.

Ни жучка, ни паучка, хотя он слышал, что некоторые различают и пингвинов, и дельфинов, и пчёл с муравьями.

Возможно, нужно искренне верить во всю эту чушь, чтобы начать читать будущее.

– Жаль, конечно, – без сожаления в голосе говорит он и заливает раковину кипятком, подставляет под напор воды и кружку в своих руках, смывая с неё к чёртовой матери всю эту уродливую грязь, чепуху, ерунду.

Не может отход говорить людям, что им думать и как им жить.

Когда Сяо вдруг понимает, что Итэр слишком долго не выключает громко стучащую по посуде и раковине воду, он закрывает крышку ноутбука и идёт на кухню.

– Боже, Итэр, – негромко произносит Сяо, подходя ближе и быстро поворачивая кран в сторону холодной воды, осторожно беря Итэра за руку, чтобы поднять над горячей водой. Итэр дёргается, бросает кружку на пол, та звонко ударяется о пол, но не разбивается, толстые чистые керамические стенки блестят от горячей воды, и кружка откатывается под стол. – Как ты умудрился?

Итэр молчит, но на лице его просьба простить. Ему правда жаль, он не знает, откуда в нём столько злости, столько ненависти. В нём никогда не было такого количества негативных эмоций, он просто не мог самостоятельно их в себе породить, и вот они хлынули через край. Он и сам не понял, как так вышло, что он сунул руку с кружкой под кипяток, не обращая внимания на обжигающую боль, и мстительно наблюдал за тем, как с белых стенок смывается гуща, растворяясь частичками в воде.

Сяо наклонил голову вперёд и боднул лбом плечо Итэра, удерживая его руку своей под струёй холодной воды.

– В больницу теперь надо, – бормочет Итэр, не смотря на него.

***

Однажды Итэр обязательно проснётся в луже чьей-то крови в обнимку с чьим-то телом и даже не вспомнит, каким образом всё это произошло и как он, шедший из супермаркета с пачкой чипсов, мог вообще вляпаться в такую историю.

Щелчок в голове. Смотрит новости в ютубе – стоит на мосту. Выбирает яблоки на рынке – режет провода на крыше. Сворачивает за угол по дороге на работу – и со свистящим выдохом выпускает горький дым из болящих от мороза улицы лёгких.

А вот Сяо смотрит на наставника, выходящего из церкви – и вот он дома, стряхивая пепел с сигареты в порыв свистящего на улице ветра, винит, винит, винит без конца всех тех, кто должен приглядывать за каждым человеком на земле. Винит себя за то, что так опрометчиво оставил Итэра без присмотра.

Люди, они очень хрупкие, непостоянные, смертные и до безумия легко умирающие. И самое ужасное их качество – это самоуверенность. Казалось бы, чего тебе не сидится дома под мягким одеялом напротив компьютера и с полным еды холодильником. Чего не хватает? Адреналиновые наркоманы, все до единого. Сяо иногда, даже если очень старается, не может их понять.

Ему даже интересно, как другие ангелы-хранители выкручиваются из таких ситуаций. Самому Сяо везло с подопечными. Они все жили отведённое им время и ранились разве что в детстве в падениях на коленки и отделывались несильными порезами и синяками в других возрастах.

Кто же знал, что случается так, что человек живёт-живёт свою прекрасную жизнь, а потом идёт варить руки в кипятке или втыкать ножи в ладони, пока режет яблоки.

Честное слово, чёрт дёрнул, не иначе.

Может, сказывается то, что Итэр немножко не такой. Его будто тянет одной половиной под землю, словно нарочно реальность искажается и норовит толкнуть того под машину в один прекрасный день.

Да хотя бы тот факт, что Итэр уже несколько лет видит Сяо вне зависимости от желания последнего, должен наталкивать на мысль о том, что что-то не так. Наверное, это потому, что в его день рождения должна была появиться на свет и его сестра, но всё пошло иначе. Сяо уверен, что Итэр этого даже не знает, но сам он изначально понимал, к кому идёт на службу, однако и подумать не мог, что у сестры Итэра ангел-хранитель такой больной придурок, провалившийся в первый же день жизни своей подопечной.

Видимо, так было нужно, спросить о том, правда это или нет, к сожалению, не у кого.

Сяо иногда рассказывает Итэру что-нибудь про ангелов, однако тот относится к этому с непониманием, даже иногда на слетающие с губ Сяо «Господи» и «Боже» начинает своё «Ну объясни мне одну вещь...».

Сяо хихикает, когда ветер брякает окном о раму, захлопывая его. Кто-то балуется.

Сяо не объяснит.

Особенно Итэру, который до самой своей смерти будет гнуть своё проклятое «Бога нет».

Даже тогда, когда будет стоять перед апостолом, посреди Страшного Суда, по грудь в огне, слушая гудящие со всех сторон слова:

«Огонь испытает дело каждого, каково оно есть»

Даже когда на него будут скорбно и грозно смотреть глаза Сына Божьего, выписывая прямо на склере:

«Идите от Меня, проклятые, в огонь вечный, уготованный диаволу и ангелам его»

И он пойдёт от него, как всегда и шёл, и помашет рукой, и хлопнет чем-нибудь, топнет, рыкнет, всех введёт в ужас на этих небесах. Перепугает своим поведением добрую половину святых. А пугать святых ещё нужно уметь.

Сяо улыбается, поворачивает ручку окна, закрывая его, и оборачивается к спящему на его кровати Итэру. Тот за две недели привык спать, закинув руку с ожогом на живот и не двигаясь.

Поначалу он жаловался, говорил, что боится спать на спине, потому что где-то читал, что так повышается вероятность нарваться на сонный паралич. Но давший разрешение на ночёвки в своей кровати Сяо и его вечно тёплый бок, как всегда, всех спасли, Итэра, по крайней мере, точно.

***

Итэр махом залетает в комнату и бросает Сяо в голову карандаш. И тот, очевидно, ойкает, жмурится и трёт лоб. Очень метко, только зачем?

– Это не дротик, а я не мишень.

– Поверь, ты бы не хотел, чтобы в руках у меня оказались дротики, – как ни в чём не бывало пожимает плечами Итэр и одним слитым движением, непрерывно подходит к нему, убирает ладони Сяо от его лба, прикасается к предполагаемому месту ушиба губами и так же отстраняется.

Сяо знает, что сейчас Итэр захочет уйти в другую комнату или даже на улицу. Видит, что тот откачивается назад, чтобы сделать шаг в сторону двери, но Сяо останавливает того быстрее, кладя ладонь на плечо.

Он не должен чувствовать удовлетворение от созерцания такого выражения лица Итэра. У того, наверное, нет плана отступления, потому что он рассчитывал сделать всё быстро, уверенный в том, что Сяо обязательно отреагирует не сразу.

– Попался.

– Чертовски обидно.

– Не упоминай при мне это чудовище, – фыркает Сяо, отворачивая голову, чувствует на лбу ещё один поцелуй, а потом пустоту под ладонью. Сбежал, этот маленький негодяй смылся!

– Итэр! А ну иди сюда! – Сяо говорит громко и чётко, чтобы дошло до каждого уголка в этой квартире, в котором может спрятаться Итэр. Он выходит в коридор, быстро окидывая входную дверь взглядом – рядом с ней нет беспорядка, а Итэр не успел бы её открыть и закрыть. – Поверь, я тебя даже из-под земли достану.

Первым делом всегда кухня. Там много режущих и колющих предметов, а у Итэра с ними не задалось даже с учётом Сяо. Становится спокойно на душе, когда там никого не обнаруживается, но зато, как только он заворачивает в спальню, ему на спину прыгает этот монстр и вообще валит на пол, начиная наступательную борьбу.

Сяо не в том положении, чтобы ставить условия, но сражается со всем присущим ему достоинством ангела, в существование которых не верит его собственный подопечный. Из выгодных последствий: Сяо смог перевернуться на спину и схватить Итэра за колено. На этом всё. Из убыточных: всё остальное. Наверное.

Итэр из-под полуприкрытых век смотрит Сяо в глаза и улыбается уголками губ, глубоко дыша через нос, пальцами руки без стерильной повязки поверх заживающего ожога невесомо ведёт по шее Сяо, добираясь до ворота задравшейся на животе футболки и поднимаясь к подбородку.

– Господи, у тебя под кожей течёт чистый грех, Итэр, – на выдохе произносит Сяо и закрывает глаза, поворачивая голову на бок, но Итэр крепкой ладонью возвращает его лицо на место. – Бессовестный.

– Думаю, у моей совести всё же твой голос, – шепчет Итэр и перебрасывает ногу через торс Сяо, опускаясь на его живот, и Сяо тихо мычит, снова открывая глаза.

– У нас не... – он отводит взгляд, потому что не знает, как говорить это человеку, у которого в голове день ото дня щёлкает что-то ненормальное. Итэр склоняет голову вперёд, и Сяо невыносимо от того, как приятно ощущаются кожей пряди его мягких волос.

– Не получится? – он необъяснимо серьёзно говорит это, ищет взгляд Сяо и, когда встречается с ним, пальцами руки несильно давит на чужое горло. – Почему? Я более чем уверен, что у тебя никого нет.

О, у Сяо есть. Хотя бы вера, хотя бы работа, хотя бы душа, которая заслужила не родиться человеком.

И всё, что у него есть, привело его к этому моменту, когда он чувствует, как кислород реже насыщает кровь, как немеют и покалывают губы, но ничего из этого не способно его убить. Его тело не в том смысле смертно, что тела людей.

Он готов поспорить, что это тот самый момент, когда душа должна сделать правильный выбор. Должна не пасть перед искушением.

Сяо всегда был уверен, что его ничто не сломит, что он обязательно поступит правильно.

Но вот сейчас он понял, насколько сильно́ настоящее искушение, насколько обидно от того, что ты знаешь, как будет правильней, но сил в тебе мизерное количество на сопротивление, а желание так велико. И до падения всего ничего, и спасение совсем рядом.

И просто-напросто невозможно иначе.

– Чёрт бы тебя побрал, Итэр, – хрипит Сяо и перехватывает чужую руку, отцепляя от своего горла, притягивая к себе за неё. – Гори, гори адским пламенем за то, что сделал со мной.

Итэр почему-то улыбается, наслаждаясь чужим дрожащим голосом, и неожиданно для них обоих Сяо сам приподнимается на локте и притягивает к своим губам за шею Итэра, целует его грубо, кусая и сжимая загривок.

Это позор, такое грехопадение, ещё и с неверующим, и ради этого он сейчас променял свою сущность на бесполезное человеческое тело? Если его наставник узнает – а он узнает – Сяо не найдёт оправданий своему поступку.

Однако все эти мысли разбиваются вдребезги, когда Итэр прямо ему в губы, не отрываясь, стонет.

Сяо инстинктивно ползёт ладонями под одежду Итэра, сжимает и оглаживает, давит, наслаждается тем, как Итэр просит, подставляется, требует внимания, и Сяо готов ему отдать всё своё оставшееся время до последней секунды, чтобы тот мог тратить его так, как пожелает.

Сяо в какое-то мгновение чувствует, как Итэр трясётся под его руками и почти кричит от вновь пошедших через край чувств. И плевать на всё. Это мгновение, длящееся меньше секунды, настолько больше всей этой веры, всех этих душ и обязательств, больше ничего, никого и никогда, что даже придаёт смысл всей дальнейшей жизни.