1 год спустя.

Погода шептала, но до первого снега было ещё далеко. Осень всегда была трудным периодом для того, чтобы справиться, потому что осень всегда грустная, это всегда время увядания и тоски по чему-то.

Погода была хорошей солнце садилось, раздавая последние остатки своего тепла в последние свои мгновения на небосводе. Машины, столпившиеся у светофора, торопились домой.

Между них аккуратно пробирался юркий мотоциклист, плавно скользя по асфальту, только отталкиваясь ногами. Казалось, он ещё совсем неопытный, как велосипедист, который только что оседлал что-то помассивнее. Мотоцикл был лёгким и изящным, глянцево-чёрным, словно только что из салона, но если приглядеться, то было заметно, что он уже хорошенько обкатанный — просто любовно вымытый дочиста и вычищенный до зеркального блеска. Юноша, что на нём сидел, плотно прижимался к нему бёдрами, обтянутыми кожаными брюками, что смотрелось ну очень привлекательно, словно он седлал не металлического монстра, тихо порыкивающего, а своего любовника.

А может, это так только казалось.

Водитель мотоцикла был экипирован, как среднестатический байкер: перчатки, шлем, кожаная куртка с металлическими заклёпками, пара щитков. Всё, что его выделяло — осанка, грациозная и изящная, как ивовый прут.

Сокджин с досадой снял с себя шлем. Кажется, эта пробка тут надолго — светофор не пропускал достаточное количество машин. А у него ещё полно работы после целого дня в ресторане, пока он снимал видео, а потом ещё готовиться к выступлению в бурлеске… пробка была совершенно некстати, а от стояния среди пышущих жаром машин он весь вспотел. Пока они стоят на перекрёстке, можно было снять шлем, они тут ещё минут на десять — дальше протискиваться меж машин было уже опасно, а он не хотел задеть чей-нибудь бок. Медленно и в порядке очереди он продвигался ближе к светофору.

Жизнь шла своим чередом. Он съехал от Юнги и Намджуна через две недели в свой дом и делал всё возможное, чтобы не засветить его местоположение — не только для своей семьи, но и для Чонгука тоже. Ан Хеджин помогла ему найти клиентов, и его тикток сослужил ему хорошую службу: Джин начал вести своё шоу, показывать своё лицо (что наверняка послужило к дополнительной славе), давал рекламу, открыл донаты… делал всё, чтобы получить больше денег. Он был довольно скромным, но его привычная жизнь всегда была в роскоши, и он делал всё, чтобы жить в своё удовольствие.

Надо признать, что мотоцикл был хорошей идеей. Юнги волновался, что это слишком опасно, но Джин не становился адреналиновым наркоманом, всегда ездил с защитой, дополнительно занялся дрифтом и никогда не рисковал на дороге даже в мелочах.

За прошедший год он столько всего попробовал. Наконец забрался в гору с друзьями, как следовало сделать уже давно, съездил в другие страны, прыгал с моста на резинке, погружался с аквалангом, вступал на сцене, пробовал множество иностранной кухни, учился и бросал учиться, встречался с людьми и забывал их.

Иногда накатывало ощущение, что это не его жизнь, что он должен был быть послушным мальчиком, сидеть дома, заботиться о муже, воспитывать детей. Но было чёткое знание — никогда прежде эта жизнь не была настолько его.

И это могло никогда не закончиться. Он только за этот год познал столько всего удивительного, но тот факт, что в мире настолько бесконечное число удивительных вещей, чтобы развлекать его до конца жизни, поражал его.

Возможно, однажды он сможет забыть Чонгука, и среди череды новых людей и развлечений встретит новую любовь.

Но даже если нет, ничего страшного. Это не такая уж грустная жизнь.

— Эй, красавчик, прокатишься со мной наперегонки до моста?

Джин забрал назад влажную чёлку, слипшуюся от пола мягкими иголочками. Окно машины рядом с ним опустилось, демонстрируя молодого, красивого юношу за рулём, наверняка — альфу. Джин снисходительно улыбнулся ему:

— Я уже не ребёнок.

— Я могу предложить тебе недетские развлечения, — игриво ответил тот. — Может, ты меня прокатишь, м? Я вижу, свою Ямаху ты классно седлаешь. Откуда у тебя такая красотка?

— Пытаешься выяснить, не подарил ли мне её кто? — умилился Джин и положил локти на свой руль: — Что, если я скажу тебе, что я баснословно богат, и сам её себе купил?

— Шутки шутишь?

— Вовсе нет, — омега обворожительно улыбнулся, изгибаясь в пояснице. — Нравится моя «Ямаха»?

— Ты мне больше нравишься. Ты хорошенький.

— Спасибо за честность, — глаза Джина заискрились. — Сколько стоит твоя тачка? Я могу купить тебе получше. Хочешь погонять со мной?

— Купишь мне тачку, если я выиграю? — развеселился альфа, шлёпнув ладонью по рулю. — Не врёшь?

— Не-а. Можешь даже выбрать, если догонишь меня. Что ты хочешь: ещё одну тачку или меня? — Сокджин склонил голову набок, скользнув языком по губе.

— Тебя, — оскалился тот. — Тачка у меня уже есть, а тебя ещё нет. Непорядок.

Омега мелодично рассмеялся.

— Сколько у тебя лошадей?

— Четыреста, — отозвался альфа. — Я быстрее, но ты манёвренней. У нас примерно равные шансы добраться до моста первыми, а отрезок всего ничего.

Возможно, из-за пробки он даже не успеет разогнаться.

— Хорошо, — Джин взял в руки свой шлем. — Тогда не зевай.

Он надел защиту обратно и устроил обе руки на руле. Двигатель «Ямахи» зарычал, тщетно стараясь рвануть вперёд, пока Джин удерживал блок на переднем колесе. Светофор замигал, когда из-под заднего колеса омеги густо повалил белёсый дым.

— Что за…

Застившая обзор белая пелена накрыла лобовое стекло, а из-за вони палёной резины альфе пришлось спешно закрывать окно. Сзади раздались негодующие гудки автомобильных сигналов, а когда дым рассеялся, омеги уже и след простыл.

Альфа, досадуя, хлопнул по рулю и смешливо фыркнул.

Джин свернул сразу после светофора. По правде говоря, ему вообще не надо было к мосту, он жил гораздо ближе, в милом ханоке, спрятанном среди многих других таких же за высокой каменной оградой. По правде говоря, Джину нравилось всё традиционное, а этот дом он купил относительно недавно, переехав из квартиры, которую купил сразу после развода. Теперь, когда он выяснил, сколько может стоить реклама от человека с уже десятью миллионами подписчиков в тиктоке, он мог себе это позволить.

Джин заглушил мотор, приготовившись закатить мотоцикл в гараж и замер. Около дома стояло несколько машин. На одной из них, ярко-красной, было выцарапано огромное «БЛЯДЬ», сдирая гладкую краску уродливыми рваными ранами и даже заходя на стекло.

— Сука… — пробормотал омега, снимая шлем. Замок на воротах оказался нетронутым, но он открыл его так тихо, как только смог, а затем так же бесшумно обошёл дом. Дурное предчувствие его не обмануло — оконная рама на заднем дворе оказалась разорвана, а камеры, установленные на углу дома, перебиты.

Джин заснял повреждения на телефон, зажимая звук затвора пальцем, и потратил некоторое время, копаясь в телефоне.

Затем он вернулся ко входной двери и глубоко вздохнул, открывая её.

За ней никто его не поджидал.

Уже хорошо.

— Я знаю, что ты здесь, можешь не прятаться, — громко, уверенно проговорил Джин, проходя на кухню.

В доме оставалась тишина.

— Спасибо хоть на том, что не разнёс мне весь дом, а только оконную раму, — омега включил кофемашину. — Говори, зачем пришёл, или проваливай уже. Кофе будешь?

— Какое гостеприимство, ты даже мне кофе предлагаешь, — раздался мурлычащий, вкрадчивый голос. Из сумрака в тёмной спальне выступил Урам, облокотившись на косяк двери.

— Я же не такой урод, как ты, — хмыкнул Сокджин. — К счастью, ремонт окна меня не разорит. Что, любимая мачеха снова пытается меня видеть?

— Я должен привести тебя домой, потому что отец умирает, — ответил Урам. — Теперь я займу его место. Ты должен прийти хотя бы из благодарности, хотя такие сложные слова тебе, конечно, неизвестны.

— А хуй мне не пососать? — хмыкнул Сокджин, наливая себе одну чашку кофе — у него ещё полно дел сегодня ночью. — А, ну да, ты спишь и видишь.

— Если сам пойдёшь, я тебе ничего не сделаю, — Урам улыбнулся. — Может быть. Если будешь упрямиться… Я превращу тебя в мясо. Кто бы мог подумать, что ты окажешься настолько глуп, чтобы развестись. Ты долго от меня бегал, Сокджин. Прятался, менял место жительства, старался не светить, где ты работаешь. Ты заставил меня попотеть. Но знаешь, это только распаляет желание охотника. И теперь я достаточно азартен, чтобы превратить тебя в то, чем ты действительно являешься — в стонущий спермоприёмник, молящий о пощаде.

— Долго речь готовил? — Джин упёрся рукой в стол, отпивая немного кофе. Горячая жидкость приятно скользнула по пищеводу, сильный аромат наполнил ноздри, терпкий вкус привёл чувства в порядок.

— Конечно. Всё для тебя. Ты забыл, что такое страх, и я должен тебе напомнить, — глумливо усмехнулся Урам, делая шаг навстречу.

— Стой где стоишь, — резко проговорил омега, и что-то в его тоне заставило незваного гостя послушаться. Сердце забилось взволнованно.

— А не то что? — хищно прошептал Урам. Очевидно, он и впрямь ждал момента, когда его любимая игрушка вновь попадёт в его руки, и можно будет без оглядки забавляться с ней, играясь и ломая, как только вздумается — ведь это использованный, разведённый омега-ублюдок, позор, с которым можно сделать всё, что угодно, и он будет того заслуживать, даже если его жестоко убить.

— Ты хоть понимаешь, что творишь? — серьёзно спросил Джин. — Ты вломился в мой дом, угрожаешь мне, пытаешься силком увести. Уже этого достаточно для криминальной статьи. Ты хочешь сесть за решётку?

— Я тебя умоляю, — хохотнул Урам, засунув руки в карманы. — Ты? Посадишь меня? Я куплю полицейских, а затем куплю суд, ты ничего не докажешь. У тебя нет ничего на меня. А когда отец умрёт, я стану практически самым богатым человеком Южной Кореи. Я пущу тебя по кругу, затем вскрою тебе живот и трахну твои кишки на площади — и мне ничего за это не будет.

Джин поджал губы, кивая головой сам себе и отставил чашку.

— Твои угрозы мало изменились с детства, Урам, — вздохнул он. — Если ты не заметил, я уже не ребёнок, которого ты выгонял голым на мороз.

— А ты с детства не мог выучить урок, — Урам достал руки из карманов. — И я скажу ещё раз: либо ты возвращаешься домой и принимаешь заслуженное наказание, что для тебя, очевидно, будет проще, либо я сам накажу тебя. Я бы очень этого хотел, знаешь. Отец мне разрешил тебя сломать, если ты будешь упрямиться. Он бы хотел пристрелить тебя лично, чтобы смыть позор кровью, но он не против, если это сделаю я, — улыбка исчезла с лица альфы, давая место дикому, жадному выражению одержимости. — Я сделаю тебе так больно, что ты будешь молить о смерти. Мне нравится делать тебе больно, Сокджин. Ты с самого начала должен был стать моей игрушкой. Ты ничто, всего лишь жалкий омега, который должен быть благодарен за всё благо, что ему дали, но ты вместо…

— Стой, где стоишь, — стоило Ураму двинуться, и Джин повторил свои слова, делая неуловимо быстрое движение руками. Полы его куртки взметнулись, приглушённо блеснул чёрный металл.

Сокджин сжал в руках пистолет, целясь в альфу, и взвёл курок. Урам застыл, пялясь на оружие, словно это было нечто абсолютно невероятное.

— Я сейчас тебе покажу, что такое настоящая угроза, Урам, — прошептал Джин. — Ещё один шаг, и я прострелю тебе колено. Ты вломился ко мне в дом, и угрожал мне, я имею полное право защищаться. Более того, камеры, которые ты уничтожил, были пустышками для воров. Настоящие спрятаны в более укромных местах. Они везде в этом доме, потому что я, срань ты такая, не чувствую себя в безопасности из-за тебя, — глаза омеги бешено сверкнули. — Они снаружи и внутри, а ещё они пишут звук, поэтому я смогу тебя посадить без особого труда. Ах да… дополнительно ещё и за твои планы подкупа полиции и суда. Я могу просто опубликовать это в интернете, Урам, чтобы люди увидели, какой будущий наследник господина Кима урод. Хотя какой ты наследник? Отец посылает тебя за мной, словно какого-то лакея. Ты жалкий, словно безмозглая псина, отчаянно желающая выслужиться. Боишься, что вместо тебя компанию унаследует заместитель? Имей в виду, стреляю я неплохо, оказывается, из омег выходят отличные снайперы. Я не буду тебя убивать. Уходи, и никогда не возвращайся. Вы вычеркнули меня из реестра, и мне срать на вас, на всю эту хуеву семью, и я буду рад, если вы сдохнете в канаве.

— Ах ты маленькая мразь, — оскалился Урам. — Ты блефуешь. У меня всё равно много денег. Тебе не выиграть дело, если ты вызовешь полицию. Небось и пистолет ненастоящий, а?!

Он вдруг кинулся на Джина, надеясь, что внезапная атака его напугает, но омега ожидал этого. Раздался мягкий, почти тихий хлопок, даже не похожий на выстрел, и Урам свалился на пол, взвизгнув от боли. Джин попал ему в ногу.

— Ах ты тварь! — заорал альфа, жмурясь и хватаясь за рану. Кровь быстро пропитывала его брюки.

— Хотя знаешь, — Джин задумчиво сделал шаг вперёд. — Я мог бы и убить тебя. Я думал о том, чтобы убить тебя, когда ты найдёшь меня. Это действительно очень сладкая мысль. Ты очень любил причинять мне боль, но знаешь, — омега улыбнулся. — Я бы очень хотел вернуть тебе эту боль. Вспороть тебе живот и оставить на площади истекать кровью. Ах, у тебя много денег… у меня теперь тоже много денег, тупица.

Он упёр дуло пистолета в голову Урама, постукивая металлом по его черепу — альфа не мог даже глаз открыть от боли, ведь ему редко доводилось испытывать нечто подобное, так что он плакал, подвывая и баюкая свою пострадавшую ногу.

— Хочешь — можешь убраться сейчас, — прошептал Джин. — записи я оставлю у себя и у своих друзей. Если со мной что-то случится, я уверяю, тебе это аукнется, как и всей семье. Если появишься на моих глазах ещё раз, я тебя пристрелю. И сделаю это с превеликим удовольствием.

— Ты больной ублюдок! — простонал Урам. — Ты, блять, выстрелил в меня! Сука!

— Не, тупица, — улыбнулся Сокджин и снова взвёл курок. — Я здоровый ублюдок. Так что, мы друг друга поняли? Или мне надо прострелить тебе яйца? Иди сюда, мразь, я отстрелю тебе твои поганые шары…

— Урод! — спотыкаясь и прихрамывая, Урам пополз к выходу. — Я этого так просто не оставлю!..

Джин нагнал его в два счёта, пнул по ноге, заставляя упасть на пол, вцепился в волосы заверещавшего альфы, приподнимая, и снова пнул его, на этот раз по яйцам, заставляя завизжать.

— Не оставишь? — прорычал он. — Тогда мне проще тебя убить, как думаешь?! Вот моя вторая угроза тебе! Мне убить тебя, Урам? Хочешь, чтобы я прострелил твою тупую башку?!

— Нет, нет! А-а-а!!

Он придавил ботинками пальцы альфы к полу так, что они захрустели, и направил на его лоб пистолет. Урам уже не визжал — разбито стонал и плакал, лицо его было покрыто слезами и холодным потом, бледное и блестящее, как полированный нефрит. На лице Джина появилась торжествующая, счастливая улыбка:

— Вот теперь мы и выяснили, где чьё место. Как насчёт поцеловать мои ботинки, Урам? Поцелуешь, и я тебя отпущу.

Альфа закорчился, пытаясь передвинуться к одной из своих ладоней, прижатых ботинками Сокджина, и прижался губами к ободку его платформы, хныча — даже не попытался спорить.

— Отпусти меня, — прорыдал он. — Я больше не вернусь! Мне больно, больно!.. Я сделал, что ты хотел!

— Да? Но как я могу тебе верить? Ты лжец и хочешь меня убить, как и мой папаша, кто мне даст гарантию, что ты не передумаешь, как только выйдешь за порог? — улыбнулся Джин. — Не сам — наймёшь каких-нибудь головорезов, чтобы они меня изнасиловали и напихали стекла мне во все дырки. М-м, твоя любимая угроза. Так вот, моя третья угроза тебе, Урам. Если что-то подобное тебе взбредёт в голову и со мной что-то произойдёт, тобой, твои братом, твоей женой, твоими детьми займутся мои люди. И что бы ты ни сделал со мной, они повторят на вас стократ. Ты меня понял? Мне не страшно умереть, Урам. Но поверь, я утащу за собой и тебя, и всё, что тебе хоть сколько-то дорого. Хочешь меня изнасиловать и порезать? Я из могилы достану твою жену и твоих детей и сделаю с ними то же самое. Хочешь засудить меня за эту маленькую пулю в твоей ноге? Я разрушу твою компанию и все ваши деловые контакты. Не у одного тебя есть деньги и связи, собака. Так что заруби себе на носу то, что я сказал, ты меня понял? — Джин шлёпнул его по щеке. — Отвечай, скотина.

— Я всё понял, понял! Я клянусь, я оставлю тебя в покое! И вся семья оставит тебя, только, блять, отпусти меня! — завыл Урам, не в силах выносить боль в передавленных пальцах и не имея даже возможности схватиться за пострадавшую мошонку.

— Молись о том, чтобы я не вспоминал о тебе и семье, — Джин сделал шаг назад. — Молись, чтобы я никогда не захотел мести.

— Блять, блять… — Урам только стонал.

— Вызвать тебе такси? — улыбнулся Джин. — О, кстати. Та машина, которую ты поцарапал, принадлежит не мне, идиот. Ты просто испортил чужую дорогую тачку. Но с этим, я надеюсь, ты уже сам разберёшься, кретин. Надейся, чтобы она не принадлежала кому-то богатому, но учитывая район, я бы особо не рассчитывал.

Он вышвырнул скулящего альфу из своего дома.

Хотя месть принесла ему немного удовлетворения, теперь у него ещё больше дел. Джин убедился, что Урам убрался с его порога, после чего позвонил на давно забытый номер.

— Алло, мачеха, добрый вечер, — промычал он. — Ко мне только что заглянул ваш старшенький, передавал прискорбные новости. Отец правда при смерти? Ему ещё даже шестидесяти нет, очень печально.

— Почему ты не с Урамом? — резко отозвалась женщина. — Ты сейчас должен ехать в отчий дом вместе с ним. Ты должен искупить свою вину перед отцом! Приезжай немедленно!

— Чтобы что? Я понимаю, что вы к этому привыкли, но вы же не думаете всерьёз, что я хочу, чтобы меня пристрелили? — хмыкнул Джин. — Урам вам сам всё расскажет, надеюсь, в красках.

— Лучше б ты повесился! Нет бы сидел тихо после развода, но тебе нужно на каждом углу о себе заявить, позорник! Ты хоть понимаешь, какой стыд…

— Да хватит уже, я всего лишь звоню, чтобы передать старому хрену счастливого гниения в гробу, — Джин поморщился. — Надеюсь, ты скоро к нему присоединишься. Ариведерчи.

Он не стал слушать лишние оскорбления, которые она наверняка бы выплюнула. Значит, отец умирает. Что ж, его привычки никогда не были слишком здоровыми. Хотелось бы перед смертью плюнуть ему в лицо, но только ради этого Джин не собирался ехать обратно в поместье.

Он совершил другой звонок:

— Госпожа О, я сейчас вам пришлю файлы записей с моих видеокамер. Пусть хранятся у вас, фотографии я вам тоже выслал. Посмотрите их на досуге. А, и ещё, мне нужно заменить окно в доме, и купите новые камеры-болванки. На завтра вызовите клининг. Спасибо.

«Джинни, ты в порядке? Если хочешь сегодня побыть один, можешь не приезжать в бурлеск.»

«Не говори глупостей, Юнги. Урам больше не сможет сделать ничего такого, что напугало бы меня или причинило бы боль. Я буду к десяти вечера, привезти что-нибудь?»

Осталась ещё пара часов на работу.

Джин уставился на сломанное окно. Ему нравился этот дом. Стоит ли съехать отсюда?.. Нужно приглядывать за Урамом, чтобы он не дёргался.

Джин спрятал пистолет в кобуру на груди. Оказывается, он неплохой стрелок — пистолет он теперь носил с собой всегда, пряча его слева от груди и почти привыкнув к его весу.

Он погладил ремень кобуры, прижал ладонь к груди, где сердце всё ещё билось взволнованно, посмотрел в зеркало, тонущее в вечерней мгле.

Там отражался побледневший, но с покрасневшими скулами молодой человек, до невозможности красивый, той опасной красотой, которую обычно приписывают вампирам и ведьмам. Большие тёмные глаза, полные чувственные губы, нос, прямой, пока не присмотреться и не увидеть едва заметную плавную горбинку у самой переносицы, изящная линия челюсти, широкие плечи, ключицы, видневшиеся в вороте тонкой футболки, обрисовывавшей форму его сильной груди, стан, грациозная, аристократическая осанка, длинные пальцы и стройные ноги, утянутые в кожаные облегающие штаны. Всё в нём было гармонично и идеально, его голос был приятен, улыбка — мягка. Только в глазах до сих пор плескалась тоска, едва заметная.

Джин крепче прижал ладонь к груди.

— Оно всё ещё кровоточит, — звонко прошептал он.

Вот уже чуть больше года он разведён. Это так странно, как память оставляет события в голове спустя много дней. Воспоминания о Чонгуке были по большей части приятные. Интересно, что он будет помнить ещё через год? Через пять лет? Помнит ли Чонгук его? И как?

Джин помнил то, что его впечатлило больше всего. Как Чонгук целовал его, защищал, носил на руках. И как нарушал обещания. Джин помнил, каким влюблённым он был и как, к сожалению, оказалось нелегко оставить человека, которого любишь. Порой ему казалось, что он умер. Жизнь без Чонгука была подобна аду, но—

Он был жив. И каждый новый день просыпался всё ещё живым. Ему было больно, невыразимо больно, а слёзы лились ещё очень долго, и истерики могли нагрянуть от любой мелочи.

Но Джин не умирал от того, что Чонгука больше не было с ним. Только от этого — не умирал. И он знал, что Чонгук не умирал тоже.

И вот так красивые слова обернулись в ничего не значащую труху, словно сгоревшая в камине газета. Они могли жить друг без друга. И кто знает? Возможно, даже счастливее, чем если бы были вместе.

Вот ирония — после того, как Джин развёлся, его влюбчивое во всех подряд сердце будто сломалось, и даже если Джин упрямо двигался вперёд, оно не желало забывать его мальчишку.