Совершенство находится за пределами возможностей человечества, вне досягаемости магии. В каждом ярком моменте счастья всегда есть капля яда: понимание того, что боль вернется снова. Будь откровенен с теми, кого ты любишь — показывай свою боль. Страдание для людей равносильно дыханию.

***

Северус Снейп, как человек весьма закрытый и недоверчивый, анализируя свою жизнь после войны и попутно изучая заклинание воскрешения, осознал, что был невнимателен в те времена, когда ещё существовала опасность для мальчика-который-выжил. Он был невероятно занят спасением сына своей вечной любви и потому не придал значения печати старинного волшебного рода на девочке из магловской семьи, которая постоянно мелькала перед глазами. Более того профессор не сделал этого и позже, прожив с этой, уже взрослой девочкой под одной крышей целых одиннадцать лет. Кто бы мог подумать, что дочь магла будет отмечена таким знаком. По воспоминаниям, хорошо прослеживалось, как древние чары постоянно сталкивали Драко Малфоя и эту девочку, как пытались свести их вместе, нарушая обычный ход вещей. Снейп знал, что в тот день, когда увидел эту печать и так равнодушно отнёсся к её появлению — и до того ли тогда было — распределяющая шляпа впервые в истории Хогвартса предложила Слизерин, как альтернативу Гриффиндору и Ревенкло, грязнокровке. Почему тогда он не удивился? Почему не удивился позже, когда Гермиону пытали в поместье, а все окружающие события происходили будто лишь ради её спасения? Северус должен был признать — обвиняя Драко несколько месяцев назад, он не только поспешил, но ещё и глубоко ошибся. Исследования заклинания «daanimamea», на которые ему всё-таки дали разрешение, привели к выяснению других шокирующих обстоятельств. Никто не был виноват в том, что появилась связь между маглорождённой и Малфой-Мэнором. На Гермионе была метка, метка, о которой он знал, но, если б не эта исследовательская работа, Снейп никогда бы не вспомнил о ней, никогда бы не разглядел её за нагромоздившимися событиями и не случайными случайностями, но теперь всё прояснилось. Несмотря на то, что Ребекка не являлась никому из Малфоев уже несколько веков, она всё же существовала, а значит Гермиона действительна была избрана поместьем задолго до всех произошедших событий — Малфой-Мэнор, равно как и Хогвартс, оставляли свои печати на ещё не рождённом ребёнке. Так случалось с директорами Хогвартса, так же случалось и с будущими жёнами Малфоев. Профессор хорошо помнил, как будучи школьником заметил такую метку на Нарциссе, в тот момент он впервые узнал, что любые старинные здания обладают подобной магией. Увлечённые чистотой крови, приближённые Тёмного Лорда оказались так близоруки, что прочили в жёны Малфою и Паркинсон и Гриннграсс… да кого угодно, только не ту, которая должна была действительно ею стать. Все события, последовавшие за этим, оказались лишь чудовищным недоразумением, которое можно и нужно было исправить. Сам Снейп, потерявший свою любовь и каким-то злым роком оказавшийся на пути Драко и его избранницы, стал одним из тех камней преткновения для чар поместья, какие можно создать лишь человеческим умением находить проблемы там, где их не существует. А это заклинание, которое Гермиона воспроизводила дважды в своей жизни, вероятно, и было толчком к тому, чтобы связь её с Малфой-Мэнором не только не ослабла, но и вдвое возросла. Вот почему душа поместья так опекает её, вот почему все древние чары чуть не прикончили чистокровного Малфоя… и вот почему сработало Приори Инкататем против Скорпиуса…

Профессор был поражён своим открытием, весь ноябрь эти мысли не покидали его голову, он думал, что, если догадки верны, Гермиона очнётся со дня на день — так и случилось. Она очнулась с первым снегом, связанная с поместьем сильнее, чем прежде. Осознавая этот факт, Снейп ощущал гаденькое чувство предательства: он любил её, любил Гермиону — чужую женщину, чужую любимую. Любил её меньше, чем Лили, но гораздо больше, чем просто женщину. Этого никогда бы не случилось, если б в своё время профессор со всей серьёзностью подошёл к вопросу взаимодействия чар… То, что происходило между Драко и его бывшей женой, было выше магии, и потому Северус просто не мог мешать, даже если боль разрывала его сердце, даже если ему казалось, что надежда есть... Всё, что сейчас от него требовалось — это помощь. Они не должны были страдать тогда, и не обязаны этого делать сейчас. Он, хорошо зная обоих, мог ненавязчиво подтолкнуть их друг к другу, использовать навыки шпиона... в общем-то, этим он и решил заняться, чтобы дать им шанс, наконец, наладить собственную жизнь.

***

На третий день после разрешения проблемы с поиском сына, Малфой сидел в своём кабинете, в министерстве, и подписывал стопку документов. На углу стола возвышалась ещё целая гора папок с личными делами новичков, которые нужно было рассмотреть на правильность заполнения и распределить их по отрядам. Работа шла плохо. Драко даже не читал то, что подписывает, а вид стопки личных дел приводил его в глубочайшее уныние. Мысли мужчины были далеко от Лондона, пожалуй, впервые за многие месяцы, он так долго и беспрерывно думал о родовом поместье. Снейп, остановивший его в тот снежный день, был решительно настроен на наилучшее разрешение ситуации, он отговорил Драко возвращаться домой до поры, аргументируя это тем, что Гермионе нужно успокоиться, ведь она узнала достаточно, для того, чтобы вновь совершить опрометчивый поступок. Малфой и сам легко поддавался на уговоры, на самом деле веря в то, что после всего эта женщина может его прикончить. Впервые на своей памяти он мог с уверенностью сказать, что боится её… боится настолько же сильно, насколько и любит.

Закончив с документами и небрежно сдвинув их на край стола, Драко нехотя взял верхнее личное дело, открыл его твёрдую обложку и уставился на первую страницу.

Теодор Римус Люпин

Три знакомых слова изящно покоились на первой строчке, напротив обозначения «<i>Имя</i>». Малфой даже сел поудобнее и вгляделся в фотографию. Было ожидаемо, что Тед пойдёт по стопам матери, дяди и крёстного, но то, что это случится так скоро, Драко не предполагал. Он вдруг представил своего Скорпиуса, который однажды так же может появиться в обычной папке с личным делом на этом столе, что в этом случае он почувствует как отец?.. А что бы почувствовал Римус Люпин?.. Сентиментальность, настигшая наследника древнего чистокровного рода в последние годы, угнетала, Драко боялся обычной женщины, боялся её потерять и любил сильнее, чем все ценности своей семьи, чего никогда не могло бы случиться ранее. Однако у него было кое-что, оправдывающее все его действия, поступки и эмоции — Гермиона принадлежала Малфой-Мэнору, и эта связь обладала такой прочностью, что едва ли была в компетенции даже самой магии. Любое действие против Гермионы означало бы действие против Малфой-Мэнора, против своего рода. Ту Грейнджер, которую он знал в школе, нельзя было сравнить ни с одной женщиной, носившей его фамилию, но Гермиона, которая сейчас находилась в поместье, олицетворяла сам образ миссис Малфой, любой из них.

Гарри прервал его мысли, тихо открыв дверь кабинета, и протиснулся внутрь с ещё одной кипой бумаг. Он не просто так заходил сюда каждую свободную минуту в последние три дня, Поттер, на правах начальника, считал своим долгом высказать мнение, которое, как ему казалось, будет полезно услышать Драко. Вот и теперь, сбросив бумаги на стол, он не сразу покинул кабинет, а завёл разговор издалека.

— Тэд собирается у нас работать, распределишь его к Джулии?

Малфой кивнул, не поднимая головы и не отвечая. Гарри прошёлся по кабинету, сел на один из стульев, молча перевернул пару страниц, лежащего тут же, «Ежедневного Пророка» и, наконец, не выдержав, вновь заговорил.

— Я всё-таки думаю, тебе надо отправиться домой. Если ты будешь заставлять её ждать, возможно, она явится сюда сама.

Драко молчал, ему уже порядком надоели эти разговоры. В конце концов, он взрослый мужчина и сам знает, что ему делать.

— Ладно, — Поттер немного посидел и засобирался уходить, так и не вытянув ни слова из своего заместителя, — не забудь про Тэда.

— Угу, — кивнул Малфой, делая вид, что невероятно занят.

Он подождал пока за начальником закроется дверь, после чего встал, раздражённо кинув на стол перо, которое держал всё это время в руках, и открыл шкафчик у окна. Достал бутылку. Янтарное огневиски с булькающим звуком, ласкающим слух, вылилось в бокал. Драко сделал большой глоток, смакуя вкус напитка, расслабился и повернулся к прозрачному стеклу. Там падал снег: искусственно созданный чарами министерства, он покрывал крыши домов в проекции города, который на самом деле был над землёй, на много миль выше этого кабинета. Странное чувство не покидало Драко с утра. Он здесь, она там… к чему это? Он несколько раз порывался собраться и аппарировать домой, но весь запал прекращался, едва он касался ручки двери. Двери, которая, впрочем, в этот самый момент открылась, вырывая его из раздумий.

Тихие шаги оповестили о прибытии ещё одного человека... Малфой сразу почувствовал — это была она. Первая женщина, никогда не носившая фамилию Малфой, но достойная её более всех прочих. Аромат духов Гермионы заполнил комнату, навязчиво и в то же время нежно проникая во всевозможные уголки помещения. Драко поставил бокал на подоконник и развернулся. На ней было платье цвета изумруда, тёплые полусапожки и пальто, волосы убраны в хвост, Гермиона переминалась с ноги на ногу, будто не по своей воле пришла сюда. Их глаза встретились…

***

Я знаю, что ты моя мама.

В большой гостиной разливалась музыка, сопровождая аромат живых распустившихся роз. Этот вальс так давно не звучал в стенах поместья, что всё в доме и сам Малфой-Мэнор будто танцевали, наслаждаясь таким внезапным возрождением. Гермиона, одетая в цвета Слизерина, восседала у рояля, её руки порхали над клавиатурой, высвобождая ноты как волшебных бабочек из кокона, которые взлетали вверх и заполняли всё пространство вокруг. Третий день она не находила себе места: ей попеременно то хотелось убить Драко, то пойти и поговорить с ним, то просить у него прощения за что-то, чего даже себе объяснить Гермиона не могла, то требовать извинений от него. В первый день Гермиона вернулась в поместье, поддавшись уговорам Северуса, который утверждал, что ждать Малфоя нужно именно там, потому как, рано или поздно, тот должен вернуться домой. Позже, успокоившись, и проведя много часов в размышлениях на эту тему, она согласилась с советом своего бывшего мужа и дополнительно приняла другое решение, которое Снейп предугадать не смог. Сегодня Гермиона собиралась поделиться с ним своими соображениями, когда Северус явится на обед, как и обещал, но время шло, она играла вальс, Арчи второй час учил Скорпиуса кататься на лошади, а профессор так и не соизволил прийти. И только во второй половине дня его тёмная фигура возникла в дверях гостиной, Снейп выглядел невероятно усталым и измученным. Гермиона прекратила играть и сразу огорошила его сообщением.

— Я уезжаю.

Северус прикрыл глаза и остановился.

— Уезжаешь? — будничным тоном уточнил он.

— Да. Я всё обдумала и решила. Я уезжаю и забираю Скорпиуса.

— Это новость! — отреагировал профессор, изогнув бровь, — Я полагал, ты не примешь такого решения…

— Отчего же, Северус? После всего, что я узнала…

Он сокрушённо покачал головой и сел на один из ближайших стульев.

— Ты не можешь. Ты связана с этим местом. Ты не сможешь увезти наследника, — профессор не верил, что она снова принялась за старое.

— Я бы не стала и думать об этом, ты знаешь, но он даже не пришёл увидеть меня, взглянуть в глаза. За все три дня никаких известий! Ему всё равно! — Гермиона встала из-за рояля, и начала ходить по гостиной, каждый раз резко разворачиваясь на месте, чтобы идти в обратную сторону.

— Почему ты так решила?

— Тут легко сделать вывод, не правда ли? Поэтому я…

— Я же просил тебя не совершать необдуманных поступков… — перебил её Северус.

— Я ещё ничего не сделала.

— Ты сделала вывод!

— Уже поздно, я всё решила.

Снейп встал. Надежда на счастливое разрешение проблемы таяла на глазах.

— Делай как считаешь нужным, но сначала поговори с ним…

— И что нам это даст? Ну, вот что? — Гермиона остановилась и спокойно взглянула ему в глаза. 

Он покачал головой.

— Ты должна хотя бы узнать его позицию! Ничего не случится из-за одного разговора.

— Я достаточно знаю о случившемся, что он может мне сказать? 

— Ты знаешь не всё!

— Так расскажи мне! — вспылила она, — Если ты знаешь! Так расскажи, Северус!

— На это имеет право только Драко, поговори с ним… Просто поговори... Я просил вас обоих оставаться на месте, чтобы вы пришли в себя, но раз ты решила уехать, это уже не имеет смысла. Поговори с ним, умоляю, просто поговори!

Гермиона нервно скрестила руки на груди. Её молчание секундной стрелкой стучало в висках Северуса. Он ждал. Было очень важно, чтобы она согласилась.

— Хорошо… ладно… и, если ты не против, я сделаю это прямо сейчас.

Снейп развёл руками, показывая, что не имеет никаких возражений.

***

Несколько минут спустя после разговора с Северусом, схватив пальто, Гермиона покинула дом, чтобы отправиться к Драко. Правда у входа в Министерство Магии решительности у неё поубавилось, колени задрожали, в животе будто кто-то туго затянул узел, она глубоко вздохнула и сделала первый шаг. 

Пока шла через вестибюль, не чувствуя ног, пока пожилой волшебник проверял её палочку, мысли крутились вокруг одного Малфоя, и всех разговоров с ним. Ей вдруг захотелось поругаться, поскандалить, чтобы отбросить эти волнения, терзающие душу, чтобы раз и навсегда вынудить саму себя не отказываться от принятого решения уехать, Гермиона намеренно стала вспоминать свои обиды, отвлекаясь лишь на женский голос, объявляющий отделы и подразделения этажа, где останавливался лифт. В глубине души она чувствовала, что один его взгляд — и её сердце простит любую обиду и каждое мгновение, которое Драко посвятил не ей. Лифт остановился на нужном этаже, двери с лязгом захлопнулись за спиной, забирая остатки решительного настроя, Гермиона сжала палочку в кармане и усилием воли заставила себя двигаться дальше. Несколько раз силы покидали её, она поворачивалась на пол пути и шла обратно к лифту, но после вновь возвращалась, собрав волю в кулак. Когда же, наконец, перед ней оказалась нужная дверь, то одновременно из неё, как чёрт из табакерки, вылетел её старый друг — Гарри увидел Гермиону, сделал большие глаза и попятился назад, всем своим видом показывая, что не намерен даже приближаться к этому кабинету, пока она там. Гермиона посмотрела ему вслед, снова призывая свою силу духа... трясущиеся руки выдавали её с головой, когда тонкие пальцы поворачивали позолоченную ручку, её шаги были тихими, а закрывшаяся за ней дверь не издала ни звука. Драко стоял у окна, наблюдая за снежинками, падающими за стеклом. Он почувствовал её присутствие, — аромат духов Гермионы заполнил все уголки кабинета — поставил бокал на подоконник и развернулся. Перед ним стояла она, первая женщина не носившая фамилию Малфой, но достойная её более всех прочих. На ней было платье цвета изумруда, тёплые полусапожки и пальто, волосы убраны в хвост. Она переминалась с ноги на ногу, будто не по своей воле пришла сюда. Их глаза встретились…

Что могли сказать любящие друг друга люди, после стольких лет ссор, бессмысленных обид и проблем, созданных ими же. Гермионе страстно захотелось кинуться к нему на шею, утонуть в его руках, почувствовать их на своей спине, спрятаться в нём как в коконе и больше никогда, никогда не покидать этого мужчину. Драко, напротив, ожидал чего угодно, только не радушного приветствия. Он боялся её, боялся и любил. Вероятно, это отразилось в его глазах, потому что женщина как-то странно передёрнула плечами и села. Никто из них не знал с чего начать разговор, при этом оба пытались скрыть своё волнение, стараясь как можно дальше находиться друг от друга. Гермиона взглянула на камин, в поисках темы и, наконец, нашла её там, где вовсе не ожидала. В ранее пустой коричневой раме портрета восседал мужчина, старательно делающий вид безмятежно спящего и уставшего от жизни человека. Яркие вспышки воспоминаний промелькнули перед глазами Гермионы: поместье, коричневая рама пустого портрета в спальне перед ужином, этот самый кабинет и обсуждение плана с Драко после ухода Астории… Она была так шокирована своим открытием, что невольно взглянула на Малфоя, и, судя по его лицо, взгляд он истолковал не верно.

— Этот портрет. Сними его! — поспешила она развеять ошибочное восприятие.

Драко нахмурил лоб.

— Зачем? — он вообще не понял при чём здесь портрет.

— Ну же, Драко, — она не раздумывая назвала его по имени, даже не заметив этого, — этот портрет… ПОРТРЕТ!.. это же он оповещал твоего родственника, когда нас схватили… это он подслушивал нас… этот портрет висел в спальне того поместья, где мы ужинали перед...

Малфой некоторое время был в ступоре, поймав себя на мысли, что после того, как с её губ слетело его имя, он не понял ни слова, но вскоре в голове прояснилось, раскрывая ситуацию в полной мере.

— Мэрлин! Я столько лет этого не знал! — он был даже рад, что разговор начался с отстранённой темы, минуя неловкость, которая могла бы быть, — Странно только, как в таком случае ОН не узнал, что министерство планирует облаву?..

Гермиона задумалась.

— Портрет был в другом поместье, возможно, ему просто не успели сообщить…

— Или не захотели… — подтвердил Драко, проводя нехитрые махинации и снимая картину с недовольным волшебником внутри.

На их счастье, рама не имела заклятия вечного приклеивания, она легко отделилась от стены и упала в подставленную Малфоем корзину.

«Как вы смеете сударь!» — послышалось оттуда.

Гермиона проследила за действиями Малфоя, усмехнулась изречению портрета и, подумав пару секунд, произнесла.

— Я пришла поговорить.

— Я так и понял, — прокомментировал он, возвращаясь к окну и вновь занимая своё прежнее положение.

— Я хочу уехать.

Драко только бросил короткий взгляд на неё и снова опустил глаза. Он ожидал чего-то подобного.

— И я хочу забрать Скорпиуса.

Снова короткий взгляд и никакой реакции.

— Ты понял, что я сказала? — она уже в упор смотрела на него, не отводя глаз.

— Я понял. Ты хочешь уехать и забрать нашего сына, — абсолютно спокойно ответил Малфой, прокручивая бокал с огневиски, который минуту назад снова взял в руки.

Такая непоколебимость привела её в замешательство.

— Ты не против?

Он устало провёл рукой по подбородку, вздохнул и прошёл к своему креслу, устало присаживаясь в него и откидывая голову, хмурый взгляд, брошенный на Гермионы, стал небольшим дополнением к его напускному безразличию.

— Нет. Если ты считаешь нужным так поступить, то сделай это. Я устал догонять тебя, а ты, я полагаю, устала убегать, и в этом побеге друг от друга я понял только одно: если ты будешь счастлива, то и я буду.

Драко говорил серьёзно и сам верил в то, что говорит, но это был ход конём, давно спланированный и чётко продуманный. Она не ожидала такого поворота. Говоря ему эти слова прямо, Гермиона думала о скандале, вспышках неконтролируемого гнева, но услышала лишь вот это: «Если ты будешь счастлива, то и я буду». Она даже смутилась и стала нервно теребить пуговицу пальто.

— Это всё, что ты хотела сказать? — после затянувшегося молчания спросил Малфой.

Его вдруг стало раздражать её присутствие в основном потому, что терпение кончалось, а сохранять спокойствие казалось почти невозможно.

— Да, — неуверенно ответила Гермиона, вовсе не планировавшая такое скорое завершение диалога.

— Тогда… ты можешь идти, — он опустил глаза на бумаги, отпивая ещё один глоток янтарной жидкости.

Она резко встала, сдернула сумку со спинки стула и метнулась к двери... мгновенное удивление сменилось гневом за шаг до выхода, и в тот момент, когда её пальцы коснулись ручки двери, в голове что-то щёлкнуло. Вместо того, чтобы уйти, Гермиона повернулась к нему и нащупала в кармане волшебную палочку.

— Ты что, выгоняешь меня?! — это прозвучало очень спокойно, пожалуй, даже слишком.

Так задают вопросы те, кто готов взорваться, выпуская свой гнев и выкрикивая слова, которые в любом другом состоянии даже бы не подумали произнести. Оскорблённое самолюбие не позволило Гермионе говорить иначе. Малфой почувствовал это, на его лице скользнула и погасла ухмылка, так часто появлявшаяся в школьные годы. Если бы Гермиона сейчас скрылась за дверью, Драко не последовал бы за ней, но она осталась, а это значило, что её ожидания не оправдались, ей нужен другой ответ и другая реакция. Он поднял глаза и встал, оставив на столе пустой прозрачный бокал.

— Ты всё мне сказала, — всё ещё очень серьёзно и нарочито безэмоционально высказал Малфой, — у меня много работы, и раз только за этим ты приходила, почему бы тебе не уйти и не дать мне поработать.

Гермиона снова смутилась, не до конца понимая, что происходит, но ей не составило труда догадаться, в чём тут дело: Драко просто издевался, он вовсе не хотел никуда отпускать ни её, ни Скорпиуса. Волна возмущения поднялась в ней, заставляя выйти на открытый конфликт, остриё палочки полыхнуло красным.

— Ну ты и сволочь, Малфой!

Тот ухмыльнулся уже открыто, радуясь своему успеху, и тем заставил её злиться ещё больше.

— Я знаю, дорогая...

Она опешила от такой наглости и поддалась сомнениям.

— Постой… ты что? Пьян? 

Перед ней был тот самый Малфой, которого она почти ненавидела в школе. Он стоял, засунув руки в карманы и открыто, откровенно и дерзко издевался над ней, специально выводил на конфликт, которого, если быть честной, она и сама желала.

— Нет.

— Тогда… что происходит?

Ухмылка сползла с его лица, и мнимое спокойствие сменилось гневом.

— Да ничего не происходит, моя дорогая. Абсолютно. Ты просто хочешь уехать и забрать сына. Моего, кстати, сына. Ты приходишь и спокойно говоришь мне об этом, как будто так и надо!

Гермиона шумно выдохнула.

— Что прости? Не ты ли игнорировал Скорпиуса всё лето, не ты ли из-за своего горячо любимого ЭГО отправил меня так далеко, что я и твой, между прочим, сын чуть не погибли! Ты убил человека, который воспитывал тебя с детства, лучшего хранителя вашего родового гнезда! Ты хоть понимаешь в чём меня обвиняешь?! Я имею на это право, ясно? Имею!

— Да. Я убил его! — зацепился за эту мысль Драко, и вдруг продолжил совершенно другим тоном, чувствуя полное опустошение и беспомощность перед ней, — И я признаюсь в этом. Такой как я - убийца - не нужен тебе! Так что ты можешь уехать. Как тебе угодно! Только оставь меня! Не мучай!

— Это я то тебя мучаю? Ах ты… — Гермиона не восприняла его грусть, не поддалась на призыв к жалости и сочувствию, вместо этого она вскинула волшебную палочку, но позже, чем это сделал Малфой.

— Экспелеармус!

— Протего!

Выкрикнули они одновременно... Лучи заклинаний разминулись в одном миллиметре, выбили палочки из рук, подбрасывая их, словно щепки, к потолку и уронили аккурат посередине... Гермиона и Драко застыли в понимании абсурдности ситуации и в нежелании мириться с этим, никто из них не решался сделать первый шаг в центр, чтобы забрать своё оружие... так, в попытке найти решение, они снова взглянули друг другу в глаза... и мир рухнул, разлетелся на тысячи осколков, перемешивая всё: чувства, эмоции, мысли... Это была вспышка лёгкого безумия... расстояние между ними сократилось мгновенно, и, уже не осознавая что делает, Гермиона упала в объятия Драко, теряя равновесие и ощущение реальности... он подхватил её, крепко прижал к себе. Палочки оказались забыты. Как два голодных зверя, набросившись друг на друга, они пытались завоевать каждый свою победу, победу в битве, в которой можно было лишь проиграть…

Гермиона опомнилась два часа спустя в объятьях Драко на полу под его рабочей мантией. Он смотрел на её лицо, разглядывал так, будто собирался запомнить каждую морщинку, его пальцы гладили небольшие синяки, украшавшие нежную кожу на шее, касались искусанных, зацелованных губ... 

— Ты всё ещё хочешь уехать? — шёпотом спросил он.

Её ответ прозвучал прежде чем её мысли сформировались в нужную фразу.

— Я не оставлю тебя.

Малфой улыбнулся, а после так нежно и одновременно сильно прижал её к себе, что защемило сердце. Какие же они всё-таки дураки. Столько лет было потеряно, столько лет. Драко склонился ближе и уже в который раз за сегодня поцеловал её губы, ощутив прилив удовлетворения, граничащего со сладко-невыносимой болью... Гермиона обхватила ладонями его лицо и утонула в нём, в своём мужчине, в человеке, предназначенном ей самой судьбой. Если бы сейчас кто-то напомнил о её решении уехать, она ни на секунду не поверила бы, что действительно собиралась так поступить.

***

<i>Иногда, страдая снова и снова, мы увлекаемся страданием, лелеим его, наслаждаемся им... наслаждение скоро переходит степень зависимости, где грань страдания и счастья почти неразличима, и мы перестаём замечать, как в попытке найти страдание, причиняем его другим. Нужно дойти до истерики, до крайней степени апатии, чтобы, наконец, в один прекрасный момент, доведя себя до срыва, найти в нём спасение, снять оковы безумства и вновь стать прежним, проливая бальзам спокойствия на своё израненное сердце и сердца тех, кто всё это время был рядом.</i>