— Там за свет счёт пришёл. Кто оплачивал?

— Чонгук, что за хрень у тебя всю ночь в комнате играла?

— Эй, Хосок, кинь мне тост.

— Сам оторви свою тощую задницу и возьми. Не видишь, я ем?

— У нас есть аспирин?

— Кажется, что-то горит.

— Кто-нибудь видел Намджуна?

Без Намджуна никак. Без Намджуна этот дом треснул бы каждым кирпичиком и разошёлся по хуёво спаянным линиям фундамента ещё в первый день, когда в нём поселился этот зверинец, состоящий из пяти пацанов, каждый отдельно взятый из которых представляет собой потенциальную угрозу вселенскому благополучию.

Нет, Намджун не жалуется. Он прекрасно знал, на что идёт, когда отсиживал задницу в блядском суде, на протяжении трёх, сука, часов доказывая Госпоже Судье, что будет куда лучшим опекуном этой ватаге чертей, чем их кровные родители, по причине того, что…

Причин в тот день нашлось не меньше сотни из описанных и ещё хватило бы на небольшой сборник психотравм для учебника какому-нибудь модному университету в Коннектикуте. Намджун щедро отсыпал бы личного опыта на исследования, но у него и так башка пухла от количества заёбов на работе-дома-работе-работе, а времени в двадцатичетырёхчасовом дне не хватало, как жителям Монг Кока — квадратных метров.

Благо, судья в конце концов подписала вердикт, и Намджун на законных правах стал главной курицей-наседкой и мамашей троих гиперактивных засранцев и ещё одного гиперпассивного.

С Юнги, к слову, было легче всего. То ли от того, что он был самым старшим после Намджуна, то ли от того, что его перепутали в роддоме (шутки шутками, а тест на отцовство, который каждый из братьев пошёл сдать из любопытства лет пять назад, всегда бывший скрытным Юнги так никому и не показал), но как бы там ни было, спокойный темперамент и флегматичная натура делали его незаменимым островком тишины в вечно бушующем море их горе-семейки.

Намджун вваливается на кухню во вполне буквальном смысле этого слова, зацепившись за валяющуюся на пороге чью-то груду шмоток, ждущую очереди в стирку. Вваливается, тихо выругивается на Тэхёна (кто ещё во всём гетто стал бы носить майки с такими разрезами?), выруливает в направлении кухонной стойки и, плеснув себе растворимого кофе, тяжело опирается на заляпанную бог знает чем поверхность.

— Здесь я. Давайте всё по-порядку. Чонгук, что там со счетами?

На самом деле, Намджун каждого из них искренне любит. Хочет убить временами, конечно, но кто бы не захотел? Один Тэхён чего стоит — неприятности, кажется просто живут в его заднице, не то что ищут её. А их вечные перепалки с Хосоком, которого хлебом не корми — дай сцепиться с кем-нибудь, ещё и наносят порой ущерб их и без того посредственному имуществу.

Только Чонгук — паинька, солнышко, радость Намджуна — всегда старается помогать, да и к тому же единственный из четверых младших прилично закончил школу и поступил в неплохой колледж. Впрочем, и его шило по-прежнему имелось именно там, где положено.

Чонгук протягивает старшему брату бумажку, уже загаженную отпечатком поставленной на неё кружки, и уточняет:

— Свет. Ты говорил вчера, что занесёшь.

— Видимо, ошибка. — всматривается в цифры и буквы Намджун, точно помня, что, как и должен был, накануне зашёл оплатить все счета. — Позже схожу уточню. Что ещё?

— Аспирин… — не отрывая глаз от статьи в телефоне, поднимает левую руку Юнги, и Намджун, покопавшись в одном из шкафчиков, кидает младшему баночку. — … спасибо.

— Следующий?

Хосок откидывается на стуле и, забросив один локоть на спинку, замечает, что уже без пятнадцати девять.

— Спасибо, гений,— беззлобно язвит старший и, одним быстрым глотком влив в себя отвратительно горький напиток, бросает кружку в раковину. — За уборку сегодня отвечает Тэхён. Слышал, Тэ? — и, уже натягивая кроссовки, получает лишённый всякого энтузиазма ответ, а к нему пожелание хорошего дня от (конечно) Чонгука.

Дверь захлопывается за спиной, и Намджун припускает к метро. Ему через пятнадцать минут быть в офисе, выслушивать порцию наставлений от начальника, чей айкью в пять с половиной раз меньше, чем у среднестатистической игуаны, а потом, сразу сдав пост, бежать в «Динамит», чтобы подменить торчащего там с двенадцати (благослови боже таких друзей) Джина.

На самом деле, бар — единственная однозначно хорошая вещь в карьерном списке заслуг Намджуна. Паршивый, тёмный, с аудиторией, радостно заливающейся ещё с утра, но всё же имеющий широкую популярность в их районе и приносящий какой-никакой доход. Проблема только в том, что в последнее время этого дохода мало. Перекупщики, повадившиеся строить модные веганские кафешки и спа-салоны, уже пару раз заглядывали в «Динамит», а один раз даже грянула проверка, притом не локальная, давно не сующая нос в дела бара, а из высших инстанций. Благо, у Намджуна всегда было железное правило: документы и биту всегда держать при себе. Главное не перепутать, когда чем воспользоваться.

Ким ныряет в уже захлопывающиеся двери вагона, едва не снеся при этом какую-то почтенную старушку, страшно извиняется, а затем деликатно пристраивается в дальнем углу, чтоб не привлекать больше лишнего внимания.

Пусть на этой старушке его проколы сегодня и завершатся…

∘∘∘

— С-сука! — шипит сквозь зубы, хватается за обожжённые пальцы и, крутанув кран (впервые, кажется, в жизни рад, что горячую снова отключили) суёт руку в ледяную воду. — су-ука-а… — почти нараспев, выдыхая долго, мучительно, жмурясь и уже проклиная весь этот ебучий день с самого его начала.

Всё пошло по пизде самым классическим образом: закончив итоговую лабораторную далеко за полночь и не наскребя сил даже на установку будильника, Чимин безбожно проспал. И теперь, проклиная весь мир в целом и своего научрука, рядом с которым царь Ирод показался бы мелким проказником, в частности, Пак пытается хоть как-то успеть к сдаче, не проебав свой, возможно, последний шанс не пролететь со стипендией.

В колледже ждут хамоватые одногруппники, считающие забавным захлопывать дверь перед носом (мы что, в первом классе?) и подстёгивать на тему больной, перетянутой фиксатором ноги. Чимин не считает нужным на них реагировать. В честном бою он любого из них из под ногтей бы выковыривал, но в цивилизованной среде, коей пытался казаться их колледж, такого себе позволять не стоило. Чимин с прошлым завязал, хотя старые повадки иногда вырывались наружу, но он крепко держал самого себя на поводке и постоянно считал мысленно до десяти.

К счастью, на пару он успевает. Заваливается в аудиторию за тридцать секунд до преподавателя и, прихрамывая, добирается до первой линии столов, расположенной в самом низу. Взбираться по лестницам — персональная чиминова пытка, а он не готов предоставлять окружающим лишнего повода полюбоваться своей искривлённой от боли гримасой.

Проблемы с ногой у него с рождения. Слишком хрупкие кости, слишком уязвимые слабые мышцы… И эта невыносимая боль во время приступов, с которой без укола не справиться... Чимину похуй. Чимин живучий и с этим прекрасно живёт — наслаждается назло другим.

В дни, когда боль не прекращается, ему приходится передвигаться с помощью костыля, но даже это не мешает распугивать желающих поглумиться одним предостерегающим взглядом. Спасибо механизмам замещения — язык у Пака не менее ядовитый, чем подпорченная паршивой жизнью кровь, и лезть с ним в перепалки на деле решаются не многие.

Зато мелко подгадить — желающих очередь. Может, конечно, он сам виноват. Не нужно было при всех на первом курсе бросаться на парня, который кроме как «хей, калека», с ним не здоровался. С другой стороны терпеть такое Чимин тоже ни в жизнь бы не стал.

Пак пропускает мимо ушей насмешливый шепоток, долетающий в момент, когда он руками подтягивает больную ногу под стол, и достаёт из рюкзака кипу своих записей. Экзамен обещает быть долгим…

∘∘∘

В «Динамите» привычно гудит, транслируя какой-то футбольный матч, плазма, старина Билл уже храпит, улёгшись на стол рядом со своим бухлом, а прочие посетители (которых в честь пятницы особенно много) шумно болтают, подскакивают с мест, видя гол и совершенно плюют на то, кто там забил.

Намджун поправляет съехавшее с плеча полотенце и кивает только зашедшему Хосоку. Парень выглядит потрёпанно: копание целый день в движках цвет лица не освежает.

— Как оно? — по-хозяйски прихлопывает по стойке младший и, устроившись на высоком стуле, кивает Джеффу — помощнику Намджуна: — плесни пива.

— Сам знаешь. Сейчас с деньгами туго. — пожимает крепким плечом Ким, и сам устало улыбается к брату, облокачиваясь на стойку. — А у тебя?

— Не жалуюсь, — разменивает улыбку Хоуп, но как-то не в пример быстро тускнеет. — Слушай, ты не замечал ничего странного за Юнги в последнее время?

Старая песня. Из всех своих четверых братьев Хосок крепче всех всегда был привязан к Юнги, хотя именно от него в основном и огребал. Что до их музыкального гения, изо дня в день изолирующегося от мира в своей маленькой студии звукозаписи, — тот вообще не считал нужным транслировать свои душевные порывы. Не сказать, что Намджуна волновало. Он всегда знал, что Юнги братьев любит, просто реально от них устаёт. Да и чья тут вина?

— Нет, — отвлекается на секунду, переведя взгляд на особо расшумевшуюся компанию, и, прикрикнув, чтоб вели себя потише, возвращает внимание брату: — А что? Тебя что-то волнует?

Хосок помалкивает. Мусолит стакан, подталкивая его на сантиметр то в одну, то в другую сторону, и на старшего не смотрит.

— Да хер его знает. — наконец изрекает с тяжёлым вздохом и делает щедрый глоток.

Вечер проходит на удивление приятно. Намджуну в своём баре вообще хорошо — наверное, потому что он именно «свой». Но даже здесь периодически появляются рожи, которым Ким не рад, и вот как раз сегодня их на горизонте не видно.

Херня поджидает уже после закрытия. Когда в районе часа Намджун выпроваживает беднягу Билла, который всё равно прикорнёт прямо у входа, и закрывает замок, откуда-то из соседнего переулка доносится ругань и звон разбивающегося стекла. Сперва Ким думает — это бродяги, и собирается просто пройти мимо, но вдруг видит краем глаза перепалку с участием явно неравных сил и, почему-то (как-будто своих проблем мало) останавливается.

Намджуна в их районе вообще хорошо знают и не только за то, что он наливает раньше других. В более беспокойном возрасте Ким часто предпочитал сперва начищать морды, а уж потом интересоваться у того, что осталось, в чём собственно проблема. Теперь кровожадность его поутихла, но внушительная комплекция и крепко пустившая корни репутация позволяли распугивать при необходимости даже засранцев из местных шаек, некоторые из которых носили вещицы позанятней складных ножиков.

— Эй, что там за возня? — интересуется он пока без угрозы в голосе, но из темноты ничего кроме прежних невнятных звуков то ли копания в мусоре, то ли девчачьей драки не доносится. — Алло, молодёжь, по домам не пора?

Мимо проносится, сияя фарами, чья-то колымага, и в момент, когда свет прокатывается по неясным силуэтам проулка, он вполне отчётливо различает троих человек, двое из которых явно не пытаются помогать третьему встать. С молодёжью он, к слову, не ошибается — пацанам лет от восемнадцати до двадцати пяти, не больше. Они встряхиваются, когда замечают, что мужчина делает первый шаг в их сторону, и, что-то в спешке пробормотав третьему, смываются через другой конец улочки.

— Ты как? — на пробу зовёт распластавшегося у мусорных баков парнишку, и тот, на удивление бодро отзывается вполне лаконичным «хуёво».

Намджун протягивает руку почти наугад, но сразу чувствует, как его запястье обхватывают тонкие цепкие пальцы. Холодные.

— Спасибо. — глухо благодарит голос откуда-то с уровня кимового кадыка, а затем становится слышно, как парень пытается отряхнуть наверняка изгвоздавшиеся шмотки.

— Двое на одного — подлая тактика.

— Ага, особенно со спины. Уроды сраные.

Голос у парня приятный. Такой, мелодичный, что ли… Намджун невольно вслушивается. Становится интересно, как выглядит его новый знакомый, но во мраке пустого проулка расчитывать на что-то больше, чем еле очерченные силуэты не приходится.

— Слушай, знаю, ты и так не обязан был помогать, но можно мне позвонить от тебя? Телефон не могу найти. Ну или просто посвети тут, а я поищу.

Намджун достаёт из кармана мобильник и доверительно передаёт пареньку. Тусклый свет от экрана подсвечивает разбитые в кровь пухлые губы и аккуратный нос, но большего Ким разглядеть не успевает, тем более спутанная чёлка прячет глаза юноши. А потом он отворачивается.

Трещащий каким-то тошнотворным классическим рингтоном (у Юнги бы инфаркт случился) телефон находится у противоположной тому месту, где его хозяина избивали, стены и в не лучшем виде. Экран и без того видавшего виды гаджета оказывается разбит сеткой такой мелкой трещины, что разобрать номер входящего или хотя бы время почти не представляется возможным.

— Дерьмо. — заключает парнишка, но, кажется, без особой тоски, и возвращает одолженный телефон Киму. — Держи, спасибо.

О манерах, как видно, не забывает даже в минуты полнейшего отстоя, что, конечно, производит приятное впечатление, и Намджун, помедлив, спрашивает, может ли сделать ещё что-то.

— Ну, если вдруг знаешь, где тут бесплатно наливают… — усмехается парнишка, явно не претендуя на утвердительный ответ, но с покорным удивлением ковыляет за Кимом, когда тот возвращает усмешку с кивком: «за углом».

∘∘∘

Чимин вообще не привык, чтоб ему помогали, но глубокий уверенный голос и исходящее от незнакомца спокойствие подкупают. Помимо прочего, стать ещё хуже этот день точно не сможет, даже если в итоге чужак решит пристрелить Пака за тем самым «углом». Парень сам ему спасибо скажет.

Наверное, он просто окончательно заебался. Без приличного сна, без уверенности хоть в чём-нибудь, без друзей… Нет, Чимин привык всю жизнь держаться особняком, но порой ему не хватало, кого-то, кто мог дать ему хоть минутку передохнуть и не оглядываться через плечо.

— Джин? — предполагает, судя по всему, владелец бара (простой работник так по-хозяйски вести себя вряд ли бы смог). И почти угадывает, да только у Чимина — звенящая долбёжка в висках, непрекращающиеся ослепительные вспышки боли в колене (слава богу, фиксатор не проебался за время стычки) и на языке привкус собственной желчи.

— Водки, — качает головой Пак, — или виски. Смотря, что не жалко.

Мужчина вскидывает удивлённо брови, но без вопросов выуживает из-за бара бутылку и чистый стакан и наливает.

Сказать по правде — если бы не обстоятельства, в которых кроме как проблеваться и отрубиться Чимину мало что хочется, — он подзалип бы. Пришедший ему на выручку парень кажется лет на десять старше, но не в том смысле, что «ага, поизносился», а в смысле «е-еба-ать… дайте два».

У него широкие расслабленные плечи, подкачанные руки, по которым, струясь до самых запястий, стекают из под рукавов футболки витиеватые рисунки, мерно поднимающаяся на вдох мощная грудь… Чимин очень не вовремя вспоминает свою первую студенческую влюблённость в лице Тома Харди и старается побыстрей отогнать ассоциацию.

— Тебе, может, хоть закусить что найти…? — задумчиво интересуется мужчина, провожая взглядом опрокидываемый напиток, но Чимин только башкой мотает.

Ему откровенно хочется нажраться. И дело вовсе не в экзамене, прошедшем явно не на «ура», не в том, что он проспал свою остановку и вообще не врубился, где находится, когда водитель растолкал его на последней, да даже не в придурках, решивших, что грабануть и без того представляющего собой весьма жалкое зрелище студента будет отличной идеей. Дело во всей этой ебучей, воняющей безнадёгой хуйне, под названием «жизнь». Чимина порядком задрало.

Он жмурится обжигающего глотку напитка и звучно ставит стакан на стойку.

— Ещё?

Сообразительный. Мужчина напротив всё больше и больше нравится Паку. Настолько, что он даже решается вскинуть взгляд выше его ключиц.

О чём моментально жалеет.

∘∘∘

Парнишка при желтоватом свете бара оказывается неожиданно и неуместно красивым, что не портит даже свежеприобретённый боевой раскрас и в целом какой-то бледно-серый оттенок лица. Кровь, лившая бурным потоком из носа, уже подсохла, застыв тёмной корочкой на коже, а вот с губами дела обстоят куда хуже. Намджун переводит взгляд на оставшийся на стакане смазанный алый отпечаток и думает, что где-то в его кабинете валялась аптечка.

С чего ему приспичило помогать хлипкому пацану, он сам себе не объяснил бы. Наверное, дело в том, что голос у того — насмешливый, заёбаный и с такой тоской внутри… но сам он не смирился. Видно, что нет. У него синяки под глазами, а внутри — чернота, да такая, что любой другой бы вздрогнул. Любой кроме Намджуна. Он с этими демонами и сам танцует.

— Ещё? — предлагает Ким, видя и уже начиная понимать.

Прежде чем поднять голову, пацан криво усмехается и, видно, хочет что-то сказать, да так и застревает на полвдоха, столкнувшись глаза в глаза с мужчиной.

Намджун этого ступора не понимает, но внимательно смотрит, не отводя взгляда в ответ. Где-то на периферии вдруг вспыхивает и, мелькнув хвостатой кометой, исчезает мысль о том, что спасение этого пацана может быть отнюдь не дополнительным плюсом его карме. Впрочем, насрать. Карма-то всяко потрёпанная.

∘∘∘

Его всё ещё режет остатками боли, и до судорог воет проклятая нога. Зато в голове вдруг — тихо, как в мирном заливе, и Чимин сам не сразу понимает, из-за чего так. Глаза напротив — густые, затопленные чёрным, — парень с задержкой догоняет, что дело не в наркоте, а просто радужка и мужчины почти такая же тёмная, как и зрачок. Лицо… красивое. Приятное, располагающе… да блядь, Пак, что за хуйня?

Внезапно чешется врезать себе самому. Козлы снаружи явно не доработали. Или наоборот — переборщили, что Чимина так мажет?

— Ага. — глухо соглашается, наконец, и толкает стакан в сторону бармена.

Чёрт бы побрал этот день со всеми его подгонами. Пак сглатывает странное зачарование и, распластавшись прямо на стойке, роняет голову на скрещенные руки. А сам искоса на мужчину смотрит — подмечает.

Чёрные короткие волосы, тонкую складочку между бровей, губы… красивые, сука. Чимин закрывает глаза и уже сквозь темноту слышит, как заполненный снова стакан прокатывается по стойке к нему обратно.

— Что с ногой? — интересуются откуда-то сверху, но без той ненавистной Чимину глумливости, а почти безразлично.

— Фея-крёстная прокляла за то, что с мордашкой красивой родился. — устало бормочет в ответ и, разлепив один глаз, смотрит на мужчину.

А тот стоит, усмехается, сам из второго стакана глоток делает. На большем не настаивает, за что Пак его где-то внутри даже благодарит.

— Не местный, значит?

— Типа того.

— Тебе хоть есть, где ночевать?

— Я не бездомный.

— И в мыслях не было.

Пак выпрямляется, разминает плечи и, подцепив свой стакан, снова смотрит на спасителя:

— Давай тост!

Мужчина насмешливо приподнимает правую бровь, но поддерживает.

— Ну давай.

— За всё дерьмо, что было и будет, и за то, чтобы оно всегда оборачивалось как сейчас.

— Попойкой? — не прекращает посмеиваться брюнет.

— Новыми знакомствами. — лукаво щурится Чимин и ударяет своим стаканом о стакан мужчины.

Виски жжёт глотку, даёт зарядом в голову и — Пак готов поклясться — работает в разы лучше любой святой/живой и какой там ещё- воды.

Охуенно.

— Я Намджун.

Голос хозяина бара звучит глубоко, выдержанно — лучше любого напитка в этом хуёво освещённом помещении. Чимина аж до дрожи пробирает.

— Нам-джун… — имя ложится на язык идеально, и парнишка уверен, что запомнит его с первого раза, хотя у него с этим обычно проблемы. — Чтож, Намджун, — он отодвигает пустой стакан в сторону и наваливается грудью на стойку, так, чтобы лицом к лицу, чтобы прямо в глаза нырнуть… — Я Пак Чимин.

Проверяет, ощупывает границы чужого личного пространства, но старшему хоть бы что. Стоит, смотрит себе сверху-вниз со всё той же улыбкой и только головой качает:

— Смешной ты парень, Пак Чимин.

∘∘∘

Он становится завсегдатаем. Не сказать, что Намджун против. Выискивать блондинистую макушку в числе вошедших — теперь его собственный маленький ритуал. Пацану оказывается двадцать три, что, слава богу, не нарушает ни законов их округа, ни моральных принципов Кима, который даже не пытается шифровать личный интерес к Чимину.

— Йо. Ты сегодня раньше, чем обычно. — замечает Хосок, когда, как всегда завалившись в бар после смены, приветствует старшего брата.

— Две недели до увольнения. — усмехается Ким, абсолютно довольный тем, что лишние траты на оформление кучи страховочных бумажек на бар, наконец-то закончились, и можно смело валить из офисной помойки, торчание в которой перестало быть необходимым. — Подал заявление, скоро буду отмечать перерождение.

— О, поздравляю… — присоединяется к обсуждению Джин, до того протиравший замызганную стойку. — Уже рассказал своему протеже?

Намджун закатывает глаза, но вместо ответной подколки, ограничивается лаконичным «пошёл ты». Спорить нет ни настроения, ни желания.

История знакомства всплыла после первой недели посещения Паком их бара. Хосок первым заметил вечно отвлекающего от остальных посетителей Намджуна парнишку, но вот прокомментировать это впервые решил именно Джин. Кто, если не он? Гроза всех длинных языков гетто.

Намджун в подробности не вдавался и собственных смешанных чувств по отношению к мелкому не озвучивал, но Сок-черт-его-побери-Джин сделал выводы за всех гадалок с их картами разом и вывалил на блюдечке, заклеймив Пака кликухами типа «подружка», «объект воздыхания» и ещё парочкой, среди которых «протеже» выглядело самым нейтральным, хотя Кима всё равно немного подбешивало.

— Он посвящён далеко не во все аспекты моей жизни. Но если захочешь это исправить — кто тебя остановит?

— Нет, избавь. Пусть оставит свой словесный понос при себе.

И как всегда вовремя. Чимин вообще обладает поразительной способностью появляться в нужное время в нужном месте. Это Намджун с первой их встречи заметил.

— О, а вот и наша принцесса, — елейно улыбается Джин, приваливаясь бедром к стойке. — Мама с папой не наругают за то, что сбежал с последнего урока?

— Переживут. А вот директор цирка точно не снесёт потери главного клоуна, так что не заставляй его ждать.

Кроме врождённого порока, Чимину достался сучий характер, но это Намджун понял не сразу. С ним наедине мальчишка казался расслабленным, даже каким-то притихшим, но, стоило на сцене оказаться больше чем двум участникам, — шоу начиналось мгновенно.

С Джином они собачились каждую встречу, с того момента, как тот впервые назвал Чимина намджуновой принцессой, но, слава богу, по-настоящему кровью не пахло. Как минимум, потому что Джин никогда не переходил чёрту и не задевал самого «больного». Намджун вообще подозревал, что это скорее «танец самцов», нежели реальная неприязнь друг к другу, и всё равно старался рубить на корню затевавшиеся стычки, потому что слушать их — уши вяли.

— Так, прекращайте. Джин, проверь, что у нас по поставкам, будь добр, а ты, гений, иди занимай место. У нас сегодня аншлаг.

Чимин фыркает, но покорно ковыляет к свободному стулу за стойкой, а Джин, многозначительно вскинув брови и бессовестно улыбнувшись напоследок («а что я? я ничего»), ретируется в кабинет.

Намджун растирает виски. Голова слегка побаливает, но это от недосыпа и только. Заходит на своё почётное место, достаёт стакан и наливает Чимину обычного спрайта. С момента их знакомства Пак выпил только единожды, и то — одну стопку за знакомство с Хосоком.

— Спасибо, — расплывается в улыбке (блять, какая улыбка…) и подтаскивает стакан к себе.

Намджуну не сложно с Чимином. В конце концов, у него богатый опыт работы с цветущим пубертатом (дома ему этого мало, ей богу), так что сволочизм Пака не стал для него ни чем-то новым, ни чем-то, что нарушало бы не пойми откуда взявшуюся симпатию к пацанёнку. К тому же, вот так, сидя напротив Намджуна Чимин едва ли похож на исчадие дьявола, каким его называет Сокджин или на того разбитого на куски мальчишку, который зализывал раны здесь всего месяц назад. Этот Чимин сияет как новенькая золотая монетка, улыбается так, что у Намджуна в глотке сухо становится, и иногда быстро проводит языком по губам, слизывая ускользнувшую каплю напитка (а вот тогда всё, точно край. тушите свет).

— Как дела в колледже? — рассеянно интересуется Ким, любуясь тем, как поблёскивают, смеясь, глаза-полумесяцы.

— Всё круто. Никаких проблем. Только вот вчера вечером…

Чимин, бесспорно, в его вкусе. Вообще, «его вкус» — понятие растяжимое, поскольку о своих собственных вкусах Намджун мало мог бы сказать. Тут либо нравится, либо нет.

Чимин нравится.

Намджун рассматривает его, как мог бы рассматривать самую дорогую картину в каком-нибудь невероятно известном музее, будь он хоть немного приближен к искусству. Неторопливо, с удовольствием, как будто бы впитывая каждый оттенок (в случае Чимина все оттенки — солнца). Залипает на пару секунд на губах, заживших, гладких… наверное чертовски мягких на вкус. Смотрит на его острые ключицы и далеко не сразу замечает, что парень умолк и теперь сам внимательно наблюдает за ним из под коротких ресниц.

Это не неловко. Возможно, было бы для кого-то другого, но не для Намджуна. Ему скрывать нечего, и он только вежливо переспрашивает:

— Ты о чём-то спросил? Я задумался.

— Видел я, как ты задумался, — усмехается Пак. — Так задумался, что аж слюна потекла.

— Положи перед голодной собакой мясо и погладь её по голове, если не сожрала. — наставительно улыбается Намджун и отталкивается от стойки.

На Чимине зависнуть легко, а оторваться изо дня в день всё проблематичнее. С этим нужно что-то делать.

— Пойду поболтаю с Хосоком. Найдёшь, чем заняться?

— Как всегда, — салютует стаканом и сразу разворачивается, как будто мгновенно потеряв интерес.

Намджун пихает желание забить на всё и провести весь вечер с мальчишкой куда поглубже и насильно ведёт себя в кабинет.

Это будет та ещё пытка…

∘∘∘

Топ-3 самых паршивых предательства Ким испытал в первый раз — когда его опрокинули на деньги в восемнадцать, второй раз — когда Джин зажмотил последнюю бутылку пива во времена бедной учёбы в колледже, и третий раз — когда младший брат в буквальном смысле забрал у него Чимина.

Чёрт знает, чем Ким Тэхён завоевал любовь и расположение Пака, но после того, как Намджун созрел позвать мелкого в гости (было поздно, Чимин помогал убирать бар после смены, и прощаться ужасно не хотелось…), эти двое сделались не разлей вода. И это бесило. Секреты, шушуканья… Чимин даже стал ночевать у семейства Ким, причём занимал не диван в гостиной, а одну кровать с Тэхёном.

Спрашивать смысла не было, а ревновать — тем более. Поэтому когда утром Чимин выплывал из спальни младшего, одетый в растянутую оверсайз футболку Тэхёна, Намджун только качал головой и, вздохнув, делал ещё один бутерброд на завтрак.

На самом деле, в абсолютной дружественности их общения сомневаться не приходилось. Со стороны это выглядело больше как общение двух двенадцатилеток, единственных во всём классе любящих к-поп, чем, упаси боже, мало-мальски взрослый флирт.

Но Намджуна всё равно чуточку бесило.

Может, потому что он сам рад бы был одолжить мелкому футболку или полюбоваться им в своей кровати?

Он старается об этом не думать. Во-первых, Чимин никогда не давал знаков, что он гей, а во-вторых, просто Намджуна и так всё устраивало. Устраивало смотреть на Пака издалека, устраивало ничем его не обязывать… Он никогда не скрывал симпатии, так что, если бы она была взаимной, Чимин бы наверняка уже дал знать.

— Джун, а где масло?

— Я ставил на стол.

— А, действительно. Сори.

— Намджун, я сегодня в мастерской допоздна. К ужину не ждите.

— Лады. Удачи, Хоби.

— Где Юнги?

— Я не знаю, Чонгук. Может, заперся в ванной…

— Намджу-ун…

— Как ты это выдерживаешь?

Белокурая макушка возникает по правую руку, и Чимин сонно роняет голову на плечо старшего.

— Что «это»? — невольно улыбается Ким, направляя все силы на то, чтоб не ткнуться носом в спутанные, вкусно пахнущие чем-то сладким волосы.

— Это. — рука мальчишки невнятно описывает круг, очевидно указывая на всю кухню в целом, и Намджун усмехается.

— Да я как-то на автопилоте.

Чимин на их кухне — отдельный вид искусства. Уютный, домашний, без всей своей, готовой в любой момент выплеснуться на лицо обидчику желчи… Такой родной — Намджуну до тошноты нежно и до одури страшно. Почему-то кажется, что здесь, на его территории, именно он несёт ответственность за любую, способную подвернуться под больную чиминову ногу вещь. А падение, например, с лестницы, в этом случае простым гипсом не выгорит.

Намджун окидывает взглядом голые (ёб твою мать) чиминовы ноги, цепляется за грубый фиксатор на левой и понимает, что задержался чуть больше дозволенного, когда Пак грубо тычет его под ребро.

— На что уставился?

О, а вот и она… А Намджун уж подумал, что Чимин оставляет свою ядовитость за дверью, когда приходит к ним в гости.

— Ни на что.

— Я видел.

— Чимин…

— Отъебись.

Для человека с характером и жизненным опытом Пака, он на удивление быстро выдаёт обиду. Мрачнеет, отшагивает в сторону, сразу растрачивая всю свою ласковость (может, Намджуну и вовсе почудилось?), и вот уже ни следа нежной сонливости на лице — одна только непробиваемая маска враждебности. Или сучизма, как бы наверняка окрестил это Джин.

Намджун на эти грабли встаёт не впервые. И, наверное, он мог бы поступить как раньше — дать мелкому молча уйти, перетерпеть пару едких комментариев в течении нескольких дней, и, наконец, дождаться, когда всё вернётся на круги своя, но сегодня этого как-то особенно не хочется. Да и терпение (что с Намджуном случается редко) внезапно подводит.

— Эй, стой.

— Убери свои грабли.

— Чимин, либо ты сейчас сам заткнёшься и выслушаешь, либо я тебя заставлю. Могу гарантировать — тебе не понравится.

Пару секунд младший молча сверлит взглядом дыру во лбу Кима, очевидно надеясь на появление оной, но, в итоге сдавшись, цедит:

— Хуй с тобой. Но отпусти руку.

Намджун не может сказать, чего испытывает больше — сожаления или наслаждения от этой мини-победы (обычно остановить Пака, если он уж собрался куда-то свалить, не смог бы и бронепоезд), но, заметив покрасневшие следы от собственных пальцев на бледном запястье, решает и вовсе не думать об этом.

— Сядь пожалуйста. — получается даже спокойно.

Проблема в том, что Чимин, сука такая, не из тех, кто ценит терпение, поэтому только скрещивает руки на груди и замирает на месте в немом вызове.

— Ну хорошо… — вдох-выдох. Нужно решить этот момент раз и навсегда, потому что ни фиксатор, ни врождённое заболевание никуда не денутся, а каждый раз ссориться из-за неверно брошенного взгляда Намджун, откровенно сказать, заебался. — Давай кое-что проясним.

Он сам садится на попавшийся по руку стул перед Чимином и, глядя на него снизу вверх, начинает отчётливо и с самого начала:

— Когда мы с тобой познакомились, я не стал тебя расспрашивать, так ведь? Я видел, что тебе не хочется говорить, и не настаивал. Так? Чимин.

На мелькнувшую в голосе сталь Пак (да неужели?) реагирует. Не пугается, нет, хотя любой другой уже бы позорно запачкал штаны. Намджуна вообще сложно вывести, и если уж это кому удаётся — в районе он впредь не отсвечивает. Чимин просто дёргает уголком губ и, вытянув самую скотскую ухмылку из всех имеющихся в его арсенале, кивает:

— Я слушаю. Продолжай.

Хвалёное намджуново терпение испаряется с той же скоростью, с которой тепло исчезает из комнаты. Пацан действительно умеет выкручивать пружины внутри Кима как никто никогда прежде не мог, и мужчине приходится приложить все силы на то, чтобы не сорваться здесь и сейчас.

— Чим, твою мать… — выдыхает шумно, опускает голову, в попытке скрыть бесов, которым дай волю — накинутся на Пака и вмиг растерзают. — Услышь меня, будь так добр. Я знаю, что ты сейчас настроен на посраться, но давай договоримся: я не хотел тебя обидеть.

Судя по выражению лица, Чимина не впечатляет.

— Мне вообще, честно говоря, — с высокой башни на эту херню с твоей ногой. Я её не замечаю. Единственное, о чём я в твоём случае думаю чаще, чем в чьём-либо другом — это о том, чтобы ты не наебнулся где-нибудь в этой берлоге. И нет, не потому что жалею тебя и не потому что считаю каким-то особенно хрупким. А просто потому что такая жизнь и под неё нужно подстраиваться. Точно также, как я слежу, чтобы в бар не проносили фейерверки, а Тэхён не перегибал в своих подколах с Хосоком. Есть вещи, за которыми стоит следить, понимаешь?

Он выдыхает и только тогда решается поднять взгляд на Пака, всем сердцем надеясь на то, что тот не гнёт свою линию с «похуй на всё»-выражением.

Не гнёт.

Вместо этого младший смотрит так растерянно, будто впервые слышит подобное. Будто щенок, ждавший пинка под рёбра и вдруг получивший заботу. Он непонимающе вглядывается в черты лица Намджуна и, кажется, совсем забывается, потому что вдруг делает неловкий шаг навстречу, тянет руку, но также мгновенно одёргивает.

Пару мгновений стоит на месте, обдумывая что-то там, в своей светлой, наполненной демонами голове, а затем, тщательно не глядя на Кима, разворачивается, чтобы уйти в комнату.

Намджун расстроенно вздыхает, но всё же не пробует больше остановить младшего, и только вдруг слышит тихое, перед хлопком двери: «спасибо».