Нога Роза поехала на мокром снегу, и Щегол, подхватив его под руку, чуть не рухнул следом. Удержался только чудом протекторов на ботинках. Сильв явно знала достаточно много о местной погоде, раз достала Щеглу такие. Роз же просто побрёл дальше вниз по склону холма, будто вообще ничего не заметил. Щегол не знал, что с ним случилось. После продажи золота настроение у него было приподнятое, но потом, чем дольше они бродили по городу от одной местной нежити к другой, тем мрачнее Роз становился.

    После небольшого сквера напротив филармонии они надолго задержались на красивой улице со старыми, но отреставрированными деревянными домами. На горделиво выстроившиеся в ряд с одной стороны купеческие дома с другой стороны смотрели грустные глаза-окна унылых серых пятиэтажек. Они, словно чувствуя свою неуместность, старались скрыться за магазинами и кофейнями, расположившимися на первых этажах. И надеялись, что выше растянутого над всей улицей навеса и золотой светящейся гирлянды глаз никто не поднимет.

    На этой улице на Роза тут же надели то ли духи места, очень сжившиеся с человеческими ипостасями, то ли не в меру живые призраки. Выглядели они в большинстве своём как барышни начала двадцатого века: подметали пол красивыми платьями и оправляли тугие кудри причёсок. В Роза полетело сразу очень много «несносный мальчишка» (с чем Щегол был совершенно согласен) и «пролез в мой дом и даже не извинился!», а ещё «где пропадал так долго?!». Складывалось впечатление, что одного загулявшего отпрыска богатого купеческого рода отчитывает целая толпа тётушек и наставниц.

    Потом духи, с дотошностью истинных купчих, принялись рассказывать о реставрации улицы (чем они были довольны), старой пожарной части (чем они довольны не были) и водонапорной башни. Роз, делая вид, что ему совершенно неинтересно, слушал всё это очень внимательно. А Щегол успел покачаться на широких деревянных качелях, пройти до конца улицы, чтобы в беседке покрутить деревянные таблички с элементами узоров, которые можно встретить на местных наличниках. С одной стороны вырезанный магический знак, с другой — его значение. Крутя таблички, Щегол заметил, что кто-то из духов, наверно, поразвлекался, зарядив их, и магией от знаков и правда фонило.

    Сзади, несмотря на снег и холод, на гитаре играла устроившаяся на лавочке девушка, собрав небольшую толпу зрителей. Щегол отчаянно завидовал её звонкому голосу, потому не подошёл, но всё равно отчаянно ловил слова песни, настаивавшей, что свою погибель стоит держать при себе. Щегол держал.

    Роз нашёл его, когда он, выйдя из беседки, рассматривал небольшое белое здание, которое, среди купеческого деревянного зодчества решило выделиться белокаменным классицизмом, чем, как казалось Щеглу, очень гордилось.

    — Не узнал ничего, кроме самых ненужных сплетен за последние два года, — вздохнул Роз.

    «Они что-то знаю, но не говорят», — написал Щегол. Он это слышал. Не в словах: в замках и интонациях.

    — Хуже, — вздохнул Роз. — Они всё знают. Это устроил кто-то местный. Того, кого здесь знают и любят.

    «Вроде тебя?»

    Щегол едва удержал хитрую улыбку, глядя на то, как Роз старательно давит в себе драматичное «никто меня не любит» и ограничивается лишь чрезмерно сухим:

    — Нет.

    Потом они спустились на набережную. Между белых берегов, словно огромная змея извивалась кажущаяся чёрной река. Щеглу показалось, что Роз пытается на неё не смотреть. Они побродили около здания, в котором раньше располагалось пароходство, а теперь обосновались кофейня и лекторий. Прошли мимо странного памятника: большая семья — отец, мать, четыре дочери и сын — на головах короны, в руках кресты стоят в ладье с драконьей головой на носу. За из бронзовыми спинами лестница взбирается на круто уходящий вверх берег и уводит на смотровую площадку, а за ней к храму. Впечатление тревожное и смутно-похоронное.

    Немного покружили около небольших складов из красного кирпича, частично до сих пор разрушенных и обнесённых железными заборами. Но тут никого не нашли. Щегол справедливо полагал, что дело в заборах.

    После этого поднялись, обошли ещё один деревянный дом и снова принялись спускаться уже по бездорожью. В этот момент Роз совсем помрачнел.

    Щегол бы сказал: возвращается к своему обычному состоянию, но это была совсем другая мрачность. Задумчивая. Тревожная.

    «Ты какой-то тихий». — Щегол ткнул экраном смартфона Розу в лицо, чтобы точно заметил.

    — Погромче тебя, — отмахнулся Роз. Даже без привычной язвительности. А ведь вынужденная немота Щегла едва ли не любимая тема для шуток. Захотелось ударить Роза по ушам звуковой волной помощнее, но вряд ли его настроение бы улучшило фортиссимо в исполнении магии Щегла. Поэтому он посверлил спину Роза взглядом (снова никакой реакции) и побрёл за ним дальше сквозь снег и голые кусты, цеплявшиеся за одежду.

    Что здание, к которому они шли, ненастоящее, Щегол понял сразу, несмотря на то, как отчаянно оно прикидывалось реальным. Скорее всего, самим собой из прошлого. Сейчас же, когда они подходили, из-под снега виднелись только неясные развалины, остатки фундамента разве что. Но стоило подойти достаточно близко так, чтобы осталось пару метров, не больше, здание проявилось. Небольшой одноэтажный дом стоял на краю появившейся с ним пристани. Вместо двери внутрь вёл большой арочный проход, крыша была обнесена перилами, на которых над входом висел длинный плакат с надписью «Речной порт». По бокам на том же плакате были нарисованы две маленькие ладьи, над которыми написано «400 лет».

    — У кого-то сегодня хорошее настроение, — хмыкнул Роз, бросив взгляд на порт. Щегол вопросительно склонил голову. — Когда у него плохое настроение, выглядит как развалюха, — пояснил Роз. — А сегодня новенький, ещё плакат свой любимый из 80-х нацепил.

    Явно обидевшись на это «нацепил», ступенька под ногой Роза очень громко заскрипела. Щегол погладил порт по золотистой доске стены, от неё пахло сосновой смолой и солнцем.

    — Билетов не продаём! — прокричали странным недовольно-радостным тоном, стоило только Розу войти в арку и заглянуть внутрь здания.

    — А что так? — отозвался Роз, и голос его стал чуть более живым. — Вспомнила, что это грузовой порт? Или что даже на его месте уже жилой микрорайон стоит?

    — Гадкий-гадкий мальчишка. — Женщина, стоявшая за бюро, покачала головой. Не человек, дух места. Невысокая с чёрными волосами и азиатским разрезом глаз, она смотрела на Роза с наигранным недобрым прищуром. На плечи её был накинут морской китель, а за спиной, под часами, на удивление показывавшими точное время, на табличке ровными красными буквами было выведено «Станция Тура». — Каким был, таким и остался.

    Щегол сделал вид, что разговор его совершенно не интересует, но на самом деле прислушался. Если дух знала Роза раньше, может, взболтнёт что-то интересное? Щегол чувствовал: она разговорчивая. Но вместо того, чтобы случайно выдать какую-нибудь стыдную подробность из жизни маленького Роза, дух вместе с ним принялась обсуждать изменения, произошедшие в городе. Замелькали названия неизвестных Щеглу улиц и совсем уж расплывчатые обозначения вроде «на Мысу» или «на Маяке». Рассматривая порт, Щегол думал, правда ли тут есть маяк и зачем он на такой небольшой реке?

    Внутри порт был теплее и больше, чем казался снаружи. Он отстроил себе, помимо этого, ещё два зала ожидания с ровными рядами новеньких деревянных скамеек. На стене рядом с бюро висело большое рукописное расписание с рейсами на несколько месяцев вперёд. Почему-то отправление на Екатеринбург в конце апреля было подчёркнуто красным, сбоку было приписано «посадки нет».

    — А чего-то необычного в последнее время не происходило? — спросил Роз после совершенно неясного выданного духом: «А на «червяке» как стояли, так и стоят».

    — Говорят, инопланетяне на Маяке летали, но я в инопланетянов не верю, — хмыкнула дух.

    — И что, больше вообще ничего? Никого нового? Никто стартый никакую новую дичь не творил? — не отставал Роз.

    — Да вот есть тут один. — Дух снова сощурилась и подалась вперёд, перегибаясь через стойку. — Пропал больше чем на два года, а потом заявился откуда-то, пахнет не нашими местами и ещё птицу с собой нездешнюю приволок.

    Щегол, поняв, что речь о нём, приосанился, словно расправляя несуществующие теперь крылья, и вежливо поклонился в приветствии, дух отсалютовала ему от козырька сдвинутой набок фуражки.

    — Вот он вежливый, в отличие от тебя. Учись. — Дух строго посмотрела на Роза, но он проигнорировал её слова.

    — Потому что меня долго не было, потому и спрашиваю.

    — Скажешь ещё, домой вернуться надумал.

    — А если и да?

    Дух невесело усмехнулась.

    — Мне-то не ври, я уж знаю, когда возвращаются, а когда только проездом. — Она окинула Роза задумчивым взглядом совершенно чёрных глаз. Потом посмотрела на Щегла ещё более задумчиво. Вздохнула. — Не говорить просили.

    Теперь уже в глазах Роза сверкнуло хищное любопытство, он всегда таким делался, когда на горизонте виднелась хоть небольшая загадка. А тут целая городская тайна.

    — Я же всё равно узнаю, — протянул Роз, вероятно, решая, что лучше использовать: уговоры или угрозы.

    — Может, и хорошо, что узнаешь, — неожиданно сговорчиво произнесла дух, но словно бы говоря не с Розом, а с самой собой. — Может, правда вернёшься, останешься…

    Роз хотел ещё что-то сказать, но Щегол схватил его за руку, призывая молчать. Он чувствовал, когда слова уже готовы вот-вот соскочить с языка, их было так легко вспугнуть.

    Ладонь Роза была сухой и холодной. Щегол потянул её в свой карман. А дух заговорила:

    — Иди к стоячей воде и там спрашивай. Всё, больше ничего не скажу. — Дух махнула на них рукой, словно пыль со стойки сметала.

    Роз резко отпрянул и Щегла за собой потащил. Щегол же снова кивнул, на этот раз в знак благодарности.

    — Тоже бы хоть спасибо сказал, — фыркнула дух.

    — Спасибо, — послушно повторил Роз.

    Дух ещё раз фыркнула. Роз развернулся к выходу, но дух окликнула его:

    — Стой! — Словно вспомнив что-то, она развернулась, нырнула под стойку и выскочила из-под неё с какой-то бумажкой. Щегол пригляделся, на желтоватой бумаге было написано: «Пассажирский билет пароходства по рр. Западной Сибири». В графу «От» было от руки вписано «куда угодно», а в графу «до» ещё более лаконичное «дома». Поставив штемпель, дух протянула билет Розу.

    — А говорила, нет билетов. — Роз взял его осторожно, покрутил в руке.

    — Говорила, что не продаём. Я и не продаю. А теперь кыш отсюда, бедовый ребёнок.

    — Здесь что-то плохое происходит, да? — спрятав билет в нагрудный карман, спросил Роз, как показалось Щеглу, с затаённой дрожью.

    — Плохое везде происходит, — дух поплотнее натянула китель на плечи, — а здесь… не знаю ещё, не разобралась.

    Когда они вышли из порта, здание снова преобразилось. Теперь оно было пристанью, раздалось в ширину, раскинув в стороны два крыла из тёмного дерева. Средняя часть его поднялась, выгнулась аркой округлой крыши. И сколько Щегол ни оборачивался, пристань всё оставалась такой: красивой, тёмной и тихой. Будто ждущей кого-то. У Щегла же всё звучали в голове слова, сказанные духом за мгновение до того, как они покинули порт. Совсем тихое и оттого ещё более жуткое: «Лишь бы только в этот раз детей на расстрел не везли».

    Мороз пробежал по коже, и Щегол крепче сжал руку Роза в своём кармане.

    ***

    — Есть какие-нибудь мысли? — Сколь посмотрела сначала на Ручейка, потом на Хейта, который то и дело озирался, тревожно нюхая воздух.

    — Пожрать бы, — сказал Хейт и принюхался с особенно хищным видом. То, что в этот момент он повернулся в сторону Ручейка, последнему не понравилось.

    — А что-то более содержательное?

    — Я плохо думаю, когда голодный.

    — Зато дерёшься хорошо.

    Хейт довольно хмыкнул. Сколь же выжидательно посмотрела на Ручейка, будто чувствуя, что он всё время, пока они шли до дома некой Зои, к которой якобы вернулся пропавший мужчина, напряжённо прокручивал в голове мысли.

    — Будь сейчас лето или хотя бы нормальная весна, я бы сказал, что это русалки, — проговорил Ручеёк, — они умеют петь так, чтобы их слышали только мужчины, и силы их песен хватает, чтобы пробить человеческую защиту. При этом магический фон совсем слабый и быстро пропадает. Только вот русалки спят, пока лёд и снег не сойдут. А тут реки вроде вскрылись, но снег лежит.

    — Но их могло что-то разбудить? — предположила Сколь.

    — И они со злости пошли жрать людей, — закончил Хейт (и Ручеёк надеялся, что он не свои желания озвучил). — Раз льда нет, что им мешает?

    — Это не так просто, русалки же не ундины, не водные духи, они… ну, мёртвые. И зимой они мертвы, когда природа оживает, они оживают вместе с ней. То есть не только во льду дело.

    — И ты тоже? — неожиданно спросил Хейт.

    — Я тоже что? — Ручеёк не был готов встретить его прямой заинтересованный взгляд, и мысли в голове совершенно смешались.

    — Мёртв зимой. Или был мёртв.

    — А, ну… — Мерзкий холод пробежал по спине. По мерзко прозрачной спине. Ручеёк не любил думать о своей (почти) смерти. — Не знаю. Может быть. — Он правда не мог поручиться, что ни один из его долгих снов не был смертью. — Но я немного другой случай.

    Спокойный и внимательный взгляд Хейта задержался на Ручейке ещё несколько секунд, а потом переместился на заснеженную дорогу. Ручеёк подумал, что грубость — спасибо Розу — выбивает его из колеи куда меньше, чем такое непроницаемое спокойствие.

    — А если бы им кто-то помог? — продолжила прерванный разговор Сколь. — Маг, который смог напитать их своей силой, вскрыть лёд и приказать увести мужчин.

    — Тогда это очень сильный маг, — подумав, сказал Ручеёк. — И убедительный. Русалки — существа специфичные. Дурные и очень идейные одновременно.

    Остаток пути ушёл на то, чтобы объяснить Сколь и Хейту особенности поведения и мышления русалок. Ручеёк провёл рядом с ними десятки лет, а потому отлично понимал. Русалки — существа коллективные, потому обычно собирались со всей округи в одном каком-нибудь озере, и это напоминало одновременно скопище буйных духов и весёлый девичник. Из всех типов неупокоенных мертвяков русалки, пожалуй, были самыми живыми и достаточно ясно мыслящими. Их не терзал голод, заставлявший набрасываться на людей и поедать их. Но были два куда более сильных мотиватора, так что, если русалки кого-то топили, то либо по дурости, либо от обиды. Некоторые русалки (явно не без причин, крывшихся ещё где-то в их жизни) считали мужчин забавными игрушками. И притапливали их шутки ради. Иногда не успевали достать из воды вовремя. Другие были обижены на всех мужчин разом и топили их намеренно.

    Но главное — большинство русалок были идейными. Если где-то рядом с местом обитания русалок появлялся человек, причинивший зло женщинам, детям или животным, и слух об этом доходил до русалок — ему не жить. Утопят, да ещё и помучают перед смертью. А если убитый сам нежитью обратится, так повторно на куски порвут.

    При этом заставить русалок что-то делать почти нереально. Любая магия контроля от них просто отскакивает. Боли они не чувствуют, так что пытать русалку железом или полынью не выйдет, они их просто отгоняют, как неприятный запах. Но вот убедить русалок и подбить их на месть всему мужскому населению — дело нехитрое. Они за любой подобный движ.

    — Так, может, пришла к ним какая-нибудь сильная ведьма с прекрасной идеей «поднимемся, сёстры, и скинем гнёт патриархата, сожрав всех мужиков»? — предложил Хейт, когда они уже почти подошли к дому Зои — старенькой покосившейся лачуге с мутными окнами. На фоне остальных, пусть и не самых новых, но аккуратных и ухоженных домов, выглядела она особенно плачевно.

    — Да не жрут они людей! — возмутился Ручеёк.

    — И зря, — фыркнул Хейт, которого, кажется, стоило покормить как можно быстрее, потому что Ручеёк не хотел знать, как он будет добывать пропитание самостоятельно.

    — Это должна быть очень сильная ведьма, способная заменить собой силы природы, — продолжил он. — Зашкаливающий уровень магии. Почти как у одной из королев фэйри, например. Ну или местного природного покровителя, но они в дела людей не вмешиваются.

    — Не хотела бы я с такой встретиться, — протянула Сколь, подходя к деревянным воротам и осматривая их в поисках чего-нибудь типа дверного звонка или колотушки. Ничего подобного, конечно же, не наблюдалось.

    — Не стучи, — сказал Хейт, — в доме никого, я бы услышал.

    — Тогда ждём хозяйку? — спросил Ручеёк.

    — Вы да. — Под конец фразы Хейт уже сменил человечье обличье на кошачье и мгновенно взобрался на ворота. Остальное проговорил уже сверху, сливаясь белёсо-серой шерстью с белёсо-серым же небом: — Я дом осмотрю и спрячусь где-нибудь там, а вы вокруг где-нибудь походите. Погрейтесь.

    Развернувшись, Хейт спрыгнул уже с другой стороны ворот. Ручеёк же почесал затылок. Когда Хейт говорил в звериной форме, звук шёл непонятно откуда, а в голове появлялось странное щекочущее чувство.

    — Он что, волнуется о нас? — удивился Ручеёк.

    — Нет, что ты, — насмешливо протянула Сколь, — просто хочет, чтобы его паёк на случай крайнего голода оставался тёплым.

    ***

    — Первое правило поведения в лесу? — спросил Влад между бесконечными «грёбаный снег», «грёбаная зима» и «грёбаная Сибирь», которые он шиппел каждый раз, когда проваливался в сугроб.

    — Не злить хозяина леса? — предположил Вран.

    — Не кормить собой местную нежить? — вариант Дару.

    — Ты что, решил взять на себя полномочия главы отряда? — спросил Раду.

    — А почему нет? Ты против? — Влад, в очередной раз провалившись в сугроб, бросил на Раду взгляд из-за плеча.

    — Конечно. Любое предприятие с тобой во главе обречено обернуться полным хаосом.

    — Может, мне тогда напомнить, как я тебя спас? — Выражение лица Влада сделалось издевательским.

    — Да!

    — Нет!

    Одновременно воскликнули Вран и Раду. Под осуждающим взглядом Раду Вран поумерил энтузиазм.

    — У кого компромат, тот и главный, — самодовольно заключил Влад.

    — Ага, сначала пропадает на шесть лет, потом руководить лезет.

    Это Раду пробормотал себе под нос, но Влад всё равно услышал. Он отвернулся и ускорил шаг, чтобы никто не увидел изменившегося выражения лица и потускневших глаз. Дару не в первый раз слышал о его исчезновении, но так и не отважился спросить. Казалось, что для самого Влада это было чуть ли не более травмирующее событие, чем для окружающих.

    Дару потянул его за рукав толстовки, когда Влад, забыв, что они все, вообще-то, идут за Дару, чуть не свернул в сторону от следа Ираиды. Влад никак не отреагировал, лишь ниже склонил голову, прячась в капюшоне, который сам Дару на него и натянул. Несмотря на все заверения, что он — бессмертное дитя луны и ночи — холода не чувствует, у него розовели кончики острых ушей и носа. Хотя у вампиров же не должна приливать кровь?

    А ещё они должны бояться света (это отчасти сходилось, Влад очень зло шипел на солнце каждый раз, как оно смело бить ему в глаза, хотя Дару подозревал, что виноват не вампиризм, а синдром сухого глаза). Ненавидеть чеснок (но не чесночный соус, видимо). Получать ожоги от серебра (только серебряная посуда у Влада дома). Ну и пить кровь. Влад же, очевидно, предпочитал энергию. Дару постарался не вспомнить о том, когда сам выступил невольным донором, но всё равно сделалось неловко. Он закусил губу и ускорил шаг.

    След Ираиды был нечётким, словно его заметали. Странно использовать это слово для следа энергетического, но чего-то точнее Дару не мог подобрать. Казалось, что Ираида шла здесь давно, недели, если не месяцы назад. Шансов на то, что потерялась она сама, не осталось совсем. Тот, кто её похитил, явно постарался, чтобы её не нашли. Они брели по снегу, по ощущениям, уже больше часа, не согревай их магия, заледенели бы, а ближе к цели не становились. Дару не смог бы объяснить откуда, но он знал, что след тянется ещё на километры вперёд. Это как с источником запаха, ты можешь понять, далеко он или близко. Ираида была далеко, Дару едва её чуял.

    — А ты можешь по энергии понять, жив тот, кого ты ищешь или… ну… — спросил Влад совсем тихо, под конец его голос и вовсе растаял в скрипе снега под ногами. Дару мысленно отметил, что раньше снег не скрипел. Холодало?

    Дару покачал головой.

    — Только когда будем совсем близко и энергия станет свежей. Эта… — Дару задумался, подбирая слово, — остаточная. Когда Ираида проходила здесь, с ней точно всё было хорошо.

    Влад кивнул, но как-то совсем уныло. Дару почувствовал желание подбодрить его. Оно оказалось таким непривычно сильным, что обожгло его изнутри, словно он кипятка проглотил. Он схватил Влада за руку, совсем-совсем ледяную.

    — Мы точно её найдём, и с ней всё будет хорошо! — запальчиво пообещал Дару, хотя никогда ничего не обещал, никогда не надеялся на лучшее. Никогда даже за руки никого не хватал. Влад поднял на него взгляд, удивлённый, льдисто-голубой. За те доли мгновения, что Влад просто на него смотрел, Дару успел едва ли не задохнуться от смущения, от мыслей о том, что не стоило лезть со своими наивными обещаниями, с заверениями, от которых будет только хуже, если Ираида на самом деле…

    — Спасибо. — Влад ему улыбнулся. Мягко так. И Дару тут же потребовалось отвести глаза и посмотреть в снег.

    Не зря. Потому что он увидел следы. Их собственные следы.

    ***

    Зою пришлось прождать несколько часов до конца рабочего дня. За это время, благодаря выданным Сколь и Хейту телепортационным чарам, получилось заглянуть ещё в пару деревень. Ничего нового Сколь и Ручеёк там не обнаружили, и мысль о том, что это дело рук — а точнее, голосов — разбушевавшихся русалок казалась всё более вероятной. Потому что подобной же силы магия внушения, созданная человеком, оставила бы больше следов, а русалочьи чары — почти часть природы, потому растворяются в ней за считаные часы. Осмотр всех домов казался делом крайне бесполезным, потому Сколь даже предложила метнуться с помощью телепорта за кофе в ближайший город.

    — А Хейт нас за это не съест? — опасливо спросил Ручеёк.

    — Не, — отмахнулась Сколь, — не воспринимай угрозы так серьёзно.

    — Сложно игнорировать угрозы кого-то с такой пастью и такой силой. — Ручеёк плотнее закутался в шарф. Холодало. А его от холода всегда клонило в сон.

    — Это признак симпатии. — Сколь улыбнулась, и было в её выражении что-то заговорщическое. — Те, кто не нравятся, до угроз не доживают.

    И это должно было его порадовать и успокоить? Ручеёк искренне надеялся, что у Сколь из-за общения с Хейтом чувство юмора сделалось специфическим.

    От похода за кофе всё же отказались. Лучше тогда уже вместе с Хейтом сходят. Может, город хоть немного посмотрят. Ручеёк современные города только на картинках в интернете видел. Впрочем, скоро сигнальное заклятье Сколь ожило и оповестило их о том, что Зоя приближается к дому. Задав точкой выхода соседний заброшенный участок, Сколь и Ручеёк смогли не только телепортироваться незамеченными, но и понаблюдать за Зоей из-за угла полуразрушенного дома. Она оказалась ничем не примечательной женщиной средних лет. Ручеёк бы сказал, что лицо у неё скорее приятное, но даже в медленно подступающих сумерках было видно, насколько нездоровое. Она либо настолько тяжело переживала уход своего мужчины, либо недавно перенесла болезнь. А может, наоборот, заболевала. Но их интересовала не столько она, сколько её неизвестный «проходимец», которого на горизонте не наблюдалось.

    — Может, он поздно возвращается или уезжает на рабочую неделю в город, — предположила Сколь. — Подождём ещё немного, а потом пойдём расспросим её саму. Если в доме случится что-то странное, Хейт сообщит.

    Значит, оставалось только ждать. Ручеёк считал, что ожидание — одна из разновидностей пыток, а ещё время, не занятое ничем, нарушая все законы физики, идёт медленнее, поэтому он решил занять и время, и Сколь разговором:

    — А вы давно знакомы? — спросил он, потому что расспрашивать про Хейта стоило тогда, когда самого Хейта не было рядом.

    — Лет… пять. — Сколь чуть нахмурилась, вспоминая, и поправила съехавшую на лоб шапку, недлинные пепельно-русые волосы торчали из-под неё забавными неровными прядками. — Но на инсайдерскую информацию не рассчитывай, если интересно, сам спрашивай.

    — Вообще неинтересно. — Ручеёк запихнул руки поглубже в карманы, холод начинал пробирать сквозь одежду.

    — Врёшь. — Сколь опять посмотрела на него очень хитро.

    — Вру, — вздохнул Ручёк. — Но если я буду расспрашивать, мне голову откусят.

    — Мне же не откусили. — Сколь беззаботно пожала плечами.

    — Ты всё-таки девушка.

    — О, поверь, — Сколь рассмеялась, — Хейт за равноправие полов всеми руками, лапами и зубами.

    «Особенно зубами», — подумал Ручеёк без особого энтузиазма.

    — А о тебе расспрашивать можно? — спросил он, глядя на Сколь. Успело стемнеть, и Ручеёк чувствовал, что уже всерьёз замёрз.

    — Обо мне — можно.

    Вообще-то, сила у Сколь тоже была мощная, строго говоря, он не мог сказать, кто сильнее — она или Хейт. Но тут вероятность остаться без головы была куда меньше. Ручеёк не знал о Сколь ничего, кроме того, что она из Польши и почему-то считает себя подменышем, потому хотел расспросить о том, где она родилась, почему вообще решила, что ненастощий человек. Только он открыл рот, небо рассекла красная вспышка, заставившая обоих вскинуться. Но это оказался обычный салют-комета, понаблюдав за его беззвучным полётом, они посмотрели на дом Зои, за которым и пропал фейерверк.

    — Я думала, они до земли не долетают, — хмыкнула Сколь.

    — Может, низко запустили? Главное, чтобы не загорелось ничего.

    Но оказалось, пожар — не единственное, что могло пойти не так. Не прошло и минуты, как из дома раздались истошный женский визг и грохот. Ручеёк и Сколь переглянулись, мгновенно понимая, что случилось нечто непредвиденное, и в ту же секунду бросаясь сквозь сугробы спасать то ли Хейта, то ли от него.

    ***

    — Мы кругами ходим? — Раду с подозрением посмотрел сначала на снег, потом на Влада и на Дару.

    Дару покачал головой. Задумался. Почувствовал на себе выжидающе взгляды. Почувствовал себя крайне неловко. Испытал желание зарыться в ближайший сугроб, потому что все явно думают, что это его ошибка. Ощутил мерзкий, обволакивающий холод, поднимающийся откуда-то изнутри. Задавил в себе желание сказать «простите» и перешёл сразу к стадии оправданий.

    — Я шёл по следу от более старого к более свежему, и здесь он… не пропадает, а… обрывается. — Дару замолчал на пару секунд, пытаясь подобрать слова и побороть желание нырнуть лицом в снег. Но, всё же осмелившись поднять глаза, понял, что все смотрят на него без осуждения, но с интересом и даже какой-то надеждой, что ли. Будто он тот, кто может им всё объяснить. Дару же испытывал явные сложности с переводом ощущений в слова. — То есть более свежий след есть где-то дальше, а здесь тот, по которому мы уже прошли, но если пойдём вперёд, выйдем либо сюда, либо к опушке.

    Как казалось Дару, он нёс какую-то бессмыслицу, но на лицах остальных проявилось понимание.

    — Надо сверху посмотреть, — сказал Вран.

    Дару подумал, что, возможно, он сейчас обратится вороном (было бы интересно на это посмотреть), но вместо этого произошло нечто иное. Тень Врана сделалась длиннее и чернее, словно прямо перед ним поставили мощный прожектор. Зашевелилась, теряя очертания. Глаза же его заполнились чернотой, словно от Врана осталась лишь пустая оболочка. Раду отошёл чуть в сторону как раз вовремя, потому что тень Врана в одно мгновение распалась взмывшей в небо вороньей стаей. Дару от неожиданности отшатнулся, если бы Влад не поддержал его, точно бы нырнул в сугроб, как и хотел.

    — В первый раз такое вижу, — хмыкнул Вран после нескольких минут молчания, за которые Дару успел явственно ощутить, что замерзает. — Нас, походу, водит местный хозяин, но обычно же он самого человека путает, чтобы он кругами ходил, а тут целые куски леса местами поменял.

    — Почему? — удивлённо спросил Дару.

    — Потому что ты очень сильный поисковик, и он не смог заморочить тебе голову, — улыбнулся Вран. Даже в сочетании с абсолютно чёрными глазами улыбка у него выходила располагающей, совершенно человеческой. — Это была хорошая новость. А плохая в том, что раз по-простому не получилось, местный леший решил действовать сложнее: он переставляет части леса так, чтобы мы оказывались на окраине. А нам надо…

    — Вглубь, — закончил Дару. Он это точно чувствовал. Им нужно не просто пройти через лес, им нужно найти что-то в этом лесу.

    Вран моргнул. Вороны, скрывшиеся из поля зрения, камнем сорвались с неба и разбились о снег, не оставив на нём и следа, вновь обратившись тенью. Глаза Врана посветлели.

    — Можно попробовать зафиксировать пространство, — Раду с мрачным видом взъерошил смолисто-чёрные волосы, — но я даже предположить боюсь, сколько сил на это уйдёт.

    — Или обогнать его, — предложил Дару. — Быть быстрее, чем перестановка фрагментов леса.

    — И ты такое можешь? — В словах стоило ждать скепсиса, но вместо этого Дару услышал надежду. Раду правда готов был положиться на него, хотя совсем не знал. Дару думал, что производит впечатление того, кому не стоит доверять.

    Влад же явно был противоположного мнения, потому что хлопнул Дару по спине, заставляя её выпрямить, и с гордостью заявил:

    — Он и не такое может.

    Дару бы самому в это поверить, потому что как раз от его веры в себя зависел успех. Он не разбирался в магии, более того, часть его сознания всё ещё усиленно отрицала и её саму, и то, что Дару ей владеет. Но кое-что он усвоил отлично, возможно, это должно быть первым законом магии: если ты веришь, что ничего не получится — ничего не получится. В обратном случае успех не гарантирован, но у тебя точно выйдет хоть что-то.

    — Только я не знаю, как провести вас так, чтобы вы не отстали, — сказал Дару. В Ирландии он уже вёл за собой целый отряд, но там пространство не путалось и все просто шли по его следу.

    — Это уже моя работа, — заверил его Влад. — Я сделаю так, чтобы за нами осталось что-то вроде дороги. Только меня не потеряй.

    — Не потеряю! — Вышло как-то слишком вдохновенно. Дару почувствовал, что краснеет, хорошо, что можно было списать на усилившийся мороз. Или плохо. Пальцы на ногах и руках заледенели.

    Но ладонь Влада, когда Дару взял её в свою, была ещё холоднее. Вот бы поскорее найти Ираиду, вернуться всем в Дом и отогреться. Влад, как бы ни отрицал, выглядел как тот, кому необходимы горячая ванна и тёплый плед.

    Глубоко вдохнув, Дару закрыл глаза. Он попытался отрешиться вообще ото всех ощущений. Ничего не видеть и не слышать, не чувствовать холода, даже прикосновение Влада едва-едва осязать. Сосредоточиться только на следе Ираиды. Бежать сразу туда, где он свежее всего.

    То, что его ноги уже движутся, Дару осознал не сразу. Это было до странного естественное ощущение, словно бы он рождён лишь для того, чтобы бежать. Бежать быстрее, чем могут человеческие ноги, быстрее ветра, быстрее, чем лес меняется, стараясь сбить с пути.

    Мелькали стволы деревьев. Их ветки старались зацепиться за одежду, ударить в лицо, низкие кусты и пни лезли под ноги, но Дару словно бы чувствовал препятствие за мгновение до его появления и этого мгновения оказалось достаточно, чтобы обойти. Снег становился всё глубже, но Дару его почти не касался, едва ли оставлял отпечатки. От холода у него леденели лёгкие, но некий огонь, разгоревшийся внутри, позволял не задыхаться. Всё, о чём Дару думал сейчас — рука Влада и то, что след Ираиды становится всё отчётливее.

    Он видел, как она шла здесь. Лес вокруг смыкался всё плотнее, становился всё более чудесно-чудовищным, менее человеческим. Она знала, что нужно уходить, так же чётко, как знала и то, что близка если не к разгадке, то к важной детали. И она убегала. Отчаянно от кого-то спасалась. Вокруг всё темнее и холоднее. День ранней весны оборачивается зимней ночью, дорога оборачивается вокруг себя, свиваясь змеиным кольцом, извивается, шипит и вдруг… снег под ногами проваливается, земля под ногами проламывается, земля под ногами оказывается озёрным льдом, под озёрным льдом, ледяные озёрные воды, раскрываются, распахиваются, смыкаются змеиной пастью.

    Дару рухнул в снег, хватаясь за грудь. Ледяная вода подступала к горлу. Он уже чувствовал это раньше. Как лёгкие наполняет вода, не озёрная, но водопроводная, вокруг не чёрное озеро, а белая ванна. Белая рука на бортике. Капли на белом кафеле.

    Дышать.

    Только бы.

    Дару закашлялся, сгибаясь. Только уткнувшись лбом в плечо Влада, понял, что он всё это время был рядом. Что сам Дару всё это время был здесь. Сидел, глубоко провалившись в снег. Всё тело трясло то ли от холода, то ли от страха. Но дышать вышло ровнее.

    — Я убью его, — вдруг выдохнул Влад, порывисто прижимая Дару к себе. — Сожгу этот проклятый лес дотла и убью его.

    — Кого? — Голос был хриплый, надломленный. Дару чувствовал сбивчивое дыхание Влада в своих волосах. Руки его тоже подрагивали. — За что?

    — Того, кто владеет здешним лесом. Убью. Посмел наслать на тебя страх, раз сбить со следа не получилось.

    — Со мной всё уже…

    Влад прижал его к себе ещё ближе, стискивая толстовку на спине в ладонях, утыкаясь носом в висок, сбивчиво шепча в самое ухо:

    — У тебя сердце так замерло. Я думал, что оно остановилось. Я думал, что ты умираешь. Не умирай больше, пожалуйста.

    Последняя фраза была такой беззащитно трогательный, наивно печальной, что Дару, который не считал себя способным сдержать даже самое простое обещание, сказал:

    — Хорошо, обещаю. — Дару осторожно провёл рукой по волосам Влада, отмечая, что капюшон свалился. Вспомнил, что умирать ему запрещали.

    — Каждый раз, когда ты рядом со мной, с тобой что-то случается. Я не хотел тебя в это втягивать. Ни во что. Не хотел подвергать опасности. Давай ты вернёшься домой, — продолжал говорить Влад всё так же тихо и путано, словно не мог удержать в себе слова и одно наскакивало на другое.

    — А Ираида? Я почувствовал, она от кого-то убегала.

    Руки Влада сжались ещё сильнее.

    — Моя проблема. Когда буду сжигать лес, местный хозяин явится. Заставлю его всё рассказать.

    Стало понятно: Влад не бросается пустыми угрозами, он правда сожжёт лес. Возможно, снова выпустит тот пожар, что бушует у него внутри, на свободу. Дару чувствовал это пламя, скрытое между рёбер Влада. Сейчас оно разгорелось особенно сильно. И даже себе во вред, он не станет удерживать его.

    Дару отстранился от него лишь затем, чтобы заглянуть в глаза. Они показались совсем неживыми, застывшими, смотревшими куда-то сквозь, в самую глубь леса, где скрывался тот, кого Влад обещал убить. Взяв его лицо в ладони, Дару заставил его всё же взглянуть на себя.

    — Со мной правда уже всё в порядке.

    Уголок губ Влада нервно дёрнулся в подобии то ли улыбки, то ли усмешки.

    — У тебя кровь идёт.

    Только после этих слов Дару ощутил влажный холод под носом. Отстранив одну руку от лица Влада, он коснулся собственного. Попробовал оттереть кровь рукавом, потом снегом.

    — Я отправлю тебя домой, — бесцветным голосом сказал Влад, пока Дару, морщась от холода, пытался умыться.

    — Нет! — возразил он неожиданно резко. Влад даже будто немного очнулся от странного оцепенения. — Ты тут не единственный, кто переживает. И не единственный, кто получает травмы. Это не мне тогда приколич чуть руку не оторвал.

    — Подумаешь, приставил бы и приросла. — Голос у Влада всё ещё был непривычно ровный, но теперь в нём едва-едва слышалось удивление. Дару всё равно не мог определить, врёт он или нет. — Я же всё равно уже мёртв. Меня волки в лесу загрызли, мне не привыкать.

    — Можешь стать ещё мертвее, меня это не устраивает, — отрезал Дару неожиданно категорично, пропустив мимо ушей очередную версию смерти. — И вообще, не сиди на снегу. Простудишься.

    Он поднялся, даже не пошатнувшись, и поднял за собой Влада.

    — Мёртвые не простужаются, — вяло возразил он.

    — В моём понимании мёртвые и в игры по двадцать часов не залипают, не пьют по пять банок энергетика в день и не съедают целый торт за раз.

    — Да ладно, ни один живой бы такого не выдержал. — Уголок губ Влада чуть приподнялся в уже более живом подобии улыбки.

    Дару же отряхнул его от снега и заново надел капюшон. Толку от него мало, но так хотя бы не так холодно на Влада смотреть. Что бы там он ни думал, чувствовал себя Дару не так уж плохо. И вообще. Он пообещал не умирать.

    — Когда ты говорил, что будешь быстрее, я не думал, что настолько. — Из-за ближайших деревьев вышли Раду и Вран. Вид у них был взъерошенный и немного запыхавшийся.

    — Зато хотя бы согрелись, — пожал плечами Вран.

    — Мне не одному кажется, что холодает? — уточнил Дару. Вран покивал.

    — Насланный холод. Или кто-то вытягивает энергию из пространства. Одно из двух.

    — А у вас тут… что? — настороженно спросил Раду. Дару подозревал, что вид у них с Владом не очень. Надеялся, что хотя бы кровь из-под носа стёрлась.

    — Я хочу сжечь лес! — преувеличенно радостно заявил Влад.

    — Я видел, как Ираида убегала от кого-то и провалилась под лёд, — куда спокойнее сказал Дару.

    Раду устало потёр виски, а потом с очень строгим видом ткнул пальцем в сторону Влада:

    — Ты. Никаких поджогов. А ты, — теперь палец указывал на Драу, — видел, в смысле считал след прошлого? — Дару кивнул с таким видом, будто был в этом уверен. — Тогда ты, — теперь палец Раду почти уткнулся в грудь Врана, — где-то рядом есть озеро или река?

    — Мне показалось, что это было озеро, — уточнил Дару.

    Вран прикрыл глаза. Его тень снова почернела и зашевелилась, но на этот раз не распалась вороньей стаей.

    — Озера нет, есть омут, сейчас больше на лужу похож, но раньше был глубоким.

    Омут. Дару несколько раз мысленно повторил это слово. Почему-то ощущалось оно зловеще.

    — Тогда нам, кажется, — Дару не верил, что правда говорит это, — придётся в него нырнуть.

    ***

    — И вот люди-то здесь с давнишних пор жили, почитай ещё с… ну, древней совсем древности.

    — В каменном, бронзовом и раннем железном веках, — вздохнул Роз.

    — А вот то я и говорю. Древние люди здесь жили, страшные! Земля тут проклятая, капища и жертвенники древние, болота вековые, а в болотах этих только чего нет, — продолжила вещать скрипучим, каркающим голосом старая женщина, обращаясь к Щеглу. Она шла за ними уже целый квартал и никак не желала отставать. Человеком она не была — ещё один дух места.

    — Нет здесь ни капищ, ни жертвенников, — ещё раз вздохнул Роз.

    — А в парке, в парке-то у озера что? — В облике духа было что-то сорочье, вот сейчас она подалась вперёд, словно хотела клюнуть длинным носом Роза и поддёрнула пёстрые шали, точно нахохлилась.

    — Курган. — Роз закатил глаза. Они бесцельно кружили по району уже почти час в поисках какого-то духа посмышлёнее, но попалась только эта Сорока, которая, поняв, что Щегол неместный (и, возможно, почувствовав родную птичью душу), принялась трещать без умолку.

    — Вот, я того-то и говорю, что курган. — Сорока качнула головой, будто клюнула. — Там-то проклятое золото и нашли.

    Роз оступился, едва не ступив в лужу. Она растекалась чёрным пятном посреди дороги, пропитывая обступавший её по краям снег. Глянув в мутную воду, Роз почувствовал странное: словно смотрел не в лужу вовсе, а в чёрный бездонный пролом. Он развернулся и пошёл в другую сторону.

    — Не проклятое, а скифское, — буркнул он, опровергая слова Сороки.

    — Так а чё, ежили скифское, так не проклятое?

    — Ага, и стерегущие его грифы, — фыркнул Роз.

    — За грифов не знаю, а за золото знаю. Его ж с могилы достали. Всяко ясно, что проклятое, — авторитетно заявила Сорока. — Вот с той-то поры на город беды и обрушились. Людей в этих болотах то топят, то сами они топятся. Месяца не прошло, чтобы какого утопца не нашли!

    Роз оттянул Щегла подальше от Сороки. Казалось, что в воздухе отчётливо начал ощущаться затхлый запах болотной воды. Но этого не могло быть, все болота спят подо льдом и снегом. И тот тоже спит. И вообще, он не здесь, а здесь безопасно. Роз зря нервничает. Главное, чтобы Щегол не заметил.

    — Не слушай её, — сказал Роз и принялся разъяснять с видом самого усталого экскурсовода на свете: — Скифское золото и курганы правда были, но там, где мы с тобой телепортировались. А болота здесь и в них… ну, бывало, что прятали трупы. Но ничего, выходящего за рамки криминальных хроник.

    Этим Роз собирался ограничиться, он не путеводитель и не историк-краевед, но Щегол посмотрел на него с таким трепетным вниманием, с таким явным любопытством, что пришлось продолжать. Рассказывать, что раньше здесь много кто жил, но последними были татары, а потом началась колонизация Сибири, которую в учебниках называли освоением, будто раньше здесь разве что соболя и олени бегали, о том, что этот город стал сначала первой крепостью на сибирских землях, потом — местом ссылки. Щеглу почему-то было интересно. Но этой птице вообще всё подряд интересно, поэтому Роз не питал особых иллюзий. Всё равно надо было его внимание как-то отвлечь.

    — Так что обычный старый город, — закончил Роз, почувствовав, что от непривычно долгого разговора даже охрип.

    — Но, что топятся здесь, то правда! Сама видала, — заявила Сорока, гордо выпятив грудь.

    Её фиксация на утопленниках начинала нервировать. Ещё и из новеньких отремонтированных дворов, они ушли в какую-то глушь, где старые низкие многоэтажки слепо смотрели на них плотно прижатыми друг к другу тёмными окнами, а заросли голых деревьев словно бы тянулись кривыми ветвями.

    — И давно ты это видела? — Роз окинул её презрительно скептичным взглядом. В лице Сороки что-то промелькнуло. Хитрое и неприятное.

    — Да почитай до твоего рождения.

    — Нашла свежую новость.

    — А ты послушай, тебе интересно будет.

    Роз ощутил некое странное, колко-тревожное чувство. Стоящие кругом дома-муравейники будто надвинулись, сжались, оставив над головой меньше неба. Он не хотел знать, что расскажет Сорока, но и остановить её не мог.

    — Жила тут одна девка. Все знали, что она ведьмачка и что глаз у неё недобрый. Злые-злые у ней были глаза, злее, чем у тебя даже. Она ещё при рождении мать свою сгубила. За то отец крепко её невзлюбил.

    Роз понял, что отступает. Шаг за шагом. А Сорока приближается и всё продолжает говорить, о какой-то неизвестной ему девушке.

    — Руку подымал на неё, она всё плакаться к болотам бегала. Да отец её ходил на одну из ваших человечих войн, но не сгинул там, а вернулся. И ещё злее стал. Бил её до полусмерти, война он ж никого добрее не делает.

    Роза раздражали слова Сороки. Сама манера её речи — мешанина устаревших слов с обычными ошибками. Но он лишь продолжал отступать и судорожно вдыхать ставший очень холодным воздух.

    — И вот один раз она уже не утерпела, выпустила магию, да убила отца. А сама в болоте утопилась. Вот в этом как раз болоте.

    Розу даже не нужно было оборачиваться, чтобы чувствовать воду. Мёртвую. Затхлую. Стоячую, да не ту. Озеро, конечно, смотрительница станции говорила про озеро. Сам же Роз хотел держаться подальше от болот. Особенно вместе с Щеглом. Ему было нужно прийти, но… Не сейчас. Позже. Наверно. Он был не готов.

    Зато вот болото за его спиной давно его ждало. Нет. Тот, кто выходил сейчас из этой мёртвой стоячей воды, давно его ждал.

    — Ну здравствуй, мальчишка. Наконец ты явился отдать мне долг.

    От одного звучания этого свистящего шёпота страх змеиным кольцом сдавил горло. Роз думал, что раз заключал сделку не здесь, то ничего страшного. Думал, что достаточно просто держаться подальше от болот. Думал…

    Боги.

    Роз думал, что он полный идиот, и за это поплатится не только он.