«Если пренебрегать уроками истории, рано или поздно можно остаться в проигрыше!» — аль-Хайтам взглянул на первую фразу заявки на финансирование и закатил глаза: опять Шатир. Можно было подумать, что учёный предупреждает о близящейся второй войне Архонтов, но нет, он в очередной раз решил достучаться до мудрецов со своим призывом меньше денег выделять на секретные исследовательские проекты и больше — на полезные и важные. Которыми, по чистой случайности, были все проекты самого Шатира.

Ну, это хотя бы было легко: аль-Хайтам прочитал уже не меньше десяти подобных прошений от Шатира, так что долго думать над причиной отказа не пришлось.

«Недостаточное обоснование. Личная выгода?» — написал он в углу заявки и припечатал штампом «ОТКАЗАНО».

Время близилось к обеду, и пора было уходить из кабинета секретаря: студенты и учёные, которые не могли поймать его в рабочие часы, иногда заглядывали сюда перед тем, как отправиться в Нижний город в кафе или столовую. В кабинете было безопасно находиться лишь ночью — и то стоило учитывать, что в полнолуние, понаблюдав за луной в зените, могли нагрянуть студенты Ртавахиста. Но аль-Хайтам привык подстраиваться под расписание всей Академии и таким образом ускользать от подавляющего большинства встреч.

Иногда он думал, что на его двери стоило бы повесить не маленькую, заметную только если подойти очень близко, табличку «Действующий секретарь Академии», а, наоборот, очень большую, но с одним словом. Этим словом было бы «НЕТ».

Но тогда бы люди наверняка заходили, чтобы уточнить: «А точно нет?», «А что именно нет?», «У меня есть академические награды — может, мне можно?»

Ладно, последний документ на сегодня.

«Заявление о регистрации дела о покушении на убийство двух и более лиц, причинении тяжкого вреда здоровью и использовании элементальной магии во вред».

Это точно было интереснее, чем жалобы на пропущенные лекции и архивация очередной научной работы о жизни камней в северо-западной части пустыни Хадрамут, и аль-Хайтам уже собрался захватить документ с собой, чтобы прочитать внимательнее за обедом, но тут взгляд выхватил в тексте заявления имя:

Кавех.

Он нахмурился и вчитался внимательнее.

«Архитектор Кавех подозревается в покушении или в причастности к покушению на убийство пяти человек и причинении тяжкого вреда здоровью одного человека. Подозреваемый задержан до предварительного судебного заседания, назначенного на 10 января, 13 часов, каб. 256».

Так вот почему утром дома было так тихо.

Если бы это зависело от аль-Хайтама, то он бы заставил матру переписывать это заявление. Хотя бы за фразу «подозревается в покушении или в причастности к покушению» — слишком уж громоздко. Но он уже не мог отказать в принятии документа, на нём стояла подпись Сайно и какого-то Наяба. Аль-Хайтам понятия не имел, кто такой Наяб, но скорее всего, это был матра, назначенный вести дело. Вряд ли Сайно мог сам участвовать напрямую, учитывая его дружеские отношения с Кавехом.

Он взглянул на часы.

12:52.

Ещё пару мгновений аль-Хайтам позволил себе помечтать о том, что сейчас он отложит этот документ, сделает вид, что ничего не читал, и спокойно пойдёт пить кофе и есть засахаренные орехи.

Потом он аккуратно сложил заявление и быстрым шагом вышел из кабинета. Крыло Академии, которое занимали матры, находилось недалеко. Возможно, если бы оно было чуть дальше, аль-Хайтам никуда бы и не пошёл: у любой дружеской поддержки есть разумные пределы, а их отношения с Кавехом даже на дружеские мало походили.

Но кроме близости рабочих мест матр к кабинету Действующего секретаря была, конечно, ещё одна причина: Кавех не мог никого убить. Что значило, что произошла какая-то ошибка.

А аль-Хайтам не любил ошибки.

Приближение Кавеха было слышно где-то за полминуты до его появления в дверях.

— Убери свои руки! Убери свои мерзкие огромные ручищи! — матра Наяб, который явно был не рад примерно всему, что происходило, нервно поёрзал. Его можно было понять: дело курировал генерал махаматра, на предварительное судебное заседание заявился бывший исполняющий обязанности Великого Мудреца, а сам подозреваемый оказался невероятно скандальным и шумным. — Я напишу такую жалобу, что следующими под суд отправитесь вы сами! — дверь распахнулась и в маленький кабинет матры без особой вежливости впихнули Кавеха. — Десять лет на раскопках в Разломе! — крикнул Кавех и дёрнул плечом, вырываясь из захвата стражника. Рука и в самом деле была огромной, отметил аль-Хайтам. Ему было сложно оценить, насколько она была мерзкой, но что-то неприятное в ней определённо наблюдалось. — А вы!.. — Кавех развернулся к матре — чёлка упала на глаза, палец угрожающе выставлен вперёд. — С вами будет разбираться лично генерал махаматра!

Наяб приложил пальцы к виску и попытался незаметно стереть пот.

Сайно, очевидно, специально выбрал такого пугливого матру, чтобы на него было легче оказать давление и вызволить друга, с раздражением подумал аль-Хайтам. Сейчас это, конечно, было и ему на руку, но в целом — очередной удручающий образец деградации правоохранительной системы Академии.

— Привет, — негромко сказал аль-Хайтам, и Кавех резко повернулся. Место проведения предварительного судебного заседания оказалось маленьким помещением, заставленным полками со свитками дел, что крайне не подходило мелодраматичной натуре Кавеха. Он незамедлительно вскинул руки, ударился локтём о шкаф, взвыл и запрыгал, растирая ушибленное место.

— Я прошу вас, успокойтесь и присядьте, — осипшим голосом предложил матра Наяб, как только Кавех перестал громко выть, но тот полностью его проигнорировал.

— Это ты сделал?! — рявкнул Кавех.

— Что? — спокойно спросил аль-Хайтам, раздумывая, что он бы гораздо больше подошёл на должность матры, чем Наяб. И с работой генерала махаматры он бы тоже справился гораздо лучше. Он вообще чью угодно работу мог бы сделать лучше — им всем повезло, что ему просто не хотелось.

— Это ты подал на меня в суд?!

— За… Как там, — аль-Хайтам неспешно развернул бумагу с заявлением, наслаждаясь тем, как Кавех издавал звуки, похожие на закипевший чайник. Как ему удавалось передавать позвякивание крышечки, подпрыгивающей от пара, аль-Хайтам не знал, но ему всегда очень нравилось. — За «покушение на убийство или причастность к покушению на убийство пяти человек и причинению тяжкого вреда здоровью одного человека»?\

— Ужасно написано, правда? — вдруг совершенно нормальным голосом сказал Кавех. Аль-Хайтам улыбнулся:

— Да, я бы написал: «За причинение тяжкого вреда душевному и финансовому состоянию Действующего секретаря Академии», но, полагаю, то, что я столько лет тебя терпел и никуда не заявлял, уже делает меня соучастником всех твоих преступлений.

— Если бы хоть кто-то видел, какие преступления против вкуса и здравого смысла ты совершаешь в своей гостиной, они бы меня оправдали, — хмыкнул Кавех, падая во второе кресло напротив стола матры.

— Если ты опять о ковре, то я…

— Да, я опять о ковре! — воскликнул Кавех. — Где ты нашел эту отвратительную тряпку? Украл у хиличурлов? Бедняжкам теперь нечем укрываться ночью?

— К счастью, в тюрьме ковров нет, тебя ничего не будет раздражать.

— Главное, что тебя там тоже не будет, — буркнул Кавех и сложил руки на груди.

Наяб, который, кажется, устал бояться, тяжело вздохнул:

— Господин Кавех, вы имеете право на адвоката, а также на ознакомление со всеми…

— Со всеми документами дела ознакомлюсь я, — перебил его аль-Хайтам. — Господин Кавех имеет право не только на адвоката, но и на освобождение под залог. Дайте бумагу, — не дожидаясь ответа, аль-Хайтам взял со стола лист и перо. — Сейчас я напишу ходатайство о применении залога. Сколько? Пятьсот тысяч? Учитывая, что это тяжкое или особо тяжкое, пожалуй, что миллион, — матра ошалело кивнул. — Вот тут подпись поставьте.

— Э-э-э, господин аль-Хайтам, так как залог вносится вами, то вы должны быть предупреждены…

— О существе подозрения, обвинения, возможных последствиях и о том, что за ужасная личность ваш подозреваемый, — Кавех возмущённо засопел. — Поверьте, я это знаю лучше любого суда. А подробности я прочитаю в деле, — аль-Хайтам протянул руку и пошевелил пальцами. Наяб нерешительно протянул ему папку. — Спасибо, — он поднялся.

— Я могу идти? — спросил Кавех, скорее обращаясь к аль-Хайтаму, чем к матре.

— Если ты ещё хочешь посидеть в камере предварительного задержания, я буду только рад, — не оборачиваясь, ответил аль-Хайтам и вышел из кабинета.

— Ты веришь, что я никого не убивал? — раздалось за его спиной через несколько метров, когда аль-Хайтам уже понадеялся, что Кавех выбрал какой-то другой путь к выходу и не пошёл следом за ним. — Веришь же? — повторил он совсем близко и толкнул его плечом.

— Я не сомневаюсь, что когда-нибудь ты кого-то убьешь…

— Тебя, — быстро вставил Кавех.

— Но сделаешь это так неаккуратно, что тебя поймают с поличным и немедленно предадут публичной казни.

— В Сумеру же нет эшафота, — задумчиво протянул Кавех. Аль-Хайтам отвернулся, чтобы скрыть улыбку, но случайно столкнулся взглядом с Панахом — матрой, которого назначили помогать ему и мудрецам с заявками — и быстро придал лицу максимально нейтральное выражение. Панах немного его раздражал. Ещё недавно он раздавал терминалы Акаши, а теперь кому-то из мудрецов пришло в голову назначить его помощником секретаря. Мол, аль-Хайтама никогда нельзя найти, когда он нужен. Панах же, явно не понимая, что мудрецы по сути приставили его к аль-Хайтаму, чтобы следить за ним, отчаянно пытался наладить с Действующим секретарём дружеские отношения.

— Господин аль-Хайтам! — обрадованно воскликнул он.

— Не могу, — буркнул аль-Хайтам и ускорил шаг. — Очень занят, — он махнул рукой в сторону Кавеха. — Завтра, — добавил он, сбегая по ступенькам к площадке с подъёмником.

— Это твой новый лучший друг? — ехидно спросил Кавех, когда подъёмник наконец заскользил вниз. Аль-Хайтам его проигнорировал, но Кавеху это никогда не мешало продолжать разговаривать. — Я скучаю по Академии. Совместная подготовка к экзаменам, вечеринки после их сдачи, сплетни о романах и выяснения отношений между даршанами — ах, как было здорово!..

— Ты намеренно упускаешь ту часть, где к тебе приставал преподаватель по каэнри’ахскому языку?

— Да, а ещё я намеренно упускаю ту часть, где ты показал свою мерзкую гомофобную сущность и испортил один из моих лучших проектов!

Аль-Хайтам поджал губы. Досадный недостаток архитектурного дизайна Академии: лифт ехал до Дома даэны невозможно долго.

С тех пор, как Кавех переехал к нему, их общение было одной и той же бесконечно проигрываемой пьесой, в которой каждый актёр прекрасно знал свою роль. Но, как говорили в Ли Юэ, если в начале пьесы на стене висит арбалет, то к концу пьесы хиличурлам не жить.

С момента их ссоры прошло почти десять лет.

Аль-Хайтам скосил глаза, чтобы посмотреть на Кавеха. Он помнил того двадцатилетнего студента Кшахревара, который захватил всё его внимание с первой же их встречи. Магнетизм Кавеха в юности просто сбивал с ног, и аль-Хайтам, который до первого курса обучался дома и особо не общался ни с кем, кроме своей бабушки, не имел ни единого шанса. Они быстро стали неразлучны — ещё до своей смерти бабушка ходатайствовала о том, чтобы аль-Хайтаму было позволено посещать занятия в других даршанах, и в ту весну он был на стольких парах в Кшахреваре, что, пожалуй, и сейчас мог бы написать вполне сносную научную работу по архитектуре и механике.

Аль-Хайтам и Кавех вместе учились, вместе ели, путешествовали по окрестностям Сумеру на выходных и тайком ходили на тогда ещё запрещённые представления театра Зубаира. Кавех таскал его на вечеринки к своим одногруппникам: аль-Хайтаму не нравились шумные и глупые люди, но нравилось быть рядом с Кавехом, который бесконечно шутил, невозможно красиво танцевал и совершенно точно был самым интересным человеком в любой компании. Аль-Хайтам, который держался рядом, но всегда чуть в стороне, испытывал и счастье, и гордость. Счастье — оттого, что просто невозможно было не быть счастливым рядом с энергичным и весёлым Кавехом. И гордость — потому что именно он, аль-Хайтам, был его лучшим другом. Среди множества знакомых потрясающий и прекрасный Кавех выбрал именно его.

Значит, в аль-Хайтаме было что-то особенное.

Их совместным проектом, естественно, стала библиотека — пространство на стыке филологии и архитектуры, воплощение их отношений. Это была секция для опасных и запрещенных книг, в которой были продуманы не только технические моменты вроде температуры и освещения, но также отразилась и сама идея запретных знаний: помещение было строгим и довольно мрачным, но вместе с тем каждый допущенный в эту секцию чувствовал бы себя достойным и принятым.

Академия одобрила проект, ну а дальше не произошло ничего особенно интересного.

Кавех поцеловал его, аль-Хайтам растерялся и наговорил много неприятных вещей, они перестали разговаривать, библиотека была заброшена, и без их надзора вместо гениального архитектурного творения построили какой-то склад книг этажом ниже Дома даэны.

Хотя сейчас их отношения и приобрели какой-то хрупкий баланс, но одно неверное движение — и арбалет на стене выстреливал и хиличурл погибал. Несчастным хиличурлом почему-то всегда оказывался аль-Хайтам.

Подъёмник остановился.

— Встретимся дома, — процедил Кавех и, обойдя его, устремился к группе учёных в атриуме Дома даэны. Аль-Хайтам узнал среди них лишь Джафара — бестолкового, но крайне дружелюбного исследователя из Вахумана. Кавех вскинул руку в приветственном жесте — и в ответ ему тут же раздались радостные восклицания. Он оставался таким же популярным даже спустя годы после того, как перестал преподавать в Академии.

Аль-Хайтам отвёл взгляд, открыл папку с делом, чтобы выглядеть более занятым и дать окружающим как можно меньше поводов к нему приставать, и быстрым шагом направился к выходу.

Но дойдя до фонтана, остановился — настолько его удивило прочитанное.

После списка пострадавших и перечисления домов, в которых они пропали или покалечились, шло описание, составленное, очевидно, Сайно, потому что оно было самым прилично написанным и лаконичным абзацем во всем документе.

«На каждом месте преступления обнаружены одинаковые следы магии, которую невозможно с уверенностью идентифицировать как элементальную.

Свидетельница происшествия №1 утверждает, что при открытии двери в комнату, из которой пропал её муж, вместо спальни можно было увидеть то гробницу, то богато обставленное помещение, то пустоту, которая «грустно гудела».

Свидетели происшествия №2 (прим.: неблагонадежные в силу возраста) утверждали, что из двери дозорного пункта однажды высыпалось много песка. На вопросы о «грустно гудящей» пустоте ответили, что внутри было темно, но что-то действительно выло.

Свидетельница происшествия №4 заявляет, что в её доме появился призрак, который крадёт её бизнес-партнеров, рассыпает песок, подкидывает ей скорпионов и иногда воет».

Грустно гудящая пустота. В которой исчезают люди.

Аль-Хайтам не сразу заметил, что уже пару минут как стоит перед фонтаном и смотрит в пространство, чем привлёк внимание двух учёных со своего факультета. Они озадаченно смотрели на него, и аль-Хайтам знал этот взгляд: девушки силились вспомнить, кто же он такой. Аль-Хайтам прекрасно помнил Ирис и Хаву, но здороваться с ними не стал: в последний раз, когда он поприветствовал бывшего одногруппника, это закончилось получасовой беседой ни о чём и приглашением на встречу выпускников.

У него никогда не было времени на подобную ерунду, а сейчас особенно.

К моменту, когда Кавех вернулся домой, аль-Хайтам уже два раза перечитал документы по делу и наметил план действий.

— Я взял засахаренных орехов в Пуспе, будешь? — Кавех потряс в воздухе пакетом. — Ну, что там? — он кивнул на бумаги, которые аль-Хайтам разложил перед собой на кофейном столике.

— Буду. — Кавех повел плечом в сторону кухни, что явно означало «Пойду сделаю кофе». — И ты что, не знаешь, в чём тебя обвиняют?

— Матры задержали меня утром, я даже позавтракать не успел, — донёсся голос Кавеха с кухни. — Поэтому я не особо вслушивался в их бубнёж.

Аль-Хайтам взял один из документов и пошёл вслед за соседом. Он облокотился о дверной косяк и, поглядывая в список, скорее для того, чтобы поменьше смотреть на Кавеха, кратко описал суть дела:

— Шесть домов, все были спроектированы и построены тобой, шесть установленных жертв, пятеро из них исчезли, один жив, но лишился руки. Под вопросом ещё двое, но одна из свидетельниц — кстати, твоя давняя знакомая, Дори Сангема-бай, — до сих пор точно не может сказать, пропали ли люди или просто перестали с ней общаться.

— Похоже на неё, — хмыкнул Кавех. — И при чём тут я?

— Дело действительно немного притянуто за уши, — кивнул аль-Хайтам. — Люди исчезают или калечатся в твоих зданиях, всё происходит одним и тем же способом: в одной из комнат появляется, — он изобразил пальцами одной руки кавычки, — «воющая пустота», в которой, очевидно, жертвы и пропадают. Я думаю, то, что все здания оказались твоими, стало единственной зацепкой матр. Но для начала им придётся доказать, что подобного не происходит в других домах, которые строил не ты.

— А оно не происходит?

Происходит, хотел сказать аль-Хайтам. Происходит, и я пока что не могу понять, какое ты к этому имеешь отношение.

— Откуда мне знать? — сказал он вместо этого. — Ты где-то ещё размещал воющие пустоты, которые засасывают людей?

— Больше похоже на то, что мог бы сделать ты, — Кавех поставил чашки и кофейник на поднос и, протиснувшись мимо аль-Хайтама в дверном проёме, пошёл в гостиную. Аль-Хайтам направился следом. — Но, конечно, нет, я ничего такого не делал и не планирую. И вообще с трудом представляю, что происходит.

— Судя по всему, матры тоже не представляют — именно поэтому решили предъявить обвинения тебе. Очевидно, в надежде, — он отпил кофе и на секунду прикрыл глаза от удовольствия, — что ты расплачешься и во всём признаешься.

— Я могу расплакаться только над твоей жалкой и печальной судьбой. Но вообще, — Кавех помахал рукой с зажатым в пальцах засахаренным орехом, — спасибо, — он на мгновение поймал его взгляд и улыбнулся. — Сумма залога будет добавлена к моему долгу?

— Конечно, — буркнул аль-Хайтам, опуская глаза и снова возвращаясь к документам. — И добавь туда расходы на расследование.

— Какие, — Кавех подавился и закашлялся. — Какие расходы на расследование?! Какое расследование?!

— Которое я собираюсь провести, чтобы доказать, что матры — бесполезная организация и Академии пора пересмотреть систему правосудия в пользу более эффективной модели.

— Ты собираешься расследовать моё дело? — Кавех утёр слёзы, выступившие от кашля. — Чтобы доказать мою невиновность?

— Я собираюсь узнать истину. Которая может заключаться в том, что ты виновен, — аль-Хайтам приподнял брови. — В исчезновениях людей, воющих дырах, экологических проблемах Тейвата и в моём плохом настроении. В чём-то из этого списка точно.

Кавех откинулся на спинку дивана и некоторое время молча смотрел на него. Он иногда так делал, и это было гораздо неприятнее, чем любые вербальные перепалки: под его взглядом аль-Хайтам чувствовал себя узнанным и понятым и это ему не нравилось.

— Я хочу участвовать в расследовании.

Аль-Хайтам поморщился:

— Но ты заинтересованное лицо и не будешь иметь права…

— «Но ты заинтересованное лицо», — перездразнил его Кавех. — Хайтам, ты не матра и сам не имеешь никакого права ничего расследовать! Я везде буду ходить с тобой, понятно? — он одним глотком допил кофе, со звоном поставил чашку и выскочил из гостиной.

И так всегда: любое дело аль-Хайтама, в которое вмешивался Кавех, обрастало дополнительными задачами. Теперь ему не только предстояло заниматься расследованием в обход официальной работы матр, но ещё и присматривать за Кавехом. И мыть за ним посуду.