— Итак, — бодро сообщил Дамблдор, — мы здесь, чтобы продолжить рассказ о Томе Реддле, которого на прошлом уроке мы оставили на пороге его жизни в Хогвартсе. Ты помнишь, как возбуждён он был, когда узнал, что он — волшебник, и как он отказался от моего сопровождения по Косому переулку. А со временем, когда он приехал в школу, я предупредил его о воровстве. И, значит, начался учебный год и началось обучение Тома Реддла, тихого мальчика в поношенных мантиях. Он был распределён на Слизерин сразу же, как только Шляпа коснулась его головы. Я не знаю, как скоро Реддл узнал, что знаменитый основатель его факультета мог разговаривать со змеями. Возможно, тем же вечером. Знание этого только увеличило его самомнение и уверенность в собственной важности. Как бы это ни было, он пугал и удивлял слизеринцев в общей гостиной, показывая, что он змееуст, но больше об этом никто не знал. Он не показывал никакого высокомерия или агрессии. Необыкновенно талантливый и хорошо выглядящий сирота — он с момента прибытия вызывал у всех симпатию. Он казался вежливым, тихим, жадным до знаний. Почти всё удивляло его. Я наблюдал за ним… Хотя он не показывал никакого намёка на раскаянье, я подумывал, что он жалел о том, как вёл себя прежде, и решил начать новую жизнь. Я решил дать ему шанс.

Айви еле удержалась от зубовного скрежета. Эти его «вторые шансы»… Как будто он имел какое-то право их «раздавать». Как будто бы он был здесь мерилом благочестия, доброты, хорошего поведения и всего такого. Нет, Айви знала, что именно этим он себя и считает… Но, Мордред его подери, как же это было мерзко!

Особенно если учесть, что на самом деле он убил родную сестру.

К тому же Айви вспомнила:

— Но вы на самом деле не любили его. Мне об этом говорил Том из дневника. Ну, то есть, не не любили, а… показывали ему своё недоверие и неудовольствие.

Это было правильными словами.

— Скажем так, я не мог гарантировать, что ему можно доверять, — сказал Дамблдор. — Как я уже сказал, я решил присматривать за ним, и я это делал. Не скажу, что мои наблюдения приносили существенные результата — возможно, я был слишком заметен, и он почувствовал это. Я уверен, он боялся, что я узнаю о его истинной сущности и что он показал мне больше, чем следовало. Он был очень осторожен, чтобы снова не показать лишнего, но ничего уже было не вернуть. И он волновался ещё и из-за того, что мне сообщила миссис Коул. И он понимал, что нет смысла пытаться очаровать меня так же, как многих моих коллег. Однако, продолжим. Он становился старше и собрал группу друзей — я так их называю. Хотя, как я уже сказал, он без сомнения не чувствовал ни к кому из них никакой привязанности. Однако эта группа имела некоторое теневое влияние. Это была своего рода смесь — собрание слабых, ищущих защиты, амбициозных, желающих разделить славу, будущих головорезов, ищущих лидера, который мог бы прикрывать их и показывать им более изощрённые формы насилия. Собственно, это и были предшественники Пожирателей Смерти, и многие из них на самом деле стали Пожирателями Смерти после окончания Хогвартса. Реддл управлял ими твёрдой рукой, и они ни разу не были замечены в открытом насилии, хотя эти семь лет в Хогвартсе были отмечены большим числом неприятных инцидентов, к которым они чаще всего не имели отношения. Наиболее важным из них, конечно, стало открытие Тайной Комнаты, результатом чего стала смерть девочки. Как ты знаешь, в этом преступлении ошибочно обвинили Хагрида.

Но каким-то образом даже не посадили в тюрьму, а только исключили из школы.

— Да, сэр, — кивнула Айви. — А можно вопрос?

— Да, конечно, мальчик мой, что тебя интересует?

— Вряд ли Том Реддл был единственным в Хогвартсе ребёнком из приюта, неблагополучной семьи или просто склонным к насилию или воровству. Неужели вы следили за всеми? Я понимаю, что он единственный был гением, способным стать Тёмным Лордом, и, возможно, он единственный был очень обаятелен…

— Ты совершенно прав, Гарри, ты совершенно прав. В нашей школе, разумеется, всегда были дети с дурными наклонностями. Мне на моём веку пришлось понаблюдать за многими из таких детей, за многими людьми, в которых такие дети выросли. Немало из них в том числе и стали Пожирателями Смерти. Но да, я наблюдал за ними. Не за всеми, конечно, у меня ведь есть, к счастью, славные и внимательные коллеги, так что мне не приходилось тратить свои силы на всех. Но ты также прав и в том, что Том Реддл куда обаятельнее их всех и, безусловно, является гением.

Айви проглотила комментарий-вопрос о том, что большинство Пожирателей Смерти является отпрысками благородных семей, о том, что её же собственный отец и его друзья были детьми с дурными наклонностями в ярко выраженных формах и о том, что их всех можно было бы хотя бы попытаться исправить, пока они учились в школе. Ведь для этого и нужны преподаватели, для этого и нужны — в особенности — деканы… Или нет?

Но, так или иначе, она сказала:

— Понятно, сэр.

Хотя ничего неожиданного, сильно нового или хотя бы полезного он ей не сказал.

— Что ж, — продолжим. — Дамблдор вернулся к своему повествованию. — Я не смог найти много воспоминаний о Реддле в Хогвартсе. Мало кто, кто знал его хорошо, готовы о нём говорить — они запуганы. То, что я знаю, я выяснил после того, как он покинул Хогвартс. После опроса всех тех, кто согласился говорить, после опроса магглов, после просмотра старых записей — только после этого я смог составить его портрет. — Ага, а наблюдение за ним в Хогвартсе, значит, ничего Дамблдору не дало. Айви поняла, что особо-то он и не наблюдал. Только, по словам Тома из дневника, мешал жить. — Так я выяснил, что Том Реддл был одержим своим происхождением. Это понятно, он вырос в приюте, и хотел знать, как он туда попал. Кажется, он искал имя Тома Реддла-старшего в Зале Славы — напрасно, разумеется. В списках старост искал, даже в книгах по истории магии… В конце концов он понял, что его отец никогда не был в Хогвартсе. Полагаю, именно тогда он отказался от имени и стал называться лорд Волдеморт, и начал искать следы заранее презираемой матери, женщины, которая, как он думал, не могла быть ведьмой, если уступила позорной человеческой слабости — смерти. Всё, что он знал — это имя отца матери — Марволо. Он знал его от директрисы приюта. В конце концов, после кропотливого исследования, через старые книги магических семейств, он обнаружил, что наследник Слизерина выжил. Летом, когда ему было шестнадцать, он оставил приют, в который ежегодно возвращался, и начал искать своих родственников Гонтов.

Дамблдор поднялся и налил в Омут Памяти чьи-то воспоминания.

— Чьи это, сэр? — уточнила Айви.

— Поймёшь попозже. Мне, знаешь ли, очень повезло с этим. Ты убедишься в этом на собственном опыте. Давай?

Айви без слов окунулась в омут.

Она сразу узнала место, куда её отправил Дамблдор. Дом Гонтов был ещё грязнее, чем в прошлый раз. На столе даже была плесневелая и сгнившая еда. Ну да, его же покинули в спешке и без желания… Хотя Меропа что, так и ушла, не прибралась и еду не съела или не выкинула? Ну, выкидывать она не стала бы… Но, серьёзно, она что, так и не вернулась в дом после того, как сбежала? Ничего не забрала? Нет, она забрала же, медальон… Кольцо забрала? Этого Айви не знала, но ведь медальон она забрала точно. Кто ещё был в доме?

А потом Айви заметила, что в доме был человек. Он сидел в кресле у окна так неподвижно, что мог бы показаться мёртвым. Неудивительно, что она сразу его не увидела. Он был так волосат и бородат, что не было видно ни глаз, ни рта.

Это он оставил еду плесневелой?

Кто-то постучал в дверь — и человек этот тут же поднял обе руки — с ножом и палочкой.

Айви поняла, что это мог быть только Морфин Гонт — Марволо же не вернулся…

Дверь заскрипела, открываясь. На пороге показался юноша, держащий старомодную лампу. Айви сразу его узнала — Том Марволо Реддл, темноволосый и бледный красавец.

Он осмотрел лачугу и посмотрел на Морфина. Морфин — на него. Несколько секунд они просто смотрели друг на друга, а потом Морфин вскочил. Айви поморщилась от звона пустых бутылок, которые он разметал ногами. Должно быть, он пил…

— Ты! — заревел он. — Ты!

Морфин в тюрьме научился разговаривать по-человечески? Или такое простое слово ему было нетрудно выговорить?

Нет, должно быть, научился. Без отца и сестры — он должен был откуда-то доставать еду, когда начал жить один. Вряд ли он мог хоть что-то хоть как-то зарабатывать… если бы он грабил людей из соседней деревни постоянно, то на него бы быстро нашли управу, и неважно, маг он там или нет. Да и воровал он там, грабил… это всё — деньги, ведь невозможно постоянно силой забирать у людей еду, иначе это нужно делать каждый день. Значит, он в любом случае использовал деньги — и, значит, он умел говорить на английском хотя бы на уровне «это» и каких-нибудь ругательств, потому что полунемому сумасшедшему продавцы наверняка совали всякую дрянь. Значит, он умел говорить на английском. Так или иначе, а научился.

Морфин же, явно пьяный, помчался на Тома с ножом и палочкой, не помня, что может швырнуть в него заклинанием.

— Остановись, — сказал ему Том на змеином языке.

Спокойно. Не пытаясь уклониться. Не испугавшись. Не дёрнувшись даже рефлекторно.

Он ведь не мог знать, что этот тип послушается.

Зато он мог знать, что сам он бессмертный — Айви не сразу поняла это. Айви не сразу поняла, что он уже создал первый крестраж.

А когда поняла — испугалась. Впервые — по-настоящему.

Потому что отсутствие реакции на опасность — даже инстинктивной, даже мимолётного дёрганья — очень сильный признак. Потому что человек, не имеющий страха — не человек вовсе.

Уже.

Морфин — тоже безумец и местами змея — испугался этого не-человека. Инстинктивно, а не разумом — он спрятался под стол. Он спрятался под стол, испуганно глядя оттуда на Тома, и это было совсем-совсем не действием разума. Это было полностью действием инстинкта.

А ведь нормальный человек — если бы не всматривался в Тома, как Айви — наверняка и не заметил бы, что Том не испугался. Безумец в приступе агрессии вообще не мог внимательно смотреть на его лицо и адекватно воспринимать изменения этого лица — скорее только «вот этот гад, я хочу его убить прямо сейчас». Но он резко расхотел и испугался.

Инстинктивно.

И не единственного слова Тома.

Того, что он не выказал ни тени страха, — этого он испугался.

Инстинктивно.

Как змея.

Возможно ли родить детей от змеи?

Айви не была уверенна, что нет.

Айви не была уверенна, что Гонты не скрещивались со змеями.

Если уж Морфин выучил английский только к старости…

Айви не была уверенна, что бабушка Волдеморта не была змеёй.

Что ж, стоило посмотреть, что будет дальше.

— Это ты сказал? — спросил Морфин.

На английском.

Ага, действительно, выучил.

И — ага — разум придумал причину для панического страха.

— Да, это я сказал, — ответил Том.

Шагнул в комнату.

На лице его было написано отвращение и разочарование.

— Ты… — повторил Морфин с шипящим присвистом.

— Где Марволо? — спросил Том.

— Умер. Умер много лет назад, — ответил Морфин.

Айви поражало то, что разговор вёлся на английском.

И то, что Морфин может строить на английском такие сложные фразы.

Это было странно.

Как будто его лечили.

Нет, ну, наверное, его и должны были лечить — он был, по всеобщему признанию, безумен, и маггловский суд признал бы его невменяемым и отправил бы в больницу — даже если в больнице его бы били, а не лечили, формально это было бы так. Но магический суд в любом случае отправил его в Азкабан. И там не могли его лечить.

Тогда кто? Как?

Разве он мог — сам?

Наверное, нет, не мог.

— А кто тогда ты? — спросил его Том.

— Я Морфин.

— Сын Марволо?

— Ну да, сын, да… — Морфин убрал волосы от лица, чтобы лучше видеть Тома, и Айви увидела у него кольцо с чёрным камнем — то, которое было у Дамблдора.

Значит, Меропа его не забрала.

А, ну да, оно же было у Марволо… значит, перешло к Морфину.

— Понятно, — холодно бросил Том.

— Я думал, что ты тот маггл, — прошептал Морфин. — Такой же гордец, как он…

— Какой маггл? — резко спросил Том.

— Тот маггл, которым увлекалась моя сестра. Который жил в большом доме на дороге. Ты выглядишь прямо как он. Реддл. Но он ведь старше? Он старше, теперь я понимаю… — Морфин попытался вылезти из-под стола. — Я видел, он вернулся… — глупо добавил он.

Том пристально разглядывал поднимающегося Морфина.

— Реддл вернулся? — переспросил он.

— Да! Он оставил её и женился на маггловской уродке! Ограбила нас и сбежала, а медальон… Где медальон Слизерина?! Опозорила нас, неряха! И кто ты такой, приходишь сюда, вопросы всякие задаёшь, вали…

Он осёкся. Посмотрел в сторону и попытался отодвинуться. Упёрся бедром в стол.

Том подался вперёд, и…

И наступила темнота.

И они с Дамблдором снова оказались в его кабинете.

— Морфин потерял сознание? — удивилась Айви.

— Нет, Гарри. Морфин больше не мог вспомнить ничего с этого момента. Когда он проснулся следующим утром, он лежал на полу, один. Кольцо Марволо тоже пропало. А тем временем в Литтл-Хэнглтоне по главной улице бежала девушка и кричала, что в доме сквайра лежали три тела: Тома Реддла-старшего, его отца и матери. Маггловские власти, знаешь ли, были озадачены — как ты понимаешь, авада обычно не оставляет следов. Исключение из этого правила сидит сейчас передо мной. — Спасибо, что напомнил, а то она не знала о своём уродливом шраме. — Министерство же сразу узнало, что это волшебное убийство. Также они знали, что недалеко от дома Реддлов жил уже отсидевший за нападения магглоненавистник… Они не имели нужды использовать сыворотку правды или легиллименцию — он прибыл на место преступления и сообщил подробности, которые мог знать только убийца. Он говорил, что гордится, убив этих магглов, он хотел убить этих магглов все эти годы. На его палочке были три авады. И он не сопротивлялся, когда его вели в Азкабан. Всё, что его волновало — это пропажа кольца. Он говорил, что некто убьёт его за то, что оно пропало — и он оплакивал это кольцо весь остаток своей жизни. Он умер в Азкабане, и, как и все умершие там, похоронен под его стенами.

— Значит, его даже не судили… — медленно сказала Айви.

— В этом не было нужды, — кивнул Дамблдор.

Айви хотела спросить, была ли нужда судить Сириуса Блэка, но не стала. И так было понятно, что он скажет. И так было понятно, что ей не стоит показывать, что она обвиняет его.

Откинув эту мысль, она спросила: 

— А вам известно, почему Волдеморт сделал так, чтобы обвинили Морфина? В смысле, только из-за того, что ему так было удобно, или ещё и за то, что он оскорблял его мать? Морфин ничего не помнит с того момента, как начал при нём оскорблять его мать… Я просто пытаюсь понять, была ли в нём хоть капля любви к его матери, пусть она и умерла, как он считал, позорно.

Закончить получилось как-то жалко.

Дамблдор нахмурился.

— Опять очень женские вопросы. Следи за своей речью, Гарри. Опытному и пытливому взгляду такие мелочи могут многое сказать.

Айви удержала вздох.

Выдержала паузу.

— Так вы это знаете, сэр?

— Нет, Гарри, я этого не знаю.

— Понятно…

— Что ещё тебе понятно, мальчик мой?

— Многое. Но, всё же, как вы поняли, что сознание Морфина надо исследовать?

— К тому времени я уже исследовал прошлое Волдеморта. Не мог же я не навестить его дядю? Это воспоминание я нашёл с большим трудом. Когда я увидел, что оно содержит — я стал хлопотать, чтобы Морфина выпустили из Азкабана. Но он, к моему большому сожалению, умер до того, как министерство что-нибудь решило.

Ай, какие мы хорошие. И какое плохое министерство. Помни об этом, Гарри, не слушай министра Скримджера.

Да, помним.

— Понятно, сэр.

— Так тебе всё понятно, Гарри?

— Не совсем, сэр. А Волдеморт сам убил отца палочкой Морфина, или наложил на дядю империус?

— Этого я тоже, к сожалению, не знаю, Гарри. Но, согласись, результат всё равно один и тот же.

— Хорошо. В прошлом воспоминании Морфин совсем не говорил по-английски…

Лицо Дамблдора оставалось непроницаемым.

— Я не знаю, как он его выучил, Гарри. Но, согласись, к такому возрасту он мог, он не был действительно сумасшедшим.

— Понятно, сэр. Всё, теперь мне действительно всё понятно.

Понятно было то, что выучил он английский не без участия Дамблдора. Но… зачем?

Ладно, стоило пока оставить этот вопрос. Обсудить его можно было кое с кем другим.

— Ну, раз тебе всё понятно, Гарри, то я очень рад. Ты действительно очень умный мальчик. Однако, уже поздно, а я хотел показать тебе ещё одно воспоминание перед тем, как ты уйдёшь. Это не продлится долго, — сказал он так, как будто боялся, что Айви надоело. Нет, ей действительно надоело, но она же, вроде бы, довольно неплохо этого не показывала?

В воспоминании был молодой Гораций Слагхорн. Ещё не полностью лысый, не такой усатый и не такой толстый, хотя уже с лысиной, уже с усами и уже толстый. Он полулежал в удобном кресле, а вокруг него сидели мальчики, и одним из этих мальчиков был Том Реддл. Уже с кольцом Марволо — отца он уже убил. Мальчики расходились, а Том сидел — вместо того, чтобы собираться.

— Не смотрите так, Том, — сказал ему Слагхорн. — Вы же не хотите, чтобы вас застали не в постели, а ведь вы староста…

— Сэр, я хотел спросить у вас кое-что…

— Спрашивайте, мой мальчик, спрашивайте.

— Сэр, я хотел спросить у вас, что вы знаете про крестражи?

Комнату заволок густой туман, а затем Слагхорн сердито сказал:

— Я ничего не знаю про крестражи, и не сказал бы, если бы знал! Теперь сейчас же убирайтесь отсюда, и никогда больше их не упоминайте!

— Ну вот и всё, время уходить, — сказал Дамблдор, и они снова оказались в его кабинете.

— Да, сэр, — сказала Айви, не успев сделать это в воспоминании.

— Ты должен был заметить, Гарри, — сказал Дамблдор, — что в эту память вмешались. Слагхорн изменил собственные воспоминания. Думаю, он стыдится того, что помнит. Возможно, он переделывал свою память, чтобы выставить себя в лучшем свете, стирая те части, которые мне, по его мнению, видеть не надо. Это, как ты видишь, сделано очень грубо, и это к лучшему — это показывает, что настоящая память всё ещё там, под изменениями. И, впервые, Гарри, я даю тебе домашнее задание. Твоей работой будет убедить профессора Слагхорна показать нам свою настоящую память, и это, несомненно, будет самой важной информацией из той, что у нас есть.

Айви задумалась.

— Сэр, вы хотите сказать, что он хороший окклюмент и постоянно пьёт антидот от сыворотки правды?

— Думаю, так, Гарри, — сказал Дамблдор. — Я не удивлюсь, если узнаю, что он делает это всё время с тех пор, как я вынудил его поделиться этим воспоминанием.

Значит, воспоминание было взято недавно. И, значит, Слагхорн начал понимать, что его заставят им поделиться, задолго до этого.

Что ж, он был умным человеком, это было понятно сразу.

— И он не оставил Хогвартс после того, как вы вынудили его поделиться этим воспоминанием, профессор? — уточнила Айви.

— Ну что же ты, Гарри, я не был так груб. Однако ты прав, совершенно точно нельзя выпытывать у него правду силой — это принесёт гораздо больше вреда, чем пользы. Однако он, как и все мы, имеет слабость — и, полагаю, ты единственный, кто сможет достучаться до него. Насколько важна его настоящая память, мы узнаем, когда получим её… Итак, Гарри, удачи. И спокойной ночи.

— Спокойной ночи, сэр.