Мы уже миновали тропинку, по обочинам которой росли кипарисы с раскидистыми тёмно-зелёными кронами. Тропинка как раз вывела нас к вилле Деметриоса.

Надо отметить, что она оказалась куда роскошнее, чем я могла предположить. Я-то думала, что Деметриос живёт в этаких чертогах аскета. Но я в своих догадках ошиблась.

Красивый у него дворец. Чем-то напоминает мой… Наверно, проект разработал один и тот же зодчий.

Когда мы подошли к воротам, Игнасио поставил меня наземь и простучал ритм песни, которую сочинил сеньор Лоренцо.

Долго ждать, пока нам откроют, не пришлось.

Дверь открыл сам Деметриос Ласкарис.

— Всё хорошо, вас не раскрыли? — спросил грек с ходу.

— Когда мы ушли, все уже спали. Сейчас, наверно, охрана приходит в себя. — Игнасио держал меня за руку, поглаживая внутреннюю сторону ладони и пальцы.

— Быстрее проходите. — Деметриос завёл нас внутрь.

— А у вас тут очень красиво… Уютно, опрятно… — попыталась я загладить комплиментом чувство неловкости.

— Благодарю, донна Фьора. — Деметриос снял с меня плащ и повесил его на крючок.

— Донна Фьора? — удивилась я. — Сеньор, вы помогли организовать Игнасио мой побег, приютили у себя и не отвернулись, как весь город… И после всего вы зовёте меня донной Фьорой?

— Фьора, ты бы поменьше болтала, а разулась и отправилась отдыхать, — рука Игнасио обхватила меня за талию. В этом жесте угадывалось столько собственнических чувств… Его голос тоже нельзя было назвать спокойным. Скорее властным, требовательным… Я прекрасно поняла, что он имел в виду.

— И правда, я немного устала… — проговорила я, зевая, убрав со своей талии руку Игнасио, и разулась.

— Ты очень устала, не правда ли? — я обернулась на дружелюбный низкий голос, принадлежащий молодому мужчине.

— Да, ужасно. С ног валюсь… — зевая, я прикрыла рот ладонью.

Весь его внешний облик выдавал в нём солдата: коренастое и крепкое тело, квадратное лицо, которое обрамляли прямые чёрные и жёсткие волосы. Нос молодого человека, очевидно, был перебит в одной из драк.

Деметриос представил меня и Игнасио ему. Оказывается, молодого человека Эстебан зовут. Сам он родом из города Толедо, из Испании. Уже очень долгое время преданно служит Деметриосу. Эстебан был не только слугой Деметриоса, его садовником, помощником, исполнителем приказов и мажордомом. Но и его доверенным лицом, глазами и ушами.

Эстебан произвёл на меня приятное впечатление. Я почувствовала в нём ту надёжность и теплоту, которые мне были сейчас очень нужны. Игнасио Ортегу я таким не считаю. Меня неотступно преследовала мысль, что за всё сделанное им для меня, Игнасио потребует плату. Догадываюсь, что это будет моё тело.

 А Эстебан мне не казался отталкивающим. Наоборот… Эстебана я не боялась. Монаха — да, но не кастильца. Даже улыбка у Эстебана на губах была очень добрая. Поэтому он меня сразу к себе расположил.

— Что ж, с Эстебаном ты познакомилась, — Деметриос положил руку на моё плечо, — тебя я доверю заботам Самии, рабыни-египтянки. Монсеньор Лоренцо рекомендовал её, как очень обязательную и ответственную работницу. Она служит мне не хуже Эстебана.

Деметриос дважды хлопнул в ладоши.

Тут же появилась высокая темнокожая девушка, одетая в тёмно-синие тунику, перехваченную на поясе тонким пояском, и штаны. На ногах обуты домашние туфли.

— Самия, это донна Фьора Бельтрами, — Деметриос указал на меня кивком головы, — ты должна служить ей так же хорошо, как и мне. Наша гостья очень устала, что с ног валится, голодна и ей нужна ванна. Ты знаешь, что делать. Позаботься о ней и дай другую одежду. Что до тебя, Фьора, то тебе пойдёт на пользу сон.

Поклонившись, Самия взяла меня за руку и куда-то повела. Приёмная комната, представляющая собой большой зал. Стены побелены известью. Папа тоже считал, что это необходимо. Даже нанимал рабочих. Леонарда только и успевала, что выносить меня из комнаты, где велись работы, потому что я, как раз плюнуть, могла успеть натворить дел. В извёстке вымазаться, инструментами побаловаться или случайно что-то опрокинуть… Мне тогда было года два, не больше.

 Лет прошло много, но я до сих пор помню. Сейчас предаваться воспоминаниям раннего детства было очень больно. В моих воспоминаниях был отец, а сейчас рядом со мной его нет…

Ступаю по полу, выложенному мелкими кирпичиками и глядя на полукруглые своды, выкрашенные в голубой и красный, цвета. Вдоль стен стояли садовые инструменты, а на самих стенах развешены сёдла, вожжи и сбруя.

Самия провела меня через кухню, куда мы зашли, миновав внутренний дворик. Запахи только что приготовленного рагу в горшке, связок лука и перца, пучков тмина и лавра, майорана, розмарина, которые развесили под потолком. Сейчас я остро испытывала сосущее ощущение в желудке. И если мне ничего не хотелось, даже есть и пить, то мой организм требовал того, что ему полагается. Он-то не считался с моим настроением и душевным состоянием.

Самия завела меня в небольшое помещение. Как я поняла, это была ванная комната. Я с любопытством огляделась. Пол был выложен голубой плиткой, по цвету напоминающей море. Такого же цвета были и стены. В углах комнаты зелёной плиткой выложены водоросли и морские звёзды из красной плитки — на полу. Очень красиво, такое ощущение, будто, в самом деле, находишься на морском дне.

У Самии не было особо много времени, чтобы болтать со мной, хотя мне хотелось поговорить с ней просто так, ни о чём. А то в тюрьме поговорить по-человечески было не с кем.

Заключённые в соседних камерах были полностью поглощены своими мыслями и бедами, не до меня им было. Нет, помню я одного старика разбитого параличом, но он почему-то при виде меня истово крестился, называя новой, тёмной Евой… Я ничего не понимала из того, что он говорил мне. С больными и сломленными людьми в тюрьмах такое часто случается, да и возраст, восемьдесят девять лет, даёт знать о себе. Не каждому молодому человеку под силу сохранить в таких условиях свой рассудок, чего уж говорить о пожилом, который прожил в заключении уже двадцать лет! Приступы бреда у него часто случались. Первое время, не зная, что делать, я отчаянно звала на помощь стражников, но они грубо указывали, куда мне идти, с моими просьбами помочь.

Стражники испытывали ко мне суеверный ужас. Даже разговаривать со мной не хотели. А всё потому, что Витторио настроил их против меня, нарисовав в их воображении образ юной девы, ангельски прекрасной и дьявольски коварной, которая всю жизнь только и делала, что распутничала и обольщала невинных жертв. Чего бы я о себе не рассказывала, посторонние люди, оказалось, могут рассказать обо мне куда интереснее. Я столько нового о себе узнала…

 Я позволила Самии делать со мной всё, что она считала нужным. Зелёный костюм для верховой езды египтянка бросила в угол, чтобы потом постирать. А мне помогла принять ванну, после которой я почувствовала себя как-то по-другому. Обновлённой…

Так приятно было наконец-то оказаться в человеческих условиях, смыть всю тюремную грязь со своих волос и тела… И грязь впечатлений о тюрьме из мыслей! Какое блаженство… Вновь пользоваться качественным мылом… надевать одежду, которая приготовлена специально для тебя, а не снята с кого-то… Очень приятно носить на ногах тёплые и мягкие домашние туфли, учитывая, что в тюрьме я ходила в основном босиком. Ноги постоянно мёрзли. Туфли были немного велики мне, но зато удобны.

  Потом египтянка усадила меня за стол и угостила бараньим рагу, хлебом с сыром, тартинками и кьянти. В тюрьме я от всего этого успела отвыкнуть.

— Давай я помогу, — предложила я девушке, когда та поставила на поднос посуду и хотела уже куда-то идти. Египтянка только замотала головой из стороны в сторону. — Пожалуйста.

Снова молчаливый отказ.

— Но почему, Самия? — я попыталась забрать у неё поднос, но она не отдала мне его. — Дай я тебе помогу.

Безуспешно.

— Ладно, так и быть, больше пытаться не буду, — сделала я вид, что отступила. — А вот и нет! — воспользовавшись тем, что Самия отвлеклась, я отобрала у неё поднос с посудой и убежала во внутренний двор, где водой из колодца вымыла тарелки и бокалы.

Когда девушка смотрела на меня непонимающе-недовольным взглядом, я оставалась невозмутима.

— Вы все страшно рискуете, укрывая меня здесь, — сказала я, прямо глядя в чёрные глаза Самии. — Это меньшее, чем я могу вас всех отблагодарить. Держи, — я вернула служанке поднос с посудой.

Она покачала головой и отнесла всё на кухню. Потом вернулась и, взяв меня за руку, повела в дом, на второй этаж, где мне отвели спальню.

 На обстановку в своей комнате, где было натоплено, я обращала мало внимания, когда меня так манила к себе кровать! Нормальная и чистая постель, мягкие подушки, откинутое одеяло… Пахнущие лавандой, свежие простыни!.. Господи, наконец-то посплю по-человечески! Наконец-то больше не придётся кутаться в ветхие тряпки, чтобы защититься от сквозняков!

 Я поспешила скользнуть под одеяло, накрывшись им с головой, и уснула, едва коснувшись головой подушки.

Единственное, что я услышала и почувствовала, были чьи-то шаги по комнате и чья-то рука, откинувшая одеяло и погладившая мои волосы.

Эта ночь прошла для меня без сновидений. Я чувствовала только тяжесть в теле и голове. Мне ничего не снилось, только чёрный туман…