Слава Богу, что мои бредовые сны всего лишь сны и в реальности такого быть не может! Это просто сны и больше ничего. Бояться не стоит. У меня ещё осталась голова на плечах, а также разум, чтобы не выходить замуж за Игнасио Ортегу, при временно живом, муже. Раз Филиппу де Селонже нет дела до меня, что ему за дело до моего ребёнка от Игнасио Ортеги, даже если всё происходит во сне? Филипп бы только обрадовался тому, что я дала ему прекрасный повод оставить меня. Да он бы мог развестись со мной даже под предлогом моего происхождения, чего уж говорить о супружеской измене и ребёнке от любовника!

Филипп бы просто со мной тогда развёлся, и всё. Он бы не стал меня убивать. Много чести для какой-то незаконнорожденной быть убитой дворянином!

 Уж тем более он бы не стал лишать меня моего ребёнка! Зачем ему ребёнок его жены, которого она родила от другого мужчины? Да ещё и назвал меня дамой сомнительного поведения, забирая моего ребёнка! Я, в свою очередь, тоже могу назвать Филиппа человеком сомнительной чести, поступков и поведения. Так что пусть поостережётся называть меня блудницей даже в моих снах. Сны-то мои. Я могу и справедливо оскорбиться, а потом заплакать, стукнув обидчика по голове тяжёлым предметом. Филипп де Селонже, конечно, очень сильный. Его нелегко убить в бою, чего бы он сам хотел, дабы смыть с себя кровью свой позор, из-за женитьбы на внебрачной дочке брата и сестры. Но никто не может знать, устоит ли голова доблестного графа де Селонже против табуретки, заботливо пущенной ему в голову, его же собственной супругой…

Хотя это мой сон. Так что логика может и дальше сидеть в подполье, за компанию со здравым смыслом.

Когда я проснулась, был уже полдень. Солнечные лучи казались мне слишком яркими и нещадно светили в глаза, что не могло не раздражать. Вчера у меня не задалась ночь, хотелось поспать подольше, а тут это дурацкое солнце! Я перевернулась на живот, уткнувшись лицом в подушку.

Как хорошо, когда тебе не надоедают всякие одержимые, напоминая о том, что долг платежом красен! Тихо и спокойно, это чёртово солнце ярко светит прямо мне в глаза, птички поют, с улицы через окно веет весенней прохладой, синева небес приковывает к себе взоры, а я умудрилась проспать занятия испанским и фехтованием с Эстебаном… Какой чудесный день!

— Чёрт! — я кубарем скатилась с кровати, вместе с одеялом. — Проспала! Как так вышло?

Глупо себя спрашивать. Хорошо у меня день начался. Проспала до обеда и не успела на утренние занятия.

Впопыхах оделась в голубое шёлковое платье, надетое поверх бледно — жёлтого нижнего, расшитое по краям золотыми нитями, и заплетя волосы в косу. На ноги обула домашние туфли.

Потом, подойдя к зеркалу, уложила косу в пучок, чтобы она мне не мешала, когда я буду заниматься фехтованием.

Надеюсь, Эстебан не сильно обидится, что я опоздала.

Сочтя себя готовой, я пошла на поиски Эстебана. Обошла весь дом, все комнаты, но кастильца не нашла. Деметриос ушёл к Лоренцо, который зачем-то послал за ним. Самия занималась своими обычными делами по дому. Зайдя к ней на кухню, я наскоро перекусила лепёшками, запив их горячим молоком с мёдом.

Пробегая мимо кабинета Деметриоса, я заметила из-за угла Ортегу. По возможности я приняла на себя самый холодный и высокомерный вид. Пусть ощутит на себе презрение.

Игнасио сделал попытку со мной заговорить и обнять меня, но я оттолкнула его и поспешила поскорее удалиться во внутренний дворик, где я и нашла Эстебана.

— Здравствуй, Эстебан. Извини, я опоздала, — улыбнувшись Эстебану, я убрала за ухо прядку волос.

— Понимаю. Опять твои кошмары? — спросил он участливо.

— Да, покоя не дают. Если бы не травы, которые мне Деметриос рекомендовал, не знаю, чтоб я делала.

— Ты готова к занятиям? Или хочешь денёк отдохнуть? — В вопросе Эстебана чувствовалась забота.

— Нет. Я и так проспала утренний урок. Не щади меня, Эстебан. Спрашивай с меня вдвое, как с ученика.

— Уверена, Фьора? Точно?

— Да, — ответила я ему твёрдо. — Я готова.

Семь часов Эстебан учил меня обращаться со шпагой. Лишь изредка он делал перерывы. И то во время коротких минут отдыха мы учили испанский язык. Физические нагрузки чередовали с нагрузками умственными.

— Отдых это смена вида деятельности, — объяснил Эстебан. — Когда устаёт тело, нужно дать ему покой и занять ум. Ты не устала ещё?

— Не дождёшься! — воскликнула я с игривой дерзостью и схватилась за шпагу, оторвавшись от текстов на испанском языке, которые Эстебан мне дал перевести на итальянский. — Я готова, а ты?

Эстебан взял в руки шпагу и встал в боевую стойку.

— Поблажек от меня не жди, Фьора. — ехидная улыбка на мгновение показалась на губах кастильца.

— А я и не просила. Не надо меня щадить, я сильная.

Так и прошли наши занятия. Эстебан не давал мне спуску. Я едва успевала уворачиваться и отбивать его внезапные атаки. В платье это было гораздо сложнее делать.

Не так уж и легко обороняться и проявлять чудеса ловкости, когда ты в платье.

А что? Всё, как всегда. Идею, пришедшую мне в голову, не вышибешь ничем, даже если бить тараном по лбу. Мне было трудно сражаться в платье, но я должна привыкать, а то мало ли. Случаи разные бывают, а уметь обороняться надо при любых обстоятельствах. И в любом одеянии.

Я постоянно наступала себе на подол. Ноги иногда запутывались в складках, с плеч съезжали рукава. Что-то вечно отвлекало. Хотя потом стало легче, когда я немного привыкла сражаться в платье, а не в мужском костюме.

— Фьора, почему же ты не переоделась в свой костюм для верховой езды? — спросил Эстебан, убирая шпагу в ножны. — Тебе ведь было неудобно в таком виде заниматься.

— Да, немного неудобно, но не всегда же я буду в удобном костюме, если вдруг выпадет необходимость защищать себя, — я вздрогнула, заметив за старым дубом Игнасио Ортегу, который наблюдал за нами.

Монах выглядел очень несчастным и подавленным. Добавлю ему ещё терзаний для полноты ощущений.

Когда Игнасио виновато посмотрел мне в глаза, я состроила презрительную гримаску и вскинула голову, показав ему язык.

Игнасио только грустно вздохнул и прислонился к дереву.

— Фьора, ты и Игнасио поссорились? — удивился Эстебан.

— Так и есть, Эстебан. Поругались, — я насмешливо улыбнулась монаху. Только моя улыбка больше напоминала оскал.

— Вы же любили друг друга? — Эстебан несильно сжал моё плечо.

— Любили, но разлюбили, — я изо всех сил делала вид, будто мне абсолютно всё безразлично.

— Из–за чего же вы повздорили? — допытывался кастилец дальше.

Хорошо, что истинную причину он не заподозрил, из-за чего я и монах поссорились. Как мне сказать Эстебану, что монах бил меня и пытался утопить в ванной, потому что я отказалась отдавать долг натурой? Правильно, нечего накалять обстановку.

Игнасио раскрыл рот, собираясь что-то сказать, но я опередила его.

— По поводу религиозных убеждений у нас разлад вышел, — нашлась я. — Не сошлись во мнениях насчёт одного отрывка из сочинений Фомы Аквинского, — я адресовала насмешливую улыбку монаху. — Не так ли, Игнасио?

Монах лишь кивнул, подтверждая сказанное мною. Сам соврать и извернуться постеснялся, совесть грызёт. Хорошо бы, если она его съест с потрохами и на мою долю ничего не оставит! За меня всё сделает его совесть, раз уж она обнаружилась.

— Так что, Эстебан, — нарочно говорила я завлекающим голосом, поглядывая на Игнасио, — между мной и Игнасио возникли разногласия на почве религиозных убеждений. Раз уж занятия закончились, я пойду.

— Иди, Фьора. Ты сегодня была особенно на высоте, — похвалил меня Эстебан.

Я удалилась в ванную комнату, чтобы привести себя в порядок. Из простой предосторожности я закрыла дверь. Прошлого раза с меня вполне хватило. Дважды рисковать своей жизнью не хочу.

Моя жизнь мне ещё дорога, хоть я и не знаю, что же мне с ней делать, чего мне от неё ждать. Но одно я знала точно: ни за что не вернусь к мужу! А если меня захотят принудить жить с ним, меня всегда примут мутные от грязи воды реки Арно. Уж лучше смерть, чем жить с мужем, который всё равно тебя не любит!

 Приняв ванну, я переоделась в зелёное бархатное платье. А ту одежду, в которой я сегодня занималась фехтованием, замочила в тазу. А потом взяла у Эстебана тексты, которые должна буду перевести с испанского. Закрывшись в своей комнате, я села за письменный стол и принялась за работу. Но переводить нормально мне не давал Игнасио Ортега, который постоянно стучался ко мне, умолял впустить и просил прощения. А вот не открою я ему! Пусть терзается! Зачем пытался меня убить? Женщина способна многое простить любимому мужчине, если он действительно любимый, но всему есть границы. Даже самая добрая девушка, самая верная и любящая, устанет терпеть, когда её предают и пренебрегают ею. Когда пытаются утопить, например.

Когда ангелам вырывают крылья, в их распоряжении остаётся метла…

Ещё два дня. Два дня я занималась тем же, чем обычно. Ещё два дня я изводила Игнасио своим презрением и ненавистью.

Но слишком долго играть с ним не стоит, а то мало ли, чем это обернётся для тех, кто дал мне приют.

В один прекрасный день я прошла на кухню, нарезала лук и потом всё выкинула в ведро для очистков. Глаза и так наливались слезами, потому что я не подержала лук в холодной воде. Этому секрету меня когда-то Леонарда научила. Когда лук подержишь в холодной воде, он не вызывает слёз, когда его режешь. А я не только не применила полученные когда-то знания, но и протёрла глаза кулаками, чтобы слёз было ещё больше.

А потом я села на подоконник, чтобы попасться на глаза монаху, не переставая плакать. Похоже, будто я плачу на самом деле, хотя мои действия обычная актёрская игра.

Игнасио долго ждать не пришлось…

Он подошёл к окну и положил свою руку мне на спину.

— Фьора, с тобой всё в порядке? — спросил он немного встревоженно.

— Да, Игнасио, всё хорошо. Не стоит даже беспокоиться, — отвечала я ему с нарочитой спокойной скорбью, заставляя и так понять, что не всё в порядке.

— Фьора, я же вижу, что ты плачешь!

— И что? Тебе-то какое дело? — я уткнулась лицом в колени. — Оставь меня…

— Фьора, я хотел сказать тебе, что страшно раскаиваюсь в том, что едва не убил тебя, — тон монаха был искренним. — Я ещё тогда хотел попросить у тебя прощения, в первый день. Но ты отталкивала меня.

— И тебя так это удивляет? — спросила я, не поднимая головы. — Ожидал, что я сразу со слезами к тебе на грудь кинусь?

— Я не жду от тебя подобного. Фьора, я прошу у тебя прощения, я виноват перед тобой… Прости меня!

— Игнасио, вот за что ты так со мной поступаешь? — я притворно всхлипнула, но Игнасио мне верил. Он гладил меня по голове, перебирая пальцами мои волосы. — Что я тебе плохого сделала?

— Фьора, я приревновал, понимаешь? Я не владел собой, меня точно бес попутал, прости меня!

— Я прощаю тебя, Игнасио, за всё прощаю… Просто мне нужно время, чтобы как-то справиться… Я не знаю, что мне делать, правда! Я не держу зла на тебя, потому что нельзя долго держать зло на тех, кого любишь! — постоянно всхлипывая и утирая слёзы, я продолжала. — Игнасио, пусть тебя больше это не волнует, потому что я устала тебя ненавидеть! Я больше не могу притворяться, будто ты для меня умер, поскольку это не так!

— Фьора, я обещаю тебе, больше такого не случится! — пылко воскликнул монах, робко целуя мои руки. — Это было помешательство, но я не хотел тебе зла, клянусь тебе! Фьора ты бы знала, как мне невыносима сама мысль о том, что ты любишь не меня, а другого мужчину!

— Игнасио, больше не говори об этом… — я слезла с подоконника и примирительно поцеловала Игнасио. — Лучше не вспоминай, а то это будет омрачать нам всю нашу дальнейшую совместную жизнь…

Оставив монаха размышлять о произошедшем на кухне, я отправилась в свою спальню.

Закрыла дверь на ключ и легла спать прямо в одежде. Это уже похоже на ритуал, который я совершала каждый день.