Первые лучи утреннего октябрьского солнца уже пробивались сквозь занавески в комнате, щекотали своими прикосновениями оголённую кожу альфы, заставляли его морщить нос, когда один из лучиков попал ему на глаза. Старший недовольно забурчал, потому что солнце разбудило его, вырвало из приятного сна, но гнев тут же сменился на милость, когда взгляд Хёнджина, ещё самую малость сонный, упал на спавшее тело рядом.

      Хёнджину редко удавалось так расслабиться — в академии строгое расписание, утренние пробежки, зарядка, много дел, и подъемы в шесть утра стали рутиной. И вот, когда наконец-то у него получалось отдохнуть от всего груза своих обязательств, Хван хотел использовать свой шанс по максимуму. Когда не нужно было по будильнику вскакивать, можно было позволить себе поваляться в постели, а потом неспеша позавтракать, растягивая удовольствие от утреннего кофе и сладких поцелуев. Таких дней у него в жизни было катастрофически мало — поэтому альфа их ценил, наполнял каждый момент, вдыхал их на полные лёгкие.

      Губы тронула улыбка, когда взгляд скользнул по телу любимого омеги, что всё ещё сладко спал, обняв подушку. Феликс лежал на животе, уткнувшись носом в мягкую подушку, а его обнажённое тело предстало перед альфой во всей красе. Тёмно-серая шёлковая ткань пододеяльника прикрывала лишь попу омеги, в то время как все другие участки были открыты. Особенно — спина, усыпанная мелкими веснушками и родинками. Альфа не сдержался — наклонившись корпусом, он стал покрывать поцелуями эти плечи, целовал заднюю сторону шеи в надежде, что такое пробуждение порадует его омегу.

      — М-м-м… — послышалось откуда-то из подушки, и тело Ликса заёрзало на кровати. Хёнджин не прекратил своего занятия — даже увеличил обороты, стал целовать уверенее, прижимался губами к сладкой коже. — Хёнджин, ещё минутку…

      Такой Феликс — открытый, доступный, до безобразия сладкий — сводил с ума. Хёнджин его знал уже четвёртый год, казалось, что он должен был выучить каждый сантиметр этого мальчика, каждое его потайное местечко, но с каждым разом Хван открывал в омеге что-то совсем новое. Словно каждый раз был их первым. Омега раскрывался по-новому, позволял узнавать о себе больше, приоткрывал очередную свою тайну, заставляя Хёнджина тонуть в огромной любви к этому нежному, но по-своему сильному созданию.

      — Доброе утро, — губы Хёнджина поднялись к маленькому ушку омеги, которое тоже было покрыто узором веснушек. Слова он шептал тихонько, почти невесомо, а затем касался губами мочки, чтобы нырнуть куда-то за ухо и оставить поцелуи там. — Просыпайся, котёнок, уже наступило утро.

      — Ты меня так вымотал ночью, что я бы предпочёл поспать ещё примерно сутки, — Феликс беззлобно бурчал, пытаясь устроиться на кровати поудобнее. Чужие слова щекотали внутренности Хёнджина и ласкали его самолюбие, хотя ж кто ему виноват, что омега у него в течку такой желанный.

      Это были первые выходные, когда Феликс и Хёнджин решили уехать из академии и провести время за её пределами. Раньше, даже когда у Ёнбока начиналась течка, он втайне пробирался в преподавательское крыло и прятался в комнате у своего возлюбленного, но сейчас решение о том, чтобы уехать подальше от академии, было связано не только с течкой Феликса.

      Но Феликс пока об этом не знал. Думал, что преподаватель просто решил немного разнообразить их жизнь в академии, поэтому в пятницу после занятий пригласил к себе на квартиру в город. Студентам разрешено покидать стены академии на выходные дни без дополнительных документов с условием, что они вернутся в воскресенье до наступления комендантского часа. Если они желали уехать раньше или вернуться позже — необходимо было брать дополнительное разрешение. Как только в пятницу занятия закончились, Феликс и Хёнджин в разное время уехали — не хотели быть слишком подозрительными. Хван отмазался тем, что у него были дела в городе, а Феликс — тем, что у него начиналась течка. Джисон и Минхо, конечно, сделали вид, что они поверили в то, что это просто «совпадение», но пожелали ребятам хорошо провести время.

      Джисон и Минхо вообще, кажется, после второго курса стали настолько близкими, что местами Феликс чувствовал себя лишним. Они даже лето после третьего курса проводили вдвоём — сначала месяц гостили у семьи Хан, которая радушно принимала Минхо как друга Джисона из академии; на второй месяц они поехали к семье Ли, потому что отец Минхо улетел в Мексику в командировку на полгода, и Минхо ничего не стоило уговорить папу разрешить ему позвать друга. Феликс был безумно за них счастлив — пусть те и не слишком демонстрировали, что их «дружеская помощь в течку» переросла в нечто большее, временами, когда Джисон и Минхо оставались вдвоём, их часто можно было видеть, держащихся за руки или разделяющих поцелуй.

      Поэтому Феликс с чистой совестью собрал вещи и уехал в пятницу из академии, пообещав вернуться в воскресенье.

      У Хёнджина в городе была небольшая однокомнатная квартира, в которой на протяжении всего учебного года проживал его друг, а когда Хван сюда возвращался, друг любезно оставлял помещение. В этом году летом Феликсу и Хёнджину так и не удалось провести время вместе из-за того, что омега на все каникулы улетел в Австралию повидаться с роднёй своего покойного папы. Не было и дня, чтобы влюблённые, находясь в разлуке, не вспоминали друг о друге. Переписки, звонки друг другу по видеочату — это совсем не то. Феликсу хотелось обнять мужчину, уткнуться носом ему в сгиб шеи, вдохнуть его запах, почувствовать, как Хёнджин зарывался своим носом в шелковистых волосах омеги. Ему хотелось целовать возлюбленного, лежать в его объятиях, чувствовать, как чужие пальцы гладили его по спине, щекотали кожу, ласкали его.

      И, как только Феликс вернулся в академию перед началом учебного семестра, он не мог дождаться, когда наконец-то увидит возлюбленного. Высматривал его на территории, пока гулял с Джисоном и Минхо и слушал о том, как омеги провели каникулы; заходил в пока ещё пустующий учебный корпус в надежде, что Хёнджин окажется в кабинете; даже однажды пробрался в преподавательское крыло — он уже давно догадывался, что Бан Чан в курсе отношений омеги и альфы, но сейчас убедился в этом, когда именно инструктор по стрельбе пропустил его в корпус — но поцеловал в итоге закрытые двери и услышал Чаново тихое «он приезжал, но у него появились срочные дела в городе».

      Почти расстроился, ведь Хёнджина он ожидал найти тут в первый же день. И когда увидел, как через пункт пропуска на территорию академии вошёл мужчина в приталенных джинсах и в обыкновенной рубашке, с сумкой в руках, едва удержался, чтобы не упасть ему в объятия на глазах у гуляющих студентов. Хёнджин, кажется, с годами только хорошел. Снова решил отращивать волосы, стал заделывать их в хвост. Мило улыбнулся всей троице, сидевшей на лавочке — даже шутливо пригрозил снятыми баллами за то, что жевали печенье, которое не слишком можно провозить в академию. Пригрозил, попросил Ликса зайти к нему и забрал одну печенюшку из коробки, а затем ушёл в сторону учебного корпуса.

      — Я так по тебе скучал, — Феликс в итоге прижался к нему всем телом, когда за ним закрылась дверь в кабинет Хёнджина. Наконец-то дорвался до возлюбленного! Вдыхал его запах, прижимался к нему, чувствовал, как чужая крупная ладонь гладила его по голове. — Так скучал, не мог дождаться, когда уже приеду в академию, чтобы тебя увидеть.

      — Не проходило и дня, чтобы я не думал о тебе, малыш, — Хёнджин невесомо целовал любимого в макушку. — Даже хотел было сорваться к тебе в Австралию, но решил, что пока не готов встречаться с твоим отцом.

      Феликсово сердце в груди разрывалось от счастья.

      Четвёртый курс — выпускной — самый сложный. Ответственность зашкаливала — в этом году Феликс, Джисон, Минхо и ребята их группы сдавали выпускные экзамены в конце учёбы, а экзамены тут были сложными. Материал за четыре года обучения, очень высокие пороговые баллы для сдачи, большая ответственность. Каждая специализация ставила свои экзамены, общими были история и английский, также все сдавали общую физическую подготовку и математику. Дальше — три либо четыре экзамена по специализации. Одним словом, как Хван Хёнджин на вступительной паре сказал, в этом году филонить не получится.

      Феликс за экзамены совсем не переживал — и даже не потому, что Хёнджин будет в комиссии на его специализации. Ёнбок всегда прилежно учился в академии, вёл конспекты, брал конспекты у Хёнджина, даже на выходных, которые он постоянно проводил с Хваном, он усаживался в его кабинете на диванчике и продолжал учиться, жаждая сдать экзамены на высокие баллы. Ведь, как только он закончит академию, Хёнджин исполнит своё обещание, которое дал на первом курсе.

      После выпуска будешь моим мужем.

      Эта мысль беззастенчиво ласкала его изнутри, когда Феликс вспоминал эти слова. Мужем. Он будет мужем для Хёнджина, он получит его метку, они будут супругами, и это настолько грело омежью душу, что Ли даже решил наступить на горло своим принципам сначала устроиться в жизни, а потом уже устраивать жизнь личную. Хёнджин своим появлением на первом курсе перевернул всё вверх дном.

      — Просыпайся, солнышко, — Хёнджин продолжил целовать возлюбленного за ушком, снова спускаясь на ровные плечи. — У нас много дел на сегодня.

      — Каких дел? — Феликс вздёрнул нос в сторону альфы, но не открыл глаза. — Не вылезать из постели ближайшие сутки? Я думал, это наш единственный план на выходные.

      — Да, но… — голос Хвана звучал как-то подозрительно хитро, и Феликс наконец-то открыл свои немного заспанные глаза. После пробуждения этот омега выглядел невероятно мило — кое-где на щеке остались следы от подушки, волосы спутались, глазки совсем сонные, и сам он такой, что хочется затянуть в свои объятия и не отпускать от себя. Особенно, если Феликс ещё наденет свою шёлковую пижаму, которую носил во время отдыха на Чеджу и когда приезжал на Рождество — вообще хотелось его затискать, зацеловать, потому что в шёлковых пижамах он до непристойности нежный. Хотя, оголенный — тоже не менее соблазнительный, особенно сейчас, когда на нём ни сантиметра одежды.

      — У тебя усиливается запах, — омега уселся на кровати, накинув пододеяльник на свою паховую область. Он втянул громко носом воздух, словно пытался подтвердить свою догадку. — Ты позвал меня сюда, потому что у тебя…

      — Да, — кивнул в ответ Хёнджин, подперев голову рукой. — У меня сегодня начинается гон. Я его с четверга уже чувствовал, а потом ты сказал, что у тебя должна на выходных начаться течка, и я решил, что мы могли бы провести эти выходные у меня дома, чтобы…

      — Наши циклы синхронизировались, — эта безумно приятная мысль грела Ликсову душу — синхронизация циклов у альф и омег означало, что два организма уже подстраивались друг под друга, разумеется, в первую очередь ради продолжения рода, но это было очень важным показателем, что альфа и омега действительно становились парой. Раньше ошибочно полагали, что на синхронизацию влияла метка — у немеченных циклы не сходились, а с тем, как альфа помечал омегу, начинался процесс перестройки организма. Скорее всего, у Феликса и Хёнджина просто циклы начали подстраиваться друг под друга из-за того, что уже на протяжении трёх лет они были вместе и проводили каждую Ликсову течку вместе. — Впервые у нас совпали течка и гон.

      — Думаю, гон будет в самом разгаре где-то в обед, — Хван откинулся на подушки головой, прикрыв глаза. — Так что до обеда у нас есть немного времени. Потому что после я тебя хрена с два с постели вытащу.

      Феликс звонко на эти слова засмеялся, а затем, подтянув к себе одеяло, пошлёпал в сторону душа.

      Это будет первый гон Хёнджина, который они проведут вместе. До этого Хван находил отговорки — вообще, гоны у альф довольно сложные, в этот период у них единственная цель — повязать и наполнить щенками омегу, и зачастую для неподготовленных омег оказаться в лапах альфы в гоне заканчивалось на минорной ноте. Это больно — узел у альфы расширялся довольно сильно, даже больше, чем просто при сцепке во время течки. Да и сама интенсивность была достаточно высокой, чтобы омеге было дискомфортно. Но альфа про комфорт в этот период думал в последнюю очередь — оттого большинство альф, не имевших постоянных пар, старались оградиться от омег на время своего гона, чтобы не навредить.

      Другое дело — когда омега в течке. Тело само раскрывается перед альфой, и выдержать узел, сцепку, интенсивный темп — уже не составляет такой проблемы. Собственно, с психологической точки зрения это была одна из причин, по которой циклы начинали подстраиваться друг под друга — омега, которому нужно позаботиться о своём альфе, начинал подыскивать способы быть с любимым человеком в столь трудный период. Поэтому течки начинали подстраиваться под чужой цикл, и так происходила синхронизация.

      Феликс массу литературы об этом читал в учебниках по анатомии. Из профессионального интереса, конечно же — он же будущий военный врач, должен быть в курсе таких нюансов. Хотя, первоначальное желание Ликса заключалось в том, что он тоже хотел помочь альфе. Он знал, что Хёнджин сложно гоны переносил — чего стоил первый раз, когда Ёнбок преподавателя в гоне увидел. В дальнейшем ситуация накалилась прежде всего тем, что у Хёнджина появился омега, и альфа в гоне метался между неконтролируемым желанием окружить омегу заботой и повязать его.

      Хёнджин сразу расставил границы — он не подпускал к себе Феликса во время гона, чтобы ему не навредить. Никаких слов и отговорок он слышать не хотел, сказал, чтобы в этот период Ли даже на пушечный выстрел к нему не подходил. Однажды Феликс попытался альфу спровоцировать — не вышло, они разругались, Хван назвал омегу беспечным и даже пригрозил, что в течку не прикоснётся к нему, дабы научить послушанию. С тех пор Ёнбок больше судьбу не испытывал.

      А тут такое счастье — течка вместе с гоном совпали.

      — Джинни, — Феликс выглянул из душа, уже гораздо посвежевший после прохладной воды и приятно пахнущего геля, который стоял на полочке у альфы. Благодаря тому, что вчера после приезда на квартиру Хёнджин позволил ему только перекусить, а затем не выпускал из постели, пока окончательно не вымотал омегу, течка не так беспокоила. Лёгкая боль внизу живота и усилившийся запах — это единственное, что сейчас выдавало состояние Ликса. Кажется, он всё ещё чувствовал в себе сперму своего возлюбленного, и наверняка, если бы он не пил регулярно таблетки, уже бы забеременел. К счастью, вот что-что, а лекарства Ёнбок принимал по графику. Ли вышел на кухню, где альфа варил кофе на завтрак. Младший подошёл к нему со спины и прижался грудью, уложив ему на плечо свою пухлую щёчку. — Джинни, ты так пахнешь. Твой запах, кажется, везде.

      — Это же моя квартира, — альфа мягко ответил, поцеловав юношу в нос. — Тебе сварить кофе?

      — Такой же вкусный, как твой запах.

      — Я серьёзно. В обед у меня гон будет в самом разгаре, и ты хрена с два нормально сможешь поесть. Я тебя ж из кровати не выпущу. Мы можем что-то заказать из еды.

      — Закажи.

      И пока старший по телефону разговаривал с курьерской службой, уточняя свой заказ, Феликс решил осмотреться в квартире. До этого он тут уже бывал — и на Рождество приезжал к возлюбленному, и просто на выходных. Несмотря на то, что квартира была довольно маленькой, всего одна комната и небольшая кухня, Феликс ощущал себя тут очень комфортно и уютно — как в родном доме. Может, во всём виноват шлейф запаха кофе, который витал тут, кажется, в каждом уголке — каждая вещь пропиталась этим ароматом, который Ёнбок так любил вдыхать в районе впадинки между шеей и плечом.

      Интерьер в комнате был выдержан в минимализме — никакого нагромождения, вещей было немного, да и те Хёнджин держал в сумках или в чемоданах, потому что он тут жил только во время каникул. Разве что тут и там можно было наткнуться на вещи омеги — иногда Ёнбок словно специально оставлял тут частичку себя, например, свою футболку или свой крем для лица. Словно шаг за шагом оседал в жизни Хёнджина, пусть даже и на короткий срок они тут останавливались.

      — Джинни, — он с благодарностью принял чашку кофе из рук своего возлюбленного, который всё же решил надеть штаны и футболку, потому что навряд ли курьеру понравится, что его встречали в одном халате. — У тебя такой же снимок стоит и в комнате в общежитии.

      В руках у омеги — стоявшее в рамочке фото его семьи. Единственное уцелевшее, для Хёнджина оно было самым драгоценным, потому что это всё, что осталось у него от родителей. Сердце в груди сжималось от воспоминаний, хотя казалось бы, прошло больше двадцати семи лет, а всё равно больно было.

      Они с Феликсом редко говорили о семьях — Ёнбок знал, что Хёнджин рос в приюте, а Хвану хватало информации о том, что у Феликса умер папа, когда тот был совсем маленьким. Они не любили затрагивать этой темы, всегда её обходили, потому что тема семьи была болезненной для них обоих — даже несмотря на то, что у омеги был отец.

      — Это единственный снимок нас троих, сделанный незадолго до трагедии, — Хёнджин подошёл к Ликсу и погладил подушечками пальцев стекло фоторамки, словно пытался прикоснуться к державшему на своих руках малюсенького мальчика папе. — Да и то, эта фотография была у дяди, он мне её отдал, а я уже сделал копию.

      Феликс не любил залезать к альфе в душу — это было словно негласным договором между ними. Они уважали границы друг друга, и только если один из них действительно желал поделиться чем-то, они говорили. Феликс никогда не считал, что имел хоть какое-то право выпытывать у Хёнджина его секреты, он понимал, что не всё альфа будет ему рассказывать, несмотря даже на то, что между ними было безоговорочное доверие. Вопросов они не задавали — правильнее всего дождаться, когда партнёр сам решит раскрыть свой секрет.

      — Они погибли, когда мне едва год исполнился, — начал говорить Хван, печально вздохнув. — В доме случился пожар. Отец схватил меня и вынес из дома, вынес куда подальше на случай, если случится взрыв, чтобы меня не задело. Потом уже сосед наш увидел, схватил меня и унёс в свой дом. Собственно, это и спасло меня. Отец вернулся в дом, чтобы вытащить оттуда папу, но они оказались в огненной ловушке. Папа надышался ядовитым дымом, а потом произошёл взрыв. От дома остались одни руины. Оба тела были настолько обгоревшие, что хоронили их в закрытых гробах. Меня в детский дом забрали — у меня оставался только дядя, но у того не было постоянной работы, и все его попытки получить опеку надо мной заканчивались неудачами. Он меня регулярно навещал в приюте, привозил мне сладости, а когда мне было тринадцать, он отдал мне это фото. Сказал, что фотографию ему подарил мой отец незадолго до пожара. Словно чувствовал, что нужно было оставить какое-то воспоминание.

      Феликс не заметил, как начал ронять слёзы. Хёнджин упоминал, что родители у него погибли, но никогда не рассказывал подробностей трагедии. Лишь отмахивался, что это было очень и очень давно, и он совсем не помнил тех времён. Омега попытался представить себе эту картину — мужчина, выносящий из горящего дома годовалого ребёнка, которого, скорее всего, он просто уложил на дороге, чтобы взрыв ему не навредил, а затем вернулся обратно в огонь, чтобы хотя бы попытаться спасти мужа. Маленький Хёнджинн-и, годовалый малыш просто сидел на земле и плакал, наблюдая за тем, как умирали его родители, а потом просто незнакомый ему сосед подобрал малыша на руки, забрал в свой дом и укрыл в своих объятиях в момент взрыва. Хёнджин в одно мгновение стал круглым сиротой, которого определили в дом малютки — в заведение, куда попадали не из хорошей жизни. И рос в окружении таких же малышей, лишённых родительской опеки.

      Хёнджин же наоборот, сей факт скрывал и не считал, что это действительно стоит той жалости, которую к нему проявляли, когда на поверхность всплывал его статус сироты. В академии по статуту дети-сироты получали льготы — они сдавали экзамены на поступление наравне с остальными, но, если попадали в списки поступивших, то вне зависимости от рейтинга им присуждалась стипендия. Хёнджин, когда подавал документы в академию, не хотел, чтобы ему стипендию дали только из-за того, что у него не было родителей. Однако скрыть не получалось — характеристика из школы прикладывалась к общему пакету документов, а в ней уже было прописано то, что Хван Хёнджин рос без родительской заботы, рос в приюте с годовалого возраста. Тем не менее, он и без того сдал все экзамены блестяще и по рейтингу претендовал на стипендию, но всё ещё считал, что статус сироты — это не повод для льгот. Не в военной академии.

      — Это было очень давно, — Хёнджин попытался отвлечь Феликса, который, как ему казалось, вот-вот заплачет. Омега был сильным, Хван не видел, чтобы тот прямо на слёзы срывался, всё-таки строгое отцовское воспитание сыграло определенную роль в формировании характера Ёнбока, однако сейчас Феликс был нестабилен эмоционально из-за течки, влияющей на его гормональный фон. Пришлось его заключать в объятия, чтобы не заплакал. — Я скучаю иногда по родителям, особенно это ощущалось в подростковом возрасте, когда мне так не хватало отцовского наставления и папиной заботы. Но у меня был дядя, который, пусть и не жил со мной, всеми силами пытался мне помогать. Я ему за многое благодарен.

      — Это ужасно, — Феликс не выдержал и захлюпал, роняя слёзы на футболку старшего. — Родители сгорели… А тебе был всего год… Хотя знаешь, я понимаю тебя. У меня ведь папа тоже умер, когда мне было полтора. Рак молочных желез, когда поставили диагноз, уже была четвёртая степень, он был неоперабельный. Папа умер на руках у отца, в его объятиях. Но отец всегда говорил, что папа умер самым счастливым человеком. С улыбкой на лице, несмотря на боль. Он провёл последние минуты своей жизни рядом с самыми близкими, даже смог в последний день меня на руках подержать, даже с тем, что он был очень слаб.

Хёнджин ничего на эти слова не ответил — лишь сильнее прижал к себе омегу, который в его объятиях казался неимоверно крошечным. Сейчас он давал волю своим чувствам — так долго всё это скрывал, вся эмоциональность сходила на нет в таком месте, как военная академия, и сейчас Хвану ничего не оставалось, как утешать своего мальчика, словно тот был маленьким ребёнком, укачивать его в своих объятиях и нежно-нежно его целовать в щёки.

      Они бы так и дальше стояли, но неожиданно раздался звонок в дверь, и Хёнджину пришлось оторваться от Ликса, чтобы забрать приехавшую еду. Гон уже набирал обороты, Хван от столь близкого контакта с омегой ощущал, как возбуждение начинало брать верх над ним, но уверенно справлялся с этим, потому что ещё не время. Сперва нужно было полностью успокоить не на шутку разволновавшегося Феликса, накормить его и убедиться, что он в полном порядке.

      Это ещё одна особенность альф в гоне — особенно тех, у которых есть пара. Обычные одинокие альфы преследовали одну цель — повязать и наполнить щенками омегу. У тех, что имели под боком омегу, эта цель никуда не пропадала, но вместе с ней появлялся и сильный инстинкт заботы о паре, когда альфа, поддаваясь эмоциям, мог проявлять к омеге даже гиперактивную заботу. Это проявлялось во всяких мелочах — убедиться, что омега накормлен, убедиться, что ему не холодно, убедиться, что он себя хорошо чувствовал, убедиться, что он в безопасности, убедиться… Убедиться в том, что омеге ничего не грозит. Как только альфа позаботился об омеге, как только убедился, что омега был в полном порядке, только тогда животные инстинкты брали верх.

      Хёнджин обычно в гон себя ограждал от Ликса, однако инстинкт никуда не подевался, и Хван мог всякими правдами и неправдами узнавать, как там возлюбленный. Через Джисона или Минхо, через Бан Чана, он ему звонил, тайком наблюдал за ним, лишь бы начало альфы, отвечающее за защиту своего омеги, угомонилось наконец-то. В обычное время, разумеется, этот инстинкт никуда не девался, Хёнджин всё также беспокоился об омеге и его благосостоянии, но в гон это особенно сильно ощущалось. И если Хван не получал известий о Ликсе, его охватывала паника от абсолютного бессилия. Он мог сходить с ума, и даже Бан Чану не удавалось угомонить его.

      Сейчас всё по-другому. Омега в столь сложный для альфы момент находился рядом, и Хёнджин мог в любую минуту убедиться, что с ним всё хорошо. Даже сейчас он сидел на выложенных на пол декоративных подушках в одной рубашке альфы, что пропиталась его запахом. В течку Ликс был чувствительным к ароматам, и запах кофе на белой ткани успокаивал его нервы, приводил в порядок его мысли и позволял возбуждению держаться на безопасном уровне.

      Такой домашний Феликс был невероятно прекрасным. Конечно, военная форма, которую носили в академии, ему была к лицу — в ней он выглядел строго, уверенно, местами даже на альфу смахивал, особенно когда брал в руки оружие. Хёнджину доставляло особое удовольствие наблюдать за тем, как Феликс в чёрных облегающих футболках и в камуфляжных штанах в сочетании с довольно большими берцами выполнял тренировочные упражнения на площадке. Или то, как Феликс стоял в выглаженной белой рубашке, в тёмно-синих штанах прямого покроя и в военном кителе с погонами.

      Но домашний Ёнбок — это совсем другая история. Немножечко лохматый, в этой рубашке, которая ему явно на пару размеров больше и едва прикрывала всё самое нежное, с голыми длинными ножками, которые поджал под себя для более удобной позы для сидения. Хёнджин, наверное, никогда вслух не признается, но такого Феликса он хотел бы видеть каждый день. Его вело от того, как по-омежьи выглядел этот сильный юноша, в конце концов, студент военной академии. Только ради этого Хёнджину можно было бы и жениться.

      Мысль эта, конечно, грела его изнутри.

      — Знаешь, что я хотел спросить у тебя? — Феликс подтянул к себе коробочку с едой и, вооружившись палочками, принялся с аппетитом уплетать еду. В последний раз нормально он обедал только вчера в академии, после этого они с Хёнджином успели перекусить дома с дороги и сразу забрались в постель. Желудок заурчал, когда нюх уловил запах жареной курочки, и Феликс даже облизнулся, стоило альфе выставить на небольшой столик коробочки. — Твои родители на фотографии… Они ведь не военные, правда? Не похожи на военных.

      — Они и не были военными, — Хёнджин ответил абсолютно спокойно, усаживаясь напротив омеги и забрав свою еду. Не сказать, что в академии кормили невкусно — но меню там разрабатывалось с учётом всех требований по питанию для солдат, то есть, никто их не баловал изысками и вредной пищей. Хёнджин тоже скучал иногда по простому доброму фаст-фуду, и на выходных он не отказывал себе в удовольствии насладиться пиццей или гамбургером. — В моей семье, насколько я знаю, военных вообще не было. Папа у меня работал в музее, он организовывал там всякие выставки, водил экскурсии и вообще интересовался искусством. А отец — экономист, он всю жизнь проработал на одном предприятии в финансовом отделе.

      — Ты сам захотел поступать в военную академию? — несказанно удивился Ёнбок. Конечно, омега не сомневался в том, каким уверенным в себе был его альфа, тот не останавливался ни перед чем и всегда добивался своего, но сейчас парень действительно был сильно удивлён. — В смысле… Обычно подростков туда родители запихивают, а тут ты сам выявил желание, и я…

      — Звучит действительно немного неправдоподобно, но я действительно сам этого захотел. У нас в приюте были занятия по каратэ для альф. В рамках одной волонтёрской программы, нацеленной на поддержку детей-сирот. Тогда приходили разные учителя, тренера, они организовывали ряд занятий по интересам для детей, чтобы сироты могли раскрыть в себе таланты. Были занятия по вокалу, по танцам, по музыке, по рисованию. Были и спортивные кружки: футбол, теннис, каратэ. Я записался на каратэ, и наш тренер рассказывал нам однажды о том, что он в своё время учился в военной академии — в самом престижном арт-училище нашей страны. Мало кто обратил на это внимание, но я попросил тренера рассказать побольше об этой академии. Мне было десять. И он многое рассказал. И я вдохновился им. Тоже захотел. Сказал дяде, что хочу поступать туда — дядя моего энтузиазма не разделял потому, что правила приёма у этой академии очень жёсткие. Сам знаешь — сдать нужно не только теорию, но и общую физическую подготовку, а физкультура в нашей школе проходила так, для галочки. Но с годами я загорелся этой идеей сильнее, и дядя, увидев, что я не собираюсь отступать, когда забирал меня домой на выходные, помогал с подготовкой. Готовил меня к сдаче нормативов. Ещё я в детском доме тренировался — у нас была спортивная площадка, и пока остальные гоняли мяч, я бегал на время, делал подтягивания на перекладине, качал пресс — в общем, готовился к поступлению. Никому из ребят не говорил, почему я так много занимаюсь спортом — да и в принципе не то, чтобы кому-то было какое-то дело. У меня из детского дома осталось совсем мало друзей — так, пара человек. Я не слишком умел дружить. Но даже им я ничего не сказал. Уже по факту, когда из академии прислали письмо о зачислении на адрес детского дома, я сознался.

      — Это очень смело, — Феликс неожиданно подполз к нему, чтобы уложить на плечо альфе голову. — Большинство поступающих из влиятельных семей, но ты, несмотря на свои откровенно невысокие шансы, не сдался.

      — Я и не собирался сдаваться. Я блестяще сдал экзамены, потому что я готовился к ним с тринадцати. Дядя ради меня узнавал правила поступления, а я ночи напролёт учил теорию, а днём посвящал своё свободное время тренировкам. Я жутко переживал перед экзаменом, потому что со мной сдавали дети из семей военных, отпрыски чиновников и всяких там портфелей из министерства. В моей группе учился сын заместителя министра внутренних дел, а курсом старше — внук министра обороны, понимаешь, с какими шишками я делил свой быт. Конкуренция, одним словом — и эти же сыночки поступали стопроцентно, это всем было понятно, просто никто не оглашал вслух. Да ты и сам знаешь, Минхо тоже не своими силами поступил, хотя баллы у него, если объективно, вполне сносные. А на мне двойная ответственность — у меня нет покровителя, а если я не поступлю в академию, мне некуда больше идти. Я себя видел только в военной академии, я жил мечтой поступить туда с тринадцати, поэтому ничего другого даже не рассматривал. И, когда уже экзамены были сданы, но результатов ещё не было, я впервые задумался о том, что я ведь могу и не поступить, а что делать потом? Все ночи до получения письма я не спал. Думал, а правильно ли я поступил, что поставил себе одну-единственную цель и даже не подумал о планах Б.

      — Но ведь ты поступил, — Ёнбок пожал неоднозначно плечами. — Я имею в виду… Если бы ты готовился к экзаменам в других университетах, ты бы не смог так блестяще сдать экзамен в военной академии. Сам же знаешь, какие тут требования. Я ведь тоже не готовился больше ни к чему, только военная академия. Даже несмотря на то, что отец сразу сказал, что помогать мне не будет.

      Хёнджин загадочно улыбнулся, отведя взгляд куда-то в сторону. Он иногда задумывался о родителях — насколько бы те были горды своим сыном, который выбрал нелёгкий путь и пошёл в престижную военную академию. Дядя, к которому Хван на каникулы в гости приезжал, часто говорил о том, что папа с отцом поддержали бы любое его начинание, но, если бы они посмотрели на своего сына сейчас, они были бы за него счастливы. Хёнджин выбрал свою дорогу — да, дядя его пытался отговорить, ссылаясь на то, что поступающие вместе с ним дети были из влиятельных семей, да и военная академия славилась своей строгой дисциплиной, высокими требованиями и усиленной физической подготовкой.

      Но Хёнджина жизнь научила, что только упорством и трудом ты можешь чего-то добиться. В приюте дети в большинстве своём были оставлены на самих себя, и в подобных местах действовал закон джунглей — выживал сильнейший. Не буквально, конечно, но те, кто послабее, часто становились грушами для битья для одичавших детей. Хёнджин не раз видел, как старшие издевались над младшими, но никто ничего не предпринимал — воспитателям по большому счёту было плевать, а другие дети не смели вмешиваться в чужие разборки, чтобы не попасть под горячую руку. Хван тогда принял позицию нейтралитета — его больше беспокоило будущее поступление, поэтому он решил, что здоровее будет, если не станет влезать.

      Поэтому, когда Хван Хёнджин стал студентом военной академии, когда собирал вещи в приюте и подписывал документы, согласно которым больше он не был воспитанником детского дома — а поступил он в семнадцать, до совершеннолетия опека над ним была ответственностью приюта — он впервые почувствовал очень странную свободу. С одной стороны, детский дом остался позади — больше никаких агрессивных детей, никаких воспитателей, которыми откровенно плевать на тебя, никаких разборок на заднем дворе. Хёнджин не то, чтобы ненавидел заведение, в котором рос — он ведь провёл там всю свою сознательную жизнь, как в годовалом возрасте его определили туда, так он и жил, не смог обрести приёмную семью, но о приюте он вспоминал с лёгкой неприятной дрожью по всему телу и с налётом отвращения.

      Но с другой стороны, свобода была крайне условной, ведь в военной академии действовали ещё более жёсткие порядки. Строгое расписание, занятия по специальности, преподавательский состав, в котором представлены военные с разными званиями и звёздочками на погонах. Хёнджин понимал, что военная академия — это не курорт, там не отдыхают, а вкалывают двадцать пять на восемь, а за любую ошибку наказания строгие. Там не прощают помарок, не ведают пощады. Психологически, это место жутко давило, особенно в таком деликатном возрасте.

      Это Хёнджин в красках рассмотрел уже с тем, как сам стал преподавать и брать группы на руководство. Общение со студентами — неотъемлемая часть работы, и Хван видел, как ребятам сложно. Тотальная изоляция от всего мира, невозможность видеться с родными, жёсткие ограничения и условия, которые не каждый выдержит. Хёнджин и сам, будучи студентом, проходил через сложный период, когда психика сдавала. Особенно остро он это ощущал на втором курсе, когда вернулся в академию от дяди и в какой-то момент словно чувствовал, что у него ехала крыша. Преподаватели давили грядущими экзаменами на распределение, на восемнадцать с половиной припал пик его полового созревания, и гон, который до этого проходил почти безболезненно, под давлением сильных феромонов, стал сильно его беспокоить. Всё это отражалось на его эмоциональном состоянии, когда Хёнджин срывался на друзей, не мог сосредоточиться на учёбе, допускал ошибки во время тренировок. Дошло до того, что у Хёнджина случилась стычка с одним сокурсником, едва ли до драки дело не дошло, да вовремя преподаватели подоспели, развели альф по углам.

      Хёнджин тогда был на неделю отстранён — руководитель его курса даже ставил под сомнение психологическое здоровье, потому что многие преподаватели отмечали спад успеваемости некогда блестящего студента. Альфа согласился на ежедневные разговоры с руководителем, и если тому не полегчает, тогда его отправят в город. К счастью, приступы агрессии вскоре прекратились, Хван стал понемногу успокаиваться, и по истечению его наказания преподаватели разрешили ему вернуться к учёбе. Не сказать, что психика у него полностью была в норме — но в целом он мог это контролировать.

      Хотя бы больше в драки не ввязывался.

      Второй курс для Хёнджина прошёл как-то слишком незаметно и слишком странно — свои проблемы с психикой он пытался побороть с помощью усиленных тренировок, горы домашних заданий и подготовки к экзаменам. Решение поступать на медицинский было продиктовано, наверное, тем, что ничего другого Хвана в то время не привлекало. В командный состав его уже точно не возьмут — в личном деле поставили отметку о том, что у Хёнджина бывали вспышки агрессии, которые могли вылить в проблемы с психикой, и с таким клеймом о командном составе и мечтать не стоило; на юриста Хван тоже идти не хотел, ему не вставляло копаться в юридической терминологии, да и не ради этого он прошёл через столько испытаний на пути к поступлению, чтобы стать среднестатистическим адвокатом или прокурором, для этого в простой юридический мог пойти; а в его год в артиллеристы шёл каждый второй, и Хёнджину не хотелось просто смешаться с общей массой.

      Примерно так он решил нагрузить себя ещё большим объёмом работы, когда начал учить усиленно медицину для поступления.

      На третьем курсе как-то втянулся — хоть пострелять в тире и поколотить грушу в зале было занятием приятным, Хёнджин делал успехи в медицинских предметах. Он не был прям выдающимся студентом, но отличался усидчивостью и трудолюбием, и преподаватели, ценившие в студентах старательность, взяли Хвана на заметку. А на четвёртом курсе он получил предложение, от которого не смог отказаться.

      Красный Крест. Работа в полевых условиях. Два месяца подготовки в базовом лагере, после которых его вместе с группой других волонтёров отправят в горячую точку мира, где он будет в реальных условиях помогать раненым. Задача очень сложная, но Хёнджин — парень, который подавал большие надежды, несмотря на расшатанную психику. В критический момент Хёнджин умел собраться — взять себя в руки, отставить эмоции и мыслить трезво, хладнокровно. Это качество у врачей особенно ценилось, в частности это касалось врачей, которым предстояло работать на передовой, под обстрелами.

      Хёнджин весь последний семестр работал больше не для экзамена, а окрылённый идеей попасть в Красный Крест. Работа там будет бесценным опытом для него, засчитается как прохождение обязательной военной службы и станет отличный пунктом в его резюме. Упускать такой шанс было грешно, и Хёнджин, наверное, дышал этой мыслью, желая показать высший класс на экзаменах, чтобы подтвердить, что он — достойный кандидат.

      Альфа порядка двух с половиной лет отработал в Афганистане, на границе, в зоне, населённой беженцами. То, что он там видел, не поддавалось описанию — он слышал десятки историй, большинство из которых даже слёзы вызывали. Пережил Хёнджин многое — и отчаяние, и злость, и разочарование, и страх. У него умирали пациенты — всё-таки работали они не в новомодных клиниках, а в шатрах и палатках, с базовым набором оборудования, под светом настольных ламп; но благодаря хладнокровности Хвана многие выходили живыми.

      Афганистан сильно повлиял на Хёнджина. Вот, что значит — армия сделала из него мужчину. Он больше не был мальчишкой, который легко поддавался на провокации и мог сорваться. У него ушли вспышки агрессии, которым не было места там, в критический момент, когда от его решения буквально зависела чужая жизнь. Характер у него сформировался совсем другой — стойкий, сильный, уверенный, местами даже жёсткий. В нём появился тот стержень, которого ему так не хватало. Нервы были закалёнными кровью и сталью.

      Хван Хёнджин из Афганистана вернулся совсем другим человеком.

      Пусть даже и вернулся на вертолёте санитарной авиации, потому что их машина попала под обстрел, и Хёнджину повезло получить всего лишь ранение в бедро — его коллега, работавший с ним все эти два года, погиб на месте от осколков. Очнулся он уже в Сеуле, куда его экстренно доправили и где его прооперировали — вердикт врачей был безоговорочным и строгим. Его комиссовали по состоянию здоровья, потому что ранение бедра у него было очень серьёзным, и хромота могла остаться на всю жизнь.

Хёнджин чувствовал себя сломанным. Он не строил иллюзий на блестящую карьеру врача или военного, но теперь его планы летели в тартарары, потому что бумажка с подписью и отметкой «не годен к несению службы по состоянию здоровья» стала его личным волчьим билетом в жизни. С такой в военной сфере делать нечего.

      — Это был тяжелый период моей жизни, — рассказывал Хёнджин Феликсу, когда младший лежал у него в кабинете на диванчике, умостив голову на колени альфы, а преподаватель лишь гладил омегу по волосам. — Тогда я правда потерялся. Мне казалось, что жизнь остановилась. Что мне больше нечего тут делать.

      Хёнджин никогда не брезговал принимать чужую помощь и не считал постыдным, что другие люди стремились ему помогать. Он вырос без родительской опеки, вырос фактически в джунглях, где действовал закон, что каждый сам по себе, поэтому, когда люди стали предлагать ему помощь, Хван не видел в этом ничего плохого и охотно её принимал. И однажды к нему в госпиталь, где он проходил реабилитацию после операции, наведался его профессор медицины из академии.

      У Хёнджина в академии с преподавателями складывались неоднозначные отношения. С тем, как на втором курсе у него поехала крыша, многие смотрели на него с опаской, переживая, как бы снова психика его не сдала. Однако вот с кем, а со своим профессором военной медицины у Хвана были довольно тёплые взаимоотношения. Именно по его инициативе кандидатуру альфы предложили в Красный Крест для прохождения там волонтёрской практики. Хёнджин не брался судить, почему из всей группы выбрали именно его, но профессора своего он уважал, пожалуй, как никого другого.

      — Мне очень жаль, что с вами произошла такая беда, — профессор предложил Хёнджину поговорить наедине, и они вышли на свежий воздух, где заняли одну свободную лавочку. Хёнджин передвигался при помощи костылей, но понемногу учился обходиться без них. — Я про ваше бедро.

      — Это же горячая точка мира, чего ещё там ожидать, — альфе было неприятно думать о том, каким бесполезным теперь он был. — Я не знаю, что мне делать дальше.

      — Когда я узнал о том, что с вами произошло, в какой-то момент я ощутил вес ответственности на себе. Ведь это я вас предложил Красному Кресту как волонтёра. Я вас записал туда. Этого всего могло бы и не случиться, если бы я не решил, что могу дать вам шанс.

      — Почему? — не понимал Хёнджин. Он не любил этих причинно-следственных связей, не любил копаться в чужих намерениях, чтобы понять причины тех или иных действий, но вопрос о том, почему он, беспокоил его едва ли не с того дня, когда его вызвали на тот самый разговор. — Почему я?

      Профессор улыбнулся. Он был уже немолод, если быть точнее, он был в возрасте, ходил с тростью и носил очки, потому что плохо видел. Профессор в своё время прошёл многое — тоже служил, тоже бывал в горячих точках, а когда обзавёлся семьей — решил осесть на землю и перешёл работать в академию. У многих такая история — многие в академии начинали работать после того, как обзаводились детьми и предпочитали более спокойную и безопасную работу.

      — А вы как думаете, господин Хван? — загадочно поинтересовался старший альфа, поправив на голове шляпу. — Неужели вы считаете себя недостойным?

      — Дело не в достойности, а в том, что я… Я же был проблемным в академии. Расшатанная психика, приступы агрессии, драки на втором курсе. Меня едва к психиатру не отправили.

      — А посмотрите на себя сейчас, — профессор бросил на него неоднозначный взгляд. — Каким вы выросли. Я за свою карьеру многих выпустил студентов. Разное было в академии. Вы не проблемный студент, господин Хван, вы просто… многое пережили, и те события, которые случились с вами в вашем детстве не могли не отразиться на вас. Когда вы поступали и мы изучали ваше личное дело, ректор и некоторые преподаватели были скептичны касательно вашей кандидатуры. Из-за вашего статуса сироты. И дело вовсе не в том, что у вас нет богатых покровителей, о нет. Все переживали за вашу психику. Что дети из детских домов вырастают довольно агрессивными и сложно поддаются контролю. Однако я настаивал на том, чтобы вашу кандидатуру не списывали со счетов. Ведь лучшие агенты получаются из сирот, господин Хван. Я на вас многое ставил — и когда вы начали учиться, я не прогадал.

      — Что вы имеете в виду?

      — То, что случилось с вами на втором курсе, всплыло бы рано или поздно. Хотя я всей душой верил, что этого не произойдёт, но это было неизбежно. Однако, с того периода я стал наблюдать за вами ещё более пристально. Вы брали старательностью. Всегда. Не просто высокими результатами, а тем, как вы их достигали. Вам хватало усидчивости и трудолюбия, чтобы добиваться результата. Я наблюдал за вами долгое время — даже поступление ваше, вы получили блестящие результаты, но всё это не потому, что вы родились выдающимся. Вы старались. А для меня это было ценным. Поэтому я поставил на вас, когда предложил вам попробовать подать документы в Красный Крест. Там нужны умелые люди. Я знал, что вы меня не подведете. Что вы будете стараться.

      Для Хёнджина получать похвалу было чем-то необычным — он не привык. В академии преподаватели не распылялись на «ты молодец», «ты постарался», «ты отлично справился» — всё было сухо и строго. Да и в приюте с ним тоже не слишком нежничали, там не было места такого рода вещам. Поэтому сейчас он это слушал и ощущал себя совсем неловко — профессор говорил такие вещи, которые Хёнджин не надеялся услышать.

      — Я и сейчас ставлю на вас, — продолжил профессор. — У меня есть много знакомых среди руководства Красного Креста, и я мог бы предложить вам попробовать работать в офисе у них, но у меня есть предложение получше. Как вы смотрите на то, чтобы преподавать в академии?

      Хёнджин удивился ещё сильнее — его глаза округлились от этих слов. Преподавать в академии? Это точно не то, о чём он мечтал в жизни. Себя в качестве преподавателя он не рассматривал, считая, что для подобных вещей он не создан.

      — Я уже немолод, и мы с ректором договорились, что это будет мой последний учебный год. После я уйду на пенсию. У меня не так давно младший сын женился, а его омега ждёт первенца. У старшего сына есть уже трое детей. Я хочу провести время со своим мужем и внуками, хочу насладиться спокойной старостью со своими внуками. Мне нужна замена в академии. Не волнуйтесь, если вы согласитесь, в этом году вас возьмут ассистентом. Вы сможете брать мои занятия и проводить пары, когда я буду не в силах по состоянию здоровья. Я вам буду помогать, весь этот год я буду рядом с вами. Сначала возьмете базу первого и второго курса, потом будете вести спецпредметы. Ректор мою идею поддержал, теперь всё будет зависеть от вашего согласия, господин Хван. Я не обижусь, если вы откажетесь, я всё ещё имею друзей в Красном Кресте, и они с радостью рассмотрят вашу кандидатуру в управлении. Но подумайте насчёт академии. Перезвоните мне, если решитесь.

      И после этого профессор, поправив на себе пиджак и забрав трость, ушёл из госпиталя.

      Хёнджин несколько ночей не спал — думал. Много думал над чужим предложением. Преподавать в академии? Это не было его мечтой, не входило в его планы, но получить серьёзную травму он тоже не планировал. Конечно, профессор просто так не разбрасывался такими предложениями, раз он сам пришёл и сказал это, значит, преследовал какую-то цель и действительно верил в Хёнджина. Альфа всегда этого боялся — не оправдать чужих надежд.

      Но через три дня он позвонил профессору и дал согласие.

      — Представляешь, — Феликс загадочно улыбнулся, поцеловав мужчину куда-то в сгиб шеи. — Если бы ты тогда не согласился, мы бы с тобой могли так и не встретиться. Нашёл бы ты себе другого омегу, может, был бы с ним ещё больше счастлив, нежели со мной.

      — А ты нашёл бы другого альфу, — парировал Хван, притягивая омегу к себе. — Любил бы его сильнее, чем меня.

      — Сильнее, чем тебя, я любить не смогу, — прошептал юноша. — Не знаю, возможно ли такое.

      — Вот и я не знаю, будь я счастлив с кем-то больше, нежели с тобой. Потому что тоже не уверен, возможно ли это.

      Хёнджин, в принципе, не был удивлён, когда среди своих уже коллег он увидел много знакомых лиц. Те, кого он когда-то называл своими профессорами, теперь были с ним на одном уровне, и сперва ему было жутко неловко. Он больше не студент, он прошёл Афганистан и ходил по академии с тростью, которая вызывала много разговоров в коридорах и сплетен о том, при каких обстоятельствах Хван Хёнджин получил ранение. Конечно, коллеги знали его историю. Знали об Афганистане и о том, что альфа попал под обстрел, но студентам это не мешало шептаться у него за спиной.

      Но ещё хуже стали шептания по другому поводу.

      Академия уже давно вводила политику равенства гендера — омег зачисляли на тех же условиях, что и альф, поэтому среди студентов было немало представителей гендера слабого. Разумеется, молодой и сильный альфа привлекал их — ещё и холостой. Хёнджин не любил греть уши, он не подслушивал чужих бесед, но знал, что многие омеги говорили о нём в весьма интимном ключе, говорили о том, что Хёнджина можно попытаться соблазнить, ведь он был одним из немногих неженатых преподавателей — на то время Чанбин, Сынмин и Бан Чан ещё не работали в академии, и помимо Хёнджина был ещё вдовец. Разумеется, молодые омеги устроили охоту, и такое отношение альфе не нравилось от слова совсем.

      Тогда он и стал строгим.

      Стал всеми силами демонстрировать, что он — не кусок мяса на охоте, и с ним такие фокусы не пройдут. Домашние задания, сложные зачёты, экзамены — Хёнджин стал строить образ строгого и серьёзного преподавателя, для которого гендерная принадлежность не играла никакой роли, если речь шла об учебе. Он и сам вырос на принципе каждый сам за себя, поэтому учил студентов тому же.

      Вот так и стал главным ночным кошмаром первого курса.

      — Так вот почему ты стал таким, — Феликс прижимался к нему куда-то в бок, заполз к нему в объятия, а Хёнджин наслаждался тем, как близко находился этот омега. — Гроза первого курса.

      — Я хотел вырастить из вас настоящих солдат, — кивнул Хёнджин. — А не омежек, которые только и знали, что флиртовали со мной. Я в первую очередь преподаватель, и со мной не стоило себя так вести.

      — Какой ты грозный. Зато никто из них так и не узнает, какой ты ласковый за дверями аудиторий.

      Хёнджин чувствовал, как гон усиливался — ещё и доступность сладко пахнущего омеги сводила его с ума. Феликс был в течке и свой запах он никак не скрывал, поэтому Хёнджину сносило крышу от его присутствия рядом. Особенно от того, как омега откровенно его соблазнял, потираясь своим телом о чужое, словно намекая, что он уже готов для своего альфы.

      Хёнджину хватило одной секунды, чтобы пересадить игривого омегу на свои колени и притянуть за бёдра к себе. Тот обхватил руками чужую шею, посмотрел альфе в глаза и в следующий момент впился в губы требовательным поцелуем, сразу яростно на него налетел, стал терзать его губы своими.

      Феликс не мог не соблазнять — вся его сущность была таковой, что Хёнджину трудно сдерживать себя рядом с этим мальчишкой. Тот всегда практически манипулировал возлюбленным, заставлял его выполнять прихоти своего омеги, обнимать и целовать, когда тому вздумается. Маленький чёртик жил в теле столь прекрасного ангела, ставшего для Хёнджина целым миром. И Хван охотно поддавался на все провокации — позволял младшему вертеть собой, как ему хочется.

      Сейчас он чувствовал, как омега дразнил его — пока целовался, сминая чужие губы своими, он не забывал ёрзать на бёдрах так, чтобы его пах соприкасался с пахом альфы, скрытым под тонкими спортивными штанами, что уже недвузначно натянулись. Ох, а как же иначе, рядом с таким Феликсом Хёнджин возбуждался бы даже и без гона. Феликс умел возбуждать — ему хватало всего лишь забраться сверху на альфу, несколько раз дёрнуть бёдрами, чтобы Хёнджин почувствовал себя пятнадцатилетним подростком, у которого стояк возникал из ниоткуда в самый неподходящий момент, хотя он таковым не был, он всё-таки взрослый мужчина, ему уже тридцать совсем скоро. Но это же Ёнбок — маленькая чёртова бестия, что издевалась над ним.

      Хёнджин зарычал, когда чужой пах проехался по его промежности, заставляя член в штанах, и без того напряжённый, дёрнуться. Феликс же в ответ сладко простонал, выгнувшись в спине, потому что кое-кто и без того был возбуждён, а тем более в объятиях альфы, сильного альфы, чей запах с каждым мгновением усиливался. Это был не тот лёгкий аромат кофе, который ласкал чужой нюх — о нет, сейчас Хёнджин пах местами насыщенным кофе, таким крепким, сильным, как и вся его сущность. Феликс знал, что запах альфы в гон становился в разы концентрированным, но сейчас ему казалось, словно его лёгкие были наполнены этим ароматом.

      Они целовались почти на смерть — так отчаянно, так крепко ловили губы друг друга, практически кусали их, пока вторгались друг к другу в рот языками. Феликс смелел — если в самом начале их отношений он предпочитал невесомые, лёгкие, почти невинные поцелуи, то сейчас он мог уверенно терзать губы альфы, зная, как сильно Хёнджина вело от этого. А Хёнджин поддавался. Позволял себя целовать так, как будто это их последний раз. Со всей страстью, со всем желанием, на которое Ли был способен.

      Сейчас Феликс больше напоминал дорвавшегося до своей жертвы хищника, который не собирался отпускать Хёнджина, попавшегося в его сети. Хван позволял ему вести — знал, что в какой-то момент Феликсу доведется сдаться, полностью подчиниться властному альфе, а пока пусть поиграет. Пусть вжимается в него, целует его, трётся своим пахом о его пах, возбуждая Хвана до предела. Пусть заводит его своими действиями, касаниями, горячим дыханием на губах — омеге это только в радость. А Хёнджин ему охотно отвечал, поддавался ему, позволяя творить с ним невообразимые вещи.

      Страсти у этих двоих хоть отбавляй — сейчас воздух между ними был разряжён, их запахи смешивались, особенно в те мгновения, когда Феликс целовал его особенно сильно, почти больно, заставляя Хёнджина впускать его язык в свой рот, чтобы омега там хозяйничал. А делал он это уверенно, часто играл так со своим возлюбленным, показывая, какой он сильный и властный. Вот только стоит Хёнджину уложить его на лопатки, и Феликс превращался в податливого и послушного котёнка.

      Феликс не тяжёлый — Хёнджин его запросто схватил под попу, заставив обвить его бёдра стройными ножками. Ёнбок вцепился в альфу руками и прижался к нему, пока тот нёс его до кровати, на которую опрокинул — получилось не очень аккуратно, Феликс даже ойкнул, но скорее от неожиданности, нежели от боли, но всё это быстро забылось с тем, как Хван навис сверху, теперь уже перешёл в режим властного альфы, в чьи сети попалась маленькая жертва.

      На кровати Феликс, в ворохе этих шёлковых серых покрывал, выглядел восхитительно — рубашка задралась на талии, открывая взор на обнажённый член омеги, с розовой головкой, с которой капало предсемя на плоский животик. Омега выгнулся в спине, тихонько застонав, чтобы привлечь внимание своего альфы, который только и рассматривал его, рассматривал жадно, словно готовился его съесть. Но Ёнбоку хотелось прикосновений, хотелось почувствовать своего мужчину, хотелось ощутить его в себе.

      Хёнджин не торопился давать омеге то, чего он так просил — несмотря даже на собственное желание, которое болезненно натягивало ткань штанов. О нет, с Феликсом не всё так просто. Хван не зря его привёз в свою квартиру, не зря решил не оставаться с ним в академии. Он собирался выжать из него всё, до последней капли.

      За годы их отношений альфа выучил чужое тело практически досконально. Знал, где у Феликса были самые чувствительные точки, что принесёт ему больше удовольствия, как с ним обращаться, чтобы Феликса вело. Знал, какие у него были ограничения и на каком моменте лучше было остановиться — они многое перепробовали, особенно в те дни, когда уезжали подальше от академии и её свода правил. И с каждым разом Хёнджин узнавал что-то новое об этом мальчике. Находил всё новые потайные точки на его теле, прикосновения к которым вознесёт мальчика до небес. Хёнджину эта игра нравилась. И сейчас он снова собирался в неё играть.

      Длинные пальцы альфы стали пуговичка за пуговичкой расстёгивать рубашку на чужом теле, чтобы оголить Феликса полностью. Омега в течке чувствительный до предела — касания к оголённой коже ощущались как раскалённый металл по телу, едва ли ожоги не оставляли. Хёнджин нарочно его дразнил, когда прикасался к груди пальцами — а грудь у него набухала перед течкой, становилась упругой и крайне чувствительной, и эту маленькую омежью особенность Хван и собирался использовать.

      Он так ещё не делал, оттого и было интересно, насколько ему это удастся.

      Альфа устроился между разведённых ног омеги поудобнее, уложив тому на соски два больших пальца. Первые прикосновения были почти невесомыми, осторожными, так, чтобы подразнить его. Лишь обводил большими пальцами кончики, совсем чуть-чуть надавливал, но уже ощущал, как напрягался Ёнбок под ним. Конечно же, соски — его эрогенная зона, довольно сильная, Хёнджин всегда ласкал его грудь, когда играл с ним. Феликс мог чувствовать, как тысячи разрядов пронзали его тело, когда Хёнджин касался розовых бутонов, и не мог даже представить, к какому удовольствию альфа его подведёт, когда будет действовать увереннее.

      Хёнджин дразнился — специально изводил омегу, чтобы натянуть его до предела. Почти мстил за то, что Феликс устроил несколько минут назад, когда ёрзал на нём своим естеством. Когда он начал надавливать на соски сильнее, подключил и указательные пальцы — уже понемногу набирал обороты. Касания были гораздо более ощутимыми, а Феликс почти не сдерживал себя — начинал стонать громче, ощущая, как возбуждение плыло по его телу раскалённой лавой, скапливаясь где-то внизу живота, стягиваясь почти болезненным узлом. Хёнджин не останавливался — соски он начинал уже не просто гладить, а мять в пальцах, начинал их оттягивать, выкручивать, чтобы Феликс ощущал удовольствие, что граничило с болью.

      Это было похожим на игру — когда Феликс подходил к крайней точке, касания неожиданно прекращались, Хёнджин отпускал его соски и не притрагивался к нему, а затем слышал разочарованные вздохи. Глаза омеги открывались в неудовольствии, потому что он, вообще-то, хочет ещё, а этот противный альфа не даёт. Омега вздыхал, немного прогибался в спине, словно подсказывал, что альфе стоило вернуть пальцы на место, но Хёнджин не торопился исполнять чужую прихоть. Он ждал ещё секунду, а затем обхватывал один сосок губами, и тут Феликса подкидывало в удовольствии.

      Хёнджин играл грязно — пока один сосок он облизывал языком, обхватывал губами, почти кусал, второй он не оставлял без внимания, выкручивая его пальцами руки. В таком положении он мог ощущать, как ему в грудь упирался член омеги, истекавший смазкой, которая размазывалась по коже. Похабно улыбнувшись, альфа потёрся телом об чужой член, а его слух ласкали громкие омежьи стоны, потому что Феликсу явно было слишком хорошо прямо сейчас. Хёнджин теперь не давал ему покоя — сразу же, отпуская один сосок, он переводил своё внимание на второй, проделывая с ним те же трюки.

      Феликс чувствовал чувства. Это было сложно описать — всё то, что происходило сейчас внутри него. Когда он весь — словно оголённый провод, такой, что прикоснёшься к нему и получишь разряд тока. Он был натянут до предела, но словно сдерживал себя. Словно не хотел, чтобы всё вот так закончилось. Омега уже не имел сил виться под Хёнджином, позволял ему творить с ним невообразимые вещи, ласкать его соски, тереться грудью о его член.

      — Я… — Феликс попытался что-то сказать — получалось хреново, потому что на слова в таком состоянии он способен не был, всё, что получалось выдавать — непонятные звуки, перемешанные со стонами. — Я… сейчас…

      — Кончишь? — Хёнджин почти усмехнулся, выпустив сосок изо рта. Губы влажные от слюны, кое-где искусанные, распухшие от поцелуев, а глаза шальные-шальные. — Ну давай. Кончи без рук.

      Ослушаться приказа своего альфы Феликс не мог — когда Хёнджин вернулся к соску и мазнул по нему широко языком, а второй выкрутил в пальцах, Ёнбок кончился как человек. Тело подпрыгнуло на кровати, Феликс вскрикнул, а затем излился на грудь своему возлюбленному, продолжая мелко подрагивать в попытках вернуть своему сердцу нормальный ритм.

      — О Господи… — прошептал Феликс, прикрыв глаза в блаженстве. Он кончил, даже не притронувшись к себе. Кончил от того, как Хёнджин игрался с его сосками, невероятно просто. Омеги в течку, конечно, безумно чувствительны, но до этого Хван даже и не мог представить, что настолько. — Ты собираешься сегодня из меня все соки выжать?

      — Не сомневайся, детка, — в ответ Ёнбок получил поцелуй в нос, и когда альфа собирался сменить позу, чтобы продолжить, омега, воспользовавшись минутным замешательством, неожиданно применил один из приёмов борьбы, чтобы уложить Хёнджина под собой на лопатки. Тот, мягко говоря, удивился — не думал, что разморенный после оргазма омега на такое способен. — Ты что делаешь?

      — Это наш первый совместный гон, милый, — Феликс включил соблазнителя, когда принялся водить руками по чужим бёдрам, пока ещё скрытым под тканью штанов. Он не залезал старшему в одежду, но его руки блуждали в опасной близости с членом, который неприкрыто стоял, натягивая штаны. — Я хочу порадовать своего альфу. Я кончил, теперь твоя очередь, милый.

      У Феликса в глазах — настоящие черти, когда он нырнул пальцами под резинку домашних штанов. Хёнджин под ним выглядел похабно — на груди размазана чужая сперма, губы блестели от слюны, на шее выступили капли пота. Но Ёнбок лишь ухудшил ситуацию, когда наконец-то избавил альфу от одежды, выпустив наружу налитый кровью член. Сейчас он, наверное, понимал, почему альфы в гон были опасными для омег. У Хёнджина в штанах всегда размеры были немалыми, у альф от природы члены будут крупнее омежьих, но в гон размер органа увеличивается ещё больше, особенно в толщине, и это ещё без узла. Даже сейчас, когда Феликс ничего не успел сделать, член перед его глазами был действительно внушающий, но оттого не менее привлекательный.

      Ёнбок облизнулся — чёртов кошак — и нагнулся корпусом так, чтобы его лицо оказалось на одном уровне с членом, а попа, подкачанная благодаря усиленным тренировкам, была вздёрнута наверх. Хёнджин честно хотел за этим наблюдать, не хотел отводить взгляда, но в тот момент, когда пухлые губы омеги обхватили его головку, альфа не удержался и откинулся головой на подушку.

      Потому что если он посмотрит на это ещё раз, то кончит почти сразу.

      Феликс брал у него в рот. И не один раз. Но никогда раньше минет не приносил ему столько удовольствия. Хёнджин, наверное, спихнёт всё на гон — в этот период альфа от дуновения ветра мог возбудиться, неудивительно, что тело так отреагировало, но прямо сейчас не существовало в этом мире ничего, кроме Ли Феликса и его горячего рта вокруг плоти.

Феликс брал старательно. Сначала осторожничал — брал всего лишь наполовину, переживая, что если заглотит полностью, может подавиться с непривычки. Но зато как аккуратно и нежно он это делал. Выпускал плоть полностью, проходился языком по венкам, облизывал ствол, игрался с дырочкой, а затем снова заглатывал, с каждым разом всё глубже. Он старался расслабить горло в желании принять альфу полностью, и движения становились всё более уверенными.

      А Хёнджина, кажется, вело не по-детски. Он честно пытался контролировать себя и не дёргать бёдрами в желании вогнать плоть полностью, дабы не причинить боли омеге, но в голове стоял страшный туман, который ослеплял его от страсти. Феликс постоянно менял темп, глубину, он играл со старшим, изводил его точно так же, как альфа только что издевался над сосками омеги. Мстил, одним словом. Хёнджину, конечно, такая месть по вкусу — омега старательный, омега послушно заглатывал член, проводил языком, целовал его, прекрасно осознавая, что совсем скоро этот член окажется в нём, а узел сцепит их, и эта мысль грела Ёнбока, подстрекала действовать увереннее.

      — Я кончу тебе в рот, малыш, — предупредил Хёнджин, борясь с подступающим желанием схватить младшего за волосы и насадить сильнее, но сдержал себя, потому что всё-таки не хотел причинить вреда омеге.

      — Мгм, — с плотью во рту говорить было неудобно, и Ёнбок в ответ смог лишь кивнуть, а в подтверждение — заглотил настолько глубоко, насколько позволяла его глотка. Он не забывал помогать себе рукой, пальцами мял тестикулы, доводя мужчину до приятного оргазма. Когда Феликс уже чувствовал, что старший на пределе, темп брал почти дикий, заглатывал с громким причмокиванием и замирал с членом во рту, издавая глухой стон, чтобы альфа почувствовал вибрацию его горла.

      А затем послушно принимал порцию спермы, что стреляла ему прямо в глотку. Хёнджин хрипло зарычал, кажется, даже закусил ребро ладони, чтобы не закричать, но бёдра дёргались, и омеге пришлось руками их прижимать к кровати, дабы Хван не двигался и не приносил большего дискомфорта.

      — Твою мать, — альфа распахнул глаза, сверля взглядом потолок. И это — только начало.

      — Не один ты будешь из меня выжимать соки, детка, — передразнил альфу Феликс, заползая на мужчину так, чтобы наконец-то поцеловать его в губы. Хёнджин мог чувствовать вкус собственного семени на губах омеги, мысль, конечно, странная, но не страннее того, что сперма самого омеги подсыхала на его теле. — Сколько раз ты кончишь? Три? Четыре?

      — Хочешь проверить? — игриво вздёрнул бровями Хёнджин и наконец-то перевернул омегу на спину, заставляя того распластаться под собой. — Окей, можешь посчитать. Ты таблетки принял?

      — Утром, когда в душ ходил, — даже в такой момент Хёнджин думал о важном. Переживал, чтобы омега, упаси Господь, не залетел сейчас, потому что отчислять его с четвёртого курса из-за незапланированной беременности хотелось в последнюю очередь, пусть Хёнджин и страшно хотел маленьких копий омеги. — Действие лекарства на двадцать четыре часа. Не волнуйся.

      Это успокаивало альфу, и тот, откинув все серьёзные мысли, припал жадно к омежьей шее, покрывая её поцелуями. Когда губы дошли до того места, которое альфы обычно метят, он смог лишь потереться о него носом, жарко выдохнув. Он не мог дождаться выпускного Феликса, чтобы пометить его. Это была их договорённость — после выпускного Ёнбок с радостью примет метку своего возлюбленного и полностью станет его, и Хёнджин не мог не думать об этом каждый раз, когда целовал это место.

      Пусть они оба уже испытали оргазм, сейчас они находились на пике, поэтому возбуждение не заставило себя ждать. Хёнджин, целуя Феликса во все открытые и доступные места, параллельно спускался пальцами ко входу, собирая оттуда липкой смазки, которую омега активно выделял. Он прекрасно знал, что Ёнбок в течку раскрыт достаточно, чтобы обойтись без растяжки, но альфа был в гоне, и ему необходимо было убедиться, что он не травмирует омегу проникновением. Поэтому Хёнджин, воспользовавшись мгновением, проник сразу двумя пальцами в растянутое отверстие. В ответ Ёнбока подкинуло, и он жарко и громко выдохнул.

      — Пожалуйста, — тихонько захныкал младший, почувствовав, как узел внизу живота снова завязался. Его возбудило то, как он делал минет своему возлюбленному, но сейчас, кажется, его просто переполняло от желания. Потому что Хёнджин, пусть и знал, что омега готов был его принять, всё равно изводил его медленными проникновениями пальцев в отверстие, раздвигал их, а когда пальцев стало три — принялся искать внутри него простату, чтобы доводить младшего до черты. — Пожалуйста, хён…

      — Надо же, ты меня так никогда не называл, — ухмыльнулся Хёнджин, услышав подобное обращение к себе. — Как насчёт ещё одного оргазма от моих пальцев прежде, чем я в тебя войду? Справишься?

      — Издеваешься, да? — почти обиженно ответил ему Феликс, но в этот же момент ощутил, как пальцы наконец-то нашли внутри него чувствительную точку, и тело в ответ вздёрнулось, задрожало, а Хёнджин выдал радостное «нашёл» и принялся массировать её пальцами.

      Конечно, он не шутил, когда сказал, что второй оргазм будет от пальцев. Если Хёнджин что-то сказал, то не собирался отходить от своих же слов, и Феликса сейчас распирало от желания кончить, потому что мало того, что альфа массировал простату внутри него, пальцы свободной руки принялись дрочить ему, ведя по всей длине члена, а большой палец обглаживал головку, стирая с неё капли предсемени.

      Ёнбока буквально знобило и выворачивало, пока Хёнджин его трахал пальцами. А Хван не мог оторвать взгляда от напряжённого лица омеги, от того, как парень закусил губу, как закрыл глаза, как откинул голову назад, словно пытался сдержать подступающий крик, а тело поднималось так, что руку от члена пришлось оторвать, чтобы уложить её на живот и попытаться удержать омегу на месте. Ещё толчок, второй, третий…

      — Бля-я-ять, — вырвалось из Феликса, стоило сперме брызнуть из его члена. Момент оргазма был ошеломительным, что омега едва сознание не потерял, но возможности отдышаться ему не дали. Как только пальцы покинули его нутро, он тут же почувствовал, что Хёнджин подставил ко входу свою головку и начал медленно проникать членом в него. И в ответ услышал смачное: — Блять!

      — Не ругайся, малыш, — ласково прошептал Хёнджин, когда вошёл полностью в младшего. Вошёл и замер всего на несколько мгновений, чтобы тело Феликса привыкло к размерам внутри него. Хёнджин первые толчки делал на пробу, старался не срываться на темп, чтобы не навредить Ликсу, однако, когда почувствовал, как бёдра дёрнулись, а омега попытался сам насадиться на член, понял — пора. — Погнали?

      Ликс сдержал порыв надуться на это насмешливое «погнали», но тут же забыл о нём, потому что альфа как с катушек слетел. Хван сразу решил взять темп бешеный — ни к чему им обоим церемониться сейчас, он в гоне, Ёнбок в течке — поэтому бёдрами он работал быстро, закинув обе ноги омеги себе на плечи. Такой угол проникновения был немного необычным, и альфа заботливо подложил под поясницу младшему подушку прежде, чем сорваться.

      Звуки хлопков тел друг о друга раздавались, кажется, в каждом углу этой квартиры. Феликс уже перестал сдерживать свой крик — они не в академии, тут их никто не услышит. Но и сдерживать себя было тяжело — ещё бы, Хёнджин трахал его остервенело, на бешеной скорости вгонял в омегу свой член, да так, что Феликс чувствовал, как пот капал ему на тело.

      Кровать тоже скрипела, Феликс пытался ухватиться руками за изголовье, не получилось, потому что с новым толчком по простате руки соскользнули, и Ёнбок не нашёл ничего лучше, нежели схватиться ладонями за покрывала, сжав их до белых костяшек. Хёнджин входил в него размашисто, резко, толкался в комок нервов глубоко внутри и рычал себе под нос, видимо, не один Ли ходил по тонкому льду, ощущая, что вот-вот кончит.

      — Сцепка… — на выдохе прошептал Хёнджин, убрав ноги младшего со своих плеч, чтобы немного сменить позу. Феликсу дважды пояснять не надо, он притянул мужчину к себе ближе, чтобы впиться в его губы поцелуем, и от того, как член входил в него под другим углом, омега кончил. Снова излился себе на живот, снова испачкал старшего. Хёнджин почувствовал, как омега его внутри сжимал, ещё пару раз толкнулся — и узел набух, сцепив пару на ближайшие полчаса.

      — Три — два в мою пользу, — Феликс подмигнул бровями, когда Хван поменял их местами, чтобы омега смог умоститься на чужом теле. Узел альфы и правда ощущался совсем иначе — он был гораздо больше, и Ёнбок, поднеся пальцы к низу своего живота, мог почувствовать очертания головки. Сперма стреляла в него порциями, Ли казалось, что он наполнен до краёв, что, если бы не таблетки, он бы точно понёс.

      — Это потому, что я тебе позволил, — Хёнджин убрал выпавшую прядь омеге за ухо. — Если бы я тогда не стал тебя трахать пальцами…

      — То есть, хочешь сказать, я виноват в том, что ты кончил на один раз меньше?

      — Ещё же не вечер, солнышко.

      О да. Под вечер счёт они уже не вели.

***

      — У меня для тебя подарок.

      Воскресенье они решили провести в постели. Просто валяясь. Хёнджин вчера из Феликса душу вытрахал — кажется, уже давно перевалило за полночь, а они не сбавляли оборотов, Феликс кончал раз за разом, Хёнджин не отставал. Видимо, гон и течка одновременно равнялось просто неисчисляемому количеству секса, и в этом нет ничего удивительного — первостепенная цель синхронизации циклов заключалась в продолжении рода. Феликс уснул только под утро — когда сил уже просто ни на что не было, даже в душ сходить не смог, Хёнджину пришлось его обмывать смоченным в воде полотенцем.

      Течка Феликса пошла на спад, сейчас ему больше всего на свете хотелось есть и спать, и если с первым они решили проблему тем, что заказали кучу еды на дом, то второе Ли планировал выполнить путём просто валяния в кровати целый день. Завтра ему на занятия выходить, Хёнджину — читать пары, поэтому грех было не использовать этот выходной полноценно.

      Гон Хёнджина сейчас проявлял себя больше в желании заботиться об омеге. В этот период, кажется, Хван готов был выполнить любую прихоть Ликса, даже самую безумную, лишь бы омега был счастлив. Поэтому в заказ были добавлены всевозможные сладости, большая пицца, несколько салатов и пончики.

      — Закрой глаза.

      Феликс подчинился. Он уселся на кровати поудобнее и даже театрально уложил свои ладошки на глаза, чтобы убедить старшего, что он не подсматривает. Слух уловил движение по комнате, какие-то шкафчики хлопнули, где-то что-то шелестело, а затем Хёнджин снова подошёл к нему и присел перед ним, произнеся тихое «можешь открывать».

      — Это же…

      — Нет, — покачал головой Хёнджин, открыв маленькую коробочку перед Ёнбоком. — Это ещё не предложение руки и сердца. Это кольцо, которое мой отец подарил моему папе на помолвку. Когда разбирали завалы дома, нашли шкатулку. Та не пострадала только потому, что была выполнена из огнеупорного металла, и все драгоценности, которые папа в ней хранил, выжили. Просто… Папа всегда хотел передать это кольцо своему сыну. Если бы у него был омега, он бы просто его подарил. А раз у него родился альфа, это кольцо я должен был подарить тому омеге, с которым хочу провести остаток своей жизни. Это… Скажем так, это символ моей вечной преданности и верности тебе. И я бы хотел… Ты что, плачешь?

      Ёнбок и сам не понял, как начал плакать. Сейчас его эмоциональный фон был немного сбит из-за течки, которая превращала его в желе, неспособное контролировать себя, а слова возлюбленного просто вконец его добили. Символ вечной преданности и верности. Хёнджин его любил настолько сильно, что готов был подарить столь важную для его семьи реликвию, тем самым он приглашал его стать частью его семьи. Стать его семьёй. Уму непостижимо просто.

      — Извини, я… — Ликс попытался собрать себя до кучи. — Я просто… Твои слова, они…

      — Малыш, — Хёнджин подсел к омеге и тут же притянул его к себе в объятия, заставляя уткнуться носом в ярёмную вену, чтобы Ёнбок мог вдохнуть успокаивающий его запах. — Боже, не плачь, умоляю тебя.

      — Я просто расчувствовался. Это всё течка. Но твои слова… Ты правда настолько сильно меня любишь, что готов даже отдать мне такую важную вещь?

      — Если бы я мог, я бы весь мир тебе подарил, — прошептал успокаивающе Хван. — Да и потом, после выпуска я тебя в любом случае замуж позову, я готов перед Богом поклясться быть верным тебе до конца своих дней. У альф есть волчье начало, а волки, как известно, выбирают себе пару одну до конца своих дней. Я свою пару выбрал и не собираюсь отказываться от неё.

      — Я буду беречь твоё кольцо, — Феликс оторвался от мужчины и заглянул ему в глаза. — Я повешу его на цепочку и буду носить на шее, возле сердца.

      Кольцо прекрасное — выполненное из белого золота, с небольшим камнем внутри, оно было по-своему изящным и просто неимоверно бы смотрелось на пальце, но Хёнджин сразу сказал, что кольцо на помолвку он подарит совсем другое. Это лучше было спрятать, чтобы никто в академии ничего не догадался, и Феликс расстегнул свою цепочку и втянул на неё кольцо, а затем вернул цепочку на шею. Теперь, возле нательного крестика болталось колечко — как раз на уровне груди, недалеко от сердца.

      Пока Хёнджин забирал еду, Феликс не нашёл занятия поинтереснее, нежели пробежаться взглядом по книгам в чужой библиотеке. Квартира у альфы была маленькой, из книжных полок была лишь одна, забитая литературой по медицине, что-то из детективных историй и фотоальбом, на который раньше омега внимания не обращал. Ему было интересно посмотреть на снимки своего альфы — как-то до этого он никогда толком и не видел старых фотографий. Развернув альбом на своих коленях, Ёнбок принялся его листать.

      — О, это мой альбом? — Хёнджин занёс пакеты с едой и поставил их на столик возле кровати. — У меня не так много фотографий из детства и юношеских лет, это всё, что я насобирал.

      В конечном итоге Хван подсел к омеге за спину и уложил ему подбородок на плечо, смотрел на те же снимки, словно готовый рассказывать о них.

      — Это наше фото из детского дома, — показал он на старую фотографию маленьких детей, стоявших на площадке перед зданием. Хёнджин тыкнул пальцем на мальчика в тёмно-синем комбинезоне и в смешной шапочке. — Это я. Мне тут, кажется, пять. Нас тогда фотографировали для какой-то газеты. К нам в приют приезжал чиновник, ну сам знаешь, как это перед выборами бывало. Привозил детям подарки, конфеты разные, у него брали интервью, а он брал одного мальчика и сажал его себе на колени, мол, смотрите, я волнуюсь за будущее нашей нации. Эту фотку напечатали в газете под заголовком о том, что такой-то чиновник стал покровителем детского приюта. Правда, выборы он не выиграл и больше покровителем не был.

      Феликс листал дальше. Хёнджин на снимках в детстве выглядел забавно — вот он беззубый сидел за партой, видимо, в первом классе. Вот он играл в футбол с другими детьми. А тут он резко уже тринадцатилетний, рядом с высоким мужчиной.

      — Это мой дядя. Единственный родственник, не бросивший меня. Дедушки с папиной стороны жили в Китае и не смогли меня забрать, а дедушка-альфа с отцовской стороны умер незадолго до гибели родителей, и дедушка-омега не потянул бы меня маленького один. Да и вроде он тоже скончался вскоре — сердце не выдержало, потерял и мужа, и сына. Может, у меня ещё были какие-то родственники, дядя не особо об этом говорил.

      — Дядя твой на отца твоего похож, — улыбнулся Феликс.

      — Да, они очень похожи. Не зря же родные братья. О, а это фото с академии. Наша группа.

      Феликс это здание уже узнавал. Их тоже фотографировали каждый год перед главным зданием академии — заставляли надевать парадные кители, причёсываться, позировать для фотографа, а потом снимки они получали в конце года вместе с табелем успеваемости. Такие же снимки можно было видеть на доске информации в учебном корпусе — особенно их выставляли на дни открытых дверей, чтобы все желающие могли увидеть, какие люди учились тут.

      — О, это же…

      — Да, это Бан Чан, — кивнул альфа. — Он учился со мной в одной группе.

      — Я и не знал. Он ведь старше.

      — Он поступал в двадцать. У него есть два младших брата, а мать у него после смерти мужа сама осталась. И Чан не мог уехать учиться и бросить мать одну с младшими. Он помогал ей, пока самый мелкий не пошёл в школу. А потом и сам поступил в академию. Мы с ним сдружились, наверное, из-за того, что оба были белыми воронами, ведь ни у него, ни у меня не было влиятельных родителей. Бан Чан, кстати, на специализацию подготовки командного состава поступил. Был лучшим на курсе. После выпуска два года служил в армии, собирался в разведку идти — но в подразделении, куда он попал, случился серьёзный коррупционный скандал. Я подробностей не знаю, Чан не слишком об этом говорил — я и не выпытывал. Но всё закончилось тем, что Крису предложили залечь на дно, чтобы не приплетать и его в этот скандал, иначе всё закончилось бы, не начавшись. Его карьера была бы под угрозой, да что там, его могли под трибунал просто ни за что подвести. И тогда мы с ним случайно пересеклись в городе, он мне всё это рассказал, и я предложил замолвить за него словечко в академии. Я уже к тому времени год проработал. Чан согласился. У нас было свободно место инструктора по стрельбе, потому что предыдущий преподаватель ушёл после того, как его поймали, что он у омег принимал экзамен…кхм…через постель, и его выгнали из академии. И я предложил Чана. Тот согласился почти сразу, ведь ему всё равно работа нужна была, сам понимаешь, у него всё ещё два младших брата и мать, которая вкалывала за троих, чтобы прокормить мелких.

      — Выходит, ты его в академию устроил?

      — Выходит, что да.

      Феликс тихонько захихикал себе под нос. Ему всегда было безумно интересно узнавать что-то о Хёнджине и о его жизни до их знакомства — Хван часто развлекал младшего всякими историями из своего студенчества и своей работы в Красном Кресте, и младший с удовольствием слушал всё. У них это был своего рода отдых, когда Феликс мог прикрыть просто глаза и наслаждаться голосом альфы.

      — А это наша первая группа, это мы перед выездом в Афганистан, — Хёнджин показал пальцем на другой снимок, на котором запечатлена группа людей разного возраста в куртках с эмблемой Красного Креста. — Вот эти альфа и омега — супруги, они поехали вместе, а через несколько месяцев омега узнал, что беременный, и в экстренном порядке он вернулся домой, — палец Хван указал на двоих людей, что стояли рядом. — Альфа ещё работал с нами, но потом, ближе к родам мужа тоже уехал, семье он нужен был больше. А вот этот парень попал в плен, — теперь Хёнджин показывал на альфу, стоявшего за спиной у остальных. — Он вместе с группой выехал в город, когда случился теракт. И не вернулся. Мы думали, что он погиб, но потом он был в списках пленных, и его освободили где-то через семь месяцев. По возвращении его отправили домой на лечение, потому что он пережил пытки. А этот альфа, — палец сполз немного в сторону. — Он…погиб. В тот день, когда мы уезжали и попали под обстрел, он принял на себя основной удар. У него в Сеуле осталась жена и трёхлетний сын. Только благодаря ему я жив.

      Феликс молча кивал, слушая каждую историю. Он смотрел на снимки людей, смотрел на каждого из них — они все пережили тяжелые времена, они были в горячей точке мира, помогали раненым, и Хёнджин был одним из них. Вот он, ещё с короткими волосами, довольно юный парень, подающий большие надежды. Афганистан сильно его изменил. Хёнджин сильно повзрослел, стал гораздо увереннее, сильнее, он стал настоящим мужчиной. В такой момент Ёнбок ещё сильнее гордился тем, какой альфа ему достался. С каким мужчиной он собирался строить семью.

      — Хёнджин-а, — неожиданно прошептал Феликс, повернув свой взгляд на альфу. Альбом в своих руках он захлопнул, отложив на кровать. — Я хочу…сказать отцу о нас.

      Хёнджин в удивлении выгнул бровь. Они много раз заводили разговор о том, что старший альфа имел право знать об ухажёре своего сына, но Феликс отмахивался тем, что пока не готов был говорить об этом с отцом. Омега не знал, как отцу преподнести информацию о том, что он встречался не просто с альфой, а со своим преподавателем из академии. Столько раз прокручивал в голове возможные сценарии, столько раз думал о возможных ответах старшего альфы, что раз за разом откидывал эту идею, боясь, что старший Ли просто его не поймёт.

      — Ты уверен, детка? — Хёнджин посмотрел на омегу со всей серьёзностью. Не похоже было, что Ликс шутил.

      — После выпуска я хочу, чтобы ты поставил мне метку, — объяснил Ёнбок. — И я хочу выйти за тебя замуж, Хёнджин. Но я не хочу делать этого без отцовского благословения. Он мой близкий человек, и я считаю, что мой отец должен знать об этом. И лучше, чтобы я это сказал сейчас. После Рождества я буду занят подготовкой к выпускным экзаменам, я не хочу переживать ещё и об этом, поэтому я хочу сделать это сейчас. Через две недели у него юбилей, и я поеду домой на выходные. Я попробую поговорить с ним, хотя бы попробую завести об этом разговор. От его ответа будет зависеть, как я буду действовать дальше, но мне стоит хотя бы попытаться сказать ему. Он меня любит, поэтому я очень надеюсь, что он меня поймёт.

      — Если ты так желаешь, милый, — альфа в ответ лишь поцеловал юношу в лоб.

***

      — Ты правда готов рассказать о вас своему отцу? — переспросил Джисон, когда они сидели в комнате втроём с Минхо. Феликс вернулся в академию ближе к вечеру, они с Хёнджином специально приехали в разное время на разных машинах, чтобы не вызывать подозрений, и сейчас двое других омег внимательно слушали своего друга. Остальные студенты наслаждались остатком выходного дня прежде, чем вернуться завтра к учёбе, поэтому, пока комната пустовала, Джисон и Минхо начали выпытывать у друга, как прошли его выходные. Но Ёнбок честно рассказал о намерениях сознаться отцу в том, что он встречался с Хван Хёнджином. И реакция друзей была неоднозначной.

      — Я хочу выйти замуж за Хвана после выпуска, — пожал плечами Ликс. — Но не хочу это делать за спиной у отца. Да и устал я ему врать, придумывать отмазки, куда я уезжаю.

      — Это смело, — честно кивнул головой Минхо. — Но ты уверен, что твой отец примет твоё решение?

      — Чем больше я об этом думаю, тем сильнее сомневаюсь. Я успокаиваю себя тем, что, в конце концов, отец смирится с моим решением, но переживаю, что он будет зол, что я встречаюсь с преподавателем. Всё было бы в разы проще, будь Хёнджин моим сверстником. Или хотя бы просто студентом. А так разница в возрасте, субординация, в конце концов, разное положение. Он преподаватель, а я студент. Это же перечит всем пунктам статута.

      — Хван гораздо надёжнее половины студентов академии, — резонно заявил Минхо. — Даже дело не в возрасте, а в том, какой у Хвана характер. За ним как за каменной стеной. Знаешь, я бы от такого зятя не отказался.

      — Да и мне кажется, — добавил Хан. — Даже лучше, что он преподаватель, который старше тебя. Он уже не мальчишка, он мужчина, который тоже уже в том возрасте, когда пора обзаводиться семьей. Он не тот, кто поиграет и бросит, тем более, что вы с первого курса вместе, и… Погоди, что это?

      Феликс как раз снял футболку с тела, чтобы переодеться, и взгляд Джисона упал на кольцо, появившееся на цепочке. Ли даже забыл, что у него теперь не только нательный крестик там висит, но и самое настоящее кольцо, подаренное Хёнджином у него дома. Пальцы прикоснулись к вещичке, и губы тронула тёплая улыбка.

      — Он что… — начал было Минхо, пытаясь скрыть своё удивление.

      — Нет, это не помолвочное, — мягко покачал головой Ликс. — Это кольцо его папы. Такая себе семейная реликвия. Он подарил мне его как символ преданности.

      — Это как раз то, о чём мы говорили, — хмыкнул Хан в ответ. — Он подарил тебе столь ценную реликвию своей семьи не просто так, намерения у него более чем серьёзные, а значит, вам не о чем беспокоиться. Твой отец вас поймёт, я уверен.

      — Так ты нам расскажешь, какой Хван в гоне? — неожиданно перевёл тему Минхо, подползая к Феликсу ближе, чтобы уложить свои конечности на него как раз в тот момент, когда самый младший из троих уселся на кровати Джисона. — Не знаю, как Хану, а мне пиздец как интересно послушать.

***

      — Может, я поеду с тобой? — Хёнджин воспользовался моментом, чтобы поцеловать Феликса перед его отъездом домой. Ли заскочил в кабинет преподавателя всего на секундочку, он уже держал в руках дорожную сумку, но её пришлось поставить на пол, чтобы обнять старшего.

      Сказать, что эти две недели прошли для Феликса в тотальном напряжении — это не сказать ничего. Даже Хёнджин подметил, что омега словно в прострации витал постоянно — легко отвлекался, не мог сосредоточиться на работе, на тренировках часто допускал ошибки, а промежуточный тест по истории он написал на грани с завалом. Ёнбок не думал, что предстоящий разговор так на него повлияет. Потому что его мысли постоянно были где-то далеко от академии, там, где его отец. Он воображал себе, как старший Ли кричал на него, говорил о том, каким разочарованием стал его сын, раз прыгнул в койку к старшему альфе. Он боялся, что отец не примет его выбора и скажет, что Феликс не оправдал его надежд. Да что там, Ли много раз уже успел передумать рассказывать всё, но потом вспоминал о колечке, которое висело на цепочке, и снова думал о том, что ему нужно признаться. Он не сможет просто нормально дальше жить, если не расскажет отцу правду.

      И роковые выходные уже приближались. Феликс решил уехать в пятницу после пар — раньше окажется дома, раньше заведёт разговор, быстрее успокоится. Хёнджина не могло не беспокоить состояние омеги, который вздрагивал на каждое прикосновение, и даже объятия не приводили его в чувства. Казалось, что Ли вот-вот заплачет. У него даже руки дрожали, когда он обнимал мужчину.

      — Нет, я сам должен это сделать, — Феликс попытался звучать уверенно, но голос тоже подрагивал. — Я справлюсь.

      — Что бы ни случилось, Феликс, знай — я очень сильно тебя люблю, — Хёнджин заставил младшего посмотреть в глаза ему. — И я буду за тебя бороться до последнего. Даже если он не примет нас, я сделаю всё, я выкраду тебя под покровом ночи, я сделаю тебя своим. Я не отступлюсь.

      — Надеюсь, до этого не дойдёт, — омега глубоко вдохнул. — Я позвоню тебе сразу после разговора.

      Хёнджин очень хотел проводить омегу до пункта пропуска, но не хотел привлекать лишнее внимание к себе, поэтому, на прощание поцеловав младшего в лоб перед дверью, он выпустил его из кабинета и в голове даже помолился за него.

      У него всё получится.

      Феликс не знал, с чего начать разговор. Старший альфа рад был наконец-то видеть своего сына дома, ведь Ликс не приезжал к нему с того дня, как уехал в академию перед началом учебного года. Макс, кажется, нарадоваться не мог, что его любимый хозяин вернулся — всё прыгал по двору, пытался налететь на Ёнбока, громко лаял и успокоился только когда омега обнял пса, зарывшись носом тому в шерсть. Конечно, Макс Феликса всегда любил — рос у него под крылом, можно сказать, они с Феликсом регулярно вместе ходили на пробежки, Феликс самолично его дрессировал и выгуливал, купал, вычёсывал, играл с ним, даже в отвратительную погоду забирал в свою комнату на ночёвку, позволяя спать у себя возле кровати. Неудивительно, что тот скучал по нему.

      Может, старший альфа и видел, что с сыном что-то происходило, но молчал, наблюдая за тем, как Ёнбок растерянно крутился на кухне в попытках заварить себе чай. Сердце билось в груди что бешеное, руки дрожали так, что чашка едва не упала и не разбилась, а ещё в волнении омега чуть было не перевернул сахарницу, когда доставал пакетики с чаем. Феликсу нужно было начать этот разговор, нужно было хотя бы попытаться поговорить, иначе он прямо на этой кухне откинет копыта. Глубоко вдохнув, омега собрал себя до кучи и развернулся лицом к отцу.

      — Мне нужно тебе кое-что сказать.

      Отец у Феликса — военный со стажем. Он тоже выпускник военной академии, в своё время он отслужил в армии, а потом перешёл на службу по контракту и был в горячих точках мира. После встречи с папой Ликса он осел на землю, ввиду его былых военных заслуг министерство обороны предложило ему хорошую должность в своих рядах. Альфа был человеком уважаемым в кругах военных, многие его знали, многие в академии были с ним знакомы, несмотря на то, что сюда старший Ли приезжал лишь два раза — на посвящение в студенты своего сына, на которое приглашали всех родителей; и на общее собрание перед первым курсом.

      Поэтому Феликс не знал, чего ожидать от отца.

      — Я слушаю, — спокойно проговорил он, отставив свою чашку в сторону. Знал же, что омега что-то скрывал, раз так подозрительно себя вёл.

      — Я хотел сказать… Это так сложно… Видишь ли, как бы ты отнёсся к тому, что у меня в академии… ну… появился… альфа?

      — Ты с кем-то встречаешься? — мужчина нахмурился. По его тону сложно было понять, что он прямо сейчас думал, это пугало Ликса сильнее.

      — Ну… как бы… Чёрт возьми, у меня в академии есть один альфа, и мы с ним… Да, мы с ним встречаемся. Но он… Он не мой одногруппник, он…

      — Он тебя младше?

      — Нет, он…

      — Старше? Ты же на четвёртом курсе, старшие уже выпустились. У тебя кто-то из выпускников?

      — Нет, я…

      — Стоп, — отец неожиданно понизил тон, видимо, догадавшись, к чему вёл его сын. По спине Ликса пробежался холодок, и он не на шутку испугался того, что могло произойти потом. — Он что, преподаватель?

      — Отец, я люблю его! — выпалил на одном дыхании омега, понимая, что вот-вот заплачет. — Я люблю его всем сердцем, я не представляю без него своей жизни, я люблю Хёнджина и хочу быть с ним до конца своих дней.

      — Погоди, Хёнджина? — снова переспросил альфа, задумчиво нахмурив брови. — Ты говоришь о Хван Хёнджине, вашем руководителе?

      — Да, — ну вот, Феликс сказал это. Выдал всё с потрохами и сейчас он, словно на страшном суде, ждал свой вердикт. Сердце билось так сильно, что казалось, вот-вот выпрыгнет из груди. Руки потели, и хорошо, что чашка осталась стоять на столе, иначе она бы тотчас разбилась о кафельный пол под ногами. — Мы с ним… Мы с ним вместе с первого курса. Помнишь, я приезжал домой, чтобы пойти к врачу, когда у меня случились проблемы с течкой? Это из-за Хёнджина, мой омега выбрал его сильного альфу, и когда таблетки мне не помогли, я пошёл к нему. И между нами завязались отношения. Я его так сильно люблю, что сердце моё без него просто останавливается. Я хочу выйти за него замуж, хочу создать с ним семью. Я люблю его.

      Феликс не понял, как заплакал. Заплакал перед своим отцом, сорвался снова на слёзы, и ему пришлось отвернуться, прикрыть лицо руками, чтобы старший альфа не видел этого. Ему было стыдно, что он позволил себе быть слабым рядом с тем, кто учил его быть сильным в любой ситуации, но он просто не мог успокоиться. Как же сильно сейчас он хотел оказаться в объятиях своего возлюбленного, услышать его ласковые слова, почувствовать, как он его целовал, успокаивал.

      Отец выдержал паузу.

      — С первого курса? — наконец-то подал голос старший альфа, видимо, переварив всё сказанное. — Выходит… Вы уже три года вместе?

      — Весной будет три, да, — шмыгнул носом Феликс, но не развернулся к альфе лицом. Нечего было показывать ему своей слабости. — Он хочет пометить меня после выпуска, но я не хотел делать этого у тебя за спиной, и поэтому…

      — Он сможет приехать завтра к нам в гости? — неожиданно проговорил отец, и Феликс не удержался и развернулся к нему, посмотрев на отца в удивлении. — Я бы хотел лично с ним встретиться. Это возможно?

      — Я позвоню ему сейчас, думаю, что он приедет.

      — Хорошо, тогда буду его ждать завтра.

      Феликс не слишком понял, чем всё-таки закончилась эта история, но его несомненно радовал тот факт, что отец хотя бы не выразил своего недовольства и не был категоричен. У них с Хёнджином был шанс, если тот завтра приедет и сам поговорит со старшим. Феликс понимал, что отец не сможет дать ответа, пока не увидит сего «жениха» воочию, и это хороший знак, на самом деле — возможно, он примет их, если Хёнджин не разочарует его.

      Это давало надежду.

[lee felix]

Ты сможешь завтра приехать к нам домой?

Отец хочет с тобой поговорить

      [hwang hyunjin]

      Погоди, он не против наших отношений?

[lee felix]

Я не знаю. Но он попросил, чтобы ты приехал

Видимо, хочет познакомиться с тобой лично

      [hwang hyunjin]

      Хорошо, солнышко, я завтра приеду

      Хёнджин мало представлял, как именно пройдёт знакомство с отцом Ликса, ведь тот, откровенно говоря, переживал и боялся, знакомство с родителями возлюбленного для любого человека — это довольно сложный морально и психологический момент, но и очень важный. Хван понимал, что рано или поздно придётся это сделать — но сообщение Ёнбока было очень неожиданным, честно говоря. Альфа быстро собрал вещи в свою дорожную сумку и с утра пораньше вызвал такси к академии, чтобы поехать сразу домой к Ликсу.

      Омега встречал его прямо у ворот — стоял в домашней одежде, в накинутом поверх халате и сильно дрожал, когда обнимал альфу, не дав ему возможности даже сумку из машины забрать. Феликс не спал почти всю ночь — крутился в постели, прокручивал в голове всё, что могло произойти сегодня. Одна мысль была хуже другой, ведь разговор с отцом закончился на непонятной для омеги ноте, словно отца такой расклад не устроил, и он был против отношений своего сына и преподавателя из академии.

      — Всё хорошо? — Феликс ощутил, как чужая ладонь погладила его по голове. — Ты дрожишь.

      — Я волнуюсь, — омега вжимался в тело своего альфы, словно искал в нём спасение. — Я… Он вчера ничего не сказал. Всё закончилось тем, что он захотел с тобой познакомиться. Но он ничего больше не сказал. Меня беспокоит это.

      — Всё в порядке. То, что он хочет со мной поговорить, уже хороший знак. Будь он категорически против — и слушать бы меня не стал.

      Резонно, конечно, но Феликс не слишком надеялся. Глубоко вдохнув, он направился с Хёнджином в дом.

      Отец уже сидел в гостиной в ожидании гостя. Макс прыгал по двору, видимо, хотел познакомиться с Хёнджином, но сейчас всем было не до собаки. Феликса трясло не по-детски, он постоянно сжимал ладонь Хёнджина в своей, ощущал свое сердцебиение, кажется, во всём теле.

      — Отец, это… Хван Хёнджин, — представил мужчину Ликс, положив альфе на плечо свою ладонь. — И он мой…

      — Ликс, малыш, приготовь, пожалуйста, гостю чай, — распорядился старший альфа, изучая взглядом стоявшего перед ним Хёнджина. — Негоже не угощать гостя, который наведался к нам, правда же?

      Феликс понимал, что это лишь попытка выставить его за двери, потому что альфам нужно поговорить наедине. Кивнув головой, Ёнбок направился на кухню и поставил чайник. Ему жутко хотелось послушать разговор отца и возлюбленного, жутко хотелось узнать, о чём они там будут говорить, но ему одновременно с этим было страшно. Поэтому, решив, что пусть они и правда поговорят вдвоём, он занял себя приготовлением чая и нарезанием бутербродов, потому что Хёнджин наверняка в академии даже не позавтракал, раз приехал в столь раннее время.

      — Так, значит, вы с моим сыном уже…почти три года вместе? — господин Ли кивнул на кресло возле себя, приглашая Хёнджина сесть. Они уже знакомы, если так посудить — отец Феликса приезжал в академию, Хёнджина видел в качестве руководителя курса своего сына, но никак не думал, что им придётся пересечься в таких условиях. — Немало. И вам удаётся скрывать ваши отношения?

      — Мы просто ничего не делаем на публике, — пожал плечами Хёнджин. Он тоже видел господина Ли, но издали — лично они не разговаривали. Вызывать отца Феликса надобности не было, Ёнбок всегда прилежно учился и не попадал в неприятности, поэтому в диалоге с родителем нужды не было. Хотя Хёнджин понимал — рано или поздно они окажутся в этой ситуации. — Даже если… Мы с ним вместе, мы стараемся скрываться. У меня свой кабинет в академии, он закрывается на замок. О нас знает лишь один человек из моих коллег, но я ему как себе доверяю.

      — Я знаком с вашей историей, господин Хван, — неожиданно начал старший альфа, закинув одну ногу на вторую. — Красный Крест. У меня хороший друг работает в офисе Красного Креста, и когда Ликс поступал, я хотел узнать о вас побольше, ведь мне как отцу было важно понимать, кто руководитель курса у моего сына. И мне мой друг рассказал о вас и о том, что случилось в Афганистане. Ваша сильная сторона — это ваша серьёзность. Я был шокирован, если это можно так назвать, тем, что мой сын встречается с человеком, который старше него. Вам ведь… где-то тридцать, не так ли?

      — Будет в марте, — кивнул Хван. — Но мой возраст — это всего лишь цифра, я…

      — Ваш возраст делает вам большую услугу, ведь в свои тридцать такой человек, как вы, вряд ли будет играть с чувствами другого. Вам пора уже семьей обзаводиться, господин Хван. А с тем, что для своего мальчика я хочу лишь самого лучшего, это вам только на пользу. Феликс вчера много говорил о вас. Говорил о любви к вам и о том, что хочет выйти за вас замуж. У вас…действительно серьёзные намерения?

      Хёнджин, конечно, тоже переживал. Тон у господина Ли строгий и холодный, сразу видно — выправка военного, такой человек шутить не будет. Возможно, улыбаться тоже — нейтральное выражение его лица могло означать всё, что угодно, и Хван лишь рассчитывал на снисходительность. По крайней мере, его ещё не выгнали из этого дома — это, несомненно, радовало.

      — Я пообещал Ёнбоку, что поставлю ему метку после выпуска, когда он будет не обременён статутом академии. И после выпуска я собираюсь сделать ему предложение руки и сердца. Я… Я подарил ему кольцо своей семьи как символ своей верности, это семейная реликвия. Для меня это кольцо очень многое значит, оно принадлежало моему покойному папе, поэтому кому попало я его дарить бы не стал. Но я отдал его Феликсу. Это очень важная вещь.

      — Ваши родители ведь мертвы, не так ли? — поинтересовался старший, нахмурив брови. В ответ Хёнджин лишь кивнул головой. — Потеря эта невосполнима, я понимаю, как многое они для вас значат. И коль вы даже вручили Феликсу реликвию вашей семьи… Он у меня один. Феликс — это всё, что у меня осталось. После смерти моего мужа у меня есть только он, и кому попало я его не отдам.

      — Как и у меня, — Хёнджин выпрямился в спине, ровно посмотрев на господина Ли. — Кроме Феликса у меня больше никого нет. Только мой дядя. Но Феликс для меня — это самое важное, самое драгоценное.

      Хёнджин, наверное, себя просто успокаивал, но ему на мгновение показалось, как лёд в глазах старшего альфы треснул, а губы тронула тень улыбки, когда он сказал эти слова. Волнение неожиданно отступило — словно в эту минуту Хван готов был ради омеги на всё, буквально на всё, даже с головой в омут упасть. Даже если ему не позволят — он украдёт Феликса под покровом ночи, потому что без него ему не жить

      Феликс. Феликс. Феликс.

      — Где-то Феликс с чаем пропал, — неожиданно старший альфа встал со своего места и направился в сторону кухни. — Пойду его позову.

      Феликс как раз разливал чай по чашкам. Чайник дрожал в его руках, омега старался обуздать сильное волнение, потому что альфы там сейчас буквально решали его судьбу, решали, что будет дальше с ним. Он не знал, как поступит, если вдруг так выйдет, что отец не даст благословения. Он не сможет отпустить Хёнджина. Не сможет бросить его. Он будет перед отцом стоять на коленях и вымаливать у него прощение, он будет умолять его, но Хёнджина он не сможет оставить. Не тогда, когда его большое омежье сердце любило его так, что буквально разрывалось в груди.

      Когда отец зашёл на кухню, Феликс, кажется, облил себе руки кипятком. Он громко вскрикнул, отставляя чайник, а взгляд потупился на ладонь, которая стремительно краснела. На крик младшего прибежал и Хёнджин — испугался за возлюбленного и, увидев, что омега ошпарил себе ладонь, тут же подошёл к нему и быстро открутил холодную воду, чтобы остудить опалённую кожу.

      — У вас есть мазь от ожогов? — резко распорядился он, пока промывал место ожога холодной водой. — И бинт принесите.

      Старший альфа доверял Хвану — знал, что тот был преподавателем военной медицины, поэтому знал правила оказания первой помощи назубок. Сделал всё, как тот приказал — мазь для обработки ожогов, бинты, поднёс полотенце, чтобы руку Феликса протереть прежде, чем врач начал обрабатывать место ожога на ладошке. Параллельно с этим он целовал пальцы омеги — словно пытался унять его боль.

      — Больно? — тихонько прошептал он, продолжая целовать пальцы на повреждённой руке, пока накладывал бинт. — Скоро пройдёт. Что ж ты так неаккуратно?

      — Я просто был в своих мыслях, — ответил Феликс, пока альфа забинтовывал ладонь. — И, когда зашёл отец, я просто вздрогнул и пролил кипяток на руку. Всё хорошо.

      — В академии будешь место ожога обрабатывать мазью дважды в неделю. Пока носи бинт, чтобы не занести инфекцию. Ожог несильный, но лучше перестраховаться, пока кожа будет заживать.

      — Вы действительно талантливый врач, господин Хван, — альфа и омега даже на какое-то мгновение забыли, что сидели на кухне не одни, и их взгляды синхронно перевелись на стоявшего поодаль отца. — Сразу видно, что вы медик. Не растерялись.

      — Феликс — такой же медик, как и я, — Хёнджин продолжал держать ладонь мальчика в своих, стараясь не сильно нажимать на место ожога. — Ещё полгода — и будет дипломированным медиком.

      — Учился у профессионала. Я, вообще-то, зашёл Ликса позвать в комнату. Мне нужно вам кое-что сказать.

      Вот и он, судный час. Феликс и Хёнджин одновременно встали перед старшим и взялись за руки. Словно по команде, они вместе подошли к отцу Феликса и посмотрели на него, ожидая, что он сейчас им скажет. Это момент, которого они так боялись, но момент, когда их судьба будет решена, возможно, раз и навсегда. Хёнджин пытался унять дрожь в руке омеги, сжимая её в своей, словно показывая, что он будет рядом в любой момент.

      — Я для своего сына буду желать лишь самого лучшего, — начал альфа, выпрямившись в спине и спрятав ладони сзади. — Феликс у меня один. Я вам уже говорил, господин Хван, я не отдам своего сына кому попало, но и не мне решать его судьбу. Я понимаю, что Ёнбок унаследовал от меня характер — даже если я откажу сейчас, он найдёт способ убедить меня в том, что прав он. Но… Я верю, что Феликс с вами будет в надёжных руках. Вы взрослый мужчина, и ваши поступки говорят громче ваших слов. За таким, как вы, Ёнбок как за стеной — в этом я не сомневаюсь. Поэтому… Я вас благословляю. Не только от своего имени, но и от имени моего покойного мужа. Уверен, твой папа, Ликс, был бы сейчас счастлив. Он бы сказал то же самое. Я благословляю вас на свадьбу и на счастливую совместную жизнь. Но учтите, господин Хван, — старший альфа грозно нахмурил брови. — У меня сын один. Узнаю, что вы разбили ему сердце…

      — Я ему лицо разобью, — вмешался Ликс, скривив губы в ухмылке. — Не сомневайся, отец. Не зря я тхэквондо занимался, мне хватит сил разбить ему лицо.

      — Вот и хорошо. Но я же надеюсь, что вы этот разговор затеяли не потому, что скоро у меня будут внуки…?

      — Отец! — опять вспыхнул омега. — Сначала закончу академию, пройду службу и потом подумаю о детях. Сейчас рано.

      — Ну и умница. А теперь давайте уже завтракать.

***

      — Да ла-а-адно, — Джисон с неприкрытым удовольствие слушал рассказ Феликса, когда тот вернулся от отца. Юбилей прошёл спокойно — были лишь самые близкие друзья старшего Ли, и Феликс вышел в ресторан с Хёнджином под руку. Хван до последнего отпирался — переживал, что они всё ещё скрывали свои отношения, однако господин Ли убедил его в том, что его друзья не выдадут молодых, ведь те не имели никакого отношения к академии. В целом мероприятие прошло очень неплохо — Хёнджина представили как жениха Ликса, но в силу того, что виновники торжества — не они, их особо никто больше не трогал. — То есть, твой отец реально вас благословил?

      — Ну да, — Феликс раскладывал на полки вещи, которые привёз с собой. — Что тебя так удивляет?

      — Я бы сказал, что бинт у тебя на руке меня удивляет, — Минхо задумчиво потёр переносицу, вытягивая из коробочки печенье. Он тоже на выходные ездил домой, отец его вернулся из долгой командировки и желал встретиться с сыном. По большому счёту, всё у него тоже прошло спокойно, по сравнению с предыдущими семейными встречами. Один только Джисон скучал в академии. — Но согласен, это действительно неважно. Так вы женитесь?

      — Нет, конечно, — фыркнул Ли. — Я же сказал, не раньше моего выпуска из академии. Но да, отец нас благословил. Даже как-то непривычно мне сейчас. Аж камень с души свалился.

      — Но это же здорово, — закивал головой Джисон. — После твоего выпуска вы поженитесь, он сможет поставить тебе метку, и вы станете семьей. Вы же нас позовёте на свадьбу?

      — Хан, не спеши, — Феликс тяжело вздохнул. Зря он, конечно, рассказал всё это друзьям, ведь теперь они ему покоя не дадут. Они его подстёбывали всё время, каждый раз находили причины пошутить над самым младшим среди них троих, хотя бы за то, что тот встречался с преподавателем, а теперь и замуж за него собрался, пусть и нескоро. — Мне даже предложения никто не сделал.

      — Это лишь вопрос времени, — Минхо откинулся на свои подушки. — И будете вы супругами, родятся у вас маленькие копии Хёнджина, а мы с Ханом будем любимыми крёстными для ваших детей.

      Феликс не стал даже спорить с друзьями — лишь молча продолжил выкладывать вещи в шкаф.

***

      Если послушать Хан Джисона, то выпускные экзамены — это испытание огнём, водой и медными трубами. Конечно, задания по истории — это какой-то сущий кошмар, но задания по специализации не шли вообще ни в какое сравнение. Хотя в конечном итоге, разумеется, всё прошло более чем нормально — Джисон закончил обучение со средними баллами, примерно теми же, на которые учился все четыре года.

      Феликс Ли, как и предсказывалось, закончил своё обучение с высокими баллами. И даже не благодаря тому, что Хёнджин всецело помогал ему — а помогал он только в процессе подготовки, всё ещё жертвовал ему свои конспекты, объяснял материал в индивидуальном порядке, прорабатывал с ним билеты и, когда ему на руки попалась работа Ликса, не мог сдержать улыбки. Ошибок у него было совсем немного, да и те не были критическими, поэтому свои высокие баллы омега получил вполне заслуженно.

      Как и свой диплом.

      И вот он, в парадной форме, стоял в главном зале в ожидании, когда ректор закончит читать приказ об отчислении студентов, а Хван Хёнджин на правах руководителя курса вручит каждому выпускнику диплом. Сам альфа стоял в таком же парадном одеянии — выглядел, конечно, на все двести, практически как на свадьбу. На какой-то миг Феликс даже представил его у алтаря, и эта мысль вызвала у него улыбку.

      Особенно в тот момент, когда Хёнджин поднёс ему именной диплом — с пометкой «с отличием», потому что в дипломе Феликса были самые высокие баллы, среди выпускников он — один из лучших, второй в рейтинге после одного альфы со специализации подготовки командного состава. Хёнджин скромно поздравил выпускника, но Феликс знал — его главный подарок ждал после церемонии.

      — Уверен? — переспросил Джисон, когда они оказались уже в комнате. Это были последние дни в академии, с завтрашнего дня студенты могли её покинуть после того, как заберут документы в учебном отделе. Феликс твёрдо решил — сегодня. Именно сегодня.

      — Да, — кивнул он, вешая на плечики пиджак с новыми погонами. — Я останусь у него. Думаю, теперь нет смысла этого скрывать.

      — Удачи, — Минхо потряс его за плечо. — Похвастаешься утром.

      Феликс уже не скрывался — шёл прямиком к преподавательскому крылу, оставшись в рубашке и брюках. Он не торопился возвращаться домой, хотел поехать вместе с Хёнджином, поэтому не спешил собирать свои вещи. Хёнджин ещё на неделю тут задержится — обычная процедура, когда руководитель выпускного курса оставался, чтобы оформить все документы и официально закрыть свою работу перед тем, как уйти на заслуженных отдых. В конце концов, Феликс собирался выйти из этого заведения не просто выпускником, но и в совсем новом статусе. Да что там, эта ночь будет судной для него.

      Поэтому он уверенно зашёл внутрь коридора и прошёл сразу к комнате Хёнджина.

      Он будет скучать. Правда. Будет скучать по академии, по занятиям, по преподавателям, он будет по всему скучать, потому что впереди начиналась новая жизнь. Совсем другая, реальная жизнь. Но Феликс одно знал точно — теперь он никогда не будет один.

      — Ну что, выпускник, — Хёнджин тут же обнял его, поцеловал в губы и прижал к себе. — Вот и всё. Ты закончил академию. Ты большой умница, мой мальчик.

      — Я закончил академию, — как-то загадочно проговорил Ликс. — Я больше не студент, а это значит…

      — Ты хочешь сегодня?

      — Больше не хочу скрываться. Устал.

      Хёнджин уловил чужой настрой — он, честно говоря, тоже об этом много думал. Особенно последние дни. Конечно, заводить об этом разговор альфа не собирался, покуда омега сам не решится первым — сначала экзамены были, потом подготовка к выпускному вечеру. Да и Хван хотел, чтобы Феликс этого желал всем сердцем. Метка — это не просто так, это не простой засос, который со временем сойдет. Метка — это навсегда, это до конца жизни.

      Хёнджину нужно было убедиться, что омега был уверен в своих желаниях.

      Но теперь он был уверен на сто процентов.

      Омега снял рубашку — расстёгивал её нарочно медленно, словно соблазнял альфу, расстёгивал пуговичку за пуговичкой, а затем, когда ткань соскользнула с прекрасного тела, подошёл к Хёнджину и выставил перед ним свою длинную шею. Толкнул к кровати, забрался к нему на бёдра, посмотрел в глаза и:

      — Давай.

      Это был укус. Настоящий, чёрт побери укус. Момент, когда чужие клыки вонзились в длинную шею, был болезненным, Феликс даже вскрикнул, ощутив, как острые зубы впились ему в плоть, и альфа вогнал в него свои феромоны, делая его своим навсегда. Ощущения во время укуса чем-то оргазм напоминали — когда удовольствие растекалось по телу шёлковой лавой, заполняя его изнутри, тело подрагивало, и Ёнбок, ощутив эту вспышку внутри себя, мгновенно обмяк в чужих руках, когда Хёнджин убрал клыки.

      — Будет пару дней болеть, — Хван потёрся своей шеей о здоровую сторону шеи юноши. — Но не обрабатывай ничем, чтобы запах не сошёл. Останешься тут ночевать?

      Наверное, вот это счастье, о котором Ёнбок так мечтал.