Смерть за 800 долларов

На улице градусов двадцать, пахнет недавно прошедшим дождём и даже почти верится, что их ждёт светлое будущее.

«Лето кончилось», — думает Бэкхён, разглядывая баннер ведущего кандидата с ужасающим рейтингом в девяноста три процента. В актуальных темах Твиттера в преддверии выборов последние несколько недель на первом месте висит хэштег #BongByungminForPresident, и Бён уже не в силах отличить государственную позицию от реального мнения большинства. Должно быть, теперь это одно и то же.

Молодой мужчина в тёмном свитшоте без принтов, с короткой стрижкой и в очках; представляется как До Кёнсу и вежливо наклоняет голову. Он не похож на их обычных клиентов, и тем больше это занимает Бэка.

— Не хотите кофе? — предлагает Бён.

— Спасибо, но я предпочитаю чай.

Пока Бэкхён заваривает напитки, Кёнсу с явным любопытством разглядывает толстые офисные папки на полках шкафа.

— Можете посмотреть, если хотите, — будто между прочим говорит Бэк.

Кёнсу молча тянет за корешок, на котором написано: «Живые».

— Значит, можно развернуться, даже дойдя до Вашего этапа? — спрашивает он, перелистывая длинные заметки психиатров и многочисленные подписи специалистов.

— Это не такая уж и редкость, — отвечает Бён, ставя на стол две чашки чая, — хотя все и проходят долгую волокиту с мозгоправами всех мастей, прежде чем оказаться здесь, но когда они оказываются совсем близко к вечному сну, то начинают сомневаться в своём выборе. Обычно я в первые несколько минут могу сказать, развернётся ли человек или он действительно намерен уйти из жизни — это всегда легко увидеть. Но Вы какой-то не такой. Я знаю, что Вы сегодня умрёте, но я не понимаю, почему.

— А почему Вы занимаетесь этой работой? — избегает ответа Кёнсу. Должно быть, ему сотни раз уже приходилось объяснять, так что Бэк спокойно съезжает с этой темы и соглашается удовлетворить интерес клиента.

— Я не совсем самостоятельно здесь оказался, но это неважно. Когда я только начинал, смерть казалась мне чем-то загадочным и непостижимым, к чему нужно относиться с должным почтением и убеждением в некой таинственной силе и великом смысле, стоящим за уходом из этого мира, но знаете… когда почти каждый день с ней сталкиваешься, она перестаёт быть чем-то сакральным. Теперь я думаю, что это всего лишь конец, но наблюдать за людьми, решившими его приблизить, довольно занятно.

— А у Вас хорошая память?

— Я привык считать, что да. Я помню всех своих клиентов, если Вас интересует это.

— Вам оно не в тягость?

— Нет, не думаю. Это почти как статистика. — Бён открывает на ноутбуке чистый шаблон и стягивает с полки офисную папку, озаглавленную как «Мёртвые 4», доставая оттуда пару пустых файлов, — Если Вы не против, мы приступим к делу.

Он разбирает кучу документов и справок Кёнсу и бесчисленное множество раз заставляет его расписаться, пока на фоне под потолком шуршит телевизор с новостями, дебатами и самыми разнообразными интервью всех, кто имеет мнение: от политологов до случайных прохожих.

…Это безумие какое-то. Те, кому хватило ума принять этот злосчастный закон восемь лет назад, даже понятия не имели, к чему это может привести. Бизнес — это бизнес, не так ли? И если раньше ритуальные агентства конкурировали за покойников, что уже с точки зрения морали считалось и считается довольно сомнительным, то теперь на кон стали человеческие жизни. Легальный суицид — фактически его пропаганда, потому как неужели вы думаете, что занимающиеся этим бизнесмены в поисках выгоды не станут намеренно подталкивать людей к самоубийству?

Я уже не говорю о коррумпированности специалистов, в чью задачу в идеале входит помочь людям справиться с проблемами, чтобы у них исчезла даже сама мысль о допустимости подобного исхода. А теперь ответьте мне: что помешает им заключать сделки с ассистентами смерти и как ни в чём не бывало ставить подписи на разрешении суицида?..

— Скоро осень, да? — грустно улыбается До.

Шестым чувством Бэкхён понимает, что дело всей жизни Кёнсу так же, как и его собственное, стоит на хрупкой почве. И почему-то хочется ответить оптимистично.

— Сколько бы она ни длилась, когда-нибудь и она, и зима — всё пройдёт; весна всегда наступает.

— Тогда дождитесь? Вместо меня.

— Я постараюсь. — зачем-то обещает Бён, возвращаясь к работе, — У Вас есть близкие люди, которые могли бы забрать тело?

— Избавьтесь от него. — Кёнсу задумчиво хмурит брови и утыкается взглядом в стол, подпирая тыльной стороной ладони щёку, — Последний человек, которому я мог бы отправить свою похоронку, сам умер сегодня в 8:37.

— Сочувствую. — говорит дежурную фразу Бён, хотя на лице его собеседника ни капли скорби, и это становится знаком, что он может продолжить говорить о делах, — Кремация не входит в базовый перечень услуг, возьмёте дополненный лист?

— Конечно.

— Вы можете умереть в темноте или с подсветкой любого оттенка, а можете выбрать пейзаж, который в формате 3D-видео будет проецироваться на внутреннюю сторону капсулы.

— Знаете, я никогда не был в джунглях, это было бы забавной метафорой на отправление к неизведанному.

— Вы предпочтёте умереть в тишине, под звуки джунглей или музыку?

— Есть группа Prison Lovers, Вы их знаете?

— Ага, наслышан. Хотя, знаете, Вы не похожи на человека, которому нравятся подобные издевательства над пост-роком.

Кёнсу очаровательно хлопает глазами и смущённо говорит:

— Это далеко не самое странное, что Вы могли бы найти в моём плеере. Можно же наложить «Dead End» на джунгли, чтобы и она была, и шум листвы и дождя?

— Конечно, — Бэк проходится по своему скачанному, вылавливая нужный трек из плейлиста и думая, что это «не самая позитивная их песня. Хотя у Prison Lovers в принципе трудно найти что-то позитивное»; вытягивает из принтера распечатанные договор и чек и протягивает Кёнсу, — в случае отказа от суицида после оплаты мы вернём девяносто пять процентов стоимости.

— А куда мне девать остальные свои деньги?

— Можете написать завещание, — предлагает Бён первое, что всплывает в голове, — нотариус тут через дорогу.

— А если без юридической волокиты? — спрашивает До, и Бэк даёт себе мысленный подзатыльник, вспоминая, что близких у него нет.

— Могу предоставить список благотворительных организаций или банкомат за углом.

— У Вас нет подставного фонда, чтобы через него переводить наследство Ваших клиентов?

Бэкхён собирается сказать, что они законопослушные граждане, но его прерывает голос Чунмёна из-за стены:

— Есть.

— Вы и правда похожи на прагматика, — усмехается Кёнсу, пока Бён убеждается, что До выбрал именно их из скромного числа агентств по самоубийству не просто так. Мёна ему явно рекомендовали. Скорее всего, как человека, который не выдаёт чужих скелетов в шкафу, если это сулит ему прибыль. Бэк не спрашивает.

Он раскладывает документы и оплаченные счета по файлам и задвигает папку «Мёртвые 4» обратно в полку.

— Это всё, — обращается он к Кёнсу и получает в ответ сосредоточенный и уверенный взгляд.

— Тогда не будем тянуть, — До следует за ним в помещение с капсулой вечного сна.

— Принцип работы основан на резкой подаче азота, что быстро снижает уровень кислорода в крови и вызывает смерть от гипоксии, без паники и ощущения удушья. Вы можете почувствовать лёгкое головокружение, дезориентацию и эйфорию, после чего потеряете сознание и умрёте, — говорит Бён, открывая капсулу, — последний шаг будет за Вами: подтвердить начало процесса можно только изнутри. И мой долг требует от меня напомнить, что всегда можно развернуться, пока Вы не нажали на кнопку. Вот, пожалуй, и всё.

Кёнсу кивает и тихо благодарит его. За что, Бэк не понимает; но через несколько минут на экране высвечивается уведомление о том, что азот подан, а ещё спустя некоторое время компьютер фиксирует смерть.

Он выходит в приёмную, где Чунмён, закинув ноги на стол, смотрит новости.

Народ высказал своё решение ещё второго апреля, вы все прекрасно понимаете, о чём я говорю. Мы уже потеряли многих наших близких из-за этой фатальной ошибки, поэтому должны запретить легальный суицид как можно скорее, чтобы он перестал восприниматься как возможный вариант. Мы верим, что самоубийство — это не решение проблем, а бегство от них, и мы сделаем всё возможное, чтобы то, что толкает людей на добровольный уход из жизни, было устранено…

— Как знал, что не стоит обновлять оборудование, — тихо и невнятно ворчит Мён с чупа-чупсом во рту.

— Осень уже наступила? — спрашивает Бэк.

— Почти, — кивает Ким, раскачиваясь на стуле, — и компенсации нам, конечно, платить никто не будет.

…Сегодня утром трагически погиб один из наших активнейших сторонников, борец за жизнь и инициатор запрета легального суицида — Дон Кванджун. Мы продолжим его благородное дело, что бы ни случилось, и непременно найдём и накажем убийцу.

Это было обращение кандидата Бон Бёнмина, а теперь наш корреспондент задаст несколько вопросов следователю по делу убийства Дон Кванджуна.

Звук выстрела слышали сегодня примерно в 8:35—8:40 утра, а прибывшая на место полиция обнаружила тело в 9:14. Камеры наблюдения ничего не зафиксировали, так как за несколько минут до трагедии оказались отключены…

— Я, наверное, знаю, кто убийца, — задумчиво говорит Бэкхён.

— Правда? — поворачивается к нему Чунмён, — Познакомишь нас?

— Конечно, его тело прямо сейчас лежит в капсуле и ждёт своей кремации.

— Ты уверен?

— Почти наверняка. Мы расскажем полиции?

— Конечно же нет. Мы не нарушаем конфиденциальность клиентов. — он встаёт, отряхиваясь от фантиков, и вместе с Бэком идёт в помещение с капсулой, — Тем более, будет только хуже, если решат, что преступники могут использовать легальный суицид, чтобы избежать наказания.

— Добровольно пойти на казнь — такое себе избавление от наказания, — с сомнением тянет Бён.

— Люди разные, — произносит Ким свою любимую фразу, пожимая плечами.

Спустя два часа Бён аккуратно собирает прах в урну — ну, просто выкинуть, наверное, будет грубо, хотя и по отношению к тому, кто больше не существует — и думает об осени и о том, что придётся искать новую работу. Вряд ли много кто будет рад нанять бывшего ассистента смерти. Наверное, придётся взяться за физический труд. Ужас, он не приспособлен для такого, и помрёт от усталости в первый же месяц, если не в первую неделю…

— Бэк, ты меня не слушаешь? — вырывает его из пессимистичных мыслей Мён.

— А? Прости, хён, задумался. О чём ты?

— Говорю, думаю переделать это всё чисто под крематорий, а в помещение, где капсула, можно поставить цветы в витринах, симпатично будет, да?

— Так ты останешься со мной, хён?

— Я думал, это ты останешься со мной, — отвечает Чунмён.

«Нет необходимости искать новую работу, когда под боком живёт хуманизация алчности», — думает Бэк и улыбается, закрывая урну и забирая её домой.

Бён никогда бы не подумал, что будет голосовать за кандидата от консерваторов, но сейчас делает именно это, прекрасно зная, что победа всё равно достанется его оппоненту. Мён ждёт его рядом с выходом, залипая в телефон, и недовольно бубнит: «Откуда бы мне знать, как уклоняться от налогов? Я никогда их не платил. Что за кошмар, хоть налогового инспектора соблазняй».

Бэк не спрашивает ни себя, ни Чунмёна, откуда тот знает, что процедура доступа к легальному суициду будет приостановлена уже этим вечером, через два или три дня начнётся конфискация капсул вечного сна, а в течение ближайших двух недель отменят подписанное восемь лет назад разрешение. Это само собой разумеется, но пока у остальных нет ничего, кроме расплывчатого «скоро», Ким считает в конкретных реальных цифрах. Он просто знает, как знал о падении курса юаня, об убытках транстихоокеанской транспортной компании, о досрочных выборах — как будто обо всём на свете.

Мён списывает комплектующее оборудование для капсулы, и Бэк знает, что очень быстро и оно, и сама капсула, официально обозначенная как разобранная и утилизированная, окажутся на чёрном рынке и мгновенно найдут своего покупателя. Бён забирает из папки Кёнсу психологические отчёты и дома садится за их чтение.

Они говорят, что самоубийство — это не решение. Да, это так. Самоубийство — это вопрос, причём довольно сложный, но вправе ли мы решать за других, как на него ответить? Я думаю, это нечто сугубо личное. Может быть, Вы считаете, что я говорю аморальные вещи, но боялись ли бы мы смерти, если бы нам не сказали её бояться, потому что другие люди привязаны к нам и не хотят такого исхода? Эгоистично — не умирать, а заставлять кого-то жить. Нам самим будет уже всё равно, но это будет беспокоить других.

— Хён, а что для тебя жизнь? — спрашивает Бэк.

— Наверное, постоянный поиск или типа того. Вот, например, это уже хрен знает какой каталог на хрен знает каком сайте, а как оказалось, нормальные обои хрен найдёшь, хоть на заказ делай… А, подожди. Есть идея для дополнительных услуг! — восклицает Мён, вскидывая вверх руку с чупа-чупсом, — Будем делать индивидуальные урны для праха. Надо только найти художника… — он задумывается, отводя взгляд, и начинает бормотать себе под нос: — Мм, если я позвоню Ифаню и скажу ему: «Я очень сожалею о прошлом, прости меня, давай начнём сначала», он ведь сразу поймёт, что я опять хочу его использовать, да? Придётся заводить новые знакомства. И хорошо бы ещё откопать гадалку какую-нибудь, чтобы знать, какие загадочные символы рисовать на урнах, чтоб цену набить. Или самому освоить эту ересь.

Бэкхён думает, что ремонт снова откладывается, когда Ким уходит шляться по улицам в поисках всего, что потенциально способно принести денег, оставляя ноутбук с открытыми каталогами обоев.

Бэк просыпается с будильником и только встав с кровати осознаёт, что у него больше нет работы, а значит, и вставать никуда не надо, поэтому закутывается обратно в одеяло. Хотя ещё только шесть часов, половина Чунмёна уже пуста, но его подушка сладко пахнет апельсиновым шампунем. Бён утыкается в неё носом и представляет, что Мёна нет больше, что он умер, так же, как Кёнсу, и от него остался только аромат шампуня.

Почему-то это кажется реальным. Таким реальным, каким не должно было быть никогда.

Чунмён, совершенно точно живой, появляется на пороге комнаты и радостно объявляет:

— Отличные новости! Я нашёл нам художницу и гадалку в одном лице! Правда, ей придётся платить зарплату деньгами, потому что склеить её у меня не вышло: она сказала, что с близнецами у неё всё плохо, так что только рабочие отношения, — но зато не придётся врать о вечных чувствах.

Бён отрывается от подушки, садясь на кровати, и смотрит на Мёна в белом махровом халате, с влажными волосами, в тканевой маске для лица и с ноутбуком в руках. Отчего-то это напоминает ему о давнишнем утре лет девять назад, когда он так же проснулся один в кровати и трижды успел подумать, что его бросили, хотя с ним даже не встречались. И снова это Мён. Отчего-то вся его жизнь связана с Мёном, и это точно не вина последнего.

— Хён, можно попросить тебя кое-что эгоистичное? Не умирай, пожалуйста.

— Бэк, ты чего? — удивляется Чунмён, откладывая ноутбук на тумбочку, — Почему ты плачешь?