По трубе он ловко забрался на второй этаж, перешел на маленький балкон и, не задевая тухлых свечей, глянул вниз, держась за трубу поменьше: поперек главной дороги, ведущей к резиденции регента, бродили трое стражников в глупых квадратных касках. По бокам - ещё двое. Белый свет раскалённых фонарей не оставит незамеченной и кошку. По низу не получится. Значит, надо по крышам.

Он перескочил на балкон слева и тихо прошел по нему к трубе попрочнее, на которой, срываясь время от времени ногой в сапоге с мягкой подошвой, полез к пыльной черепице. Свет резал серое грязное небо, но не поймал ни тень, ни шорохи вора, который, задумавшись, уставился куда-то вдаль. Вид здешний, пожалуй, не назовешь красивым, но что-то в нем всё-таки было: ряд кровельных крыш и струек дыма, которые невольно принимали у себя нежданных гостей с отмычками и карманами для мелкой аворы, мирно спали, изможденные сыростью и зловонием, а там, далеко-далеко, стонало от крови и масла окружавшее город озеро; где-то там его ждут с хорошими новостями, вот только их убежище не углядеть с крыши офицерского дома, их убежище смешалось с многочисленными заброшенными домиками, в которых перестали нуждаться давным-давно. Даже крысам нужно пройти проверку, чтобы добраться до их решетчатой двери, даже для него они каждый раз придумывают новый пароль, хотя знакомы с ним больше половины жизни. Но, чтобы внутри его встретили с кружкой пива и вяленым мясом на поджареном хлебце, нужно развернуться и идти прочь от серости и вони.

Ещё пару домов пробежала черная тень, а с третьего ловко прыгнула в открытое окно, вот только, не зацепив мягкой подошвой пола на балконе, едва не рухнула вниз. К счастью, его руку в черных перчатках без пальцев вовремя схватили и крайне грубо потянули внутрь.

– Не знал, что дома сдвинули, - слабо улыбнулся вор, скрывая удивление и секундную дрожь в коленях. Мужчина с сединой в бороде и квадратным подбородком осмотрел его сверху донизу и пожал плечами.

– Мне кажется, дом оседает.

– Да не может быть. Что, так близко к центру?

– Почему не может? Откуда ты знаешь, насколько хорошо осушили болото, когда дороги закладывали? - холодно хмыкнул он. Мужчина в черном вздохнул.

– И то верно. Ладно, спасибо, Вагнер. Как и всегда. Нет проблем с офицерами?

– Пока нет, - Вагнер угрюмо вздохнул. Раньше он ковал мечи и подковы, пока его не осудили за воровство, сфальсифицировав дело, чтобы отнять кусок земли. Теперь он жил в работном доме в трущобах, а время от времени поднимался на чердак и открывал окошко, позволяя ворам и убийцам безопасно идти на работу. - Удачи.

– Вот не надо мне твоей удачи, я без нее как-нибудь обойдусь, - весело фыркнул мужчина и ловко перепрыгнул на противоположный балкон.

– Хорошо, Кэйа. Тогда просто береги себя.

Кэйа помахал ему рукой, улыбнулся и исчез. Без звука. Даже без шороха.

Вагнер знал – чем тише ходишь по городу, тем лучше, тем больше возможностей.

Кэйа не оставлял за собой даже шороха.

Это иногда, честно говоря, пугало.

***

Местная шайка воров зовёт именно Кэйю, когда получает заказ на убийство какого-нибудь знатного господина или госпожи. Даже при условии, что Кэйа всегда будет ворчать и отпираться, напоминая, что он тоже, вообще-то, вор. Роза просто хорошо платит за его руки, и у Розы всегда есть план.

Нынешний их план тоже добротный, надёжный и простой. В регентский особняк устраивается «их человек», с наименее бандитской рожей, и вызнаёт все, что нужно. Все и так догадывались, что обустроить дело придется во время Осеннего Фестиваля, когда на такой банальный и щекочущий под языком маскарад прибудут все сколько-нибудь важные персоны, и Эмбер спустя неделю работы горничной подтвердила: их персона тоже явится. Дело за малым.

В день Икс добраться до замка, до которого ещё долго не дойдет оседание породы, с флигеля одного из ближних домов выждать, когда в каком-то окне северного крыла не блеснёт солнечный зайчик. Тенью Кэйа скроется с крыши булочной, проскользнёт мимо караула, попеременно стащив с ремня какого-то неопытного мальчишки кошель, и вновь полезет по помпезным, тяжёлым украшениям роскошного поместья, полностью скрытый ночью и беснующимся ветром. Он пробежит по внешним балкам с тяжелыми уродливыми горгульями, игнорируя и остерегаясь ярких мансардных окон и держась так, чтобы его самого не сбило и не ударило внезапно открывшейся створкой окна. Доберется до Эмбер – длинная юбка горничной и собранные в чепец волосы выглядели на ней просто отвратительно, и по ее лицу было понятно, что саму Эмбер это сковывает и мучит. В мерзком яичном свете одной из роскошных гостевых Кэйа и сам почувствовал себя обнаженным, хотя был закутан в черные лохмотья до самого подбородка.

Эмбер тут же исчезла за белыми мраморными дверьми. Закряхтел ключ в замочной скважине, запирая его в спальне с открытым окном. Кэйа стал осматриваться. Тяжёлые бархатные шторы, диванчик с этим мерзейшим оттенком изумрудного, люстра, ярко горящая даже в отсутствие хозяина, потому что регент любит кичиться. Пейзаж бушующего моря, бюст какой-то там королевы – Кэйа нагло провел ей по мраморному подбородку, лебединой шее и совсем нежно ушел, флиртуя, к почти обнаженной груди, - зеркало слева от двери в золочёном багете, похожим на морскую пену, а в середине, на тяжёлом пушистом ковре, два кресла, круглый столик и вино с двумя бокалами, принесёнными Эмбер. У стены - камин с одинокой кованой кочергой, эфес которой завершался тем же самым бюстом Ее Высочества. Безвкусица и, пожалуй, святотатство, если бы Кэйе было не все равно, кто правит. Кэйа сделал вдох, выдохнул, достал из одного из карманов спички. Огонек взорвался на долю секунды, успокаиваясь и мирно окучивая в его руках темное стеклянное горлышко. Ловкое движение руки меняло догорающую спичку на новую, и так до тех пор, пока пробку не вытолкнуло достаточно, чтобы он, придерживая бутылку, смог вытащить ее и положить рядом.

Быстро глянув в сторону двери, Кэйа снова исчез рукой в кармане, вытащил из него совсем маленький конвертик, сложенную в четверо бумажку, и высыпал в вино содержимое, до последней песчинки, крошки, осколка. Кэйа не знал, что это, и ему хватало ума не совать нос в странный белый порошок, который ему передали с четким указанием: отравить вино.

Он закупорил бутылку и аккуратно поставил ее обратно. Дело сделано. Кэйа сделал по комнате ещё один круг, останавливаясь на зеркале и прощупывая опоясывающую его морскую пену на наличие тайников. Тишина его немного разочаровала; тогда он перешёл к картине и повторил все действия. За картиной он обнаружил сейф, однако тот оказался пуст. Кэйа грустно вздохнул; дождавшись приглушённых шагов, он приоткрыв окно лишь на щель, вышел прочь, на темный карниз. Осталось немного подождать.

Шуршание ключей и смех заставили его встрепенуться. Кэйа поднялся – до этого он сидел на корточках – и прижался к стене, направив нос к закрытому окну. Звуки доносились до него приглушенно, и все же Кэйа успел зацепиться за какой-то крайне скучный, крайне светский диалог.

– Та сделка – это нечто! – хрипел, посвистывая между буквами, один из долгожданных гостей. В ответ ему раздался едва различимый в беснующемся ветру снисходительный смех. Холодный и мягкий, как свежевыпавший снег, который можно поймать, только сидя на крыше.

– Бросьте. Я всего лишь взял и дал им то…

–… что им был так нужно, но о чем они не подозревали! – снова развязно подхватили, расхохотавшись под конец. Кэйа закатил глаза.

Двое на одну комнату – это плохо. Еще не «очень плохо», но и не хорошо. Им заплатили за одного, но теперь неизвестно, кто из них первым потянется к бутылке вина. Кэйа напряженно выдохнул, вцепился пальцами в каменную кладку и напряг слух. Он догадывался, что кому-то вроде Дилюка Рагнавиндра не может принадлежать этот свистящий хрюкающий голос, и почти сразу его сомнения развенчали сами виновники торжества.

– Я знал, что не ошибусь, если возьму вас под свое покровительство, сэр Рагнавиндр! – хрюкающий потный тон и сильный хлопок – Кэйа аж сам почувствовал, как толстая потная ладонь падает на чужое плечо. Он уже представил себе и усы, и залысину, и нос картошкой, и круглое, дряблое тело с обвисшей грудью.

Какой-нибудь сэр Карл. Или Эдвард. Или Мистер Смит. Скорее всего торговец, в прошлом поручик. С медалями, обязательно несколькими, места все равно много. Кэйа развлекал себя, воображая портрет толстого поручика, пока диалог продолжил литься и литься тягучей, нуднейшей лестью.

– Но, мальчик мой, рано праздновать! Нам предстоит ещё очень много работы. Мы почти подмяли под себя рынок древесины, однако осталось несколько нюансов с бумагами. И одна лесопилка, которая пока не согласилась с моими условиями.

– А может, оставить их? Это всего лишь маленькое семейное дело. С вашими территориями они не граничат, да и куда им тягаться с такими объемами производства… - молодой спокойный звон был быстро перекрыт смехом, и Кэйа поморщился.

– Пока не граничат. Только вот это лес. Лес не бесконечный. Рано или поздно одна коса найдет на другую косу, и выиграет не тот, у кого острее лезвие, а тот, у кого сильнее руки, которые косят. Эх, милый мой мальчик, тебе ещё много чего придется рассказать…

– Ну, думаю, под столь чутким руководством, господин Эрнест… - Ты смотри, почти угадал! – Мне точно будет, чему учиться.

«О, господи, - подумал Кэйа, - и неужели ему хоть кто-то верит».

Разговор, тем временем, перешёл в другое русло.

– Смотрю, вы подготовили вино? Говорят, на одной из ваших винокурен создали новый вид.

– Всё же правильнее говорить не «вид», а «сорт», в честь винограда, но да, вы правы. Наконец-то та ужасная поездка на юг дала свои плоды.

– Это когда ваших родителей…

– Да. Однако привезенный ими виноград необычайно хорошо прижился. Через несколько месяцев мы запустим в продажу первую партию. Не хотите, к слову, отведать? Я привез пару бутылок регенту, но, думаю, он не обидится, если мы с вами откроем одну. Когда, как не за бокалом вина, обсуждать все эти важные скучные дела?

Даже дышать Кэйа стал тише. Боялся пропустить лишнее слово.

– Как замечательно! – голос выдавал явное нетерпение, ему не хватило разве что зачавкать и громко сглотнуть слюну, а Кэйа уже начал жалеть, что не может подойти к окну и увидеть, что там творится. Он услышал, как тихо шелестит вино, разливаясь по стеклу. Сердце у Кэйи нервно затрепетало.

– Какой необычный запах!

– Да? Что вы чувствуете? Мне искренне интересно, как ощущает вино человек, которому не приходится то и дело совать нос в пробники. Кажется, ещё немного, и я совсем потеряю нюх.

– Ну, не говорите глупостей! Ваш отец и в мои годы был способен отличить искуснейшую подделку от вашего производства! А вы ещё совсем юный, и свой нос вам ещё совать и совать! М-м-м… Чувствую, пожалуй, бочки из моей древесины! - Общий смех, под который Кэйа был готов ворваться и лично влить обоим в глотки это злосчастное вино. – А ещё… м-м-м… Не знал, что в вино можно добавлять миндаль.

– Миндаль? – быстро подхватили за тяжёлой шторой. – Хм…

– Что такое?

– Ничего. Не думал, что он будет слышаться так четко.

– Это просто я слишком сильно вдохнул. Привычка, от табаку ещё.

– Хорошо, успокоили. Ну… Выпьем за благополучие регента!

– За наше благополучие, мальчик мой!

Это провал.

Конечно же, не «совсем провал», но явно хуже, чем просто «плохо». Кэйа досадливо поморщился и мотнул головой. Вместо одного тела и паники они получают два и мертвую тишину на ближайшие пару часов, если этих двух господ кто-то не хватится раньше. С кислым выражением лица он слушал громкий кашель, попытки вытряхнуть из себя ту дрянь, которая была выпита только что, какой-то грохот, разбитое стекло, последний вздох. И тишину. Тишину, с которой ему придется идти к Розе.

Он почти уже сунул, измывая от желания посмотреть, свой нос в стекло, когда такой аккуратный, тихий и совершенно внезапный звон ножки бокала о стол разбил его ворчливость, хотя сам был гораздо хрупче Кэйиной выдержки.

– Ты здесь?

Если бы Кэйа не был Кэйей, если бы не знал, что за нежным голосом последует что-то ледяное и мертвое, он бы клюнул.

– Ну же. Я тебя не обижу.

Шаги замерли у самого окна, а затем шторы резко оттолкнули в сторону, едва не сорвав их с карниза. Кэйа успел улизнуть подальше от окна, спрятавшись за каминной трубой, пристроенной сбоку. С щелчком открылся замок.

Сомнений у Кэйи не осталось, когда он увидел, как ветер хватает рыжие волосы и усердно пытается запихнуть их хозяину в рот.

Прячься он внутри, то получил бы великолепную возможность закончить начатое, элементарно вонзив под лопатки нож. Однако Кэйа же умный вор, опытный; он знал, что прятаться за шторами было крайне нелепой идеей.

Дилюк убрал волосы на одно плечо и вздохнул.

– Разумеется. Ты же не настолько глуп, чтобы прятаться за шторами, если только тебе не одиннадцать. Хотя это, пожалуй, было бы даже к лучшему...

Это полный провал. Это хуже, чем «очень плохо».

Кэйа знал, что свист ветра заглушит любой его стон, но все равно старался не дышать. Он нервно смахнул со лба испарину, когда услышал кашель. Вряд ли его можно было заметить, если только не вылезти на самый карниз и не пройти чуть-чуть влево, но в желудке у вора все равно засвербило от неожиданной боязни упасть. Это все чёртовы убийства, вот, почему он так их не любит! В них никогда, никогда ничего не идёт как надо!

Кэйа выдохнул лишь тогда, когда окно закрылось. С осторожностью ступая, он вернулся к стеклу и встал так, чтобы не попасть под свет, и вместе с этим нащупал лежащий на боку нож. Начатое надо закончить. А то за него закончит Роза. Его жизнь, в принципе, тоже тогда закончится.

Дверь в комнате скрипнула, пролетел по комнате тихий вздох. Кэйа прислушался. Голос Дилюка Рагнвиндра уже лишился лести, смеха и вежливой, напускной наивности.

– Приведи ту служанку, которая готовила комнату. И попроси кого-нибудь принести инструменты и ремни. Нет, звать никого не надо. Я просто хочу с ней поговорить.

Сердце, которое и без того намучилось за этот вечер больше положенного, снова предательски укололось; Кэйе даже показалось, что ещё немного, и оно остановится полностью, и он улетит в эту мерзкую черную грязь, и свалится на кого-нибудь из офицеров, явно омрачив им вечер осеннего фестиваля.

Эмбер была не виновата. Ни в чем. Это его просчет, это он ошибся, хотя, откровенно говоря, единственным виновным в своей живучести оказался один лишь Дилюк Рагнавиндр. Сжав через ткань нож и не в силах больше стоять под дождем, он коснулся кончиками пальцев оконной рамы, и та тихо отворилась. Морщась от света, в котором снова почувствовал себя обнажённым, он без единого шороха встал на ковер. Кэйа равнодушно посмотрел на мертвого толстяка. Угадал почти везде, за исключением того, что вместо усов тот носил бакенбарды.

Он смотрел на темный сюртук, вышитый золотыми нитями, и на туфли на небольшом каблуке, изящно поставленные одна за другой. Сюртук развернулся, и на секунду на красивом лице Дилюка Рагнавиндра вспыхнул испуг, который он почти сразу взял под контроль. Дилюк тяжело и долго выдохнул, опуская плечи и опираясь о стол, на котором стояла злосчастная бутылка и нетронутый бокал.

– Вот, значит, как, - Дилюк нервно улыбнулся, потянулся рукой и оттянул от шеи жабо, чтобы дать себе продышаться. – Дай мне немного собраться с мыслями, хорошо?

Кэйа никак не ответил. Он лишь наблюдал, как Дилюк делает пару больших вздохов, прикрывает глаза и сжимает рукой рот.

Молодой. Действительно «мальчик», правда уже не «мой» и не «твой». Кому успел так не понравиться, что его вдруг приказали убить?

Мальчик, который очень хорошо подделывал интерес в разговоре с хозяином местных лесозаготовок.

Который не притронулся к своему бокалу, но позволил выпить отравленное вино другому и молча смотрел, как тот корчится в предсмертной агонии.

– Как догадался? – природная болтливость всё же взяла над Кэйей верх. Он кивнул в сторону тела. Дилюк проследил за его взглядом и усмехнулся.

– Миндаль.

– Что «миндаль»?

– В этом вине можно почувствовать ель и яблоки. Миндалём же пахнет синильная кислота. Добывается из персиковых косточек, а пахнет миндалем. Забавно, да? - Дилюк взял в руки бутылку, подняв ее к свету. - Не желаете?

– Откажусь.

– Жаль. Это ведь действительно был новый сорт. А вы, я так понимаю, все это время стояли за окном? Ужасно. Вы не простудитесь? Быть может, вам разжечь камин? - сказал он на ходу, перемещаясь ближе к камину. - Я могу попросить принести горячий чай.

Кэйа поймал себя на мысли, что совершенно не успевает за тем, что ему говорят. Он, кажется, не выглядит как сколько-нибудь приличный человек, у него закрыта бо́льшая половина лица, а в руке крайне очевидно блестит нож. Не ему следует предлагать вино, не перед ним болтать о простуде. Либо Дилюк Рагнавиндр последний дурак, либо наивный глупец (что само по себе не особо друг от друга отличается), либо он тянет для чего-то время.

Додумать Кэйе не позволила критичность пробившей дно ситуации и собственная крайне романтичная натура. Он развел руками и стал приближаться к столу.

– Извините, сэр, вынужден вас прервать.

– В каком смы... А, да, - Дилюк пристально посмотрел на него и поджал губы. «Он все понимает», – подумал Кэйа, который стоял уже совсем рядом и чувствовал его мягкие выдохи и дрожащее «постойте, давайте поговорим».

Красивый юноша. Нежный. Кэйе нравился. Молодой, непонятно куда полезший, непонятно за чем – за славой, деньгами, признанием. Полез и вляпался, а ему разгребай. Как грустно.

Кэйа же, в конечном счёте, романтик.

Жаль, что Кэйа не посчитал достаточно романтичной необходимость удостовериться, что и сейчас Дилюк Рагнавиндр ему не лжёт в своём предсмертном ужасе.

Поэтому кочерга с бюстом королевы крайне болезненно проходится по его ребрам, по-хозяйски подмяв под себя органы.

Что-то с треском взорвалось под грудной клеткой, Кэйа, матерясь рухнул назад, на диван и, не успев за него схватиться, неуклюже сполз на пол. Он зашипел, ощущая на запястье тяжёлую подошву ботинка с маленьким каблуком, а затем и тупой конец кочерги, упирающийся куда-то в грудь. Она переместилась, эта кочерга, и невольно повелела ему расправить кулак, который сжимал нож - Дилюк вдавливал в запястье ее угол, болезненно и жестокосердно. А когда Кэйа все-таки сдался, распустил пальцы, то он нагнулся, невзирая на стон от боли - кочерга вновь переместилась ему на грудь, чтобы не позволить старому вору даже подняться, - и вытянул рукоять, с любопытством повертел нож в руках, нажал пальцем на острие и зашипел, тут же засунув раненый палец в рот.

– Я же сказал: давайте поговорим.

Кэйа попытался восстановить дыхание, пока наглец отходил к столу и вонзал лезвие в дерево; он быстро к нему вернулся и навис, словно над высушенной обезьяной с рыбьим хвостом, каких часто выставляли как русалочьих мумий. Он рассматривал его, нагнулся и вновь протянул руки, только теперь - к платку, закрывающему лицо, содрал его и холодно хмыкнул, видя, как жадно Кэйа хватает воздух ртом. Дальше Дилюк поднялся к повязке на правом глазу, но грязная перчатка вовремя схватила его манжету, и Кэйа принялся оттягивать от себя эту белую руку, долго, до одеревенения. К несчастью, проиграл. С таким же выражением лица, с каким он стащил нож, Дилюк стянул с него черную повязку.

Кэйа знал точно: животный интерес только что сковырнули и вывернули, вызывая чувство тошноты от слипшейся кожи и мутного бельма, тяжёлым туманом лежащего на глазном яблоке. Это была его победа, маленькая, мерзкая, но всё же; у бедняков всегда было такое преимущество, которое обращало вспять нежных, холеных дворян, сенаторов, советников, мэров, и те бежали от них, словно действительно проиграли в этой жизни все.

Немного, но хоть какое-то ощущение превосходства. Странного, извращённого и гнилого превосходства крысиных лап над обшлагом с золотой вышивкой.

– Нравится? - вставил свой штык Кэйа.

– Тебе честно, или нет? - Дилюк отошёл на пару шагов, делая вид, что ничего не было. - Поднимайся, надо кое-что обсудить.

– И что же?

Шипя от боли, он схватился о диван и неуклюже поднялся, опираясь о изумрудный вельвет.

– А ты сам как думаешь? Очевидно, меня хотели убить, и очевидно, убить меня не удалось, - он медленно шагал по комнате, черча кочергой ровную окружность так, словно та была декоративной тростью. – Не знаю, какой умник додумался портить ядом именно вино, но либо он феерически туп, - "я передам это Розе", подумал Кэйа. - Либо... Либо среди твоей шайки, если ты действуешь не один, есть предатель.

– Да мы просто немного просчитались, - Кэйа улыбнулся так, словно всей этой ситуации не произошло. - Дай отдышаться, и я всё закончу.

– Ну да, ну да, - улыбается Дилюк. - И ты даже не захочешь меня выслушать?

– Вы, сэр, мне ребро, кажись, сломали. А еще раздели. Я не желаю иметь с вами ничего общего.

– Это была всего лишь самооборона, - Дилюк прозвучал так наивно и правильно, что на секунду Кэйа забыл о том, как, на самом деле, неправильно всё случилось. - Если примете мое предложение, денег хватит, чтобы отправиться на юг и вылечить там свое ребро. И купить новую повязку заместо этой, а если подкопить и вести себя хорошо, то и имплант можно будет заказать...

– Подкупить меня хотите?

– Ну что вы. Я лишь предлагаю вам работу.

Кэйа усмехнулся, скрывая удивление. Он надеялся получить в ответ что-то вроде "я заплачу больше".

– Работу.

– Именно. Мне бы очень хотелось расширить круг общения, - сказал Дилюк и недоуменно нахмурился, услышав громкую усмешку, которая явственно давала понять: ничего из того, что он хочет услышать, Кэйа не скажет.

– Дай угадаю, тебя - а, простите, вас, - он отвесил издевательский книксен и, охнув, схватился за бок. - Не воспринимают всерьёз ввиду возраста и наивности, и вы решили создать себе орган тайного сыска из воров и убийц, да?

Лицо Дилюка не поменялось, и Кэйа понял, торжествуя: попал. Может, другие детали, особенности и подробности, может, другая присказка, но суть он захватил. В отместку за раскрытый глаз. И по ледяному, ненавидящему взгляду на ровном миловидном лице это читалось превосходно.

Кэйа усмехнулся. Видели. Знаем.

– Какая глупость, - протянул он слова, смотря прямиком в глаза старому вору. - Кто в здравом уме станет набирать себе "тайный сыск" из таких, как вы?

– Согласен, - он улыбнулся и потянулся к своему ножу, но не успел - Дилюк выдернул его из стола и снова повертел в руках.

– Значит, вы отказываетесь?

– Абсолютно верно.

– Из-за сломанного ребра?

– Из-за него тоже.

– Какой обидчивый. Что, так вот просто? Неужто с вами никто не вытворял вещей во сто крат хуже?

Кэйа ухмыльнулся.

– Вытворяли. Такое, о каком вы и думать не думали. Но, видите ли, мне крайне не нравится идея работы на любую напыщенную рожу, которую только можно встретить сегодня вечером в этой резиденции.

– Любопытно. Но убить одну из этих напыщенных рож вы всё-таки согласились. Синильная кислота – вещь дорогая, смею предположить, что вам либо хорошо заплатили, чтобы вы смогли ее раздобыть, либо заказчик сам ее вам отдал. Что, впрочем, совсем не противоречит первому, а даже наоборот. Какова вероятность, что одна из "напыщенных рож", как вы выразились, не является вашим заказчиком? Разве в таком случае вы не работали бы на них?

– Э, не, постойте. Я принял заказ, я сделал заказ, я получил свои деньги. А вы явно требуете от меня верности и покорности. Ну хотя бы лояльности. А я такие вещи не люблю. Я, видите ли, пташка свободная, и от клеток и прутьев впадаю в тоску. Даже если зерно за прутьями отменное.

– Вот как… - произнес Дилюк и, помедлив, уважительно кивнул головой. - Хорошо. Я же не настаиваю, а просто предлагаю. В конце концов, кто вы такой? Один из тысячи таких же, в таких же лохмотьях и масках, - он замолчал, а потом хитро посмотрел на Кэйю, улыбнулся и так складно продолжил, почти пропел. - В конце концов, любой пересмешник рано или поздно найдет свое гнездо. А вы найдете меня на седьмой Авеню, в комнате с синими шторами. Ну, если вдруг передумаете.

Дилюк провел лезвием по пальцам, теперь не давя, и лезвие не оставило на его коже никаких следов. Игрался, как и с повязкой, с тряпкой, с ним самим. Но вот он сжал ручку, поднял его, этот ножик для резьбы по дереву, или разделки овощей - Кэйа уже не помнил - и резко, быстро резанул себе по плечу, сквозь камзол и рубашку. Остро заточенный нож легко разорвал ткань, и по ней вяло растекалась кровь. Дилюк поморщился, но протолкнул сквозь боль улыбку - торжественную, которая и сама неплохо сжигала и ранила. Он кинул нож в сторону Кэйи, подмигнул ему, а в следующий миг на его лице снова разыгрался спектакль.

С крайне реалистичным испугом он неуклюже упал на пол и принялся отползать к двери, широко раскрытыми глазами смотря на старого вора. Потянувшись за ручку, он почти вывалился из комнаты с громким криком:

– Стража! Стража! Убийство! - кричал он и притворялся, словно воздух Кэйа тоже украл, как и жизнь лежащего рядом тела.

Кэйю будто вмиг окатило холодной водой; встрепенувшись, он подхватил нож и свои тряпки и, забыв про боль, метнулся к окну.

***

Регентские гончие гнали его долго: Дилюк явно заметил, в каком направлении помчалась черная тень, на что указал страже. Кэйа метался по подворотням, путая следы, охотно влипал в лужи и переходил канализационные реки, а в итоге, когда погоня все же поутихла, и вовсе избавился от тряпок, выкрав первое попавшееся на висящих между домами бельевых веревках. Маленькое убежище для шепотков и шорохов встретило его в необычайно широком камзоле и кальсонах с дыркой на левом колене. Одновременно старый вор пах мылом и вонял канализацией, потом и слюнями псин.

Там, где доки и канализация встретились, подружились и перессорились, сейчас находилось абсурдно красочное и наивно безвкусное убежище шайки, быть может, не отъявленных, но не безызвестных в городе негодяев. Те тихо-мирно сидели по своим углам и делали свои какие-то совсем не отъявленные и не негодяйские дела, а потому появление их знакомого в таком виде половину переполошило. Эта половина испугалась, что их раскрыли. Те, кто остался спокоен, знал: Кэйа никогда не приведет погоню к своим друзьям.

Сам Кэйа быстро вспомнил о ребре; выбулькнув что-то в сырой воздух, он схватился за бок, колени его подогнулись, а в голове внезапно все принялось отплывать от тех ее частей, которые отвечали за адекватное восприятие окружающего мира. Вовремя это заметила женщина в грязно-бежевых юбках и драной шубе. Она подбежала к нему и перекинула через плечо его руку. Оказавшись совсем рядом с вонью, застрявшей в волосах, женщина прокашлялась и принялась ругаться:

– Твою мать, Кэйа! Барбару позовите кто-нибудь!

Уже через полчаса лицо у Кэйи приняло менее страдальческий и изможденный вид; он, умытый и перевязанный, лежал на одной из скрипучих кушеток и мрачно наблюдал за тем, как поймавшая его разбойница играет в карты с небольшим мужчиной с пепельными волосами, которого они относительно недавно вытащили из опиумного запоя и который мастерски умел взламывать дверные замки. Барбара – девушка с мягкими нежными руками, светлыми кудрями и накрахмаленным передником – запретила ему тяжело дышать, много двигаться и чересчур драматизировать: было непонятно, действительно ли ему сломали ребро, или то был просто сильный ушиб и шок. Уязвленный Кэйа, конечно, предпочитал думать, что сломали.

Он крайне мрачно жевал предложенную похлёбку и время от времени отвечал на колкие слова Розарии, той самой женщины с короткими волосами и прохудившейся шубой. Мало кто из ее шайки уже вернулся. В конце концов, осенний фестиваль был лучшим праздником для того, чтобы набить карманы, опустошив при этом чужие. Барбара уже закончила с церковными ящиками для пожертвований, Кадзуха тоже провернул свое дело с каким-то восточным купцом. Кэйа… тоже закончил, хотя сам он к шайке не принадлежал. Он все ещё тревожно посматривал на вход, ожидая, когда покажется Эмбер. Спустя некоторое время она появилась, цела и невредима. Кэйа облегчённо выдохнул и упал головой на старую подушку. Она увидела его и с крайне взволнованным взглядом подбежала, и Кэйа, вновь, напустивший страдальческий вид, открыл уже было рот, но был прерван, нагло и беспринципно:

– Только попробуй затянуть свое любимое, про то, что умираешь. У тебя из наследства только не работающие карманные часы и дырявый носок, а потому хоронить тебя за свой счёт никто не будет.

– И ботинки! Отменнейшие ботинки, которые совсем не скрипят! – он улыбнулся Эмбер, которая уже уткнула руки в бока. – Ты в порядке?

– Разумеется в порядке! Я ушла почти сразу после того, как началась тревога.

Кэйа нахмурился.

– И тебя не звали, ну, на «поговорить»?

– О чем ты?

В разговор внезапно вмешалась Розария.

– Он тебя вытравил, используя Эмбер. Сделал вид, будто готовится ее пытать, вот ты и вышел, - она криво хмыкнула. – Помнишь, как при работном доме было? «Поднимите руку те, кто выкрал полмиски каши, иначе мы посчитаем, что это сделал хромой Ксавье, и зададим ему трепку за каждого, кто сегодня молчал!». Какой ты благородный, аж тошнит.

– Так проблюйся, бога ради, - хмуро резанул Кэйа. Розария всегда знала, что говорить, чтобы каждый в комнате почувствовал себя плохо.

– Не упоминай имя господне всуе, - наставнически ответила женщина, но стукнулась о холодный взгляд Барбары и закатила глаза. Она подвинулась на скамейке, пуская за стол Эмбер и передавая ей хлеб и миску. Сегодня Кэйа будто бы действительно оказался наказанным за всех, за кем-то украденную поганую овсянку с плесенью. Он сидел вдалеке и тоже иногда получал долю своего внимания от Розы и Эмбер. Барбара не задавала вопросов, а Кадзуха предпочитал слушать.

– Интересное дельце, конечно.

– Оно мне совершенно не понравилось.

– Еще бы оно тебе понравилось! Получить по ребрам железякой формы Ее Величества, царство ей небесное… А этот торгаш с лесопилками и вином, он оказался неплох.

– В чем? В том, что не стал рыдать и просить пощадить его, а сразу предложил откупиться?

– Кто это вообще такой?

– Да я понятия не имею! – зло рявкнул Кэйа.

– Какой ты обидчивый… Неужели тебя ранили под самое сердце? – расхохоталась она, так, что из ее серой рубцовой руки выкатилась деревянная ложка. Она нагнулась, чтобы ее поднять, а когда начала подниматься, то ударилась головой о стол. Кэйа рассмеялся и тут же охнул, хватаясь за бок. Барбара и Эмбер переглянулись.

– Дураки, - Эмбер хмуро покачала головой. – Мне как-то совсем не нравится все, что ты рассказал. Такое чувство, будто… что-то не так.

– Что ты имеешь ввиду?

– Тебе не показалось странным его поведение? Он так спокойно среагировал на покушение и на то, что вместо него умер другой человек.

Кэйа махнул рукой, не поворачивая головы.

– Садист, вот и все. Наверняка он по ночам переодевается в рваные тряпки и ходит на собачьи бои. Или снимает себе девку, и…

– Так, вот девок не трогай.

– Хорошо, хорошо. Или он просто привык к покушениям.

– Он был готов, господин Кэйа. Об этом госпожа Эмбер пытается вам сказать.

Обычно Кадзуху Кэйа обожал. Хотя бы за то, что тот обращался к нему, почтительно прибавляя «господин». Однако сейчас он подводил их к очень неприятной мысли.

Кэйа не заметил что-то очень важное.

Кэйа просчитался.

Не спасала даже присказка «господин». Кажется, она делала все только хуже, потому что «Господин» прав на ошибку имеет меньше, чем просто «Кэйа».

– На что это ты намекаешь?

– Он вычислил, что в вино добавили яд, но не стал говорить об этом, как и не стал пить вместе с тем достопочтенным господином. Он знал, что отравитель не ушел далеко, и чтобы… чтобы…

– «Выкурить», милейший.

– Благодарю, госпожа Розария. Чтобы выкурить вас из убежища, он решил пойти на хитрость. Это у него удалось.

– Да и сам яд… - Эмбер нахмурилась. – Заказчик прямо указал, чтобы была синильная кислота.

– Может, он хотел, чтобы было красиво? Что он сказал? – Спросил Кэйа.

– Не помню. Вроде как она убивает очень быстро. А сказал… - Эмбер нахмурилась, вспоминая встречу тремя неделями ранее. – Что-то вроде «Вот цель. Вот, как надо ее убрать. Вот деньги», все. А, ещё добавил что-то про пересмешника.

Кэйю не особо интересовала беседа за столом, которая то и дело втирала его гордость и профессионализм в грязь канализационных труб, однако на последних словах маленькой женщины с темными каштановыми волосами что-то в его голове сошлось и приятно щелкнуло, словно открывшаяся шкатулка с драгоценностями какой-нибудь баронессы. Он вскочил и подлетел к столу, опершись о него и вперившись взглядом в Эмбер.

– Что-что ты сказала?

– Я сказала: «вот цель, вот, как ее»…

– Да нет, нет, дальше, про пересмешника! Постарайся вспомнить, милая, что конкретно ты услышала!

Эмбер замолчала, насупившись и уткнувшись взглядом в колени. Через несколько секунд она подняла на него глаза и уверенно произнесла:

– «Пересмешник все равно вернётся в свое гнездо». Я подумала, что это будет сигналом, что работа выполнена, ходила и шептала это каждой шторе. Выглядела, наверное, крайне глупо, но… К-Кэйа, ты куда?!

Все вместе они сидели и смотрели, как Кэйа, шелестя время от времени что-то вроде «наглый сучонок», собирал одежду – свою, чужую, было совершенно не важно – и натягивал сапоги под возмущения Барбары и напоминания, что всего лишь полчаса назад он защищал своё якобы сломанное ребро. Одевшись, Кэйа выбежал, исчез в темноте и шуме ленивой подгнившей воды.

– Да что с ним стряслось? – сокрушенно выдохнула Барбара, опускаясь на лавку рядом с Розой.

– А ты не поняла? - проворчала женщина, которая ни разу не оторвалась от карточной партии. - Да чем ты слушала вообще?

Барбара смерила воровку хмурым взглядом. Роза продолжила, одновременно с этим раздавая карты всем, кто сидел рядом.

– Новая кровь в царстве подхалимов и взяточников, которую мало кто воспринимает всерьёз. А покушение - очень хороший способ привлечь к себе внимание. Не каждого пытаются убить прямо во время осеннего фестиваля, знаешь ли, а если пытаются, значит, дело срочное, значит, на жертву стоит обратить внимание. Поэтому он посылает к нам своего доверенного, а тот требует, чтобы в вино подсыпали порошок с запахом миндаля, чтобы он точно понял, что пить можно, а что - нет.

– Подставное убийство?

– Именно, - Розария усмехнулась, и Барбара расслышала в ее голосе скрытое восхищение. – Беспроигрышное дело: тебя не убивают, раз. Из-за тебя переполошили весь замок, два. Убрали конкурента, три, потому что я уверена, что тот старик ему в чем-то мешал. А что? Так всегда бывает. А ещё, ну, как аванс, ты получаешь в свое распоряжение личного убийцу. В идеале, конечно. Он прощупывал почву, а Кэйа и клюнул, - Роза снова улыбнулась, смотря на выход из их убежища. - Одного он, конечно, не просчитал: Кэйа у нас очень обидчивый.

***

Он мчался отчаянно и рьяно, задушенный яростью, и эта ярость так сковала все его тело, так била по почкам, что Кэйа почти даже забыл про то, что уже бегал сегодня от верных псов регента, и пока бегал, явно обронил что-то очень ценное. Другого, правда, толка, ежели кошелек или серебряные часы.

У Кэйи за душой мало что задерживалось, а если задерживалось, то он спешил это подороже перепродать и смыться. Из сокровищ у него была разве что гордость: мастерством, цепкими пальцами, неслышными шагами, превращавшими его крайне скудную жизнь в нежный танец, его выпады и трюки, позволявшие залезть в карман кому угодно на плотно забитой улице. И сейчас эту самую гордость, ее... Он не просто ее потерял. И ему нужно было ее вернуть.

Он перебегал под засыпающими домами, веревками с сырым бельём и окнами с догорающими свечами, и от его гневных движений эти самые свечи дрожали огнями, а дешёвая черепица громко скрипела и падала, отчего и сам Кэйа рисковал соскользнуть и упасть. На крыше совсем рядом с воротами он сделал два широких пружинящих шага и прыгнул, и едва успел зацепиться пальцами за балкон "оседающего" дома.

Вагнер уже давно ушел спать.

Раскачавшись, Кэйа забрался внутрь, отворил окно и наконец-то затих – снова на пару мгновений, пока пересекал чердак, – и выскочил через противоположное окно. Он метнулся вперёд, держа у себя в голове последние слова, сказанные ему с ядовитой улыбкой:

– А вы найдете меня на седьмой Авеню, в комнате с синими шторами.

В своей душе Кэйа уже рвал эти треклятые шторы на куски.

Нет, его и раньше использовали, наглее, бесчеловечнее. Только использовали его дураки, которые считали, что, обманув кого-то на пару медяков, они перемещались все выше и выше по цепи питания. На них Кэйа не обижался. В конце концов, он сам так делал, и не раз. Кем Кэйа не был, так это болванкой для препарирования. Мальчиком для битья. Украденным с кладбища телом, которое привезли для студентов-медиков на опыты, чтобы те, покопавшись у него в кишках, выбросили его на помойку, не запомнив даже имени.

Ох, он его имя запомнит.

Авеню представлял из себя несколько больших богатых домов с лепниной и красивыми окошками, в каждом из которых потушили свет, а оттого найти именно синие было крайне трудно. Кэйа осторожно шел от здания к зданию, ища хоть что-то, что напомнило бы ему синие шторы, и, выбрав комнату на втором этаже, стал взбираться к карнизу по трубе. В своей ярости он полностью забыл о том, что на светлом кирпиче, каким был вымощен дом, его лохмотья выделялись, как мерзкая чернильная клякса на новой бумаге. Все, что ему хотелось, это получить компенсацию за обман.

Кэйа вошёл внутрь, почти не скрываясь в тишине, потому что тишины как таковой не было; он оказался в кабинете с диванами, столом, граммофоном и дверьми, со стороны которых до него донеслись голоса: уже знакомый, елейно ворковавший что-то нежное после "моя госпожа" и более жёсткий, женский. Он подумал (зацепил мысль ногтем, повертел пару секунд и бросил дальше), что если ворвётся, то прервет Дилюку крайне приятное времяпровождение, и это тоже будет засчитано в его послужной список.

Кэйа бесцеремонно пнул закрытую дверь, и та разлетелась ставнями внутрь, оглушенно звякнув стеклом. Несколько приглушенных огоньков, закованных в лампы, дрогнули от его грубости, а хозяева голосов и всей комнаты замерли, и Кэйа, когда кровь немного схлынула с головы и дала ему осознать, что шума он наделал неприлично много, замер вместе с ними. Осмотрев двух голых людей, он, к их несчастью, вспомнил, что являлся неисправимым романтиком; хмыкнув и разведя руки, он произнес с улыбкой, скрытой под темным шарфом:

– Это что, та почтенная дама из Сената?

Когда он, войдя в комнату с синими шторами, услышал разговоры и смех, то подумал, что объективно красивый молодой юноша собирался трахаться с объективно красивой молодой девицей, или таким же юношей, но не правительственной же секретаршей пятидесяти лет!

Обнаженный Дилюк как стоял у тумбы, держа за ножку бокал вина, так и замер, когда в комнату ворвались. Он быстро очнулся, едва заслышав крик со стороны кровати. Тогда молодой господин тряхнул волосами, отставляя от себя бокал, и, кажется, покраснев до самой груди, поспешил вытолкнуть Кэйю из спальни и закрыть за ним дверь.

Его романтичная натура вновь взяла над ним верх, когда Дилюк перестал ощутимо пинать его прочь.

– А вопрос можно? - прохрипел Кэйа, смотря прямо в лицо человеку, который, судя по его выражению, был готов свернуть ему шею до характерного щелчка. - А путь к регенту ты себе так же добыл? А тот толстяк, он...

– Тише! - и он накинулся, пренебрегая всем, зажимать ему рот. Кэйа едва удержался на ногах и не упал только благодаря тому, что позади оказался рабочий стол, однако такое упорство его изрядно позабавило. Он даже простил то, что руки, которые жадно сдернули с него повязку несколько часов назад, сейчас снова лезли ему в лицо. Причины, в конце концов, были другие. В какой-то мере было лестно, что Дилюк вмиг позабыл о своей пассии, полностью посвящая себя тому, чтобы заткнуть вору рот.

Когда Кэйе надоело, он легко оттолкнул от себя Дилюка.

– Ты сказал, что будешь ждать, - хмыкнул он и многозначительно кивнул в сторону дверей. Дилюк нахмурился, нервно сжал кулаки. Его тонкое тело в свете ламп казалось фарфоровым, будто бы он разговаривал со статуэткой, покрытой белой глазурью. Холодной, жёсткой, но хрупкой. И, несомненно, красивой, если убрать мерзкие, надменно сжатые губы, алеющие в том же самом тухлом свете.

– Ты застал меня врасплох.

– Сочту за комплимент.

– Не думал, что ты придёшь так быстро. Уже передумал?

– Ни черта подобного. Я пришел за компенсацией.

– Компенсацией своей тупости? – надменно произнес Дилюк и усмехнулся. Не случись инцидента, в который Кэйа случайно попал и который немного сбил с него спесь, он бы точно набросился на стоявшего перед ним, обнаженного и беззащитного (и никакой кочерги поблизости!), и закончил бы дело. Однако Кэйа был вором, а не наёмным убийцей; в его ремесле важно оставлять пустые карманы, а не дорожку из трупов. И все же, он не сдержался: вспомнив, сколь сильное оскорбление нанёс ему собеседник, он резко приблизился к нему и с силой схватил его за волосы. Когда цепкая горячая рука пробралась к скальпу и, схватив их под самый корень, потянула назад, заставляя позвоночник Дилюка натужно скрипеть, тот крайне быстро пересмотрел свои перспективы. – Ладно, ладно, хорошо! Левый ящик стола, там- там лежит конверт. Можешь делать с ним, что хочешь, а теперь отпусти!

– Мечтай, гадёныш, - Кэйа потянул его за собой, чтобы приблизиться к столу, и Дилюк выдавил болезненный стон. Одной рукой вор вытянул нужный ящик, схватил конверт, который один лежал внутри, и неаккуратно его раскрыл. Внутри действительно оказалась небольшая сумма, а сам конверт представлял из себя сложенное письмо, скрепленное сургучом на одной из сторон. – И это все?!

– Это был аванс! Н-на случай, если вы согласитесь. А в письме содержится информация, крайне полезная информация, и продать ее можно дорого. Я думаю, вы найдете ей применение. А теперь отпустите!

Кэйа выгнул бровь и, чувствуя, словно держит в руках куклу, потянул ее так, чтобы Дилюк смотрел на потолок.

– А тебе не нравится? Мне казалось, что "госпожой" ты обзывал ту секретаршу вполне с удовольствием.

– Это вежливость, - прошипел Дилюк, и Кэйа усмехнулся. Правда, усмехаться ему оставалось недолго. - Хочешь присоединиться?

Кэйа смял губы, невесело хмыкая. Вмиг он расслабил руку и с силой толкнул Дилюка к дверям, вдобавок для скорости и собственного удовольствия сильно шлепнув по ягодице.

– Засим откланяюсь, - мрачно выдал вор. – Но если этот документ не будет стоить и выеденного яйца…

Казалось, Кэйа отрывал от сердца то, ради чего так неистово мчался сквозь слякоть и холод. Погоня за какой-то бумажкой его, откровенно говоря, крайне сильно истощила, настолько, что Кэйа уже был готов махнуть на все рукой и не думать о том, в какую передрягу он потенциально вляпался. Захлопнув за ними двери, он услышал отчётливый, справедливый шлепок по щеке и крайне очевидный вопрос, ответ на который звучал крайне просто и унизительно:

– Это просто один из наемников. Крайне несдержанный, как вы могли заметить. Ничего особенного.

Как замечательно! Отстаивал свою гордость, а в итоге все равно стал "ничем особенным".

Само «Ничего особенного» топало по закоулкам, добираясь до перевалочного пункта, где крайне сонный и возмущенный Вагнер уже ждал его.

– Совсем оборзел, в такое время тут скакать?!

– Прости. Я больше не буду.

Кэйа не видел смысла в том, чтобы с кем-то препираться. Ему было больно, обидно и тоскливо, и использовать в качестве основы для шуток всё то, что он узнал за последний вечер, совершенно не хотелось.

Сейчас важнее было найти нужные слова, чтобы как-то объяснить остальным, зачем он сорвался с места, и что в итоге получил.