Первое, что она почувствовала при пробуждении — боль. Она её уж точно не ожидала, но была лишь удивлена, не более. Это было немного странно — осознать, что вся кожа чувствуется растянутой по мышцам, а все суставы болят, будто разорванные.

Обычно боль возникала позже, когда она просыпалась и вновь, каждый раз как в первый, осознавала, что Люка больше нет.

Сердце болело, и Лея заставила себя дышать медленнее, но эта последняя мысль ещё пару раз напомнила о себе и о реальности. Да, на месте того слабого света, который она всегда ощущала на грани сознания, всё ещё были лишь тьма и холод. Да, она не могла найти своего брата. Да, Люка действительно не было.

На волнах страдания неизбежно пришли и следующие мысли — да, Хана и Чуи тоже не было. Лея подчинила себе эти мысли и заставила себя открыть глаза — и испытала ещё один шок.

Это была не её комната.

Не Корусант. И не одно из мест, которые она посещала в последние недели. И не её каюта на корабле, которая начала ощущаться домом с тех пор, как она поняла: возможно, она больше никогда не сможет найти себе дома.

Не её комната.

Бледные стены, скудная мебель, затхлый запах, как будто комната редко использовалась. Никаких окон, но дверь открыта, но свет из неё был намного ярче, чем она могла ожидать. Лея осмотрела себя — как могла, поскольку не решалась пошевелиться — и заметила тонкие белые простыни, мягкие и протёртые, прохудившиеся от использования.

— Ты проснулась, — тихо сказал мягкий женский голос, и Лея повернулась к вошедшей женщине. Тёмные волосы, растворившиеся в седых, взгляд сосредоточенный, материнский (прикасающийся к другой боли, более старой, но более тяжёлой, и такой, что многие другие боли будто бы лежали на ней). Очень скромно, очень опрятно одетая. Стиль пустыни — всё изношенное. Как лицо женщины. Как простыни.

Шми.

— О чёрт! — простонала Лея, зажмурившись, отчаянно пытаясь не вспоминать. Удивилась, услышав тихий смешок.

— Не совсем, но ты близка. — Лея услышала улыбку в голосе. Шми совсем не обиделась, и ей, возможно, интересно. — И ты, кажется, умудрилась собрать на свою долю всё худшее.

Лея поперхнулась словом «извините». За последние месяцы она извинялась достаточно. Достаточно — все эти слова её чуть было не раздавили. Ещё до всего этого.

— Спасибо, — выдавила она вместо этого. — Ты спасла меня.

Раздался лёгкий шелест ткани, кровать просела под тяжестью тела.

— Неразумно оказываться в пустыне во время бури. Мы хотели спросить, как ты сюда попала.

Память представила Лее неясные фигуры, но она не смогла вспомнить их отчётливо. Все события до того, как она приземлилась, оставались размытыми.

— Я Шми Скайуокер. Ты в безопасности.

— Честно говоря, — сказала Лея, изо всех сил стараясь сесть и не показать при этом слабости, — я не думаю, что смогу этого объяснить. Я не помню, что произошло.

Это была ложь. Ну, или слишком большое преувеличение правды. Но она никак не могла даже попытаться объяснить это. Не этой женщине, не сейчас. Возможно, когда-нибудь…

— Клигг нервничает, — начала Шми, но, увидев непонимание Леи, добавила: — это мой муж. У нас не так много приезжих, а почти каждый житель планеты знает, как не попасть в бурю. Ты не отсюда, — сказала она, быстро взглянув на Лею, — и он обеспокоен тем, что это может значить.

— Почему? Я не опасна. — Тоже ложь, но гораздо менее явная.

Шми колеблется.

— В последний раз, когда я впустила в дом незнакомцев с других планет, искавших защиты от бури, один из них оказался джедаем. И он забрал моего сына. Трудно… не заметить сходства.

«Я отправлю тебя кое к кому безопасному. Наверное, единственному, кто может помочь всё исправить. Делай всё необходимое. И не оглядывайся назад.»

Эти слова показались Лее довольно прохладными, и она медленно сглотнула.

— Я не джедай, — осторожно сказала она. — Я не смогла бы им стать.

— Мало кто может, — сказала Шми настороженно. — Это и так понятно.

Потребовалось ещё пару раз сглотнуть и глубоко вдохнуть, чтобы справиться с голосом.

— Мой брат… был. Был… джедаем.

Это всё, что она могла сказать. Наверное, следовало бы уточнить, объяснить. Люк на самом деле не был джедаем в том смысле, который имела в виду Шми, встречавшая «настоящего» джедая. Храм обучал джедаев. Детей, украденных джедаями. (И Люк так и не смог это принять, когда узнал, как это было и что случилось с их отц… с Вейдером.)

Тёплая рука накрыла её руку, и Лея посмотрела в глаза, полные глубочайшего сочувствия, сострадания.

— Мне жаль. Мне так жаль, что ты потеряла кого-то, кого любила.

— Всех, — прохрипела Лея. Горе как будто застряло где-то внутри, мешая говорить. — Это были все, снова и снова…

Альдераан, повстанцы, планета за планетой, — те, кого они не смогли ввести в Новую Республику, — и Люк, и Хан, и Чуи, и Арту, и…

«И не оглядывайся назад.»

Она не могла. Не могла остановиться. Всё сосредоточившись на прошлом, глядя туда, назад, Лея плакала и плакала. Плакала, как не позволяла себе плакать годами. Нет, ни разу — с тех пор, как её отец и мать похоронили друзей как предателей и отказывали себе даже в слезах, чтобы защитить её. Она плакала от горя, ярости, безнадёжности, рыдала у Шми на руках, и слова, шёпот утешений умывали её нежными расслабленными волнами. И Лея знала: как бы больно ей ни было, она никогда не сможет вернуться.

Но у неё не хватало сил не оглядываться. Ещё нет.

Возможно, и никогда.

***

Жилище Ларсов было именно таким, каким когда-то описывал его Люк, и одновременно совсем не походило на его описание. Структура, конечно, была та же. Помещения все ниже уровня земли, разные маленькие комнатки, чтобы экономить энергию и чтобы можно было сбить столку возможных рейдеров, цвета пустыни, мало дверей и песок. Повсюду песок, что бы вы ни делали. Всегда, везде песок. Но это всего лишь особенность Татуина — так он говорил. Весь песок мира.

Также оно было домом. На потолках, в отличие от светлых стен, был тёмный узор. На стенах были гобелены; пахло землёй и чем-то, что Лея разобрать не могла. Хоть в этом месте ничего расти не должно было, время от времени появлялись всплески бледно-зелёного цвета, и Ларсы непреклонно стояли на том, что это — ферма.

Лея надеялась, что это правда. Хотя поверить в это было немного трудно.

Шми тоже была почти такой, какой Лея ожидала её увидеть, и одновременно — ничего подобного. Люк иногда упоминал о бабушке, которая умерла ещё до его рождения, и передать он мог только лишь её доброту и мягкость, переданные ему, в свою очередь, его тётей и дядей.

Он не упоминал, что Шми сильная. И храбрая (а нужно много храбрости, чтобы утешить кого-то близкого, и уж тем более совершенно незнакомого человека).

Лея позволила пальцам скользить по стене, пока Шми помогала ей выйти из комнаты в коридор. Из-за натянутой кожи это было не слишком приятно, но было в этом действии что-то такое приземляющее, связывающее с реальностью, так что она не прекращала. Просто делала медленные, осторожные шаги, и её кости скрипели, а мышцы отвратительно тянулись, пока, наконец, не растянулись достаточно. Сделать несколько шагов по открытому двору, куда Шми её привела, было немного больнее, но она справилась.

— Так что привело тебя в нашу дыру? — спросил Клигг, когда она протянула руку, а он её пожал — она постаралась не морщиться, слишком уж сильным был Клигг.

Чувствуя его недоверие (и было ли это подсказано просто её опытом ведения переговоров, или же она на самом деле чувствовала Силу, почему Люк никогда не объяснял ей разницы?), Лея поколебалась перед ответом.

— Я кое-что ищу. Ну… Думаю, что новое начало. Или, может быть, что-то лучшее… чем то, кем была я.

— И ты явилась сюда? — скептически спросил он. — Кто бы ни продал тебе эту байку, он был полным…

— Клигг, — твёрдо перебила его Шми. — Ты не дал ей закончить.

— Всё в порядке, — сказала Лея, пожав плечами. — Я знаю, что я здесь не к месту. Я понимаю его недоверие.

— Ты? — надавил он, рассматривая её красивую тёмную одежду (она не смогла бы под его пристальным взглядом думать о трауре), тщательно уложенные, пусть теперь уже и грязные, волосы. Она знала, что даже после всех её приключений её кожа оставалась мягкой и гладкой. На лбу и вокруг глаз могло появиться несколько новых следов её неспокойной жизни, но в ней не было ничего, что могло бы сказать о том, что она когда-либо сталкивалась с самой идеей физического труда, не говоря уже о том, чтобы сталкиваться с ним на практике.

Четыре года она не имела дома — и всё равно совершенно незнакомый человек всё ещё видел в ней хрупкую маленькую принцессу.

— Не нужно выглядеть так удивлённо, — она сумела сказать это достаточно резко, чтобы Клигг приподнял брови. — Я не планировала появиться здесь, но сейчас я здесь, и теперь уже ничего не поделаешь. И я разберусь.

В ответ она получила смешок.

— Говорит девушка, приземлившаяся посреди песчаной бури, — парировал он. — Где твой корабль?

Ну да, конечно, он начал с самого неудобного вопроса.

— Я поте… я обменяла его. Чтобы добраться сюда.

Технически — верно. Но полностью ложь.

— Меня не волнует, какую кучу металлолома ты имела, — теперь Клигг говорил с ней даже снисходительно — если это можно так назвать. — Если ты обменяла её на возможность остаться здесь, то тебя обманули. И ты это полностью заслужила.

Лее удалось не выдать горького согласия, и она заставила себя смотреть ему в глаза, пока он не отвернулся. Но это был нечестный ход. Он не ошибся. Ни в чём важном.

— Почему бы нам не пообедать? — мягко вмешалась Шми, положив руки им на плечи. — Думаю, после еды всем станет лучше.

Её муж неохотно ворчал, и Шми использовала это как предлог, чтобы прогнать Лею на кухню, помочь с едой. Поскольку сейчас это означало в основном нести вполне представимую Леей посуду, ведь готовила Беру (это же была тётя Люка, почему он не мог рассказать побольше об этом месте?), Лея смогла побыть спокойной и услужливой.

Кто бы знал, сколь долго это продлится.

***

О, это был самый настоящий ад.

Короткая мысль, вспыхнувшая на яркое, резкое мгновение, горячее и сухое, как окружающий пейзаж, когда протокольный дроид повернулся к ней и слишком спокойным скованным жестом, слишком знакомым услужливым тоном заявил:

— Добрый день, я С-3РО, протокольный дроид. А вы кто?

— Лея. — Она справилась с голосом удивительно легко, хотя смотрела на металлическое покрытие, столь непохожее на то золотистое из её памяти, и пыталась совместить два образа. — Я Лея.

— Приятно познакомиться, госпожа Лея. Я надеюсь, что смогу помочь вам во время вашего здесь пребывания. Я…

— Спасибо, — оборвала она, надеясь, что улыбка получилась не слишком вымученной. — Я скажу, если мне что-то понадобится.

— Конечно. Только скажите, и я…

Лея с огромным облегчением услышала смех Шми рядом — это дало ей возможность расслабиться. Слишком знакомый дроид ещё несколько долгих-долгих секунд продолжал обещать свою службу.

— Он немного… беспокойный, — призналась Шми, когда они отошли от влагоуловителей и вернулись к дому (оказалось, что эта груда камней и техники действительно была своего рода фермой). — Но, несмотря на это, я не могу не любить его. Энакин, уходя, упрашивал меня его оставить.

Сердце ёкнуло, и Лея нерешительно переспросила:

— Энакин?

— Мой сын, — быстро ответила Шми, со странной решимостью глядя куда-то в пустыню. — Который был… который ушёл. С джедаями. Я надеюсь, он всё ещё у них учится, раз уж они его не вернули.

Натянутое подобие шутки в её словах перекликалось с напряжением, покалывавшим кожу Леи, и она надеялась (если Люк когда-то объяснил всё правильно), что это было подсказанное Силой ощущение того, что чувствовала Шми. Горе, потеря. Сожаление.

Когда Лея думала об этом, она чувствовала ещё больший отклик, так что, наверное, это было правильно. Если были какие-то чувства, которые можно было уловить, то это были они. 

— Ты сожалеешь? — Слова вырвались раньше, чем Лея их обдумала, и она вздрогнула под взглядом Шми.

После недолгих колебаний та ответила:

— Я не жалею о том, что освободила его. Он заслуживал свободы. Все заслуживают. И я не могла заставить его остаться здесь. Не рядом с рабством. Он попытался бы остаться с мной, попытался бы работать на Уотто, чтобы выкупить меня. У него бы не получилось. Лучше бы точно не стало. Он… был таким добрым ребёнком. Всегда хотел всем помочь. Я не могла его удержать. Не здесь. Не так.

Лее было трудно, даже невозможно представить то, о чём говорила Шми. Единственный образ Энакина Скайуокера, который она могла себе представить, — это взрослый мужчина, твёрдо стоящий на своём положении в Империи. Главнокомандующий, мучитель, ситх.

Как он превратился из милого мальчика, которого помнила Шми… в это?

— Наверное, это было очень сложно, — сказала наконец Лея, запутавшись в словах. Они все были… совсем неуместны.

Шми вздохнула.

— Мы делаем всё для тех, кого любим. И неважно, чего нам это стоит. Это и радость, и боль — быть матерью.

— Я у тебя в долгу. Возможно, больше, чем кто угодно другой. Ты позволишь мне это сделать?

Лея с содроганием вернулась в реальность — прочь от этого места в сознании, от холодных голубых и чёрных, печальнейших на свете глаз (но она никогда не простит его), от слов, которые отзывались эхом боли в пустой тишине её сердца (она больше не могла чувствовать сердцебиение Люка). Шагая по горячему песку, Лея позволила тоске и боли от каждого движения проникать проникать в её сознание и занимать там места особо настойчивых воспоминаний.

— Стоило ли оно того? — Этот вопрос она тоже не собиралась задавать, но что-то во взгляде и лице Шми подсказывало, что такие вопросы ей задавали нечасто.

— Надеюсь, что да, — прошептала она в ответ. — Надеюсь, оно того стоило.

Спустившись по каменным ступеням обратно в дом, Лея снова и снова обдумывала эту мысль, возвращалась к ней снова и снова.

Это снова было что-то давящее. Не слишком похожее на резкое покалывание горя, но тоже с чем-то неземным, оно вертелось у Леи в голове. Эфемерное и хрупкое, как будто оно могло измениться или исчезнуть от одного лишь удара сердца.

Надежда.

Эта мысль сидела внутри, пока Лея помогала с посудой, а затем слушала Беру, объяснявшую ей основные вещи при попытке помочь с готовкой. Она танцевала вокруг, когда вернулись Клигг и Оуэн, и вся семья села обедать. Эта мысль пустила корни вечером, когда Лея, помогая семье на ночь закрыть дом, обнаружила, что смотрит на С-3РО. Мысль распустилась, когда Лея переоделась в одолженную одежду, распустила волосы и расчёсывала их скорее чтобы подумать, чем чтобы расчесать. Мысль искажалась в корчах, когда она пыталась связать тоску Шми с маской Дарта Вейдера и снова и снова не могла, не могла почувствовать ничего, кроме боли прошлого.

— Зачем ты послал меня сюда? ­— глухо спросила она темноту, зная, что ответа не будет. Его больше не может быть.

Это и было ценой.

«Делай всё необходимое.»

Могла ли она? Она даже не знала, что необходимо. Она не имела нужных знаний и навыков, чтобы проникнуть в Силу и разобраться с её помощью. У неё была только интуиция. И тоска. Тоска столь глубокая и болезненная, что у неё перехватило дыхание, когда она позволила себе уделить внимание этой тоске, ведь она отрицала её весь день.

Оказалось, теперь уже было не так больно. Теперь, когда что-то она уже выплакала.

Но было ощущение, что оно вернётся. В Силе.

Что-то щёлкнуло в сознании — опасная мысль.

Что предложить Шми, чтобы получить второй шанс?

Что-то вокруг неё давило, напрягалось, и на долю секунды Лея знала, знала, что если она предложит Шми снова увидеть Энакина, то она согласится. Без вопросов. Она знала это так чётко, как раньше ощущала жизнь своего брата, сияющую в галактике близко или далеко, так же чётко, как знала своё имя.

— Я не могу, — сказала она вслух, думая о Клигге, Оуэне и Беру. Об ответственности здесь и сейчас. Об отсутствии корабля и незнании цели. Лея даже не знала, где сейчас Энакин Скайуокер. И какой сейчас год. И ещё многое другое.

«Делай всё необходимое.»

Люк сказал, что она смелая. Смелее, чем он. (Такая же смелая, какой была Шми.)

«И не оглядывайся назад.»