Легенды об оборотнях, скорее всего, и появились из-за серийных убийц. И о вампирах тоже. Люди, которые преследуют и убивают других людей, и есть серийные убийцы. Тогда еще не было психологии, вот и пришлось придумать безумных монстров, чтобы все объяснить.

Дэн Уэллс, из книги «Я — не серийный убийца»

В два часа ночи, когда закончилась моя смена, Тед проводил меня до машины и сказал: «Энн, пожалуйста, запри двери, я не хочу, чтобы с тобой случилось что-то плохое по дороге домой». Кто же знал, что я только что просидела взаперти, вероятно, с самым опасным человеком в западных штатах.

Энн Рул

Второй раз глаза открыла Лесли.

Или не Лесли.

А может — и не совсем Лесли, но всё ещё Лесли.

Голд, на самом деле, сложно было собрать мысли в кучу: кто она? Лесли, вспомнившая свою прошлую — в другом мире, потому что время, потому что в прошлом, — жизнь или Катька, вставшая на место в теле Лесли?

Обоюдным согласием тараканов, которые потирали свои лапки в изумлении, было решено: она — Лесли, вспомнившая прошлую жизнь.

Факт подходил. Или Голд была заторможенной, — из-за лекарств, капающих в вену, или она всё-таки по жизни немного «ненормальной», — или она оказалась права, выбрав первый вариант; если бы был второй, — она бы уже заплакала, а сердце бы тосковало по семье, друзьям, и по любимой тёмной немецкой овчарке.

Голова болела: память смешивалась, накладывалась друг на друга, вызывая вспышки воспоминаний, которые уже путались.

Болезненно застонав, Лесли повернула голову вбок; где-то здесь, если сериалы не врут, должна быть кнопка «вызова врача» в палату.

Сериалы не солгали, как и нервно поддёргивающая память. Кнопка действительно была: ярко-красная, привлекающая так или иначе к себе внимание.

Это было просто удобно.

Нажав на неё, — и на всякий случай не отрывая палец ещё секунды три-четыре, ну, мало ли что! — Голд подтянула подушку, перенимая позу из «лёжа» в «полулёжа».

Прошлый Боженька вновь появляется, хоть и выглядит чуточку удивлённым; на лице — профессиональное выражение и острый взгляд, быстро пробегающийся по телу Лесли, что-то видно отмечая.

— Добрый день и с пробуждением, мисс Голд, — приподнимает неизвестное Божество губы в отработанной улыбке, за которой — немного волнения и тепла.

Лесли неловко улыбается, а после — пронзительно смотрит в сторону тумбы, на графин с водой. Медицинская сестра точно взяла манеру поиздеваться или «отдохнуть на работе» от работы, поставив всё столь необходимое как можно дальше.

Доктор оказался понятливым; всего мгновение, и Лесли уже помогали пить. Горло было иссушено так, что воды всё не хватало и не хватало, а вода кончалась и кончалась, пока док не отстранил свои бледные руки со стаканом, поглядывая взглядом заботливого отца.

— Добрый… э… день, док.

— Доктор Каллен.

— Доктор Каллен, — послушно закивала, мол, поняла, всё серьёзно. — Лучше скажите: как я? И… я не совсем… м…

— Помните? — Подсказывает слово док, натягивая белые перчатки. На мгновение отвлекшись от этого завораживающего движения, Голд промычала что-то согласное. Типа, да, и как вы угадали?..

Сарказм, конечно.

— Вы ехали с миссис Голд в машине, когда — судя по регистратору — выскочил олень на дорогу, из-за чего вы и попали в «аварию».

— О.

Плоско ответила Лесли, с удивлением отмечая, что да, дескать, так и было, но… насколько процентов правда?

И у Лесли — и у Катьки, раз уж на то пошло, — была отличная интуиция, раз за разом помогая выхватывать самые лучшие номера, задачки, помогающие рассказать, — когда, в чём и сколько человек лжёт. Было это удобно, но и проблемно. Казалось бы: видеть человека насквозь, и из-за этого понимать, что как минимум человек в беседе с тобой так или иначе лжёт не менее пяти раз, — и порой довольно «значительно». С другой стороны, Лесли всегда знала, кто ей друг, а кто — просто хочет поиметь свою мимолётную «выгоду», удовлетворив чёрное эго осознанием собственной «важности».

— Вам повезло, мимо проезжала машина и заметила аварию. Мисс Голд, вас вовремя доставили в больницу, — боюсь, с такими ранениями вы бы ночь не пережили. И ведь мало кто ездит там… на всё воля Божья.

Лесли хмыкнула, но на вопросительный взгляд лишь покачала головой. У каждого человека своя религия, и не ей спорить с тем, кто верит во что-то, во что не верит она.

— Что у меня?

— Ушибы рёбер, сломанные фаланги на ногах: правый большой и мизинец, левая — безымянный. Растяжение левой ноги. В большинстве — осколки, но парочку особо мелких пришлось вытаскивать пинцетом из-под кожи.

Лесли передёрнула плечами, представляя как кто-то ковырялся и… О Боже! Ну зачем она это представила?!

— В левую руку больше всего попало, а один крупный — застрял. Если вы левша, то, полагаю, придётся переучиваться на правую руку, потому что даже восстановив себя, я не могу гарантировать, что она будет слушаться так же хорошо, как и раньше.

— Не велика цена, — с сомнением протянула Лесли, покосившись на забинтованную руку. Ну, в другом случае она могла её вообще лишиться. Во! Позитивное мышление! — Да и я — правша. Эх… придётся попрощаться с мыслями об идее стать амбидекстром!<footnote> Врождённое или выработанное в тренировке равное развитие функций обеих рук, без выделения ведущей руки, и способность человека выполнять двигательные действия правой и левой рукой с одинаковой скоростью и эффективностью. Примерно у одного процента детей амбидекстрия бывает врождённой; такие дети вдвое более склонны к языковым затруднениям и СДВГ, их оценки в среднем хуже, чем у правшей и левшей. Однако, как показывают современные исследования, амбидекстрия способствует более нативному пониманию социальной экономики, и как следствие — такие люди становятся более успешными в обществе. Обратное явление, когда человеку сложно использовать обе руки, называют амбисинистрией.</footnote> У меня голова перебинтована ещё.

— Верно. Лёгкое сотрясение мозга, к счастью — ничего критического и смертельного, но пару обследований вы пройти просто обязаны, — сообщил тоном «это даже не обсуждается, мисс!» доктор, заставляя Лесли промямлить едва слышно «Да я и не спорю, да!»

— Это значит, что я ещё не скоро выйду, да? — Тон получился жалостливым, а глаза — грустными.

Весело фыркнув, док достал свой чуда-фонарь-медицинский, предупреждая что будет светить в глаза.

— Больно? Дело в том, что пальцы на стопах помогают человеку удерживать вес своего тела и сохранять равновесие. При этом самую значительную роль играют большие пальцы: именно на них опирается нога по время передвижения. Кроме того, дистальные части нижних конечностей помогают искусственно «увеличивать» рост. Речь идёт о случаях, когда человек становится на цыпочки. Также большие пальцы на ногах помогают отталкиваться от земной поверхности.

— Только немного. И долго оно будет заживать? Мне что, на коляске передвигаться теперь? — Не смогла не скривиться Лесли от столь «чудесной» перспективы.

— К счастью, перелом пальца на ноге — это распространенное травматическое повреждение. Так что долго — обещаю — вы не будете страдать.

— Звучит не очень надёжно…

— Существует несколько видов переломов пальца на ноге. По наличию повреждения кожных покровов костными отломками различают открытый и закрытый переломы. Большинство травм носит закрытый характер, когда участок кости не выпирает из кожи. Это связано с гибкостью и высокой подвижностью пальцев. Закрытую травму лечить намного легче и быстрее, чем открытую. У вас, мисс Голд, именно закрытая травма, так что и заживать она будет быстрее. Голова болит, в глазах темнеет, когда я делаю так? — Доктор пощупал голову через какие-то слишком холодные перчатки.

— Нет… немного подташнивает. А тут — вот, да, тут, — да, немного болезненно. — Доктор неспешно кивнул, гибко огибая кровать да записав что-то в журнал. Голд поймала себя на том, что слишком пристально наблюдает за хищными и плавными движениями своего доктора, из-за чего поспешно отвела смущённый взгляд. — И как я буду лечиться? Как оно вообще выглядит? Я… прежде ничего себе не ломала. А тут за раз — и столько…

— Полагаю, это шокирует, — поддерживает беседу, отвлекая от болезненных касаний, — но не уж то ни разу?

— Не-а. Я довольно аккуратная и благоразумная девочка!

Доктор одобрительно хмыкнул, отвечая на вопрос:

— У вас травма без смещения — такие представляют наименьшую опасность. Могу вам пообещать — при соблюдений всех инструкций даже осложнений не будет. Хотя и их тяжело получить, но всякое бывает, вы ведь понимаете?..

— Ага.

— А лечиться вы будете не больше двух месяцев — максимум. Без осложнений. Лечение переломов пальцев ноги заключается в прибинтовании поврежденного пальца к рядом расположенному пальцу (динамическое шинирование). Если палец смещается или деформируется, перед прибинтовыванием может быть необходима репозиция.

— Ага. Элегантно вы намекнули, чтобы я сама — ни-ни!

— Ну что поделать, — всплеснул бледными руками доктор Каллен, — лучше напугать, чем лечить осложнения!

— Вот как?! — Наигранно вскрикнула Лесли, уловив добродушную насмешку в золотистых глазах, — Признайтесь: вы просто не хотите меня так долго лечить, м?

— Что поделать, вы раскусили меня, мисс Голд! — Мужчина аристократически схватился за сердце, будто то, что сероглазая сказала было для него величайшим открытием и откровением одновременно.

Лесли громко рассмеялась, чувству как натянувшаяся пружина внутри — та, что сидела такая и грызла-грызла-грызла, заставляла думать, печалиться, надумывать и постепенно погружаться в депрессию от сильного потрясения, — расслабилась, опустившись. Она знала, что это ненадолго: придёт ночь и мысли вновь обхватят её голову как прочный обруч, заставят сомневаться,

могут ли это быть галлюцинации?

реален ли мир?

реальна ли я?

может ли мой мозг показывать галлюцинации под наркозом?

я в коме?

я умираю?

я мертва?

я умирала?

я… я… я… я?

выпустив когти в самое сердце, сделав больно, но сейчас — сейчас ей хорошо, и пока Голд не осталась в одиночестве, она жаждет продержать подобное состояние как можно дольше.

— Может быть лёгкая тошнота, головокружение, спутанность сознания, ухудшения концентрации и плохая память, раздражительность и сильная чувствительность ко свету и звуку. Я предупрежу медсестёр не включать свет и не убирать занавески с окон, пока не перепроверю на повторном рентгене, что всё хорошо.

Лесли послушно кивнула, — она ни разу не хим-био, ни разу не медик и ни разу не интересовалась этим. Так что, доктору, очевидно, виднее.

— Есть, док, — хотела послушно отдать «чести» как законопослушный, — ну, почти, — военный, ну перебинтованная в гипсе рука капельку намекала, что нет, дорогуша, никак не-а, ты ни в чём не права и идея тебе не удастся.

Доктор очевидно сдержал задорный хмык, когда Лесли нахмурилась и без злого умысла надула губы бантиком.

— Я… я что-то забыла?

Растеряно пробормотала, когда доктор уже уходил. Лесли не видела, как он на мгновение обернулся, окинув её фигуру печальным и сожалеющим взглядом; что-то, что терзало его в тот момент оказалось слабее, чем долг, так что, отпустив проклятую ручку и молча пожалев ребёнка, нахмурившего брови в попытках что-то вспомнить, Карлайл тихо закрыл за собой дверь, щёлкнув замком. Таких как он это не остановит, но вот любопытствующих пролезающих в больницу людишек…

Ну что же, он даст человеческому примату оклематься и прочно встать на ноги, прежде чем показать разразившееся пламя от череды случайных событий.

И это меньшее, на что он способен — и в тоже время большее, как бы не было печально.

…Голова, как и сказал доктор Каллен, действительно разболелась, посылая «чёрные пятна» Лесли в глаза, показывая переутомлённость.

Наверное, проскользнула здравая мысль, мне действительно пора «баиньки». Да и не думаю, что доктор посоветует мне что-то плохое. Но… что я… забыла?..

Одеяло было тёплым. Подушка — удобной и взбитом, «совместными» усилиями добродушного дока.

…Лизка Скворцова печально смотрела на Катьку, с немым сожалением и болью в глазах. Катька — именно сейчас она была больше Катькой, чем Лесли, — непонимающе вскинула брови, но тела просто… не было?

Посмотрев на свои руки, — они призрачные! Приз-рач-ные! — Катька чуть не заорала, попытавшись нащупать своё тело. Тело почему-то не щупалось. Вот вообще, ага.

Подавив нервный смешок, Катька хотела сказать, но…

Ладно, вы когда-нибудь бывали призраком? Вот и Катя — нет! Она даже говорить не может!

А Лизка всё стоит и стоит, смотрит так, будто… будто… будто Катьку убили по её вине на её глазах и…

«Мне жаль» — хочется ей вскрикнуть, — «не грусти. Со мной всё хорошо, слышишь?!»

И это словно изумление, неописуемое словами — Скворцова словно услышала её, из левого глаза покатилась по щеке слеза, и-

Они, наверное, не знали, когда налетели друг на друга своими призрачными телами в объятьях. Словно никто им не был нужен. Катька не помнила ничего — с каждым моментом в «призрачном» теле она всё больше ощущала бренности жития, но вместе с тем и знала, что как только она «очнётся» (Катька не уверена, что спит; она не понимает, когда и что такое «очнётся», но просто знает, что это должно произойти!), то все эти ощущения забудутся, сотрутся, как если ластиком пройтись по записи, сделанной карандашом.

«Я слышу!» — Кричит немо, — вот ирония! — Лизка — «Я слышу! Слышу-слышу-слышу-слышу! Не уходи! Прости меня! Прости!

«Не за что прощать. Ты ведь ничего не сделала…»

«Я… я люблю тебя…»

«И я — тебя, дорогуша…»

«Вот уж действительно — дорогуша…! Ха!»

…Лесли Голд — девушка лет семнадцати. Почти ничем не отличается от Катьки Золотовой. Те же серые глаза. Те же рыжие спутанные волосы, завивающиеся от влажности — и оттого очень бесящие.

Кажется, между ними больше сходств, чем можно представить: Лесли без зазрения совести роется в своих вещах, вспоминает позабытые мелкие, — но важные — детали своей жизни, размышляя о жизни, судьбе и прочей дребедени.

Ну, знаете, это старушечье барахтение… да.

Всё те же веснушки, — которые Лесли ненавидела, каждое утро тратя больше часа, замазывая тональным кремом, — к которым Катька уже всей душой прикипела; это в детстве и в подростковом периоде она их люто ненавидела, стараясь как угодно спрятать — поцелованная Солнцем, ну да как же! — и только пройдя из стадии «ненавижу себя, своё тело, свои мысли» в стадию «я — это я, и меня моё «я», моя внешность и мои мысли вполне устраивают, если вас — нет, то выход во-о-о-он в той стороне». Это был, на самом деле, долгий путь, полный терзаний, ненависти к телу и бокам, ляжкам и целлюлиту.

Тогда мамино вечное: «Ой, да кому ты там сдалась!» не перекрывало чужое — даже порой незнакомым в принципе человеком, — ехидно брошенное вскользь «Ну ты посмотри на себя!» в этом унижающем и снисходительном тоне…

И вообще — рыжие бездушные, бесстыжие и так далее, и так далее, ага!

Лесли мотает головой — шея хрустит, заставляет или радоваться бездумно, или думать «ой, дура-а-а-а!» потому что ни-ка-ких резких движений! — отплёвывает прядь волос, — хоть что-то хорошее, она как минимум не лысая, — и крутит снятое кольцо со среднего пальца при прибытии в больницу.

Милая полная медсестра, тихим голосом спрашивающая о самочувствии Голд, — а заодно принёсшая ей все её вещи, почему-то чистые, постиранные и опрятные, хотя она в тот день славненько искупалась в грязи и крови, хотя, может у них тут так принято; ни Лесли ни Екатерина раньше в больницах находится не любили, а потому и бывали там настолько редко, насколько это возможно, — и принёсшая, — о, слава тебе, женщина! — пару развлекательных журналов.

И, конечно, они были датированы.

Она тут валяется неделю, — не то чтобы ей не разрешают вставать, но доктор Каллен сказал совершать как можно меньше движений… — и от этого неимоверно скучно. Никто Лесли не навещает, отчего становится как-то грустно и тоскливо: насколько она помнит, то… до отца в больнице они так и не дозвонились, матушка… мама просто пропала безо всяких причин, буквально исчезла с места происшествия, и даже если расследование идёт, — а оно идёт, — то к самой «дочери пропавшей, самой пострадавшей» один лишь раз наведался шериф Свон, задал дежурные вопросы, — они скорее действительно были обеспокоены её травмами, чем вопросами о возможных любовниках мамы, и недоброжелателях и, ну… и всё, — хотя всегда есть вариант, что она слишком много пересмотрела этих американских, — дурочка, ты и сама сейчас американка! — фильмов-детективов, с важной любовной линией в конце; есть ещё тётушка Розита, но, по обрывкам воспоминаний, — большую часть своей жизни Лесли (и Катька вместе с ней, и, Боже, это похоже уже на раздвоение личности, ну право же слово!) прекрасно помнит, только что-то вроде незаметных «мелочей», которые сами по себе ни на что не влияют, но собираясь вместе вырисовывают несколько печальную, но не трагичную картинку, — с ней Голд почти не фигурировала-общалась-приезжала, да и по словам матери она «та ещё сумасшедшая, ну, Лесли, ты совсем меня не слушаешь!», которая довольно… наплевательски относится к своей родственнице, которая — просто напоминаю! — находится в больнице.

Лишь раз приехала, чтобы заполнить документы — и то, сама Лесли с ней не виделась. Да даже те последние десять лет — они толком-то и не общались!

Интересно… из-за чего они вообще — Лесли и Кэрри, конечно же, — задумали приехать к тётушке?..

…Про подобную мелочь Голд и говорит. По сути картинку жизни не обременяет, такая мелочь ведь, но отчего-то внутри трепещет огонёк, жажда знания и измученный в длительных воспоминаниях-попытках мозг, который просто устал и всё чаще начал подавать сигналы об отключке.

Лесли, не будь дурой, мгновенно включала: «А я у мамы дурочка» режим, и послушно ложилась или спать, или пролистывала дурацкие с картинками-моделями журнал.

В особо хорошие дни Голд решала кроссворд, — это здорово помогало и думать, и не сильно напрягать мозг одновременно.

Доктор Каллен, заглянувший к ней в тот день, — это, кажется, была среда, <i>и да,</i> Лесли слегка путается в днях, — заинтересованно покосился на журнал, раскрытый на двенадцатой странице.

— Кроссворд? — Вежливо поинтересовался он, стоя на коленях — так было легче перебинтовывать сломанные пальцы, а Лесли по понятным причинам не могла-не должна была долго сидеть. Да и рёбра ныли, спина затекала, ох уж эта старость, да…

Лесли хмыкнула.

— Да, верно, док.

— И как?

Голд чуть наклонилась вбок, читая название: ей пришлось сощурится, — и вот уж что жаль, что и Катька, и Лесли были со стопроцентным зрением. Вроде бы хорошо, но... А после аварии так вообще — напрягать глаза лишь себе вредить. И могут исчезнуть полюбившиеся сто процентов. Обидно, да… фильмы по телефону не посмотришь, — тут вообще телефоны сенсорные ещё не… не гуляют, ага, — телевизоры такие деревенские, старые, с маленьким экраном и далеко не «плоские», разумеется, в больничной одинокой палате их не было. Музыку не послушать, наушники в сумке, сумка в вещах, вещи в машине, которая разбилась, и весь этот хлам забрала дражайшая тётушка Розита, чтоб ей три раза к обеду икалось!

Да и всё равно — память на телефоне сейчас маленькая, максимальное количество скачиваемых треков сейчас не больше пяти-шести, и чтобы что-то новое поставить себе на телефон, что-то старое надо удалить, а Лесли вообще от старья избавляться не любит, она хлам любит, и старость, ага…

А теперь ещё и напрягать глаза нельзя! — И не почитаешь, получается.

— Ну, тема «Грехи и страсти».

Так что больше она страдала от скуки, а не от щекочущего чувства проходящего наркоза, доставлявшего ощутимые неудобства, тем более тогда, когда ей понижали с каждым разом жидкость во имя «независимости». В смысле — наркотической зависимости.

— И как? — Вскинул брови доктор Каллен, не поднимая, впрочем, взгляд. Лесли старалась смотреть куда угодно, только не вниз, где лёгкие пальцы в перчатках перебинтовывали её фаланги пальцев ног.

Ко всему прочему, она совсем недавно обнаружила тошноту и боязнь крови. Лучше не смотреть на раны некоторое время во избегания обморока и чувства стыда за собственную глупость перед таким хорошим — женатым — мужчиной.

— Почти всё уже отгадала, только остался номер семнадцать, десять и двадцать два.

— Какие вопросы?

— А вы отгадаете? — Кажется, изумление в голосе были слишком недоверчивым, заставив доктора дерзко улыбнутся с вызовом, глядя на Лесли снисходительным взглядом отца.

— А вы попробуйте загадать их мне: вдруг я знаю!

— Фи-и-и-и! — Взмахнула нелепо руками сероглазая, — Как так можно — вот так откровенно и на тему старости, да, док?

Но доктор лишь вернул Лесли дерзкий взгляд, заставив молчаливо говорить одним уверенным движением головы.

— Десять по вертикали — забота о земных благах сверх меры, когда человек больше заботиться о себе, пренебрегая любовью к Богу и ближнему. Апостол Павел приравнивал его к идолопоклонству.

— Любостяжание, — задумавшись, ответил мужчина. Голд показалось, что ответ он мог сказать и мгновенно, но отчего-то решил обождать, словно только делая вид, что он думает. Разновидность страсти сребролюбия. Грех любостяжания относится к идолопоклонству, поскольку идол есть предмет обожествления, а любящий богатство (любостяжатель) обожествляет богатство и служит ему, оберегая его и приумножая его любой ценой.

А после — вот дурочка! — отмахнулась от нелепых мыслей. Ну право же, не настолько можно быть в природе гением мысли!

— Семнадцать по горизонтали — форма вещелюбия.

— Мшелоимство.

— Это что? — Глупо взмахнула ресницами, пытаясь вспомнить хоть что-то намекающее на подсказку.

Доктор помиловал.

— Любовь к деньгам, к богатству, вещам, их приобретению…

— А-а-а-а-а, — кивнула послушно Лесли, — тогда и двадцать второе я знаю. Только получается что — один вопрос и два разных ответа? — Между бровями залегла морщинка, на которую, не без смешинки, ткнул доктор Каллен, заставляя расслабить несчастные брови.

— А что там?

— Двадцать два по горизонтали — стремление к приобретению множества излишних благ в земной жизни.

— Верно тогда ты сказала, вот только это вторая часть мшелоимства — многостяжание. Многостяжание — накопительство, пристрастие к обилию имущества, ненасытимость в стяжании богатств. Ты верно уловила суть: по факту, это одно и тоже.

— В этом мире всё слишком сложно-о-о-о-о, — расхныкалась совсем уж Лесли, которой и погода не понравилась, — было холодно, и, казалось, из окна постоянно дуло, не смотря на то, что оно закрыто и зашторено, — и овсянка с утра показалась безвкусной, а таблетки в обед — особенно горькими.

Она, вообще-то, как официально больная имела право на такие вещи как: жаловаться про жизнь; жаловаться на жизнь; жаловаться о том, как подорожали вещи, которые ты и раньше не собирался покупать…

Ну, знаете, «что-то» из этого списка.

Дальше всё прошло слишком быстро — и это про дни, а не часы: Лесли принесли новые таблетки, — и под бдительным взором строгой тощей мадам, посылающей влюблённые взгляды в доктора Каллена, сквозь детское «не хочу» с простым пониманием «надо!» глотала их; у доктора же были и другие пациентки, — не такие «тяжелораненые» как сама Голд, но всё же, — за которыми нужно было проследить. Помочь сменить повязки, выписать лекарства и многое другое, в чём Лесли никогда, наверное, не разберётся до конца.

Доктор Каллен оказался очень приятным в общении — и не только! — человеком, не смотря на тревожно звякающую интуицию. Зная, что к Лесли никто не приходит, он самолично притащил к ней в палату парочку журналов о моде, машинах, вязании — хотя сам спицы не дал, сказал что вредно в темноте, да и зрение там надо напрягать, и делать не лёжа и… в общем: нет — рукоделии и прочем-женском. Ещё были книги с большими буквами максимум страниц на сорок-сто, а учитывая, как быстро Лесли читает… это было не самое большое напряжение глаз.

Так что Лесли теперь знала, что делать, если ты потерялась в лесу, — тут он очень большой и, пусть чисто теоретически безопасный, перестраховаться лучше стоит, чем не не стоит, — как идти в лесу, если остановиться нельзя, сорок семь способов вязания шарфа, десять самых крутых признанных тачек этого года, а так же то, что некий Говард Ричман выиграл крупную сумму в лотерее на семь миллионов долларов.

Везёт же некоторым! Не то восхищённо, не то завистливо думала Лесли.

Скука — это самое серьёзное, что мучало её. А скуку разбавляли приходы доктора, вещи, которые он оставлял «Лесли, мои дети всё равно всё посмотрели, им это не нужно, а вот тебе как раз скрасить скуку и одиночество» — Лесли тихо обычно бормотала смущённо «О-ох, с-спасибо вам, док!», стирая после от слёз щёки.

Ещё одним чудесным моментом в приходы дока были особенные вещи в упаковке, а точнее… еда.

Эсми Каллен, жена доктора Каллена, то ли из-за мужа, то ли сама по натуре своей стала готовить Лесли, хотя они ни разу не виделись ещё!

Лесли думает, что её просто пожалели, мол, никто ведь девочку не навещает, она одна, ох, бедненькая-я-я-я!..

…Ну, Лесли покосилась на коробочку с горьким осознанием, что слизать со стенок всё не сможет, готовила миссис Каллен лучше и больше, чем уровень: Бог, так что я совсем не против… хе-хе… всеми руками «за»!

И это не было ложью.

Посмотрев на запечённое мясо печальным взглядом десяток минут назад, — Голд знала ещё и десять минут назад, когда это мясо не было ею съедено, а сейчас там от мяса осталось только… ну, подлива, да.

Осталось только коробочку вымыть — а то это совсем уж неловко получится, они её и готовят, хотя Каллены Голд — никто, как и она — им.

Лесли решительно кивнула, дотягиваясь не перевязанной рукой до коляски.

Вот так.

Всё правильно.