Тринадцать ночей

В первую ночь свидетельствами визита были яблоневые лепестки, плавающие в чаше для мытья рук и лежащие на столе, и лёгкий, почти неуловимый аромат духов. Его Маршал сначала списал на молодых служанок, припозднившихся с подготовкой комнаты накануне вечером, потом и вовсе решил, что ему просто показалось.

Вторая ночь была нарисована каплями дождя на стёклах и подоконнике. В воздухе висел запах озона и яблонь — гроза, бушевавшая ночью, жестоко обходилась с садом поместья. Ветер играл шторами, раздувая их подобно парусам кораблей, стоявших в порту вторую неделю без дела. Маршал не слышал разгула стихии, слишком уж его измотали встречи и проблемы дня, но он готов был поклясться, что вечером плотно закрывал окна как раз из-за ожидавшейся непогоды, чтобы никакой ветер случайно не распахнул створки и не разметал многочисленные бумаги по комнате.

Третья ночь прошла в шорохах и тихих скрипах — сон не шёл ни к людям, ни к животным. Все просыпались, мучаясь от кошмаров, бродили по комнатам и коридорам, совершая бессмысленные движения в попытке успокоиться и заснуть, чтобы через час вновь проснуться. Маршал ничем не выделялся, точно так же, как и все, страдая от снов, наполненных неясным страхом, связывающим по рукам и ногам. В минуты бодрствования в эту ночь он, казалось, слышал шаги в коридоре, неясные шуршания за дверями рабочего кабинета и даже в своей комнате. Стоило же только отбросить полог и зажечь лампу, как всё мгновенно стихало, и свет показывал, что, кроме Маршала, в помещении никого нет, разве что кошка или белка из сада вдруг спрятались в дальнем углу, где царила недосягаемая для света лампы тень.

Не было следов, кроме тех лёгких и простых, что могли оставить прислуга, животные или же самый обычный ветер, который в это время года властвовал над городом. Да и охрану, приставленную к Люсьену, гостившему в поместье, было глупо подозревать в попустительском отношении к обязанностям — возглавлял отряд человек с добрым именем и старой закалкой. Такой скорее сам себе горло перережет, чем допустит, чтобы его имя было запятнано. Но у Маршала складывалось ощущение, будто ночами по коридорам поместья бродит чужак. Особенно четвёртой ночью ему было неуютно в родных и привычных стенах, хоть он и не в первый раз работал не смыкая глаз до утра. Маршал постоянно ощущал на себе взгляды, пусть в кабинете он был и один, даже без верного пса, решившего провести ночь в саду. Временами Маршалу даже казалось, что он слышит чужое дыхание и видит тени, колышущиеся по углам.

Старуха, руководившая прислугой ещё при жизни деда Маршала, часто повторяла: «Прости грешных нас, Господи, прости, не дай грехам прошлым мешать живым невинным». Когда же Маршал спрашивал, о чём она говорит, то старуха лишь вздыхала и рассказывала, что ныне живущие не виноваты в том, что когда-то давно люди и лесной народец изгнали детей тени, живших на этих землях с момента сотворения мира. И все шорохи и неудачи, случавшиеся в поместье, по её словам, лишь малая и самая невинная из бед, которые могут обрушиться и затопить город.

Между странными ночами, отмечаемыми Маршалом в дневнике, обычно проходило несколько суток. И пятая ночь стала первой, когда между ней и предыдущей прошёл всего один день. Может быть, он сам виноват в случившемся, а может беды, как и ночи, шли по нарастающей. Возможно, он был гораздо сильнее, чем предполагал вначале, измотан навалившимися с приездом Люсьена делами. А как иначе объяснить то, что он позволил усыпить совесть и ум вином, поддавшись уговорам друга, бывшего известным бабником, а потому терзавшегося днями, проводимыми в четырёх стенах. А может Маршал действительно нуждался в нежной женской руке и внимании, которое было почти невозможно встроить в расписание без ущерба для ежедневных встреч и самых настоящих гор из документов.

Как бы там ни было, а ночью он проснулся от острого чувства опасности. Будто в голове мгновенно зазвенел колокольчик, разбудивший его. И ровно для того, чтобы увидеть блеск занесённого ножа и растрепавшиеся золотые локоны. Прежде чем до разума дошло, что к чему, чья-то рука в чёрной перчатке перехватила ладонь с ножом, рядом с золотистыми локонами и испуганными зелёными глазами сверкнули металлом абсолютно спокойные, наполненные уверенностью глаза, а другая рука быстро, едва уловимо извлекла откуда-то стальную спицу и нанесла два удара. Маршал лежал, подобный заворожённой музыкой флейты змее, не в силах пошевелиться, пока стальной взгляд не растаял в темноте, оставив после себя лишь истекающее кровью бездыханное тело шлюхи.

Как только слуги унесли труп несостоявшейся убийцы, был отдан приказ обыскать сверху донизу поместье и прилегающие территории. Вот только… человек, спасший Маршалу жизнь, кем бы он ни был, словно растворился в ночи. Да и сам Маршал ничего толкового сказать бы не мог. Кто то был? Тот ли это человек, что стоял за происходящим в поместье? И, главное, каковы его цели и зачем ему вмешиваться и срывать убийство Маршала, который к двадцати семи годам успел унаследовать не только семейное имя, дела, поместье, но и уйму врагов, не забыв нажить своих?..

Исоль, старуха-домоправительница, развешивала по дому обереги, свято уверенная, что молодого господина от смерти уберегли мстительные духи изгнанных детей тени. За завтраком, обедом и ужином читались молитвы, в которых просили Господа не оставлять город, защитить его от всех напастей и отвести гнев неупокоенных. К исходу месяца у Маршала при любом упоминании чертовщины, детей теней или же молитв начинал дёргаться глаз. Он стремился всеми силами узнать, кем был ночной гость и чего он добивался. Правда, ни деньги, ни связи не помогали.

Шестая ночь началась в таверне с кружки пива и рассказов Люсьена о покорённых его красноречием барышнях. «И лучше бы ей было продолжаться там», — подумал Маршал, увидев пса, сидящего со вздыбленной шерстью и оголёнными клыками у двери кабинета. Коснувшись для уверенности пистолета, Маршал мысленно поблагодарил отца за то, что тот приучил его брать оружие с собой. Но едва открылась дверь, оказавшаяся не запертой, взгляду предстала чудная картина, мгновенно воскрешающая в голове мысли о неупокоенных, которых управляющий и старуха Исоль винили во всём.

В комнате, освещённой лишь лунным светом, на столе сидел человек в чёрном костюме и маске, изображающей лицевую часть человеческого черепа. Незнакомец сидел, подобрав под себя ноги, и как ни в чём не бывало, хлестал из бутылки лучшее вино, оставшееся ещё со времён прапрадеда нынешнего хозяина поместья.

— За ваше здоровье! — человек в маске скелета отсалютовал бутылкой, после чего вновь приложился к горлышку. — Чудесное вино в ваших погребах, господин Маршал. Я на месте ваших врагов охотился бы не за вашей головой, а за вином.

Голос человек менял по своему желанию — маска, скрывавшая лицо по верхнюю губу, вряд ли могла искажать речь. Костюм же состоял из мягких туфель, штанов, перчаток, маски и плаща, намотанного так, что выяснить пол гостя не представлялось возможным — грудь была скрыта складками плаща, голова тоже покрыта.

— Кто ты?

— Господин Маршал, вам знакомо предание о народе, населявшем эти земли до того, как сюда пришли люди? — произнёс человек, делая очередной глоток из бутылки.

— Сказки о детях теней, которыми пугают непослушную ребятню?

— Может сказки, а может, и нет, кто знает-то. Слишком уж много о них говорят разного, да и называют кто детьми теней, а кто детьми скал.

— Кто ты? — повторил вопрос Маршал, стараясь держать в поле зрения незнакомца и окно, через которое тот мог попытаться сбежать.

— Сегодня чудесная ночь, — задумчиво произносит гость, оглядывая комнату. — Давайте на эту ночь представим, что дети тени действительно жили на этой земле, были изгнаны, но вот я, их потомок, стою перед вами и имя мне — Тень?

— Это ведь ты был причиной того, что происходило в поместье?

— Вы очень проницательны, господин Маршал. Могу заметить, кстати, что вы едва не поймали меня, когда бродили по поместью той ночью, когда все страдали от кошмаров. Ещё бы чуть-чуть и… могу я попросить вас убрать пистолет? Немного неудобно вести беседу, когда в тебя так некультурно целятся.

Маршалу показалось, что его глаз опять начал дёргаться. Мгновенно ему захотелось не то что разрядить в ночного гостя всю обойму, а ещё и сверх того добивать ногами холодное тело. А ведь Маршал всегда славился выдержкой и хладнокровием. 

— Давайте будем благоразумными, — произнёс представившийся Тенью. — Допустим, вы выстрелите. Возможно, вы просто промахнётесь, а возможно я сумею отразить пули. И что тогда? Разобьётся зеркало в старинной оправе, что так любила ваша покойная прабабка? Перестанет существовать чудесная статуэтка, изображающая смерть Актеона, которую ваш дед, пусть земля будет ему мягка, купил за баснословные по тем временам деньги?

Маршал задумался. Ему не нравилось присутствие в кабинете постороннего. И совершенно не привлекала перспектива разгромить кабинет, сохранявшийся почти без изменений на протяжении многих поколений. Где-то в голове бродили мысли о том, что не может посторонний человек так много знать о семье Маршала.

— Лучше выпейте со мной, господин Маршал! — Тень с усмешкой протягивал бутылку.

Движение осталось без ответа. Тень усмехнулся, пожал плечами и поставил бутылку на стол. Из прорезей маски на Маршала глядели те самые стальные глаза, заворожившие его в ночь покушения.

— Утёс, скрытый рощей, начинающейся сразу за вашим чудесным садом, Дамиан Маршал. Если вы догадаетесь о моём имени и произнесёте его на краю утёса, то, даю слово, приду и удовлетворю ваше любопытство.

Резкий рывок – и вот уже фигура в плаще балансировала на подоконнике, перескакивая с него на ветку, с которой словно заправский гимнаст, приземлилась, буквально растворяясь в тени деревьев. Хочешь, не хочешь, а мысли о детях тени нет-нет, да мелькнут в голове. Хотя задуматься следовало бы о том, откуда этому человеку известно имя Маршала, если даже близкие и подчинённые предпочитали обращаться к нему не иначе, как Маршал?

— Господи, помилуй и защити! Изыди, проклятый дух! Возвращайся в скалы, где заточён весь ваш род теней! — раздался истошный визг из сада, где только-только скрылся ночной визитёр.

Пот, кровь и ненависть, словно росчерк туши на листе бумаги, обрисовали границы седьмой ночи. Маршал сидел в кресле, глядя через стол на расположившихся по всему кабинету людей. Израненные, с подошв ботинок и по уши в грязи, с горящими от ненависти глазами парни из семьи Алонзо помогали друг другу обрабатывать раны. Марио, внебрачный сын нынешнего главы семьи Алонзо, стоял у стола и бинтовал руку, изредка бросая гневные взгляды то на своих подчинённых, то на пейзаж за окном, не переставая при этом покрывать всё отборнейшей бранью. Но только одно привлекло внимание Маршала:

— Оно появилось будто из ниоткуда. Просто появилось и всё. Как из тумана возникло. И тихо, скотина, как призрак просто. Раз и уже стоит там, ещё и скалит черепом, чертовщина такая, будто сама Миктлансиуатль, которой поклоняются эти грязные выродки, явилась.

— Говоришь, черепом скалит? — переспросил Маршал, соединяя ладони в замок, оставляя свободными лишь указательные пальцы. — А глаза случайно были не стальные?

— А чёрт её знает, не разглядеть было, она ж как появилась, так давай скалиться во все зубы и нести чушь.

— Да насмехалась над нами эта сука, будто мальчишки какие прыщавые на заднем дворе деревенской школы, — подал голос молодой парень, почти мальчик, чьё лицо было сплошь в ссадинах. — Спросила, может ли развлечь нас. Ну, кто-то и ляпнул, что, мол, как только разберёмся с делами Фабрицио, то вернёмся и уделим ей время…

— А эта стерва, — хриплый, прерывистый голос принадлежал парню с наполовину забинтованной головой. — Рассмеялась так, будто что-то смешное сказали, а потом заявила, что она уже придумала программу на вечер, а потому все наши планы… «вынуждены будут поменяться», так она сказала.

— Это была женщина?

— В том-то всё и дело, что это была баба. Чёртова сука. Найду — выебу и заставлю в ногах у меня ползать, молить о пощаде. Буду резать на кусочки… — Марио едва не кипел.

— Ты попытался там, на крыше, это сделать. А что вышло-то? — подал голос ещё один раненный, руки которого безжизненно свисали вдоль туловища. — А вышло, что она тебе своими дрянными спицами чуть грудную клетку не вскрыла, да руки порезала не хуже заправского хирурга.

— Если это была женщина, передвигающаяся словно тень, скалящаяся как гиена, разглагольствующая о сексе, словно последняя шлюха, и орудующая спицами, то я знаю одного человека, подходящего под ваше описание, господин Марио Алонзо, — Азариас, достаточно бодрый для своих лет старик, руководил охраной поместья еще, когда Маршала не было даже в планах. — В подчинении у госпожи Теоны была одна девица, лет этак… может на два года помладше господина, а может и больше, но жутко странная. Ходили слухи, что цыгане проезжие её бросили, потому что не от мира сего, как сказала бы Исоль, она была. А как выросла, и вовсе, будто в преисподней родилась.

— Азариас, ближе к делу, — Маршал почувствовал, что к горлу вновь подступает ком. О всякой чертовщине он наслушался за последнее время достаточно.

— Так я и говорю, господин, что если девка молодая вдруг сумела против здоровых парней победителем выйти, отделав их так, что мать родная не узнает, то вероятнее всего это подчинённая Теоны. Только с именем запамятовал я малость. Чудное оно. Как от этих, приезжих.

Марио со своими людьми разместился в гостевых комнатах, благо тех в поместье было предостаточно. Азариас с Исоль ушли на кухню, сетуя на времена. А Маршал сидел в кресле, смотрел в окно и думал о Тени, ночном визитёре, и словах, обронённых им.

Маршал не знал, радоваться ему или нет времени, проводимому вне поместья, которое перестало восприниматься как неприступная крепость и тихая гавань, где всегда можно отвлечься от дел, забыть о проблемах и отдохнуть. Маршал был вынужден сопровождать на приём Люсьена, которому совершенно не сиделось на месте. И который, что абсолютно неудивительно, даже не задумывался о делах и помощи с бумагами, которых с каждым новым днём появлялось всё больше.

Ночь была тихой, спокойной и освежающей, особенно если вырваться на балкон, забыв об удушающей атмосфере залов, где гремела музыка и надоедливой трелью раздавались разговоры обо всём на свете. Маршал наслаждался перещёлкиванием ночных птиц, ароматами сада и просто ветром, который был необычно мягким для этого месяца.

— Чудесное место, не правда ли? — раздался совсем рядом женский голос, тонко вплетавшийся в окружающую атмосферу спокойствия. — Вы не будете против, если я постою тут?

Маршал перевёл взгляд со звёзд на девушку, приблизившуюся к перилам. Самая обычная — среднего роста, со складной, приятной даже искушенному взгляду фигурой, с тёмными волосами, собранными в аккуратную причёску. Одежда же была простой, но не безвкусной, подчёркивающей всё, что нужно было подчеркнуть и, вероятно, скрывавшей всё, что было необходимо скрыть. Самая обычная девушка, каких на вечере было полно.

— Извиняюсь за свою навязчивость, просто сегодня невероятно душно в помещениях, — девушка повернулась к Маршалу лицом и обворожительно улыбнулась. Мягкая, лёгкая улыбка. «Типичный нежный цветок, не подозревающий о том, что шипы необходимы в жизни», так, наверное, охарактеризовала бы Исоль эту девушку. Маршал улыбнулся в ответ и только потом заметил, что глаза девушки, различимые сквозь кружевную маску были полностью чёрными. И белок глаз, и радужка — всё было полностью чёрным.

— Боже мой, простите, я вас, верно, напугала? — девушка всплеснула руками, заметив взгляд Маршала. — Извините, но эти линзы — вынужденная мера. Я лечу глаза, и, поверьте, после капель без линз они выглядят куда хуже, чем в них.

Маршал вежливо кивнул. В конце концов, ему было безразличны причины, вынудившие незнакомку выглядеть так. Просто он на мгновение вновь погрузился в мысли о странных вещах, творящихся в поместье. И в голове всплыли непозволительно часто звучавшие разговоры о детях тени, которых Исоль, а вместе с ней и трусливые горничные, были готовы винить абсолютно во всех бедах. От бесконечных шорохов и скрипов, до издохшей от гнилой рыбы кошки зеленщицы с пятой улицы. А у детей тени, согласно преданьям, были абсолютно чёрные глаза…

Ветерок, вначале бывший свежим, вскоре стал прохладным. Маршал предложил свой пиджак девушке, явно неуютно чувствующей себя на балконе, но с дикой тоской затравленного животного глядящей на свет зала. Там пусть и было теплее, но вместе с тем сохранялась и духота, и непереносимый клубок запахов, подчас способный сбить с ног и полного сил мужчину, не то что хрупкую девушку. Так они и продолжали стоять рядом, наслаждаясь тишиной сада.

— Алекто, где тебя носит? — строгий женский голос вовсе не стремился гармонично влиться в ночную песнь, как до этого произошло с девушкой, стоящей рядом с Маршалом.

— Благодарю вас, — произнесла девушка, возвращая пиджак Маршалу и вновь одаривая его той самой нежной и немного наивной улыбкой. — Надеюсь, вас не обременило моё общество.

— Алекто, быстрее!

— Прошу прощения, мне следует идти, — виноватая улыбка, и вот уже под стук каблуков девушка удаляется в сторону зала.

Не успел Маршал закурить, обдумывая, что вообще забыл на этом вечере, как его покой вновь был нарушен. Крадучись, но недостаточно тихо, из темноты показался улыбающийся во все тридцать два зуба Томас. Неплохой, в общем-то, человек, хоть в некоторых делах и ненадёжный.

— Маршал, сколько лет…

— Один год, три месяца и двадцать три дня.

— Твоя память просто невероятна, мой друг, — Томас пожал протянутую руку и опёрся на перила. — Слышал от Марио о твоей проблеме. Совсем духи замучили?

Маршал подавил в себе желание съездить по морде старому другу. В конце концов, за манеру выражаться прямо, без обиняков, они когда-то и сошлись в школе. Томас же тем временем продолжал:

— Если тебе нужна информация или ещё, какое тонкое дело, то лучше всего обратиться к Теоне. Молодая девка, младше нас, наверное, но жутко умелая — не сходя со своего кресла, знает всё обо всех. И даже то, что спрятано за семью печатями в сундуке на дне моря. Была бы оплата соответствующая. Хотя, поговаривают, связываться с эриниями небезопасно.

Маршал посмотрел на друга, улыбающегося почти как чеширский кот из небезызвестной Алисы. Эриниями в древнегреческой мифологии были богини мести. В римской же им соответствовали фурии.

— Что ты о них знаешь?

— Ма-а-аршал заинтересовался девушками, неужели? — Томас промедлил всего несколько секунд, но этого оказалось достаточно для того, чтобы удар достиг цели.

Как только друг перестал кашлять и глотать воздух, Маршал повторил вопрос.

— Ну… Теона — молодая, амбициозная, сильная и достаточно жёсткая в том, что касается дел. Производит впечатление отличницы до мозга костей. Помнишь таких в школе? Какой вопрос не задай, на всё есть ответ. Вот и тут так же. Ты можешь не успеть задать вопрос, а она уже будет располагать всей необходимой информацией. Среди людей ходят слухи, что в распоряжении у неё есть целый легион демонов.

— А в реальности как обстоят дела?

— Тут мы переходим к самому интересному. На деле у Теоны от силы наберётся десять человек, из которых, не удивлюсь, семь будут обычной прислугой и девочками на побегушках. Ключевая фигура находится в тени, по правую руку от руководительницы. Алекто — странная. Тоже молодая, но вот насчёт амбициозности и прочего не знаю, создаётся впечатление, что кроме выпивки и секса её ничего не интересует. Одно скажу — поговаривают, что если отбросить дурачества, то эта стерва жестока и упряма так, будто сатане родная дочь.

Маршал про себя отметил, что ранее уже слышал подобную характеристику.

— Поговаривают, тоже, что всю грязную работу выполняет именно она и что ей искренне доставляет удовольствие копаться в трупах. Ну и, сам понимаешь, говорят, что руки у неё в крови и грязи не по локоть, а по самую макушку. Правда, тут тоже не знаешь, кому верить. Потому что одни говорят, что не девка, а демон в юбке, а другие, что цыгане ребёнка в жертву хотели принести, да только что-то пошло не так и суккуба явилась.

Видимо эмоции слишком ярко проступили в глазах Маршала, потому что Томас лишь пожал плечами и продолжил:

— Если верить слухам, то она очень часто на заданиях спит с жертвами. Хотя тут извечная проблема. Про женщину могут идти такие слухи, если она действительно спит с каждым встречным, или же если, наоборот, не спит вообще, либо не переспала с тем, кто этого сильно хотел.

— А третья?

— А третья, Хелена, особо интереса для нас с тобой не представляет. Красивая, умная, но особых каких-то данных о ней нет. Что-то вроде «та самая девочка по соседству, которая по выходным готовит печенье и дружит со странными девочками».

— То есть, больше всего слухов о второй, Алекто?

— По крайней мере, самая колоритная фигура. Про остальных тоже судачат, но мне кажется, что Алекто делает всё, чтобы отвести свет софитов от Теоны и Хелены. Что-то вроде «весь свет на Сильвию».

— К чему ты это мне рассказал? — Маршалу действительно было интересно, с чего вдруг Томас возник и разоткровенничался. Сентиментальность не была присуща как Маршалу, так и Томасу. Оба слишком сильно погружались в работу, чтобы иметь время на дружеские посиделки за чаем.

— К тому, что Теона и её девочки работают тихо. Так тихо, что пыль не сместится лишний раз. Именно они выкрали те самые письма, вызвавшие скандал. А ведь старик Антонио спрятал их так, что десять лет искали, десять. Эти же девочки справились за три дня, ни следа после себя не оставив. Так что не в их духе устраивать на заданиях дебоши и прыжки в масках черепа.

— Марио?

— И он в том числе. То, что их отделала женщина, крайне сомнительно. Была ночь новолуния, было темно, они это сами признают. К тому же дело было на крыше. Я вообще думаю, что их могли отравить, вот и приглючилась им девица со скалящимся черепом вместо головы. Сам же знаешь, Марио любитель на грудь принять. Хоть отец и взял его к себе, но клеймо внебрачного на всю жизнь остаётся.

Томас улыбнулся:

— Фелиция мне проест и мозг, и печень, если с тобой что-то случится. Знаешь же, что ты для неё как принц на белом коне. Поэтому постарайся разобраться со всем как можно быстрее.

Восьмая ночь состояла из встреч, ярких красок, стука каблуков и откровений.

Большую часть свободного времени, остававшегося после встреч и работы с бумагами, Маршал провёл в обществе дневника, дрожащего пламени свечи и собственных мыслей. Он пил крепкий кофе, курил и думал, вновь и вновь возвращаясь ко дню с которого, предположительно, начались его несчастья. Кто был истинным виновником бед? Кем был ночной гость, назвавшийся Тенью, напустивший туману и в сложное и без всяких легенд дело? Знал ли Маршал человека, скрывавшегося за маской черепа? Все эти вопросы были записаны в дневник. Найти ответы на них ещё предстояло. Как и придумать наказание, соответствовавшее вине, если нарушителя спокойствия всё-таки удастся поймать. И если он чисто случайно в порыве чувств не свернёт поганцу шею, отметил про себя Маршал.

У девятой ночи был горький вкус кофе и сигарет.

Маршал всегда находил утешение в книгах. Обширная библиотека, доставшаяся в наследство, всегда была предметом обожания и бесконечной гордости. Она же могла дать ответы на многие вопросы. Да и просто среди книг до сих пор сохранялось чувство покоя и безмятежности, давно покинувшее всё остальное поместье. Поэтому особенно сильным ударом стала карандашная пометка на полях любимой книги, сделанная почерком, совершенно незнакомым Маршалу, от неожиданности он подавился кофе и первое время пытался прокашляться. Вернувшись же к книге, он понял, что неуловимый гость основательно поработал. Тонкие, узкие и чёткие буквы не могли быть выведены рукой родственника — из них у Маршала осталась только больная мать, наотрез отказавшаяся после гибели мужа жить в поместье, сестра, жившая с мужем и детьми в столице, да несколько тёток, грозивших пережить как самого Маршала, так и его детей, если таковые, конечно, будут.

«Кем является Тень?» — таковым был первый вопрос, записанный Маршалом в дневнике. Он же стал и первым, на который был дан отдающий насмешкой ответ.

«Тень — потомок тех, что жили на этой земле, были безвинно осуждены и бежали, гонимые огнём и мечом, но вместе с тем и наследник тайных знаний, передаваемых из поколения в поколение детьми теней, именуемыми также детьми скал» — было выведено на полях книги уверенной рукой.

«Знаю ли я того, кто прячется за черепом?» — вопрос, логично вытекавший из первого и дополнявший его. Ответ на него предлагалось найти на семнадцатой ступени под белыми парусами.

«Вполне возможно, что вы догадываетесь о личности, но мы никогда не были представлены друг другу…» — сложилась фраза из слов, выделенных на семнадцатой странице приключенческого романа, которым Маршал зачитывался в детстве.

Шаг за шагом, буквы и цифры приводили к новым пометкам, не дающим прямых ответов, но создающим видимость диалога. Маршал почти чувствовал чужое дыхание, широкую улыбку и взгляд стальных глаз. Тень, а это был, вероятнее всего, именно он, определённо развлекался, оставляя эти маленькие головоломки. Трудно было представить, какое же наслаждение он испытывал, представляя себе в красках метания Маршала по библиотеке в попытках найти книгу с ответом на следующий вопрос.

«Когда всё это закончится?» — было написано больше в порыве чувств, проступивших под конец работы.

«Развязка нашей пьесы близка, господин Маршал» — коротко и просто значилось на форзаце раритетного издания Шекспира.

Под последней записью не было больше никаких букв или цифр, завершавших все предыдущие пометки. Это действительно было последним ответом. Десятую ночь Маршал провёл, стирая пометки и расставляя книги по местам.

Вечер начался праздничным ужином, накрытым в главном зале по случаю удачно завершённой сделки. Гости сидели за столом, пили вино и обсуждали всё на свете. Мужчины говорили о политике, экономике и планах на будущее. Женщины обсуждали наряды, детей и мужей. Всё проходило мирно, и Маршал даже успел расслабиться, хоть и чувствовал себя обычно в роли хозяина приёма неуютно. Истошный визг разделил одиннадцатую ночь на две части. Одновременно с визгом раздался и звон бокалов — служанка уронила поднос, стояла, прижав руки к груди, и с суеверным ужасом смотрела на стену, где, словно выводимые невидимой рукой проступали слова:

«Чуть жизни ты подашь пример кровавый, 

Она тебе такой же даст урок».

Маршалу на миг показалось, что на его шее затянули удавку — воздух будто выбили из лёгких. Алые буквы одна за другой проступали на стене, отдельные капли скользили вниз, но очертания оставались ровными и читаемыми. Жидкость же слишком походила на кровь. Да и цитата из «Макбет» не настраивала на веселье. Кому-то из женщин стало дурно. Мужчины оглядывались в поисках невидимо врага, но по лицам было ясно, что чувствуют они себя вовсе не столь браво, как хотели бы показать. Гостей с трудом удалось успокоить. Маршал поручил прислуге развести тех, кто оставался на ночь, по комнатам. Сам же он стоял у стены, разглядывал надпись, силясь понять, как можно было провернуть подобное при полном зале людей, и курил, стряхивая пепел прямо на пол, чего не позволил бы себе ранее. Ночь была полностью испорчена.

Без пятнадцати час Маршал сидел в тени дерева на свёрнутом несколько раз плаще. Он курил, пытаясь разобраться в том, что же именно толкнуло его на последний шаг. Атмосфера тепла, спокойствия и надёжности, царившая в поместье столько лет, вдруг сменившаяся за короткое время тихим страхом и холодом, будто над землями сгустились тучи, закрывшие собой полностью всё небо? Или же нарастающие происшествия, которые начались с яблоневых лепестков, а закончились алыми, будто кровью написанными, буквами, возникшими посреди ужина на абсолютно чистой стене в присутствии многих людей?

Часы показывали двадцать минут второго, когда Маршал поднялся на ноги, полностью уверенный, что если не помогли привычные методы, то от одного безрассудного шага вреда не будет. По крайней мере, надежда, оставленная Тенью, говорила в душе сильнее, чем страх перед новыми бедами. Да и… вряд ли можно было испортить всё сильнее, чем было сейчас. Отчаяние, охватившее слуг. Страх близких и друзей, читавшийся в каждом взгляде. Суеверия, всё чаще руководившие действиями людей.

— Алекто, — Маршал сделал глубокий вдох и шагнул к обрыву. Нужно играть по правилам и будь что будет. — Потомок тех, что жили на этой земле, но были изгнаны, дитя теней и скал, имя тебе — Алекто.

Ледяной ветер пронизывал до костей. Маршал чувствовал себя дураком. А кто ещё будет в полночь идти к утёсу и кричать в темноту, стоя в шаге от пропасти? С другой стороны, выбора-то особо не было. Такой закон игр их мира — если не можешь навязать свои правила, то прими чужие и попытайся выиграть во что бы, то не стало. А Маршал упустил момент, когда мог диктовать условия. Оставалось лишь следовать чужой воле и надеяться, что удастся положить конец необъяснимым вещам.

Холодный дождь, безразличный к фигуре в плаще, шагающей через рощу к поместью, раскрасил двенадцатую ночь в серые оттенки отчаяния и тоски.

Маршал стоял у окна, разглядывая залитый холодным лунным светом сад, и думал о том, что ещё чуть-чуть и точно свихнётся. Всё это напоминало виртуозную игру, разве что в качестве музыкального инструмента выступали нервы, его нервы. Всё это невероятно раздражало и, наверное, даже пугало, хоть в последнем Маршал и не хотел признаваться. В пору было поверить во всех богов и духов — хоть в детей тени, хоть в детей скал, хоть в маленьких ящериц, по преданиям, выполняющих дела по дому в обмен на золотые монеты.

И чем дальше заходило дело, тем меньше казалось, что всё это мог провернуть человек. Обычный человек из плоти и крови не способен на всю ту чертовщину, что накрыла поместье с первой ночи и не отпускала до сих пор. Маршал закрыл глаза. Ему безумно хотелось, чтобы догадки оказались верны. Чтобы имя, произнесённое на краю утёса, оказалось тем самым ключиком, отпирающим ларец. Хотя не будет ли уместнее сказать «запирающим»? Закрывающим ко всем чертям эти страницы, наполненные безумием от начала и до конца.

Было ли это игрой разгулявшегося воображения, или же за прошедшее время чутьё Маршала невероятно обострилось, но он отчётливо слышал тихий перезвон и, казалось, чувствовал лёгкие шаги. И всё же он пропустил момент, когда она вошла. Отвернувшись от окна, он увидел девушку, как ни в чём не бывало сидящую на столе и разглядывающую его. Светлый лёгкий сарафан делал её похожей на призрака, готового вот-вот раствориться в ночи. Он же придавал всему виду девушки определённую невинность. Вот только серые, почти стальные глаза смотрели совершенно по-взрослому. Алекто, именно так звала эту девушку Теона, чей строгий голос и разбил идиллию восьмой ночи.

— Чудесное место, не правда ли? — произнесла Алекто, кивнув в сторону сада, раскинувшегося за окном во всей красе. — Сразу видно, что на протяжении многих лет за ним с любовью ухаживали.

— Его разбили ещё по приказу деда моего деда…

— Который стремился облегчить муки умирающей от болезни молодой жены, подарившей ему двоих чудесных сыновей, и которую он любил больше жизни, — закончила фразу Алекто и улыбнулась.

— И, как много тебе известно?

— Дайте подумать… — Алекто коснулась пальцами правой руки губ, позволив Маршалу рассмотреть несколько тонких серебристых браслетов, тихо позвякивающих на изящном запястье. — Дамиан Маршал, двадцати семи лет, унаследовал семейное имя, поместье со всеми прилегающими землями, дело и врагов. Отец трагически погиб при странных обстоятельствах, вероятнее всего, был убит. Безутешная вдова, сломленная гибелью супруга, живёт в пансионе своей подруги, и слышать не хочет о возвращении под крышу этого дома. Из родственников, кроме матери, есть сестра, живущая с мужем и детьми, и тётушки, невероятно озабоченные образом жизни своего чудесного племянника. Не был женат, невесты не имеет. Жесткий, сильный, упрямый, справедливый. Мастерски управляется с огнестрельным оружием. Хорош в верховой езде и плавании. Любит крепкий кофе, много курит.

Маршал кивнул, про себя отмечая, что девушка выделила лишь основные факты, но сделала это быстро и точно, не раскрывая всего, что ей удалось узнать. Оставалось лишь догадываться о том, как на самом деле глубоко она раскопала. Впрочем, это можно будет узнать и позже.

— Почему тогда ты спасла мне жизнь? — Пожалуй, это был самый важный вопрос из всех, терзавших Маршала. Вопросы «какого чёрта ты забыла в моём поместье», «каким образом пробиралась мимо охраны» и «после какого зелья в твою тупую башку пришли подобные идеи» он решил придержать.

Взгляд Алекто потерял прежнюю теплоту. Мягкий взгляд стал стальным, точно таким же, каким был в ту ночь, когда лишь её вмешательство спасло жизнь Маршалу.

— Вы были моим заданием, господин Дамиан, — произнесла девушка, поведя плечами. — Я привыкла идеально выполнять порученное дело. А убей вас та шлюха, то какой смысл был бы в трудах? Жаль только, что о готовящемся покушении узнала поздно.

Маршал кивнул, принимая объяснение.

— А вообще, прежде чем вы завалите меня вопросами, я могу сказать, что мне просто было интересно, хоть Теона и устроила мне настоящий разнос, узнав о моих проделках, — сбросив мягкую туфлю, Алекто вытянула ногу и коснулась пальцами груди Маршала. — Но так чертовски скучно раз за разом собирать информацию, обходя охрану, которая ничего не может сделать не потому что сборище бесполезных идиотов, а потому что ты просто способнее всех них.

— Азариасу будет неприятно слышать подобное.

— Он старик и серьёзно подходит к обязанностям. Могу сказать, что охрана вашего поместья, господин Маршал, была одной из лучших, и я действительно получала огромное удовольствие, проникая в ваш дом.

— Почему…

— Потому что вы мне интересны. Сильный, волевой, умный. Вы несколько раз буквально наступали мне на пятки и едва не ловили. Не говоря уже о том, что, помимо вашего полёта мысли, мне приходилось ещё обходить ловушки вашей прислуги, которая горазда на выдумки, — Алекто поморщилась, видимо вспомнив какой-то неприятный эпизод, связанный с действиями слуг. — К тому же, давайте начистоту, вы чертовски привлекательный, господин Маршал. Поэтому мне было интересно с вами играть.

Маршал внимательно разглядывал ту, что была причиной его несчастий. Красивая, хитрая и опасная. Он прекрасно помнил, что потребовалось всего два движения острой спицей, чтобы незадачливая убийца отправилась на тот свет.

— Ты используешь спицы?

— Шпильки. Если же вас интересует, сколько на мне оружия, то можете не беспокоиться. В моём распоряжении всего две шпильки, держащие причёску. Моим заданием было собрать о вас максимум информации, а не убить… впрочем, это не отменяет того, что в будущем, возможно, именно я приду по вашу душу.

— Я должен обрадоваться, расчувствоваться и предложить кофе? — Маршал наблюдал за тем, как широкая улыбка сползает с лица девушки. Последовал довольно ощутимый тычок в грудь, после чего элегантная ножка всё-таки убралась. Маршал отошёл от окна, приблизившись к столу на котором сидела, подтянув одну ногу к груди, Алекто.

— Если вы нашли все записи в книгах, то должны понимать, что мне ужасно стыдно за свои выходки, стоившие вам и вашим людям метров сожжённых нервных клеток. И потому я обещала быть честной.

— И какие же у нас есть варианты? — ловкие пальцы умело скользили, расстёгивая пуговицы рубашки, и вскоре Маршал почувствовал мягкую ткань сарафана, коснувшуюся его кожи, и тёплое дыхание.

Алекто положила руки ему на плечи и приблизилась. Быстрый, нежный поцелуй, не оставляющий возможности для ответа. Маршал вновь уловил тонкий аромат духов, тех самых, что смутили его в самую первую ночь.

— Я вижу два варианта. В первом вы можете нежно взять меня на ручки, проводить до спальни и потребовать возмещения вреда, — вновь почти невесомый поцелуй. — Или же можете сказать пару слов, завершив наше знакомство. Тогда я уйду и больше не побеспокою вас, если, конечно, мне не поступит новое задание.

Маршал смотрел на голые плечи, кулон на тонкой цепочке, опускавшийся в ложбинку между грудей, переведя взгляд на лицо девушки, он мог любоваться приоткрытыми губами и серыми глазами, в которых плескалось желание. Он не думал о том, как отнёсся бы к ней днём, но в лунном свете девушка действительно была соблазнительной. К тому же, вдруг Маршалу подумалось, что отвергнутые женщины обычно куда злее и изощрённее в мести, чем мужчины. На крайний случай о принятом решении всегда можно пожалеть на утро.

Алекто грациозным, почти по-кошачьи плавным движением вытянула шпильки, позволив волосам рассыпаться по плечам. Без каких-либо усилий Маршал подхватил девушку на руки, позволив той мгновенно прильнуть и уткнуться носом в шею, шепча что-то едва различимое. В спальне же Алекто, едва оказавшись на ногах, стянула сарафан, открыв взгляду подтянутое тело с тонкой талией, высокой, полной грудью, упругими бёдрами и длинными стройными ногами.

Нежные, мягкие поцелуи быстро сменились жаркими и требовательными. Алекто смеялась, когда Маршал целовал её щёки, подбородок, шею и плечи, но едва он коснулся груди, как девушка застонала. Алекто выгибалась навстречу его ласкам, стонала, утыкаясь лицом ему в плечо, шептала его имя, отвечала на поцелуи. Всё это просто сводило с ума, заводя ещё сильнее. Маршал не смог отказать себе в удовольствии помучить девушку — целовал живот, гладил бёдра, нежно мял грудь, пока она не стала просить войти в неё. Алекто льнула к нему, прижималась, будто желая слиться, целовала так, что мысли растворялись, оставляя одно лишь желание. Маршал двигался не спеша, наслаждаясь каждым вздохом, вырывавшимся из груди Алекто. Она кусала губы, стоило ему только увеличить темп, и протестующе шептала, когда он замедлялся. Сладкая пытка для обоих. Алекто стонет, когда Маршал прикусывает нежную кожу на ключицах. В ответ она кусает, после чего нежно целует место укуса. Обоим недостаточно этого, слишком мало, хотя и кажется, что кровь в жилах кипит. «Глупая женщина», — шептал Маршал, переворачиваясь на спину, позволяя Алекто оказаться сверху. Приподняв её за бёдра, вновь входил. Алекто стонала, начиная движение, запрокидывала голову, кусала губы. Маршал вновь касался губами её груди, целуя, прикусывая и слегка потягивая соски, заставляя девушку почти кричать. Она просила смотреть на неё, целовать, ласкать. И встречно Маршал требовал, чтобы она принадлежала лишь ему. Смотрела в глаза, отвечала на поцелуи, выдыхала, касаясь губ. Когда Алекто опускала голову, он видел желание, захлёстывающее желание, заставляющее двигаться быстрее, сильнее, глубже. Дрожащее тело прижималось, почти обжигая, Маршал чувствовал, как Алекто ногтями впивалась ему в спину, он в ответ прикусывал кожу у основания шеи, зная, что на утро там останется яркий след. Они кончили одновременно и Алекто, обмякнув, опустилась ему на грудь. Провела руками по щекам и подбородку. Поцеловала нежно, мягко прикусывая нижнюю губу, Маршал ответил на поцелуй, зарываясь рукой в её тёмные, мягкие локоны, прижимая к себе, не давая отстраниться и разорвать поцелуй.

Он курит, стоя у окна. Ночной воздух приятно остужает кожу. Чёртова девка, наутро ему придётся надеть рубашку с воротом и застегнуться доверху, чтобы скрыть отметины от укусов. А Алекто только улыбается, то зарываясь носом в подушку, то поднимая голову и глядя на него своими серыми, бездонными точно омут глазами. И в постели расположилась вольготно, словно хозяйка.

— Всё-таки мягкая постель чудесна. Никогда, наверное, не привыкну, — промурлыкала Алекто,обнимая подушку.

— Разве? — Маршал любовался телом девушки, лежащей на простыне. Пожалуй, он даже рад, что всё вышло именно таким образом. Хотя всё можно было бы организовать и с меньшими фокусами.

— У цыган привыкаешь спать на тряпье, радуясь, что тебе досталось хоть что-то. Уж не знаю, купили они или украли меня, это роли не играет. Когда мне было пять лет, табор как раз остановился в этом городе. Но из-за чего-то люди объявили охоту на цыган, вынудив тех быстро собирать пожитки и уезжать. И об одном-двух детях, заблудившихся в лесу, никто не думал, — Алекто говорила не спеша, чётко произнося каждое слово. — Меня, плачущую в лесу, подобрали люди, живущие в скалах. Потомки тех самых детей тени, ставших уже местной легендой. Слабые, больные, доживающие свой век в темноте пещер, они обучили меня тому, что я знаю. С ними было не так уж и плохо, если не считать того, что спать приходилось на ветках, либо голой земле. Прошло десять лет, а у меня так и осталась привычка спать на жёсткой постели. Но иногда до ужаса приятно лежать вот так.

Маршал возвращается в постель и Алекто мгновенно оказывается рядом, касаясь губ поцелуем. Нежно, ласково, будто прося прощения. Трётся об него, словно кошка, и в итоге устраивается рядом, положив голову ему на грудь. Улыбается, когда он вновь погружает пальцы в её волосы — они мягкие и приятные, словно шёлк, хоть это сравнение и давно избито. Так он и засыпает, сжимая её в объятиях.

Проснувшись утром, Маршал совершенно не удивляется, увидев вместо Алекто лишь смятые простыни. Так и должно было всё закончиться, как она сама сказала, её работа была давно окончена и прошедшая ночь — лишь глупая прихоть обоих. Маршал ощущает давно забытую лёгкость. Больше не будет странных случаев, необъяснимых явлений, распахнутых окон и карандашных пометок на полях любимых книг. Одевшись, он выходит в кабинет. На столе, где ночью Алекто оставила шпильки и браслет, на стопке бумаг лежит платок. Маршал берёт его и чувствует духи. Те самые, напоминающие о грозе и цветущих яблонях. И платка на ладонь выпадает кулон, ночью привлекший его внимание.

Маршал усмехается, открывает ящик стола, достаёт небольшую деревянную шкатулку, где хранится крест деда, брошь в виде золотой колибри, оставшаяся от бабушки, и обручальные кольца родителей. Не думая, он кладёт туда платок и украшение. Тринадцатая ночь оставила ему на память небольшой аметистовый кулон на тонкой цепочке.