Гудки, гудки, гудки, потом щелчок, и вот уже вежливый механический голос в очередной раз сообщал о том, что абонент не отвечает, но, вероятно, звонящий захочет оставить голосовое сообщение? Так сложно и так просто одновременно. Зачем людям телефоны, если они постоянно находятся в своеобразной зоне «недоступа»?

Зимний город тоже картинка и сложная, и простая. Просто: чёрные и белые краски с редкими яркими вкраплениями, после утреннего снегопада уборочная техника ещё не вышла на улицы. Сложно: утопленные в снегу тропинки и ветер, так и норовящий сорвать с шеи шарф или сбить с ног.

Яркая, светлая главная улица и на контрасте с ней — настоящие трущобы, стоило только чуть углубиться во дворы. Убогая изнанка города, где ютятся такие же убогие люди. Не все и не всегда, но грань тонка. Как тонка грань и между друзьями детства, которых рано или поздно начинаешь воспринимать как своеобразных младших братьев и сестёр, особенно если свои, родные, подкачали по всем фронтам.

Джеймс поправил шарф и прикинул, получится ли срезать путь. Они должны были встретиться с Диланом завтра, но Джеймсу занести другу пару книг на день раньше не так уж и трудно, особенно если он оказался в старом центре города по делам. Да и вряд ли друг оставит его без чашки горячего чая, что в такой день является настоящей ценностью.

Только телефон молчал, снова и снова выдавая унылую волынку про неотвечающего абонента и голосовое сообщение. Это напрягает, учитывая, что с телефоном Дилан обычно не расставался и отвечал даже в три часа ночи.

Старый дом и самопровозглашённый то ли смотритель, то ли привратник, сидящий на лавке под деревом и дезинфицирующий всё на метр вокруг себя. На вежливый кивок старик разражается целой тирадой про отличный день, снег и трудности жизни. Старый, возможно, даже такой же старый как и дом, и совершенно безобидный. Воплощение неприглядной изнанки и города, и жизни.

По лестнице наверх, под самую крышу, туда, где на площадке всего две двери. Ещё один звонок, чисто знак вежливости, чтобы внезапный приход не казался вторжением. Приглушённая трель телефонного звонка из-за двери и вновь механический женский голос. Дилан никогда не расставался с телефоном, никогда и ни за что. Это было своеобразной аксиомой этой жизни. Вроде той, что их всегда было трое друзей, протащивших эту дружбу с детсадовской песочницы и до выпускного курса: Джеймс, Джи-Джи и Дилан. Три Ди.

Гудки, гудки, гудки. Визгливая трель звонка. Удары по двери, мало похожие на нормальный стук. Снова и снова, пока в мозгу не происходит щелчок. Бегом вниз, гораздо быстрее, чем Джеймс поднимался наверх. По пути — вновь звонок — Джи-Джи отвечает без промедления.

«ТриДи» — короткая фраза, заключавшая в себя целый мир.

Старик-привратник сидит всё там же, на лавке под деревом, разговаривает с несуществующим собеседником и совершенно не обращает внимания, когда Джеймс почти вырывает у него ключи, бросив перед этим пару каких-то фраз. Захламлённая комнатёнка, и монтировка, валяющаяся в углу среди других инструментов.

А дальше как в дурацком фильме, когда не запоминаешь сюжет или героев, а только то, что кадры вроде как сменяли друг друга. Треск ломаемой двери, смазанное лицо Джи-Джи и хриплое дыхание, мигание лампы как мерцание свечей, красная вода и бледное тело.

— Блядь… — произнёс Джеймс и это было, пожалуй, последним его осознанным действием до того, как мир замигал и подёрнулся дымкой.

Дилан, друг детства, почти что младший брат. Человек, которого Джеймсу нередко приходилось защищать и в садике, и в школе, и после. Просто потому что у Дилана была особая способность встревать во всякие неприятности, а Джеймс не мог пройти мимо и оставить друга.

Друг, брат… живой, улыбающийся, пусть и грустно, человек. Обычный живой человек со своими планами, мечтами и странными знакомствами. Сложно связать воедино этот образ и мерно покачивающееся в наполненной водой ванне тело. Тело не Дилан, Дилан не тело. Эти мысли крутятся будто по кругу, их не может вытеснить даже мат.

Разорванные бумажные цепи на ёлке в детском саду, разорванные по случаю окончания учебного года тетради, разорванные плёнки из мыслей и образов, вмещавших в себя такую обычную и привычную жизнь. Блеск лезвий на полу в ванной, на том самом вытертом зелёном коврике, который Джеймс много раз предлагал выбросить ко всем чертям.

Сильный взрослый человек метался по тесной кухоньке как запертый зверь, одновременно и понимающий, и не понимающий, что же происходит вокруг, почему всё сдвинулось с привычной орбиты и полетело в тартарары. Обрывки, обрубки мыслей и действия, в сравнении с которыми любимый бокс такая простая, лёгкая и предсказуемая штука, что просто смешно становится.

Где-то рядом Джи-Джи, худая, но вездесущая. Как эти характеристики связаны? А как связано тело в ванной, которое они вместе с Джи-Джи вытащили и перенесли в комнату, и их Дилан? Как всё это связано? Джеймс потрошил шкаф, пытаясь найти аптечку, а в ней бинты, вату, жгуты или что там нужно в таких случаях?

— Надо ведь закрыть эту херню… ну, на руках, — голос Джеймса неожиданно хриплый, глухой, как будто из лёгких разом выбили весь воздух, а в челюсть вписался кулак. Это нормально там, на ринге, но не в обычной жизни. У Джи-Джи бледное лицо, на котором яркими пятнами выделяются глаза. Такие же пустые.

Джеймс перестал крыть всё матом и сел, скорее даже рухнул в кресло только после того, как Джи-Джи толкнула его и сказала не трепыхаться. Сунула в руки ободранного кота, вытащенного откуда-то из-за тумбочки.

* * *

В голове туман, в руках бутылка виски, а в брошенной сумке поверх книг сидела и оскорблённо пыхтела рыжая ушастая морда, изредка с подозрением выглядывавшая из сумки, а потом вновь прятавшаяся.

Второй день, третий, а может неделя или даже две? Телефон молчаливо валялся то ли в спальне, то ли в кабинете. Всё равно звонить некому. Свет выключен, слишком уж сильны ассоциации со светлой, укрытой снегом улицей, и с яркими лампами в старой квартире, включенными после приезда скорой. На столах и полу множество светодиодных свечей. Сейчас Джеймс был даже благодарен странной мании своего дяди.

Свечи тихо мерцали и давали достаточно света, чтобы по дому можно было передвигаться, ни на что не натыкаясь. Видимо, между людьми и попугаями не так уж и много различий. Джеймс чувствовал себя нормально только в этом полумраке, будто бы укрытый одеялом и уснувший. А стоило включить свет и голова разрывалась от мыслей.

Дилан, третья Ди, друг детства и своего рода младший брат, потому что своих родных младших братьев и сестёр у Джеймса не было, а двоюродные и троюродные в счёт не шли. Зачем Дилан сделал это? Почему не позвонил, как обычно? Почему не… мысль за мыслью, а выводов никаких. Только зудящее чувство, мелочно и подло подвывавшее, что, быть может, виноваты они с Джи-Джи, что не заметили чего-то, не увидели, не поняли. Самое обычное самоедство, остановить которое получалось лишь темнотой и алкоголем.

— Старший братец? — голос Джи-Джи звучал, как обычно, иронично. Коридор, комнаты и, наконец, ванная. Наверное, это выглядит не очень. Особенно на фоне всего того, что произошло. Днём Джеймс как обычно ходил на работу, потом в клуб, а вечером приходил домой, бросал всё и лечил внешние раны горячей водой, а внутренние алкоголем. Тоже слабость, хоть и не такая как у Дилана. Такое знакомое имя жжёт язык.

Джи-Джи молчит, хотя у неё на лице в красках написано всё, что она думает о своих друзьях детства. И о Дилане, и о Джеймсе. А может о жизни в целом. Джеймс был для Дилана и Джи-Джи своего рода старшим братом, который должен их от всего защищать, оберегать, помогать, а не валяться в ванной, пока вода не остынет, опустошая бутылку за бутылкой и самоугрызаясь.

— Знаешь что я люблю в доме твоего дядюшки больше всего?

— То, что в доме у этого старого больного маразматика-параноика всегда полный бар и холодильник? — Джеймс делал предположение даже не пытаясь угадать, чисто из вежливости.

— То, что у него большая ванная, — невозможно понять, говорила Джи-Джи серьёзно или, как обычно, язвила. У неё был свой ключ от этого места, как и у Джеймса, хоть параноик-дядя вряд ли бы одобрил такое.

Джеймс сосредоточился на разглядывании мерцающего огонька светодиодной свечи. Маленькая безобидная иллюзия, примерно как вся их жизнь, когда день за днём происходит одно и то же и порядок кажется чем-то незыблемым. А потом происходит «бум», и воздух из груди вышибает, а мысли в голове рвутся и испаряются.

Джи-Джи тихо разделась и опустилась в ванную напротив Джеймса. Всё это напоминает те дни из детства, когда жаркими летними вечерами они все вместе сидели в детском бассейне во дворе, пока взрослые решали свои взрослые вопросы. То время, когда всё казалось незыблемым.

— Как он?

— Как она?

Говорить об ушастом котёнке, которого Дилан подобрал, но не успел пристроить в чьи-нибудь добрые руки, или о маленькой девочке, живущей в приюте, ждущей каждый выходные визита двоюродного старшего брата, хотевшего оформить опеку. Говорить о чём угодно, но только не о Дилане.

Вдруг эта тема стала между ними табу. Говорить о том, что произошло, было неприятно. Потому что мгновенно все мысли перестраивались на попытки понять, была ли в случившемся их вина. Друзья детства, близкие люди… разве они не должны были заметить, что что-то не так? Поддержать, помочь? Думать об этом было неприятно и почти физически больно. А если бы, а если… жизнь Дилана была вне опасности, но одна только мысль о том, что могло бы случиться, заставляла убегать, прятаться, топить лишние мысли на дне.

— Эй! — голос Джи-Джи звучал тихо, но вполне отчетливо, совсем не так, как в тот день. Пожалуй, это было даже смешно. То, что Джи-Джи стояла на ногах твёрже, чем они оба. А может, она просто так выглядела и говорила, чтобы никто не лез лишний раз в душу.

— Ты ведь понимаешь, что мы спасли его? Что ты спас его, потому что решил зайти к нему?

Голос звучал тихо, но упорно пробивался сквозь алкогольный туман. И Джеймсу ужасно хотелось верить, потому что голос говорил правильные вещи. Наверное. Джи-Джи подвинулась к нему почти вплотную, смотрела прямо в глаза и говорила, говорила, говорила. Так, как делала это всю жизнь, когда хотела что-то до них донести, совершенно не важно что.

— Только в книжках и фильмах люди по одному слову могут определить, что всё полетело к чертям, потому что это фильмы и книги, а в жизни наш Дилан отлично лжёт, особенно если вобьёт в свою тупую башку мысль, что он для нас обуза, — это первый раз, когда табу нарушается.

Джи-Джи прижалась к нему, положила голову на плечо, переплела пальцы рук и говорила, говорила, говорила. Совершенно не важно что, важно как — спокойно, тихо, мягко. Это прекрасно работало в детстве и прекрасно работает сейчас, когда они все уже взрослые.

— Ты не уйдёшь? — эти слова вырвали из приятной полудрёмы. И движение отстраняющегося тела, и слишком пронзительный взгляд. Джи-Джи ждала ответа.

— Нет, — ответ предельно честный. Джеймс такой же трус, как и другие люди, как и Дилан. Может даже хуже, потому что у него точно не хватит духу оборвать всё каким-нибудь способом, даже если жизнь полностью пойдёт под откос. Причём Джеймс не знает даже, что будет держать его сильнее. Любовь к жизни или привязанность к друзьям, которые были для него почти как родня, даже ближе.

Капли воды стекали по телу, когда Джи-Джи поднялась и шагнула из ванны, но в них было что-то успокаивающее, в отличие от тех капель крови, что скользили по рукам Дилана. Джи-Джи молча заворачивалась в полотенце и ногой сдвигала брошенные вещи в одну кучу, так, как делала всегда, когда не хотела решать что-либо прямо сейчас.

— Уже поздно.

— Оставайся, — Джеймс кивнул в сторону двери, намекая, что места в доме хватит. Из коридора донеслось возмущённое мявканье, тонко намекающее, что люди вконец обалдели.

— Тогда как насчёт горячего шоколада и пары бутербродов? — Джи-Джи стояла в дверях, а в ногах у неё устроился злобно нахохлившийся меховой комок. — И никакого виски, старший братец, тебе хватит.

Три-Ди была расколота, надломлена, но не разбита. Друзей по-прежнему было трое, пусть один из них и лежал в больнице. Внутри же что-то устаканилось, спокойно улеглось и больше не металось, не грызло. Джеймс чувствовал себя гораздо лучше, чем все дни до этого. Возможно, завтра он уже вновь будет таким же спокойным и уверенным, как обычно; старшим братом, в котором его друзья так нуждаются.

Возможно, уже через пару недель они будут как обычно сидеть в кафе, поглощать бутерброды, пить горячий шоколад и обсуждать, что искать добрые руки ушастому котёнку Дилана совершенно не нужно, потому что он спокойно прижился у Джеймса. Возможно, возможно.