Самым ужасным кажется то, что Бэкхён целует его колени и говорит что-то о том, что больше никогда не будет плакать. Он не уверен, но именно в эти слова Бэкхён рыдает, сам себя обманывая, не то что других. Он не может обмануть Чондэ, который и так знает, что будет: в жизни людей так много переживаний, что было бы глупо надеяться, что слез не будет. Ему самому-то обидно и больно так сильно, что хоть плачь, тем более, такие слезы. Но сил нет никаких. Даже остановить Бэкхёна не получается, он размытый, словно его и не существует вовсе, как и крови на его лице, которую Чондэ замечает уже в самый последний момент, который вспышками удерживает его сознание.


Вспышками перебегают кадры того, что произошло, отдаются холодом в груди, не давая возможности дышать. Чондэ глаза открывает для себя же неожиданно, что сразу же всё темнеет, приходится жмуриться. Плохо. Не получается жить, не то что двигаться. Он в покоях, отведенных для лечения, мягкая постель, такая непривычная сейчас. Каждая складка постельного белья ощущается ужасной болью в теле, Чондэ не любит тут находиться, даже запах такой, словно ты слишком слаб. Бэкхён сидит на корточках в углу, видимо, подпитывая коруч* от точки питания, потому что ему всегда нужно быть на связи со всеми вокруг, особенно, когда рядом нет работающего Чондэ.


Хочется сказать о том, что у него потом опять будут болеть колени. Этот человек иногда оказывается слишком хрупким, а тут еще и сам себе может навредить. Чондэ пытается это сказать, но вместо слов с губ срывается только задушенный всхлип, который делает безумно больно, заставляет зажмуриться и тихо хрипеть, потому что дыхание получается только таким. Бэкхён неправдоподобно ловко вскакивает с места и оборачивается к нему. Его длинные волосы сейчас распущены, они свисают с плеча вперед, кажутся короче, чем обычно, словно кончики обгорели. Он обеспокоенно смотрит в сторону Чондэ, а потом делает пару уверенных шагов. Только вот:


— Господин Сера? — это не Бэкхён. Чондэ хочет сказать разочарованное: "ну почему ты?", но получается очередной всхлип, он отворачивается, пытаясь закрыться руками, но Вайте хватает его за плечо и заставляет лечь обратно на спину. Мягко указывает на руку, где Чондэ отмечает капельницу, — вам лучше не двигаться в лишний раз, ваше тело еще не пришло в крепкое состояние.


Чондэ бы поспорил. Если не двигаться вовсе, то оно может и не прийти в крепкое состояние. Вайте слишком хорошо делал вид, что он Бэкхён, но у него никогда не получится догнать оригинал. Только вот, сейчас у него непривычно для себя черные волосы, еще и длинные, чего раньше не было. Чондэ через силу поднимает руку, нескованную лекарством, кладет себе на голову, проводит осторожно по волосам, а потом указывает пальцем на Вайте, теряя силы в этом движении. Рука остается в неловком жесте, что Вайте замечает, мягко берет его своей и возвращает в нормальное положение.


— Пока Бэкхёна нет, я делаю вид, что он тут. Лучше, чтобы у ваших послушников не было переживаний, пока вы в таком положении, — поясняет он, на что получает недовольный хмык, — так безопаснее.


— Гд...де? — спросить хочется много чего, но шипящий голос не дает ему вообще ничего сказать. Вайте смотрит на него нечитаемым взглядом, словно сводит все возможные варианты и реакции на эти варианты, а потом моргает и незначительно отклоняет голову.


— Не знаю. Он принес вас и осколки, а потом исчез. Судя по всему, еще жив, значит, вернется.


— А...ско...


— Тише, тише, — Чондэ невольно начинает приподниматься, пытаясь победить свою слабость, на что Вайте мягко его укладывает обратно и улыбается, — вы пробыли без сознания три дня. Господин Исин сказал, что вам понадобится очень много времени на восстановление, поэтому лучше отдыхать.


Хочется поспорить: три дня уже слишком много, а тут еще и так долго восстанавливаться. Но сил на это нет вовсе. Перед глазами снова глупые вспышки, тот совсем расстроенный Бэкхён, которого тут сейчас не хватает. У Чондэ всегда ощущение, что он сможет найти решение любой проблемы, если рядом Бэкхён. Слишком тяжелая слабость сейчас в нем. Слишком много всего случилось, чтобы воспринимать мир как-то более адекватно и осознанно. Наверное, отступить и отдохнуть — лучшее, что можно сделать в его ситуации. Возможно, когда он проснется, Бэкхён будет уже тут.


____


Ледяной меч у Минсока в руках всегда был самым ужасающим оружием, которое можно было увидеть. У него огромные крылья за спиной, лежащий на земле Чондэ не видит света из-за них. Не видит и потому, что сложно оторвать взгляд от лезвия, что сейчас рядом с его шеей. Слишком холодно. Слишком страшно. Минсок наклоняется к нему, что-то говорит, но Чондэ не слышит. Не слышит, зато четко видит, как Минсок двумя руками вытягивает меч над головой, чтобы замахнуться как можно сильнее на Чондэ. Ему кажется, что он просыпается с криком и рывком, заставляющим сесть. Нет. Сил всё еще нет. Только тихий хрип, заставляющий схватиться рукой за шею. Дышать. Дышать. Страшно.


Вайте что-то говорит, но Чондэ не понимает за своим страхом, жмурится, переводит дыхание и смотрит на него. Плохо. Общее состояние, кажется, стало немногим лучше, но не легче. Хочется поговорить, но этого нельзя сделать. Вайте смотрит взволнованно и даже виновато, мягко поглаживает его по плечу, потом так же мягко проводит ладонью по волосам, убирая их с мокрого лица. Ужасно. Плохо. У Вайте перчатки, мягкие, Бэкхён бы такие не носил. Оглушение будто бы начинает сходить как раз в тот момент, когда его спутник едва-едва оборачивается, чтобы проверить, кто к ним пришел. Исин. Чондэ не видит, понимает по спокойному лицу Вайте, потому что он не бывает спокойным с кем-то еще, кроме определенного целителя.


— Приятно застать тебя в сознании, — бросает Исин, мягко отодвигает Вайте за пояс и смотрит на Чондэ. Тот едва кивает, едва ли испытывая взаимную радость, — дерьмово выглядишь.


— Господин Исин! — возмущается Вайте, но Исин достаточно ловко ловит его за руку и усаживает в кресло у постели, где оставляет наблюдать, потому что с такого расстояния он не будет мешать, хотя может продолжить возмущаться, — господин Сера и так не в лучшем состоянии, а тут еще и вы нагнетаете?


— Он и впрямь так себе сейчас, — усмехается Исин, подсаживается на край постели, трогает щеки Чондэ, лоб, руку, сейчас не скованную капельницей. Удивительно, Чондэ и не почувствовал, что свободен от этого. От прикосновений Исина будто бы сразу становится легче, — помнишь, кто ты?


— Всё, — шепчет Чондэ, жмурится. Не уверен он в том, что помнит всё, но самое важное пока что мелькало в его памяти даже не кусками, а взаимосвязанными воспоминаниями. Исин кивает, что-то ему вкалывает, что будто бы греет слишком сильно изнутри.


— Не голоден? — Чондэ качает головой, — плохо. Нужно завтра тебя вывести на улицу, я пересобрал тебе слишком много кусков, надо восстановиться.


— Бэкхён?


— Не знаю, — отмахивается Исин от тихого вопроса, — Вайте расхаживают по Храму, немного нагнетает, но пойдет. Бэкхёну нужен был отдых, как и тебе. Если заметишь какой-то выпад, дай знать.


Исин вкалывает ему еще что-то, ставит новую капельницу и дает Вайте указание, когда поменять лекарство. Тот понятливо кивает, а Чондэ замечает, что оторванные концы чужих длинных волос на самом деле не оторванные, а просто белесые. Вероятно, ему сложно создавать такую обманку, вот она и выглядит так странно, что бросается в глаза. Наверное, если бы Чондэ не знал Бэкхёна слишком хорошо, то он бы, как и многие его подчиненные, мог бы поверить в это. Она была качественной, стоило бы похвалить того, кто ее создал. Только вот, Чондэ не помнит. Выпад. Неожиданный, потому что суть Вайте Чондэ отчетливо помнил. Он задастся этим вопросом, но как-нибудь потом, потому что сейчас снова темно и плохо.


____


В себя он приходит еще пару раз за день. К вечеру даже ощущает некоторое подобие голода, но стоит Вайте принести ему легкий ужин, сразу же становится безудержно тошно. Еда просто вызывает тяжесть своим видом, отчего его компаньон грустно улыбается и говорит, что может просто принести попить. Чондэ соглашается. Отсутствие аппетита вовсе не одобряет Исин, ставит ему еще пару лекарств, оставляя на ночь. Вайте караулит его всё время. Удобно, этим монстрам даже не нужно спать, ходить в туалет или питаться в том понимании, которое необходимо для людей. Единственная его погрешность сводится к тому, что ему скучно. Он может не отдыхать парочку дней, но развлекать себя ему нужно.


Поэтому, просыпаясь среди ночи, Чондэ сталкивается с тем, что это подобие Бэкхёна ходит кругами по комнате, иногда лежит в кресле, вмещаясь в него в разных позах, потому что ему скучно сидеть просто так. Вайте смотрит в его сторону каждый раз, стоит хоть немного поменять ритм дыхания, что заставляет Чондэ отвернуться, благо, сегодня ему уже можно это делать. Раздражает. Бэкхён бы уже давно спал без задних ног, даже не дергаясь от движений Чондэ. Это вызывает больше спокойствия и ощущения защищенности, чем чудовище рядом с ним. Странно называть Вайте чудовищем, даже если мысленно, когда ты сам еще большее чудовище.


Существа, к которым относился Вайте, среди знающих назывались сталит, вероятно, потому что их срезы были голубые, полупрозрачные, все в паутинку. Их собирали из осколков драгоценных металлов, доводили до испепеления, а потом выливали. Особенностью сборки было то, что им нужен образец, на основе которого они будут создаваться. В случае с Вайте образцом был Бэкхён, у которого были особенно выдающиеся способности для человека, а это было особенностью - навыки, что умственные, что физические, сталит считывались с образца. Внешность, знания, силы Вайте были первоначально от Бэкхёна, только доведены до максимума и автоматизма. Эмоций сталит не испытывали в общепринятом плане, хотя не были какими-то бесчувственными машинами, зато их тела могли быть ранены настолько, что хоть на осколки разбивай, собрать всё равно можно.


Особенностью конкретно этого сталит было изменение своей формы. Он мог менять свое лицо и тело на какое-то время, но чем черней его детали, тем сложнее это для Вайте. Волосы Бэкхёна длинные, черней ночи, как и его глаза, копировать его было безумно сложно для такого тела, у которого короткие белые волосы и светло-голубые радужки глаз. В силах всех сталит было создание себе подобных копий, поэтому в каждой части Храма существовал свой Вайте. Когда они пересекались, один из них исчезал, почти дымкой растворяясь в воздухе, но такое происходило редко. Вайте выполнял и роль защитника людей, и роль защитника Чондэ, если Бэкхёна не было рядом, и посыльного, и даже некого секретаря. Сейчас основной Вайте был личной сиделкой своего Сера.


Утром Исин немного пренебрежительно рассказывает о том, что черноволосых Вайте в Храме целых два, где один присматривает за ним, а второй занимается работой Бэкхёна. Целитель всё же решает, что выведет Чондэ на улицу лишь тогда, когда второй сможет пропасть с глаз, чтобы не пугать людей. Забавно. Сам Вайте предлагает нести его на руках, когда Исин всё же разрешает пойти в оранжерею. Легкая обида на отсутствие Бэкхёна заставляет согласиться, чтобы хоть кто-то подняпрягся с таким вот личиком. Хорошо, что озвучить он это не может. Это обидит и доброго Вайте, и Бэкхёна, который ненавидит это сравнение. Вероятно, последний сейчас себя плохо чувствует, раз находится не в Храме.


В оранжерее излишне спокойно, Исин выбирает еще и одно из самых закрытых от взглядов мест, чтобы наверняка. В Храме было две такие, правда, во вторую попасть было почти невозможно. Людям. Да и любым другим послушникам, кроме настоящего Бэкхёна. Они были идентичными, если не считать температуру, которая была немногим ниже, во второй. Огромные стеклянные стены, такая же крыша, имеющая в себе зеркальные балки, чтобы отражать внутрь больше света. Посредине был небольшой почти круглый пруд с крошечными рыбками и цветами, а вокруг всё было в растениях, радующихся свету. Высоких деревьев тут не было, в основном кустарники, низкие растения и лианы, ползущие то по стенам, то по паре колонн вокруг, и много травы, аккуратной, такой нежной. В Храме, находящемся совсем далеко от земли, было необходимо иметь такой кусочек пространства, который мог бы позволить отдохнуть. Оно было бы идеальным и для людей, работающих здесь, но Сера, зависимый от солнца, нуждался в таком уединении.


На улице солнечно, что не может не радовать. Чондэ понимает, что не помнит, какое сейчас время года, какая может там быть погода, но солнце кажется каким-то синеватым, будто там пару недель стоит мороз. Вайте излишне нежно опускает Сера на траву, позволяя сесть удобнее, взволнованно смотрит, как бы проверяя, насколько всё хорошо. Хорошо. Чондэ и правду неплохо себя чувствует, ему хватит сил хотя бы сидя побыть одному. Вайте отходит подальше, в то место, где кончаются растения, ограниченные аккуратной, полузеркальной плиткой по всему периметру оранжереи. Остается Чондэ с Исином, потому целитель присаживается рядом с ним на корточки, мягко трогает его лицо, слегка поворачивая голову в разные стороны. Такая привычная процедура стала в последние дни, но такая необходимая. Травмы были значительные, все хрустело, не желая срастаться без помощи света. Исин хмыкает, слегка хмурясь, что совсем не удивляет Чондэ.


— Я заменил тебе руку.


— Заметно.


— Не язви, — фыркает на хриплое замечание Исин. Говорить Чондэ всё еще не рекомендуется, но он уже может с этим справляться чуть-чуть дольше, — два ребра, ключицу и две кости в крыльях. Ты всё еще не хочешь рассказать, кто это был?


Чондэ качает головой. У него выдернули приличное количество плоти, помимо костей, стоило как-то профильтровать то, что с ним произошло, сколько воспоминаний он потерял. Исина это волнует чуть-чуть больше, чем его самого, наверное, потому что ему самому приходилось работать с остатками того, что можно было внести в новые части тела. Рука еще не прижилась окончательно, оставаясь полупрозрачным камнем, а не его белесой кожей, Чондэ ее заметил сразу, пусть и не понял. Новые детали ощущались инородно, но без боли, хотя части крыльев ощущать не получалось, если они заправлены. Крылья. В обрывках сознания за крыльями Минсока не видно света. Его там либо не было, либо это ненастоящее воспоминание, потому что крылья Минсока были полупрозрачными, они пропускали сквозь себя очень много света, даже небольшого. Что это? Чондэ не помнит, а Исин наклоняется к нему чуть ближе, словно делится секретом.


— Так сильно тебя еще никто не трепал, — подытоживает он и поднимается, — отдыхай, а то вернется твоя бестия, а тут ты страдаешь.


Чондэ кивает, отпуская Исина. Солнце. Его так не хватало эти последние дни. Чондэ откидывается назад, опираясь руками, чтобы держаться, подставляет лицо солнцу и закрывает глаза. Исин переодел его в плотную одежду, она не пропускает достаточно света, но отлично поддерживает тело в устойчивости. Какая же глупость: в отличие от людей он восстанавливался излишне быстро, но так сложно, вроде того, что ему всегда необходим солнечный свет, чтобы чувствовать себя хорошо. Сейчас, чувствуя себя плохо, он просто лечится. Адамант, вшитый в его тело Исином, вызывал дискомфорт, потому что Чондэ только начал его чувствовать. Его собственные кости состояли из чего-то похожего по своей сути, структуре, но им не является.


Сера людьми не были, потому и плоти у них таковой быть не должно. Боги собирали их из осколков сожалений людей, по крупицам, чтобы отправить к этим же людям. Сера выполняли функцию наблюдателей за миром, находясь вне их видимости, в поднебесных Храмах. Дом Чондэ был безумно высоко, над облаками, вокруг - скалы и зеленый лес, освещаемый солнцем. Сера не были настолько искусственными, как те же сталит, у них был и круг жизни, и самостоятельный способ образования из осколков сожалений. Их тело становилось плотью, но первоначально являлось камнем, похожим на адамант по своему составу и плотности, но не совсем им являющимся. Этот камень хранил в себе воспоминания: чем крепче первоначальный состав, тем дольше и качественней Сера служили. Части тела можно было заменять адамантом, но воспоминаний он в себе не оставлял, а потому, чем больше внутри замены, тем больше фрагментов исчезает навсегда.


У Сера были крылья, напоминающие птичьи по своему виду, варьируясь от двух до шести. У Чондэ их было четыре, за счет своей первозданности они были мягкими, почти пушистыми, будто из перьев. Структура тела и самих крыльев позволяла прятать их внутри, не расправляя. Размах был внушительный, больше роста самого тела на каждое крыло, но Сера не испытывали трудностей из-за веса. Сейчас бы Чондэ расправил их, чтобы они пришли в себя, как и рука. Крылья у Минсока совсем другие, даже если учитывать вставки. В последний раз, когда Чондэ осознанно их видел, то насчитывал три. Наверное, первоначально было четыре, но осталось меньше. Они были полупрозрачные, рваные, словно осколки глубинного льда, острые и шершавые. Весь Минсок вспоминается таким. У них были такие разные характеры, такое разное отношение к людям, за которыми они присматривают. Что произошло?


— Господин Сера, — шепчет Вайте, мягко ловит его за руку. Чондэ и не заметил, как потянул эту прозрачность к солнцу. Смотрит на то, как переплетены их пальцы: черные перчатки такие контрастные с его белеющим камнем. Видимо, у него уже появились какие-то силы, — адамант хрустит, всё в порядке? Может быть стоит более осто...


— Он срастается, — хрипит Чондэ, давая понять, что так и должно быть. Наверное, для чутких ушек Вайте этот звук и впрямь яркий. Он смотрит озадаченно, но всё же выпускает руку Чондэ, а тот позволяет себе ее опустить. Тело сталит не хранило в себе воспоминаний, только качества и цель, а потому и не было таким сложным, материал был родным, а не инородным, как в случае с Сера.


— Обычно, когда хрустит тело у людей, то это что-то плохое, — Чондэ кивает, — прошу прощение.


Он собирается уйти, но Чондэ четко замечает Чанёля, который проходит совсем мимо них. Не смотрит. Он всегда срезает мимо оранжереи, а ее прозрачные стены позволяют видеть то, что происходит в основном здании. Чанёль тут пробегает часто, ничего нового. Но его бы Чондэ очень хотел видеть. Поэтому слегка подрывается и ловит Вайте. Тот смотрит на него удивленно, ощущая необычной свою необходимость для Сера. Чондэ указывает рукой в сторону Чанёля, дожидаясь, пока Вайте поймет, о ком речь. Понимает, кивает, возвращает Чондэ взгляд. Тот показывает звательный жест рукой, на что получает очередной кивок. Вайте внимательно вглядывается в нужную сторону, чтобы рядом с Чанёлем появилась простая версия Вайте, способная позвать нужного человека к Сера. Создание копий было легким процессом для него, что не скажешь о кончиках его черных волос.


Вот и Чанёль не заставляет себя ждать. Чондэ даже дыхание перевести не успевает, как Чанёль появляется в поле его зрения. Послушник. Очень хорошим решением было найти этого человека и прибрать к рукам, он справлялся со всеми своими задачами, так еще и выглядел внушительно. Вайте, пусть и отличался от Бэкхёна ощущением своей собранности, всё равно не казался таким же воином и защитником, каким казался Чанёль, стоило им оказаться вместе. Вайте доставал ему до плеча, тому еще и способствовала их разная обувь. Чанёль, пусть и худой, но излишне ладный, форма послушника на нем такая строгая, подчеркивает его фигуру, а меч отлично смотрится на его поясе, создавая впечатление его силы.


— Ого, господин Сера, — достаточно весело говорит Чанёль, спускаясь к ним на траву. В больших силах Чондэ бы его отругал за тяжелую обувь на траве, но не сейчас, — дерьмово выглядите.


— Господин Чанёль, — строго одергивает его Вайте, но Чондэ мягко отмахивается, чем своего спутника смущает. Чанёль присаживается на корточки напротив Чондэ, смотрит на него заинтересованно, словно пытается что-то выяснить. Вайте себе места не находит, немного заводясь от того, что не может контролировать поведение Чанёля в сторону его господина.


— Что-то вас беспокоит? — спрашивает Чанёль, а Чондэ смотрит на Вайте и мягко жестом просит отойти. Тот морщит свой носик, но слушается, оборачивается слишком быстро, отчего его неестественные волосы пролетают по воздуху в сторону лица, раздражая его. Умилительно то, как он их ловит руками, нервно и взволнованно, убирает вперед, перебирая. Чанёль провожает его взглядом, а потом смотрит на Чондэ снова, — скучаете?


— Еще нет, — хрипит Чондэ, заставляя Чанёля чуть сморщиться: голос ему привычным не был, а вопросы он задавать не сильно хотел, — переживаю. Где он?


— Не знаю, — признается Чанёль, но не выглядит обеспокоенным ни на толику, — прислал мне утром птицу, значит, в порядке. Нам стоит довериться ему и дать отдохнуть. Вам же тоже нужен отдых, а он просто человек.


— Я его и не тороплю, — уверяет Чондэ, а Чанёль смотрит на его руку, всё еще каменную в очевидном своем виде. Чондэ это прекрасно замечает, слегка показывает, — сильно меня потрепало?


— Прилично, — кивает Чанёль, — Бэкхён притащил телом, иначе не скажешь. Кинул в холле, как вещь, меч тоже, а потом ушел.


— И его опустили?


— Он был в истерике, смыла сопротивляться ему не было. Тем более, Исин бы не смог ему оказать помощь, а вот вам она была очень нужна.


— Почему ты не пошел с ним? — осторожно спрашивает Чондэ, морщится, чтобы перетерпеть легкую боль в горле. Чанёль пожимает плечами. Почему так беспечно? Послушник тянется ближе и рукой мягко убирает волосы с его лица, находя это забавным, потому что его и лицо Чондэ забавляет.


— Потому что это обидит Бэкхёна, — он делится секретом, — если бы я ему был нужен, он бы мне сказал. А потом, как бы Вайте не был хорош, Бэкхёна всё же лучше заменяю я.


— Какой ты...


— Самодовольный?


— Смышлёный, — решает выбрать такое определение Сера. Чанёль считывает это комплиментом и кивает. Поднимается, явно собираясь оставить Чондэ одного, что тот едва заметным кивком позволяет.


— Поправляйтесь. Я вам дам знать, когда он вернется, если вы не встретите его быстрее меня.


____


Вечером этого дня Чондэ ощущает себя в разы лучше, чем всё время до этого. Исин недовольно его осматривает, приносит ужин и оставляет родную одежду, в которой можно ходить по двору. Работать завтра всё еще не получится, но Чондэ хотя бы сможет пройтись где-то, кроме оранжереи. Хотелось на улицу, но об этом Исину пока что не стоило знать. Пока они разбираются друг с другом, Вайте весь вечер засиживается с коручем, приближая излишне близко к лицу, словно так удобно. Он позволяет себе снять пиджак, остается в черной водолазке, стягивает одну перчатку, оставляя вторую. Его кожа такая белая, словно синеватая. Бледная кожа Бэкхёна кажется слишком смуглой в сравнении.


Ближе к ночи Чондэ гасит освещение до тихого ночника, чтобы в постели почитать отчеты своих послушников, надеясь найти хоть какие-то ответы на осколки его воспоминаний. Ничего. Даже как-то странно. Будто бы никто не знал? Наверное, его любимый послушник даже не попытался что-то рассказать. В воспоминаниях Чондэ четким образом возникает озлобленный Минсок, взгляд которого полон неимоверного отчаяния. Должен ли о нем упоминать Чондэ? Нет. Это явно значило что-то плохое, Минсока могут схватить за это, вопросы ему бы хотелось задать самостоятельно.


— Господин Сера, — шепчет Вайте, звуча так по-человечески неуверенно, что Чондэ на секунду его воспринимает Бэкхёном. Пугается, выбираясь из своих слишком пугающих мыслей. Смотрит, ожидая продолжения, но тот потерянно глядит на свои сложенные на колени руки, поджимает губы и жмурится, — я...вы сказали про комфорт...у меня есть переживание, которое никто не помог мне решить.


— Не обещаю, но рассказывай, — улыбается Чондэ, откидывается на подушку спиной, переводя дыхание. А ведь точно, он же обещал Вайте, что не доставит проблем его личному комфорту, наверное, он может просить у него о некоторых вещах, с ним же связанных. Пусть сталит не имели своих сложных мыслей и ощущений, но личность Вайте всё же была безумно важной. Чондэ немного устал за этот день, наверное, его спутник тоже. Бэкхён бы уже уснул, его выматывает монотонная работа со всей силы, но его скромная копия достаточно выносливая. Смотрит на него неуверенно, а потом садится удобнее, к нему лицом, словно просит помощи.


— Господин Чанёль относится ко мне как-то...странно? Будто я человек? Так...неприлично.., — он не знает, как это называется, потому что многие человеческие чувства ему были совсем непонятны. Чондэ мягко ловит его руку в перчатке и сжимает, придавая уверенности. Тот смотрит на их руки, а потом головой указывает. Вот это чувство?


— С нежностью?


— Наверное, это, — он не уверен. Но Чондэ совсем не удивляется этому: Чанёль любит Бэкхёна с такой неописуемой нежностью, что даже не верится, что это не сказка между ними. Вайте, пусть и другой, но в легком флере головокружения от работы иногда Бэкхёном воспринимался, особенно, когда заменял его даже внешне.


— Ты говорил Бэкхёну, да? — Вайте кивает, — что он сказал?


— Чтобы я не обращал внимание. Я и Чанёлю сказал, он попросил в случае чего его одернуть, вроде давно такого не было, а тут...обнял меня за пояс, как-то вот...нежно? Наверное, погладил. Я ему сказал, он сразу отошел, но...


— Но тебе не нравится, — снова кивок. Чондэ находит это забавным, но Вайте обеспокоен этим так сильно, что не может сдержать. Наверное, будь бы тут Бэкхён, будь бы Чондэ в работе, это его бы не так привлекало, как сейчас, — тебя пугают человеческие чувства?


— Меня колит, что это не ко мне.


— Дорогой мой Вайте, — выдыхает Чондэ, заставляя спутника посмотреть на себя с неким удивлением и просьбой, — Чанёль и Бэкхён очень близки, их человеческие чувства совсем простые, люди такими очень часто пользуются, они для них очень ценные. Сейчас ты пытаешься заменить Бэкхёна, вот, даже со мной держишь черные волосы, хотя тебе совсем не нравится, а нас и не видит никто чужой. Чанёль делает это не специально, скорей, потому что ты тоже иногда бываешь слишком человечным.


— Я не человек, а быть человечным и не хочу, — Чондэ проводит свободной рукой по его длинным черным волосам, как бы намекая, что это часть его человечности. Вайте как-то боязливо перехватывает их, поднимает, словно делает хвост, но они исчезают, превращаясь в белые, совсем короткие, немного пушистые. Чондэ кивает, одобряя его такое решение.


— Тебе и не нужно. Тебе не нужно быть Бэкхёном, пусть и необходимо его иногда заменять. И чувства чужие принимать не нужно. Я попробую с ними поговорить, но тебе не стоит воспринимать это близко к сердцу, это только забота, пусть и о Бэкхёне, но и о тебе тоже.


— Я достаточно силен, чтобы не принимать эту заботу.


Он не врет, но дело вовсе не в его силе. Его таким сделали. Вайте были задуманы такими, чтобы защищать других. В основном людей и Сера, но последний старался это игнорировать. Вот сейчас оказался под его присмотром, Вайте старательно этим занимается, хотя его это немного выматывает. Материал, из которого сделан этот монстр, не способен перерабатывать то, что ему не свойственно с момента создания. Нежность? Забота? Влюбленность? Вайте был лишен этих чувств, его они пугали, когда кто-то старательно делал их в его сторону. Люди должны были воспринимать его удобным. Но иногда они считали его человеком, ему это было чуждо.


____


Самым необычным в том, что с ним произошло, оказывается Минсок. Минсок, которого нет сейчас рядом, а будто бы в такой ситуации должен. Снова является кошмарным сном, только вот воспаленное сознание не может вспомнить его крылья, которые не похожи на настоящие в воспоминаниях-кошмарах. Крылья Минсока всегда отличались от крыльев других Сера, как и его взгляды. За всю огромную жизнь, сменившую ни одно поколение человеческой жизни, рядом с Минсоком никогда не было тех послушников, какие были у многих. Сейчас Сера старались использовать для этого сталит, но всё же. Минсок был так трепетен к людям, что совсем не совпадало с его грубой внешностью и рваными крыльями. Все Сера — бойцы, но таковым казался только Минсок. И этот боец совсем недавно пытался Чондэ убить.


О том, что Минсок пытался его убить, говорит то, что многие оценили нескромным "выглядишь дерьмово". Чондэ представлял то, что у него синяки под глазами от усталости, хотя у Сера не бывает синяков. Но тут дело в другом. Шрам. Идет по левой части лица от подбородка до линии роста волос вверх, красноватым следом, словно тончайший ожог. Этот ожог уже белеет, в белый окрасил ресницы, прядь волос в этой же зоне. Очевидный след Минсока, который оставил ожог своим холодом, им же забрал цвет. Цвет и у левого глаза, превративший его в светло-голубой, можно даже назвать бледно-голубой. Останется так навсегда. Чондэ искренне находит его симпатичным. Но выглядит дерьмово.


Расщелистая трещина на лице совсем не украшала, особенно, если твое лицо так похоже на человеческое. Исин заполнил пустоты этой раны, но она будет выдавать себя из-за того, что Минсок безумно силен, его сила не считается ни то что с адамантом, даже с осколками сожалений. Чондэ не вспоминает это четко, но прекрасно понимает по виду раны: Минсок бил мечом ему в крыло. Целенаправленно, чтобы попасть не просто в крыло, а в определенное. Исин заменил ему кости в крыле, наверное, сейчас оно не работает, поэтому нельзя расправлять. От удара в крыло пострадало и лицо, и плечо. Когда руку оторвал? Чондэ не помнит. Собирается ли вспоминать? След на лице говорит о том, что не стоит.


— Господин Сера, — Вайте мягко хватает его за рукав, заставляя оглянуться. Они сделали некоторую работу, Чондэ ощущает себя немного уставшим, отчего его спутник предложил немного отдохнуть под солнцем. А тут удивленно указывает куда-то в сторону, — господин Бэкхён.


Было бы ложью, если бы Чондэ сказал, что его сердце на секунду остановилось от некой радости. Он еще не был точно уверен, что имеет в виду Вайте, но почему-то искренне ощутил, что рядом очень необходимый человек. Чондэ смотрит туда, куда указывает Вайте, замечая Бэкхёна. Тот идет уверенно к ним, что не может не радовать. Но как он выглядит! Растрепанная рубашка, сверху просто накинут пиджак формы, рукав которого никто так и не зашил. У него волосы собраны в хвост, так неловко, словно только-только. Бэкхён торопился, хотя никуда не опаздывал. Всё в нем казалось таким дикий, разъяренным, но он был совершенно безобиден. Чондэ вопросительно смотрит на повязку на его лице, что Бэкхён прекрасно видит, подходит близко, стягивает ее рукой.


— Ох, какой ужас, — шепчет Вайте, видя это. Шрамы на плотной коже Сера оставались не такими, как на коже хрупких людей. Шрам тонкий, неровный, рваный, идущий по щекам и носу, словно след от этой же повязки, только ниже. Бедный его любимый человек. Смотрит на Вайте агрессивно, прищуривается и шипит:


— Завались, а?


— Удивительно, но среди нас двоих я более привл...


— Я его убью, — напоминает Бэкхён, смотрит на Чондэ, рукой указывая на свою копию. Чондэ не может не улыбнуться, слыша это, ловит руку Бэкхёна, упрятанную в перчатку, и нежно сжимает.


— Его тут сто штук, не трать время, — мурлычет он, а потом смотрит на Вайте, — не оставишь нас?


— Хорошо, — Вайте скромно кивает, слегка отдаляясь, но встречается взглядом с Бэкхёном, который немного раздраженно указывает на свои волосы. Не менее раздраженно Вайте смахивает со своей внешности чужую маску, делая волосы короткими и белыми, которые ему нужны. Уходит от них вообще, кажется, растворяется вовсе.


— Мне нужно привести себя в порядок и переодеться, — говорит Бэкхён, всё еще будто куда-то спеша и копошась, хотя стоит на месте, не отпуская руку Чондэ, — но не мог не поздороваться именно с тобой.


— Болит?


— Уже нет, — отмахивается Бэкхён, только сейчас мягко забирает свою руку, слегка отходит, — болело всё, а теперь хорошо.


— Это же я? — Бэкхён поводит плечом и кивает. Еще бы. Какая очевидная травма, Чондэ свой почерк узнает, — прос...


— Потом, — он улыбается и отмахивается, — нам нужно о многом поговорить, но впереди еще целый рабочий день, а там есть те, кому я нужен больше, чем Вайте.


— Будешь ходить в повязке? — Бэкхён пожимает плечами, но натягивает ткань на нос снова. Чондэ понимает, что это платок, который обычно девушки вяжут на голову. Как умилительно, Сера даже знает, чей, но не может вспомнить, — это привлечет внимание.


— Я замажу дома, а потом пойду к остальным. Просто...не хочу, чтобы кто-то подумал, что это ты.


— Но это я.


— Да. Только вот, с тобой это сделал кто-то другой, — замечает Бэкхён, будто бы даже ежится, говоря это. Чондэ не возьмется спорить. Только вот "кто-то другой"? Бэкхён делает вид, что не знает, чтобы поговорить потом? Или он не знает? Или это вовсе не Минсок? Наверное, Чондэ стоит оставить этот вопрос на другое время.


____


Весь оставшийся день Бэкхён трудится, как пчелка, бегает между своими подчиненными послушниками, между разными частями Храма, потому что он тут отвечает за очень многие вещи. Пудра на его лице перекрывает шрамы очень слабо, но вопросы никто не задает, позволяя ему просто быть ураганом на работе. Бестия. Странное, почти в обзывательстве, прозвище закрепилось за Бэкхёном безумно давно, наверное, еще до того, как его должность стала высокой. Бэкхён не был плохим человеком, у него не было врагов или уродливых черт характера, но это слово почему-то стало слишком нарицательным для него. Вайте первоначально думал, что такое обзывательство пошло из-за его черных глаз. Отчасти похоже, но далеко от правды. Дело было в его остервенелом отношении к работе и нечеловеческой силе, которые вместе давали достаточно странную картину для других послушников.


Сейчас хвост он делает более ровным, тот милейше размахивается в разные стороны, когда Бэкхён быстро перебегает по разным местам, но кажется каким-то более коротким. Чондэ искренне жаль, если это не кажется. Зато Вайте получает хоть какое-то расслабление, ходит в своем родном виде, но по привычке поправляет несуществующие длинные пряди еще несколько раз после возвращения коротких волос. В одном месте копия и оригинал не работают, последний, будто избегая, не появляется рядом с Сера, оставляя эту работу на Вайте. Тот и не против. Отчасти не против и Чондэ, потому что он рисковал сцепиться в болтовню с Бэкхёном и отвлечь от работы их обоих, и если он может себе такое позволить, то устающий за день человек не имеет такой роскоши в своем арсенале, как силы на ночную работу.


Вообще, в Храмах оставалось всё меньше и меньше обычных людей, отчего такое большое количество послушников у Чондэ среди некоторых Сера считалось избалованностью, а не намеком на продуктивность. Между собой Сера делили Землю кусками, им подвластными, вершили судьбы и события, защищали от мрака и забвения. Чондэ было приятно советоваться с людьми в принятии решений по людям, с самим собой делать это было тяжело, а порой даже глупо. Кусок Земли, подвластный Чондэ, жил достаточно активно, создавая новые открытия для людского мира, делая много полезной работы, но позволял и войны, и проблемы. Это не было ошибкой, люди не должны были жить в вечном послушании Богам. А от того, что некоторые решения принимались с помощью послушников, их процесс был будто бы самым естественным.


Послушников у Чондэ было не очень много, запомнить их по именам не было сложно, тем более, людей. Люди, работавшие в Храмах, были верными, способными, но жили безумно мало. Само существование на высоте очень портило качество старости, как и сокращало ее года. Да, они могли уйти в любой момент, они могли отдыхать на земле, но в основном не делали этого. Человеческий срок работы был коротким, потому Чондэ находил удивительным то, как сильно же ему значим фрагмент работы с Бэкхёном. У него и раньше были такие выдающиеся люди, но этот умудрился запасть в душу так сильно, что не верилось, что однажды и его срок службы подойдет к концу. А самым печальным было то, что срок его службы подойдет к концу раньше, чем хотелось бы. А этот шрам на его лице явно будет способствовать тому.


Перед сном Вайте провожает Чондэ в сторону комнаты, пару раз переспрашивая, всё ли хорошо. Чондэ даже не раздражает эта его дотошность, но Бэкхён появляется из неоткуда, ловит Вайте за руку и просит уйти. Тот недовольно фыркает, не испытывая никакой радости от общения с оригиналом, но оставляет их. Напряженные отношения этих двоих раньше вызывали головную боль, остается только надеяться, что они не наделают бед. Теперь Бэкхён, как ему и положено, доводит своего Сера до комнаты, юрко проныривая вместе с ним внутрь, как будто он тут хозяин. Чондэ привык к такому его поведению еще давно, оно словно похоже на маленького сплетника. Варианты всегда разные: Бэкхён может и перетереть кому-то кости, а может и неожиданно начать раздеваться. В голове этого человека бардак обычный, особо человечный. Бестия.


— Как ты? — спрашивает Бэкхён, уверенно расхаживая по комнате, а потом и вовсе, совсем нагло, падает на постель спиной. Он уже не в форме, как будто бы ему можно. Чондэ неспеша переодевается, позволяя Бэкхёну разглядывать свою новую руку, уже не такую прозрачную, как до этого.


— Разве я не у тебя должен это спрашивать?


— Ну, меня чуть не убил тот, кого я должен защищать, но это другой вопрос, — Бэкхён приподнимается на локтях, показывая, что не собирается об этом говорить, пока не поймет, что вообще происходит, — когда я тебя нашел, старой руки уже не было.


— Осколки же были.


— Это...ты не помнишь? — Чондэ качает головой и смотрит на Бэкхёна, который кажется смятенным таким открытием, его слегка вздернутая мальчишечья мимика такая непривычная с этим следом на коже, — неужели совсем ничего?


— Давай так: мы не делаем вид, как будто ничего не происходило. Кто там был?


— Но...никого? — Бэкхён кажется сбитым с толку, садится ровно и моргает пару раз. Чондэ понимает, что попал в ловушку своей памяти: только он (и его противник) знают, кто там был, потому что свидетелей не было. Сера по почерку понял, кто именно, но причины всё еще не знал. Все обрывки воспоминаний больше напоминали обманку сознания, нежели настоящую память, — когда я пришел, ты уже был...таким. Тот, кто это устроил, утащил с собой твою руку, потому что осколков там было мало, все они были от крыльев.


— Зачем ему моя рука?


— Ты знаешь, кто это? — Чондэ качает головой: это не совсем ложь, но почему-то прямо сейчас он не готов озвучивать предположения. Наверное, дело в том, что предположение на самом деле будет правдой, а Чондэ пока что к ней не готов. Только вот, выпаденье есть в его памяти, у Бэкхёна такого нет, он едва-едва улыбается, почти скалясь, как бы принимая правила игры, — много воспоминаний выпало?


— Еще не понял, но тот день совсем не помню. Всё, что в нем осталось, похоже на бред.


— Нанести такие увечья Сера...это либо другой Сера, либо что-то вроде Вайте, — рассуждает Бэкхён, падает на постель снова, Чондэ садится рядом с ним, опирается рукой у его головы, наклоняясь так, чтобы смотреть сверху, — монстров, вроде Вайте, делает только один Сера, спросить у него стоит. Но если учитывать других Сера, то там почти любой посильнее тебя будет. Только зачем?


— Забрать воспоминания?


— Он не хотел тебя убивать?


— Убил бы, — Бэкхён морщит нос, не так, как это делает Вайте, имеющий идентичное ему личико, иначе. Может быть дело в эмоции, ведь он показывает не недовольство, а легкое разочарование и понимание одновременно. А может быть в том, что Вайте - девятнадцатилетний Бэкхён, пока сам он - уже давно старше двадцати трех, Чондэ сбился со счета человеческих лет. Сера мягко убирает пряди длинных волос с плеча Бэкхёна, почти нежно. Всё же они стали короче, обгорев местами, — возможно, я его вспомню и сам. Но что с твоим лицом - загадка для меня.


— Я так привык это скрывать, что даже не хочется говорить, — смеется Бэкхён, хотя это его очень сильно задевает. Шрам на самом деле похож на то, что обычно остается на земле после силы Чондэ: тончайшие, почти незаметные разводы, они надорваны в разных местах и углах, изломанные, как будто молниями оплеталось небо. Небо - щеки Бэкхёна. Из-за тонкой человеческой кожи еще розоватые, но потом будут белые, почти незаметные. В солнечное время года щеки Бэкхёна в веснушках, на смуглеющей от светила коже эти шрамы будет видно сильнее, особенно с контрастом.


— Чунмён не выпытал у тебя? — Бэкхён качает головой, — у меня не было руки, как я мог?


— Это проводник. Дождь шел, вокруг вода, а я без перчаток, — он снимает перчатку с правой руки, оголяет рукав, показывая, что похожие следы теперь расположились по его телу. На кончиках пальцев даже, а значит, идут от руки, по шее, лицу, возможно, уходя на другую руку, а возможно, спускаясь вниз, пока что уточнять нет никакого желания. Чондэ искренне жаль это видеть, — вероятно, дурак тут я. Больно было до слез, думал, сдохну там же.


— Чанёль сказал, что ты был сам не свой, — Бэкхён фыркает, слыша это, — он переживал.


— Знаю.


— Возвращайся к нему, — Чондэ отстраняется, поднимаясь с места. Бэкхён удивленно моргает, приподнимается, не решаясь встать, — вы явно соскучились.


— Но как же...


— Солнца мне достаточно. Ты был жизненно необходим в тот момент, когда я был тебе жизненно опасен. Сейчас всё в порядке, отдохни.


Вопрос на лице Бэкхёна остается неозвученным, он всегда так делает, когда не знает, как ему реагировать. Чондэ просто улыбается ему, мягко, а потом кивает, позволяя сделать то, что тот считает нужным. Бэкхён как-то нервно убирает волосы назад, скручивая их, чтобы спрятать за шиворот рубашки и подняться с места. Конечно же он сбежит. Если у Бэкхёна будет выбор, он всегда будет убегать, тем более, если на стороне бегства есть Чанёль. Чондэ, даже если бы мог обижаться, никогда не обиделся бы на то, что он не является приоритетной стороной. Правда, солнца ему недостаточно.


Одной безумно глупой особенностью всех Сера было то, что их осколки сожалений спаять можно было только солнцем. Свет будто бы плавил их изнутри, сращивая и заживляя. Без солнца Сера становились слабее, воспоминания путались. В пасмурности они не были опаснее для людей, просто не могли получить поддержку Богов. Располагаясь над облаками, Храмы будто бы исключали малое количество солнца. Только вот, некоторые раны и мысли были порой такими серьезными, что солнца для них было недостаточно, даже если на нем лежать. Потому многие Сера имели у себя жнецов, людей, чьи сильные эмоции использовали в свое исцеление. Огромное чувство способно плавить сожаление.


Прикасаться к людям голыми руками Сера не могли, только к жнецам и в особых ситуациях, называемых подношениями. Какое-то чувство жнеца доводилось до своего пика, а уже с его кожи Сера могли его забрать. Способы были разные, но одинаково изматывающими для человека. У Чондэ за один человеческий круг не бывало больше двух жнецов, но в этот раз остался только Бэкхён. Обостренные эмоции Бэкхёна были уродливыми, они ранили его так сильно, как никакого оружие в этом мире. Шрам, оставшийся теперь с ним на всю его короткую жизнь, не принес столько боли в моменте, как каждое подношение. Самой сильной его частью были страх и сожаление, порой граничащее с такой неописуемой скорбью.


Каждый раз, забирая подношение за счет Бэкхёна, Чондэ ощущал себя таким отвратительным, безумно виноватым перед ним. Эта чертова рука с легкостью пришла бы в нужное состояние за одно подношение, даже если бы ее только припаяли к телу. Но почему-то так не хотелось этим пользоваться. Очень редко лучший послушник становился еще и жнецом, потому что роль последнего не всегда позволяла оставаться в строю по щелчку пальцев. Но Бэкхён справлялся. Возможно, потому что Чанёль был идеальной его заменой (пусть и на время), а может и потому, что Чондэ старался им не пользоваться в полной мере. Оранжереи хранили в себе уже собранное солнце, его хватает и в моменты пасмурности, переживать не стоит. Но, если он не успеет восстановиться и получит новые травмы, виноват в этом будет в первую очередь сам, а потом и от жнеца потребуются слишком большие потрясения. Чондэ хотел бы избежать это все, но нерешенный вопрос с Минсоком был слишком острым и опасным.


____


Стоило только подумать про пасмурность, как она не заставила себя ждать, не дав утреннему солнцу продраться к Храму сквозь пелену падающего хлопьями снега. Чондэ устало сжимается, словно от холода, пока одевается, ощущая себя таким слабым прямо сейчас. Говорят, люди ощущают простуду примерно так. Рой мыслей как-то странно шумит в голове, не давая сосредоточиться и попасть пуговками в нужные дырочки рубашки. Фрагменты того дня четко дали понять, что собираться они не будут, а потому тяжесть в голове было не самым лучшим ощущением. Еще рано, никого не найти в коридорах, что вроде даже радует. Чондэ даже на секунду думает, что стоит позвать к себе Вайте, но замечает Чанёля. Тот еще не в форме, потягивается, идя вперед, лениво машет руками, словно разминаясь. Чондэ едва-едва увеличивает скорость шагов, переводит дыхание, слегка расслабляя плечи, чтобы не быть таким подавленным хотя бы визуально.


— Чанёль? — зовет он, заставляя человека обернуться. Он стоит пару секунд на месте, позволяет к себе приблизиться, а потом как-то лениво улыбается, машет рукой в знак приветствия, — куда ты?


— Ребята устраивают разминку каждое утро, кроме среды. Раз Бэкхён вернулся, решил сходить с ним, — Чондэ наслышан про разминку, которой его послушники прикрывают драки. Да, это дружеская борьба, но она всё еще борьба, физическая, порой с ненастоящим оружием. Это не для разминки, а для снятия напряжения, — а вы, господин Сера? Обычно же не выходите в эту часть в это время.


— Решил сходить на разминку с вами, — бросает Сера, заставляя Чанёля удивленно моргать, потому что тот совсем не знает, как на это реагировать. Самым необычным в этом всем было то, что Чондэ не разрешал. Помимо людей туда затесывались с другие, а такая борьба явно не была хорошим решением, которое бы Сера одобрил. Чанель виновато улыбается, выбирая слова. Его особенной чертой было то, что он совсем не умеет врать, каков добряк, — я всё знаю, не выдумывай.


— И всё еще не прикрыли эту лавочку?


— Вас же двоих не прикрыл, — Чанёль оскорбленно фыркает, закатывая глаза. Никто из послушников не знал о том, насколько Чанёль и Бэкхён близки. Наверное, только Вайте. Чондэ мягко похлопывает Чанёля по плечу и зовет вперед, — давай, не буду ругать.


— Я в этом не участвую.


— Знаю.


На самом деле, Чондэ и вправду знал, что Чанёль в этом всем не участвует. В нем было так много страсти и огня, что даже удивляло, как он может справляться со стрессом, не выкидывая это на других. Он был спокойным во время работы, во время общения с другими, так еще и не участвовал в таких тренировках. Его человеческая жизнь внизу была достаточно сомнительной, в ней было так много грехов, особенно связанных с драками и его этой горячестью. Тут, являясь послушником, он будто бы и не имел за собой такого прошлого. Бэкхён же, являясь излишне правильным в своей жизни вне Храма, был чуть ли не зачинщиком этого действия. Там он не был замечен постоянным участником, скорее наблюдателем, но это всё равно было удивительным. Чондэ прощал им это занятие, потому что был безоружен против Бэкхёна и его искренним желаниям к таким вещам. Со временем он свыкся и с "разминкой", и с тем, что Бэкхён с Чанёлем такие разные в своих отношениях к миру.


Они для этого использовали помещение, отведенное для настоящих тренировок, с песчаным покрытием, мягкой отделкой по краям, множеством удобных мест для наблюдения или самих тренировок. Из-за того, что большая часть Храма была из стекла, тут тоже и крыша, и часть стен были прозрачными, будто для людей нужно солнце. Его сегодня и не было, в легкой дымке утра казалось, что это место пропитано тайнами. Послушников тут не много, несколько из них как раз участвуют в ненастоящей драке, Бэкхёна там не находится. Он сидит в укромном углу, являющимся стыком стекла и камня, прямо на песке, Чанёль указывает Чондэ на него, а сам не идет. Остальные будто бы и не замечают ни Сера, ни Чанёля, продолжают разговаривать, бороться и что-то решать.


— Только пришел в себя, а уже тут? — спрашивает Чондэ, подсаживаясь к Бэкхёну, немного неловко прячущемуся в капюшоне кофты, которую он использует вне работы в зимнее время. Тот морщит нос, а потом указывает рукой на ребят, которые сейчас сражаются. Чондэ всё же вглядывается, находит там Вайте, — даже он?


— Обычно следит, чтобы мы не переборщили. Иногда позволяет себя побить, сам никого не трогает.


Смотреть на Вайте, переодетого в ловкий спортивный костюм, было немного непривычно. Он не устает и не потеет, но совсем по-человечески убирает волосы рукой с лица, как будто они ему мешают. В Вайте со временем проявляются человеческие привычки, которые он то ли перенимает у людей, то ли просто вырабатывает свой личный характер. Его движения более точные, нежели у Бэкхёна, но от этого не такие плавные и быстрые, реагирует он немного дольше, думает аналитически, но из-за слабого для него удара от человека особых затруднений не испытывает. Сталит не были способны убить Сера, но им бы явно хватило сил и остервенения вырвать пару кусков осколков. Как и говорил Бэкхён, существа, вроде Вайте, и вправду способны вырвать его руку. Только вот сам Вайте очень нежно, почти не касаясь, отвечает на удары людей. Бэкхён тоже невероятно сильный для человека, возможно, он проиграет своей копии в таком спарринге, но, в отличие от обычных послушников, может с ним действительно сражаться, терпеть его удары и мочь отдавать свои.


— А ты почему не участвуешь? — спрашивает Чондэ, не смотря на Бэкхёна, потому что наблюдение за другими его привлекает со всей силы. Но тот не отвечает. Приходится оглянуться, чтобы найти его...спящим? Бэкхён сидит с закрытыми глазами, слегка наклонив голову. Чондэ присаживается на корточки, мягко трогает за плечо, пытаясь разбудить, потому что тут не место для этого.


— Холодно, — шепчет Бэкхён, через силу жмурится и моргает, пытаясь открыть глаза. Он вжимает голову в плечи, обнимает себя руками и ежится, — тут кто-то чужой..


— Бэкхён? — Чондэ убирает волосы с его лица, окончательно понимая, как именно изменилась их длина. Если раньше плотные волосы в распущенном состоянии были ниже лопаток, то теперь едва ли свисали с плеч спереди, совсем немного длиннее они были позади, потому что правая часть была выжженной, а левую Бэкхён уже срезал ножницами. Неровно, потому что этот человек совсем не умел с ними управляться сам, а Чанёля в его истерике не оказалось. Бэкхён закрывает лицо руками, трет глаза ладонями, чтобы прийти в себя. Чондэ бы попытался еще пару раз его одернуть, но кто-то из послушников замечает его, отвлекая. Этого достаточно, чтобы Бэкхён просто улизнул от них.


____


То, что что-то не так, Чондэ окончательно понимает немногим позже. Бэкхён кажется обычным, словно это не он был безумно странным утром, как закрывающий толстым слоем солнце снег. Он бодрый, активный, волосы в высоком хвосте даже ровные, совсем не путаются, как и его действия. Только его правая рука вообще ничего не поднимала в течение дня. Но в какой-то момент он берет обеими три тяжелые книги, сразу же опускает их на место. Чондэ это замечает, но решает просто понаблюдать, потому что Бэкхёну от его беспокойства лучше не станет. Бэкхён в принципе старался избегать внимания к своим слабостям, хотя весь из них состоял на самом деле. Тот пару других дел выполняет, потом берет оставленные на потом книжки и относит их в нужное место. Секретарь с ним приветливо разговаривает, шутит про их тяжесть и кропотливо перелистывает пару первых страниц. А потом взволнованно смотрит на Бэкхёна.


Они обменивается парой странных фраз, Бэкхён отстраняется от секретаря, вытирает кровь из-под носа, пытается сделать пару шагов, но падает. Секретарь ловит его за руку, что особо не помогает, потому что и позиция для падения прекрасная, и тело Бэкхёна очень тяжелое для таких манипуляций, но этих секунд хватает, чтобы его поймал Чондэ, подхватывает. Бледный, весь мокрый и совсем слабый. Он будто бы и не потерял сознание, но и совсем не в нем. Он размазал кровь по щеке, теперь тонкий, прикрытый аккуратно шрам смотрится безумно контрастно, ярко, его тут быть не должно. Бэкхён был в порядке, он должен быть в порядке. Слишком неожиданно, не в этот пасмурный день.


Самое обидное в работе Сера было то, что помочь он сам человеку не мог. Сера старались для людей внизу, на земле, пока ничего ни в силах были сделать тут, в поднебесном Храме. Прикасаться к людям голыми руками было невозможно, а в силах Чондэ не было исцеления. Исин смотрит немного удивленно, но понимающе, когда Чондэ приносит своего человека к нему. Вертит его голову в разные стороны, пытаясь определить уровень сознания, укладывает на твердую кровать в своем небольшом кабинете, а потом смотрит на Чондэ. Как будто в нем, почему-то перепуганном, есть какие-то ответы на вопросы о чужом самочувствии. Нет никаких. Бэкхён сквозь пленку перед глазами вроде и смотрит на них, но точно не совсем осознает, где он. Чондэ на секунду кажется, что цвет его глаз сейчас очень напоминает чей-то чужой.


— Ты мне хоть что-то скажешь? — злится Исин, использует свою силу, чтобы как-то подлечить человека. Самое прозаичное в нем было то, что его сила не помогала людям в полной мере. Могла утолить боль и стянуть открытые раны. Болезни людей он излечить не мог. В основном послушники страдали именно физически со стороны травм, он был полезен для них, но такое, происходящее с Бэкхёном, явно был не способен решить. У него много разных трав, лекарств, но никакого понимания, что из этого пригодится Бэкхёну.


— Это что-то, с чем Чунмён не смог справиться, — Исин фыркает на это замечание: Чунмён идеально справлялся с травмами послушников. Если кто-то и мог помочь людям, то Чунмён точно был лучшим. Исин расстегивает пиджак формы на шее Бэкхёна, как тот ловит его рукой за руку, будто даже немного приподнимаясь. Исин дергается, чем явно не добавляет ничего хорошего для состояния человека, который его отпускать не собирается, — замри.


— Да будто могу еще что-то, — шепчет Исин, напряженно смотрит на Бэкхёна, который смотрит на него, как-то излишне ненатурально. Чондэ задерживает дыхание, пытаясь хоть что-то придумать.


— Я заберу у тебя.., — хрипит Бэкхён, смотря в сторону Чондэ, — и его тоже...


— Что он...


— Я убью его, как найду, — рычит Чондэ, резко хватает Бэкхёна за локоть, крепко сжимая. Рука, которой он держал Исина, сразу же расслабляется, падая без признаков какой-то активности, как и весь сам человек обмякает, видимо, теряя сознание окончательно. Чондэ искренне хочется расплавиться и горевать, но не получается, да и нельзя как будто бы. Он жмурится, а потом отходит немного. Нужно перевести дыхание. Исину - тоже.


— Это...


— Чье-то воспоминание, — предполагает Чондэ, хотя прекрасно осознает, что это точно оно. Бэкхён пострадал в месте, где было разбросанно много осколков чужого тела, один из них мог просто впиться в него. Человеческое тело обычно воспалялось от такого, но Бэкхён был немногим способнее обычного человека, не был в человеческих условиях, да и сила Чунмёна ему точно помогла это пережить сразу, — надо его раздеть, я найду.


— Думаешь, Чунмён бы не заметил в нем кусман камня?


— Это я уже потом выясню, — обещает Чондэ, позволяя Исину стянуть с Бэкхёна и верх формы, и плотную ткань под ней, оголяя торс и руки. Обе из них были опоясаны тонкими, почти невесомыми кольцами чуть ниже и выше локтя. Это приспособление было работой Чунмёна: он создавал для послушника специальные приспособления из тончайшего сплава адаманта и золота, чтобы они могли защищать от нагрузки человечески конечности. Чондэ прекрасно знал, что это необходимо, потому что и нагрузка, и сила Бэкхёна были невыносимыми, его правая рука начала отниматься достаточно давно, но Чунмён добавил кольца и на левую руку совсем недавно. Насколько сильной была его травма, если колец теперь по два? На правой руке они, правда, сломаны теперь. Чондэ точно задел одно, видимо, второе сломалось еще днем, когда Бэкхён не мог поднять руку в полной мере.


— Вот это ты его потрепал...


— Я не могу сломать такой сплав в перчатках, если он был цел с самого начала, — защищается Чондэ, но Исин смотрит на него скептически и указывает на след молнии. Точно. Гроза прошлась по Бэкхёну красиво настолько, что уродливо. На правом плече она превратилась в обширный рисунок, напоминающий лужу. Или проход в Ад, не меньше. Это место кажется немного отличающимся от всего общего рисунка, — у тебя есть что-то, что очень быстро закроет рваную рану?


— Не проще ли расплавить этот осколок? — Исин трогает плечо человека, замечая, что тот едва-едва морщится, но не приходит в себя. Чондэ думает, но не знает. Под пальцами целителя осколок проглядывается продолговатым и каким-то излишне большим, чтобы избавиться от него без дополнительных травм.


— Это же человек: ты не сможешь нагреть его тело до расплавления адаманта, не говоря уже про первоначальное тело Сера.


— Но и вырезать я его не смогу так, — он будто бы пытается объяснить, как именно, но осекается, удивленно смотря на Чондэ, — ты собрался его вырвать?


— Для этого ты мне и нужен, — Исин закатывает глаза, но оперативно отходит, чтобы найти разные средства, которые для этого могли бы быть полезны. Даже если осколок не принадлежит Чондэ, а он уверен, что не принадлежит, его всё равно можно притянуть. Чондэ взволнованно смотрит на чужую бледную кожу и думает, что не расплатится за все грехи, совершенные в сторону этого человека, видимо, никогда.


— Ему будет больно, — напоминает Исин, подходя обратно. Он мажет плечо Бэкхёна каким-то волшебным средством, подкладывая со спины пропитанную им ткань, чтобы облегчить ощущения. Приносит обработанные повязки, тяжело вздыхает и смотрит на Чондэ достаточно строго, — если ты расплавишься после этого, я специально не буду тебя сразу собирать.


— У тебя не будет варианта лучше, — дразнит Чондэ, стягивает с правой руки перчатку, понимая, что сил немного, но успел набраться. Нужно сделать это сейчас, пока зима не забрала у него возможности для таких фокусов. Исин одной ладонью мягко прикрывает глаза человека, а вторую, держащую повязку, опускает на плечо, чуть выше места, в котором ощущает осколок. Стоит Чондэ поднести свою руку ближе к человеческой коже, как весь рисунок грозы мягко подсвечивается, всё еще реагируя на своего создателя. Какой укор.


— Прости, — шепчет Чондэ, видя, как красноватым сиянием среди его белых узоров подсвечивается кожа от осколка. Сера обязательно вернет его владельцу лично, а прямо сейчас касается кончиками пальцев нужно места и резко отводит свою руку назад, вытягивая из тонкой кожи эту чужеродность. Рана не успевает даже образоваться, потому что Исин сразу же закрывает ее и повязкой и своей силой стягивает, что действует успешно, Бэкхён только тихо стонет, не приходя в себя.


— Ты сумасшедший, — огрызается Исин, — но этот человек неубиваемый.


— Еще как убиваемый. Поэтому, пожалуйста, позаботься о том, чтобы он был жив.


Чондэ забирает осколок, мягко сжимая пальцами, надеясь, что он не раскрошится. Он не может угадать, от кого откололся этот кусок, но этот "кто-то" точно был Сера, точно не был им Чондэ. Камень прозрачный, белесый, как и любой камень от таких существ, но переливающийся красноватым цветом, видимо, напитавшись человеческой кровью. Сияет, потому что взаимодействует с Чондэ. Мерзость. От этой мысли кружится голова, кажется, будто кожа то ли на лице, то ли на этих самых пальцах растворяется, стекая водой. Божьим наказанием было именно это, если ты вредил человеку. Чондэ раз за разом ему вредил, но доставалось ему изредка.


____



— В общих чертах получается плохо, но не думаю, что стоит исправлять, — Чондэ выныривает из пелены мыслей, впервые вслушиваясь в то, что говорил Чанёль. Они отправлялись проведать Бэкхёна у Исина, но разговаривали до этого о самых важных деталях работы. Чондэ ее, вероятно, прослушал. Ему пришлось рассказать послушнику, что случилось, упуская пару деталей. Он и Исину пару деталей упустил, пусть тот и сам всё прекрасно понял, — снег пойдет, так что, думаю, будет получше. Но вам не интересно.


— Задумался, прости.


— Всё в порядке, — уверяет Чанёль, находя чужую реакцию забавной, — если Бэкхён чувствует себя хорошо, он начнет рваться обратно.


— К слову.., — задумывается Чондэ, выбирая слова. Ему нужно узнать, заметил ли Чанёль что-то чужое в Бэкхёне. Но как это спросить? Они были вместе два дня, погруженные в свои заботы и работу, едва ли можно было заметить. Чондэ не заметил, — он был в порядке эти дни?


— Нет, — уверенно говорит Чанёль, словно прекрасно понимал, о чем речь, — в основном я его не узнавал, но, думаю, ему было тяжело возвращаться в обычную жизнь после неприятного послевкусия и следа на лице.


— Не понимаю, как мне искупить вину перед ним за это, — Чанёль отмахивается, будто находя это мелочами. Отчасти. Чондэ не мог прощать грехи Бэкхёну, пусть и мог забирать себе, но мог ли сам Бэкхён не считать его виноватым? Чондэ иногда ощущал себя так, будто по кусочкам, маленькими крохами, но разрушает этого человека, вредит со всех сторон. Он каждого из них разрушал, пусть и не своими руками, но к Бэкхёну это относилось с особой частотой.


Исин встречает их снаружи, говоря о том, что Бэкхён слишком активный для такой травмы. Ничего удивительного. Ему, наверное, точно не нравится лежать в постели, а его активность очень раздражала Исина. С Бэкхёном он работать не любил, будь то вопрос травматичности самого человека, а может и собственное неумение с людьми работать играло огромную роль в их отношениях. Исин правда не знал, что делать с теми травмами, которые мог получить Бэкхён засчет своей работы. Исин тут для Чондэ, люди же так сильно травмироваться не должны. Он мог оказывать им первую помощь, но не мог спасти. Не мог спасти и человека, что уже лениво устроился за его столиком попивая какой-то напиток, не вдумываясь, лечит ли он его вообще. Свободная рубашка на Бэкхёне смотрелась замечательно, но точно печально из-за руки, обвязанной повязкой, чтобы не болталась, через шею.


— Вы когда вдвоем, обычно это знач...ох, что с твоим лицом? — выдыхает Бэкхён, совершенно спокойно, да и последнее его будто вовсе не удивляет. Только вот, удивляет оно Чондэ. Исин смотрит на него и усмехается.


— Вот про это "что-то не так" я и говорил, — бросает он, напоминая их разговор перед входом. Он сказал, что с Бэкхёном что-то не так, но он не может понять, что именно. Чондэ неловко трогает раненную часть лица пальцами, вспоминая, что тогда случилось. Бэкхён точно его видел с первоначальной раной. Почему он спрашивает.


— Ты не помнишь? — спрашивает Чондэ, получая неловко пожатие плечами. Бэкхён не помнит. Он вроде собирается что-то ответить, но Чондэ перебивает, — что ты помнишь?


— Не знаю: обычный день, мы просто работали, он просто кончился.


— Чем он кончился? — уточняет Чанёль, смущая Бэкхёна. Конечно, он может понять, какой день помнит Бэкхён, если они заканчивают их вместе. Переглядываются. Они иногда искренне имиляли Чондэ своими маленькими личными тайнами, переглядками, советами без слов. Бэкхён поводит здоровым плечом, не находя подходящих обходных слов.


— Чанёль сказал, что завтра пойдет снег.


— Да, но пошел дождь, гроза была, — Чанёль прекрасно понимает, о каком дне они говорят. Только вот, гроза в последний раз была в тот день, который не помнит и Чондэ. Это удивляет. Бэкхён потерял все воспоминания до того момента, как получил эту травму. Может быть они и восстановятся, но чужой обломок точно ему не сделал ничего хорошего, впитав его опыт за эти дни, — неделя уже прошла, Бэкхён.


— Я...не мог же быть тут так долго из-за такой травмы? — он вопросительно указывает на свое плечо, явно не считая это какой-то весомой причиной. Действительно, вырвать из него кусок тела - не свалить его на неделю в постель, тем более, без сознания. Каждый тут это понимал. Но что произошло? Бэкхён кажется смятенным, опускает взгляд, видимо, пытаясь найти ответ сам, — что-то другое произошло, да?


— Это было нападение, которое для нас обоих закончилось плачевно, — рассказывает Чондэ, — у меня нет фрагмента того дня, я не смогу тебе помочь с воспоминаниями. Но ты тогда был на ногах, помог мне, а еще получил помощь Чунмёна. То, что с тобой случилось сейчас, является последствиями невнимательности, то ли моей, то ли его.


— Но помощники Чунмёна на руке.., — Бэкхён не знает, что во всей этой истории его смущает, просто показывает на свою перевязанную руку, давая понять, что золотые кольца не должны быть сломаны, если он был у Чунмёна после нападения.


— Это я сломал, — объясняет Чондэ, но Бэкхёна это почему-то не удивляет, — мы поняли, что что-то не так с твоей рукой, пришлось разбираться радикально. В плече оказался осколок камня, он явно мешал тебе жить.


— Но почему я не помню?


— Видимо, тебя это выбило из колеи, — предполагает Чондэ, — всё будет в порядке. Чунмён починит тебе руку и вернешься к обычной жизни. Такое случается, но мне кажется, что ты быстро всё вспомнишь.


— Такой странный осколок: был с одной стороны, а полосы остались на обеих руках, — Бэкхён это говорит излишне спокойно, а Чондэ испытывает ужас от осознания, что человек не знает еще, что след проходит по лицу. Бэкхён точно не будет в восторге от случившегося. Чондэ старательно терпит, чтобы его лицо не показало каких-то лишних эмоций, посматривает на Чанёля, который кажется не меньше сбитым с толку.


— Тебя молнией ударило, — вмешивается Исин, наблюдая за ними со стороны. Он ничего не рассказал Бэкхёну, скорее всего, не дал даже в зеркало посмотреться (их у него и нет в кабинете, а выпускать человека к себе он не собирался), сюсюкаться с ним он бы не стал, но всё же кажется в разы мягче, чем обычно. Видеть несобранного любимца Сера было странно.


— Молнией?


— Тебя, видимо, никто в школе не учил, что брать ток голыми руками, так еще и сразу двумя, может быть опасно, — он язвит, вызывая не больше, чем головную боль. Бэкхён не воспринимает это с обидой, делает недовольное лицо, морща нос, но не возмущается. Он привык к этому Исину.


— Не грозой же мен...ты? — он удивленно смотрит на Чондэ, получает кивок, думает. Думает, видимо, к чему-то приходит, поэтому просто пожимает плечами, — ладно, тогда не удивительно.


— Поэтому, надеюсь, ты понимаешь, почему тебе нельзя ни в работу, ни от меня уходить? — настаивает Исин, но Бэкхён нехотя качает головой, показывая своё недовольство этим, — ты слишком быстро попытался влиться в работу, вот и получил в итоге. Нужно отдыхать.


— Хочу домой, — ноет Бэкхён, даже строит милую рожицу, но это не работает. То ли ни на кого из них, то ли с самим Бэкхёном, потому что он уже взрослый, его лицо само по себе миловидное, но не умиляющее. Чондэ берет Исина под руку, крепко сжимая, а сам смотрит на Чанёля.


— Можете поболтать, мне нужно идти, — улыбается он, тянет за собой Исина, стоит получить кивок от Чанёля. Они не обсуждали, как себя вести с человеком, потерявшим кусок жизни, но Чанёлю точно можно доверять, — поправляйся.


— Почему ты меня увел? — возмущается Исин, стоит им выйти. Чондэ качает головой, показывая, что ему не хочется это объяснять. Исина это не устраивает, он закатывает глаза, а потом смотрит излишне строго, — ты потакаешь их отношениям.


— Они не займутся непотребствами у тебя в кабинете, Исин, — Чондэ его осаждает, прекрасно понимая, что разговор не совсем про это, но Исину неприятно, что его поправляют в таких мыслях, — они мои лучшие послушники, как шестеренки, друг без друга не работают. Мне будет спокойнее, если рядом со мной будет не такой взволнованный Чанёль.


— Ты сам переживаешь не меньше его.


— Переживаю, — соглашается Чондэ, — и испытываю вину. Пока что я не могу с ним поделиться мыслями по поводу случившегося, тем более, что он не помнит. Сделай так, чтобы он не вник в ситуацию до вечера, пожалуйста.


— Заберешь его к себе? — почему-то Исин спрашивает это с какой-то усмешкой, а Чондэ ничего ему не может противопоставить. Кивает. Он не собирается использовать Бэкхёна, скорее, наоборот, собирается использовать себя, чтобы ввести человека в курс дела. Бэкхёну точно не понравится ни след на его лице, ни масштаб его травмы, ни само событие, с ним случившееся. Чанёль, пусть и укроет его от любого кошмара, но не сможет это недовольство сразу же обуздать. Ему подвластны только ноющие чувства, — знаешь...если сюда ворвется очередное чудовище и будет возмущаться, как ты плохо обращаешься с людьми, я обязательно послушаю твои оправдания.


— Я даже оправдываться не собираюсь, — усмехается Чондэ, прекрасно зная, что Исин это не оценит, — за всё это время я делал вещи в разы хуже, чем случались с Бэкхёном по моей вине. И люди мои грешили больше. Да и я сомневаюсь, что хотя бы один Силлестиал может потягаться со мной в праведности.


____


Тот факт, что позвать к себе Чунмена - необходимость, Чондэ понимал с самого начала, как разрушил его работу. Но то, как неловко Бэкхену без руки, пока он забирает кофту, видимо, Чанелем принесенную, пытаясь ее то ли надеть, то ли как-то удобно перехватить одной, наталкивает на мысль, что это необходимо сделать быстрее. Да, отсутствие движения могло бы сдержать рвение Бэкхена к работе, но всё его качество жизни становилось значительно ниже, а это было неприемлемо в данном случае. В случае данного человека. Сейчас Бэкхен недовольно ворчит, семеня ногами, чтобы нагнать Чондэ, потому что ему совершенно не нравится ни свое состояние, ни то, что управлять телом стало как-то тяжело. Крепления на его руках создавали для него равновесие, чтобы перенапряженные мышцы хоть немного расслаблялись, распределяя нагрузку в равной мере, сейчас, не имея ни одного лишь с одной стороны, он немного пошатывается, да и будто сам процесс хождения ему дается тяжело, общую слабость в теле никто не отменял. Чондэ не берется с ним разговаривать, обещая, что они поболтают у него, поэтому Бэкхен и не задает ему никаких вопросов, хотя очень хочет.


Уже в комнате Чондэ он тяжело вздыхает, также тяжело выдыхая, откидывает голову назад, собираясь с силами. Он даже смотрит так, будто желает сказать какую-то колкость, но не находится. Чондэ даже немного удивляется чужой растерянности, будто бы Бэкхен должен кинуть свое ленивое "я раздеваюсь?" и начать шутливо это делать, а может быть и ругаться, как делает это обычно, но не происходит ничего. Он просто стоит у входа, не проходя дальше. Если бы Чондэ видел его впервые, то мог бы подумать, что это кто-то, кому ход сюда заказан. Но это Бэкхен. И с Бэкхеном иногда, как и положено обычным, совсем невсесильным, людям, случается нечто такое, что сбивает его так сильно. Чондэ встречается с ним взглядом и мягко улыбается, приманивая рукой к себе ближе. Бэкхен облегченно выдыхает и идет ближе, словно ему становится легче.


— Я понимаю, что что-то случилось, но совсем не понимаю, что, — говорит Бэкхен, то ли шепотом, то ли просто неуверенно. Чондэ кивает, мягко ловит его за здоровое плечо и осторожно сжимает, надеясь придать сил.


— Думаю, тебе было безопаснее не запомнить это.


— И ты не будешь мне рассказывать?


— Всё расскажу, — обещает Чондэ, — даже то, что не должен.


— Ну раз не должен, то может...


— Мне нужно хоть кому-то это рассказать. А тут будто и не доверишь кому-то, кроме тебя.


— Всегда же есть Минсок, — предлагает Бэкхен, но Чондэ только качает головой, — это секрет от него?


— В том числе, — смеется Чондэ, немного расслабляясь, — но я просто не могу с ним связаться. Думаю, он очень занят, а ты должен знать о случившемся.


Бэкхен уверенно кивает, принимая это. Чондэ не врал: связаться с Минсоком не получает. Он мог бы оказаться у него, но сил пока что столько не было. Чунмен был необходим и для выяснения этого вопроса. Чондэ же говорит Бэкхену, что нужно кое-что показать, ведет за собой, мягко сжимая за руку. В перчатках так обращаться с человеком было привычно, но Чондэ понимал, что придется снять и заменить. Он приводит Бэкхена в комнату с зеркалом в полный рост, но сразу же заводит так, чтобы тот был к нему спиной. Бэкхен понимает, что что-то не так, не противится, просто ждет. Чондэ меняет перчатку на левой руке, чтобы тонкая, почти невесомая, ситцевая ткань позволяла использовать свою силу, но не вредила человеку. Само прикосновение до людей было таким холодно-неприятным.


— Мне понравится? — предполагает Бэкхен, на что получает кивок, — ну, стоило ожидать. Заберешь потом?


— Не думаю, — Чондэ отмахивается, как будто это решит его проблемы, возвращается к Бэкхену, взглядом уверяя, что всё хорошо. Разворачивает к зеркалу, видя, как тот в процессе зажмуривается. Не открывает глаза. Чондэ прикрывает руками его уши, словно защищает его чего-то, но не прижимает руки плотно, так, слегка. Бэкхен слегка ежится от холодных рук, но не вырывается, — смотри.


И Бэкхен смотрит. Нехотя, через силу открывая глаза, а потом неловко дергаясь, словно хочет сбежать от самого себя, но смотрит. Ему это не нравится. Он вглядывается в лицо, долго, пристально, совершенно не меняясь в лице. Смятение. Бэкхен был официальным представителем этого слова последний день. Он неловко трогает себя пальцами, проводя полосы в разные стороны от носа к шее. Наконец понимает, что это продолжается и на руках. Покраснение почти пропало, немного отсвечивает на суховатой зимой коже щёк, но в основном шрам стал белым, совсем несочетаемый с кожей человека. Он еще немного припухлый местами, хотя потом точно будет вмятиной по всей своей длине. Бэкхен разглядывает пальцы, понимая, что значил разговор про электричество. Снова поднимает взгляд на отражение, прищуривается, а потом судорожно вытягивает вперёд полосы из низкого хвоста, трогает их, а потом и вовсе распускает.


— Так, — выдыхает он, резко разворачиваясь, хватает Чондэ за одежду рукой и притягивает к себе, почти касаясь своим лбом его, — что я сделал, чтобы ты на меня напал?


— Так и рождаются слухи, — смеется Чондэ, но без издевательств, отводит руки в стороны, чтобы не касаться человека. Бэкхен зол. Пусть Чондэ и прекрасно может подавить его своими фокусами, это не изменит его чувств. Поэтому он морщит нос, стискивая зубы, чтобы сказать что-то, но Чондэ его опережает, — это на меня напали. Ты пытался мне помочь, но из-за того, что вокруг был дождь, а ты почему-то с голыми руками, по тебе и прошлось. У меня было много оторванных и разбитых частиц, тебе просто случайно досталось.


— Случайно? Это уже звучит, как моя собственная вина!


— Я не хочу, чтобы ты винил себя в своей невнимательности, потому что ситуация была для тебя нетипичная. Ты поступил так, как было нужно, ты молодец. Но, к сожалению, за эту смелость пришлось заплатить.


— Волосы-то за что? — Чондэ остается только печально усмехнуться на этот вопрос. Он не выбирал. Никто тогда ничего не выбирал. Чондэ осторожно берет пальцами свисающую с плеча прядь волос, отмечая ровный срез, который Бэкхен уже сделал, пережив эту неприятность единожды. Теперь снова. Бэкхен наблюдает за его действиями, за тем, как чужие пальцы мягко, почти нежно, гладят эту прядку, а потом недовольно ежится, отходя. Он снова поворачивается к зеркалу, но подходит близко, вглядываясь в лицо.


— Молния оставляет такие следы н...


— На мертвецах, я знаю, — ворчит Бэкхен, делает разные лица перед зеркалом, проверяя, как работает его лицо с новой отметиной, — я так много попадал в неприятности, но никогда не оставлял на лице следов. Надо же...


— Я иногда совсем забываю, что ты грешник.


— Увы, мои грехи не смываются просто так, — дразнится Бэкхен, видимо, немного свыкаясь с ситуацией, но волосы собирает, одной рукой неудобно, не получается. Чондэ подходит к нему, забирает завязку и собирает хвост, низкий, не вытягивая кончик, чтобы тот не торчал, — а с тобой что?


— А мне оторвали руку.


— Поэтому ты не помнишь.., — понимает Бэкхен, смотря на Чондэ через отражение. Сера в зеркало смотреться не может, но взгляд считывает, кивает, — да уж, славно тебя Минсок отделал.


— Почему ты думаешь, что это он?


— А ты? — Бэкхену кажется это таким удивительным, как будто они это обсудили ранее. Но Чондэ не обсуждал этого даже с прошлым Бэкхеном, а этот фыркает и хитро смотрит на него, — оторвать тебе руку может либо Сера, либо Силлестиал. А так как у тебя есть очевидные следы обморожения, то это точно Минсок.


— Мне нравишься этот ты.


— Я всё еще огорчен, — Бэкхен снова поворачивается к нему, смотрит мягко, но очень грустно. Это та его часть, что не может противиться своему маленькому несчастью. Чондэ его горечь ощущает, кажется, даже на кончике языка. Горько. Неприятно. Забрать бы эмоции этого Бэкхена, ими можно насытиться вдоволь, расправить крылья и жить счастливо. Только вот, Бэкхен всё еще не в порядке. Ему это не поможет, если не сделает хуже.


— Я не помню, чтобы это был Минсок. Но будто бы никто другой это быть не может. Не знаю, почему, за что, зачем.


— Тебе не нужно взбодриться? — спрашивает Бэкхён, немного кокетливо улыбается, что не может не успокаивать. Он немного лучше чувствует себя хотя бы в эту минуту. Но Чондэ остается только покачать головой, — почему?


— В отличие от тебя, я в порядке.


____


Было что-то такое в Чунмёне, что никто из Сера не любил. Люди этого, наверное, не замечали, сталкиваясь с ним, но близким к нему существам это было ощутимо. Чондэ каждый раз забывал, что это такое, пока не встречался с ним лицом к лицу. Омерзительно. Чунмён был ближе к человеку, чем Чондэ. Чунмён был ближе к Богам, чем Чондэ. Он всегда был странным, тяжелым, выдающимся. Силлестиал. Сера наблюдали за человеческим миром, меняли его направления, повышали жизнь и ее качество, чтобы мир держался в каком-то равновесии перед всевышними. Но Силлестиалы таким не занимались. Ими обычно становились выдающиеся Сера, отличившиеся в чем-то. Они больше не наблюдали за людским миром, они к нему будто бы даже не касались. Их дела были связаны с обслуживанием небесных Храмов, будь то создание сталитов, выборка и обработка адаманта, создание всех подходящих материалов для зданий, одежды. Чунмён чинил людей, служащих Сера. Он чуть ли не делал им новые тела в случае травмы, если эти люди были полезны. Бэкхён был полезен. Но заменить ему руки полностью он не мог, поэтому его фокусами были кольца, закрепляющие каждую руку в движении.


— Терпеть его не могу, — выдыхает Вайте, смотря на гостя, который направляется к ним с Сера. Чондэ умилительно улыбается, слыша это, поглядывает на своего подчиненного и думает, что очень солидарен с ним, — может быть мне поменяться с Чанёлем.


— Позови его, — соглашается Чондэ, поддаваясь вперед, чтобы встретить Чунмёна. Вайте держит дистанцию, оставаясь немного в стороне. Чунмён невероятно красивый. Силлестиалы не ощущали чувств, похожих на восхищение, поэтому своей красоты он тоже не ощущал, но точно знал, что другим-то это нравилось. Он пленял взгляды, задерживал внимание на себе, — ты вносишь слишком много света в мой дом, когда приходишь.


— Тебе нужно солнце.


— А ты как снег, — огрызается Чондэ, невольно, не собирался. Чунмён усмехается, смотрит лениво по сторонам, проверяя будто бы что-то. Поглядывает на Вайте, как будто проверяя свою работу. Вайте он не делал. Он не умел создавать сталитов, тем более, таких, — можешь починить мое солнце и быстренько выметаться со своим снегом.


— Ты не меняешься, — он кажется мягким, как будто испытывает к Чондэ какие-то теплые чувства, — мне потребуется какое-то время на работу, уж не возмущайся.


— Ай, лишний рот, — Чондэ шутит, разглядывает Чунмёна в его красивом удобном белом костюме. Выделяется. Чунмён мягко толкает его в плечо, заставляя хотя бы куда-то его отвести. Он бросает замечание, что небесные Храмы обязаны помогать всем нуждающимся, но оба сходятся на том, что Чунмён всё же не из таких. А тут и Чанёль прибегает, сменяя Вайте так незаметно, что Чондэ удивляется, видя его вместо своего вездесущего помощника.


— Как у вас дела? — спрашивает Чунмён, поворачиваясь к Чанёлю. Тот кажется излишне сосредоточенным, вытянутым стрункой. Ему и не расслабиться: вырвать его из работы всегда было проблематично именно из-за этой напряженности. А тут еще и Чунмён. Ему нравилось приставать к людям других Сера. То ли из-за специфики его работы, то ли из-за того, что сам без них он немного скучал.


— Ничего нового, — уверенно говорит Чанёль, — снег в этом году опаздывает.


— Разве? Он же шел пару дней у вас? — Чунмён смотрит на Чондэ, проверяя, является ли это каким-то тайным кодом в общении, потому что снег и вправду был. Послушники даже выходили его прибирать. Однако Чанёль прав, обычно в это время снега так много, что его тяжело разгребать.


— Да, а еще гроза была, они вместе редко, — делится человек, — настрой от этого ниже. Но мы же не о погоде разговариваем, а мне вам нечего рассказать, все мои сомнения и отчеты уже есть у нужного Сера.


— Его с Бэкхёном на одном заводе выпустили? — Чондэ закатывает глаза, слыша этот вопрос. Чунмён не задает его как-то злобно, он будто вообще не пытается задеть послушника, но приятного в этом мало, — никак не могу понять, кто из них больше похож на верного пса.


— Конечно же я, — Чанёля это немного злит, но не настолько, чтобы он мог это показать, — Бэкхён - цепная собака, а я - хозяйская.


— Ваши людские афоризмы.., — Чунмён отворачивается от Чанёля, снова подстраиваясь к Чондэ, — выбрал же себе.


— Думаю, это не афоризм...


— Не думай, Чондэ, тебе не подходит.


Это перестало быть обидным пару сотен лет назад. Странно. Все вокруг, кто хотя бы немногим постарше Чондэ, считал своим долгом сказать, что он хуже. Глупее, слабее, добрее. Отчасти это было правдой, потому что не было еще ни одного Сера, созданного с ним в одних временных рамках, который был бы слабее его. Решения Чондэ не нравились им, поэтому они считали их глупыми, хотя людская жизнь от этого хуже не становилась. Расчет на людей. Чондэ всегда опирался на людское благополучие, опирался на людей, работавших с ним. Сера такое делать не любили. Еще больше это не любили делать Силлестиалы. И это почему-то делало Чондэ слабым в их глазах.


Минсок был единственным, кто не считал Чондэ слабым. Он знал, что Чондэ слабый, но, как бы странно это не звучало, для него это не было слабостью Чондэ. Они были в одном времени создания, Минсок же был сильнейшим среди тех Сера, и будто бы его сила позволяла ему воспринимать Чондэ трезво. Самое приятное в этом было то, что сам Минсок с людьми не считался, он, наоборот, их сторонился и никогда не слушал. И получать уважение от него для Чондэ было ценно. Чунмен же людей оберегал, а потому и к Чондэ, и к Минсоку, да и к другим Сера он относился скептически. Но Чондэ искренне не обижался на него больше.


____


Огромным отличием Силлестиалов от Сера было их тело. Бывшие камнем всю свою жизнь, отработав огромное время в качестве Сера, они получали себе физическое тело, состоящее из плоти. Этот процесс был невероятно долгим, переработать кристаллы в ткани было тяжело, оно требовало времени, порой превышающего долгие века. Сера не испытывали физического голода, всё их питание строилось на особых средствах, помогающих восстановиться, и солнечном свете. Человеческую пищу они даже проглотить не могли, потому что в ней не нуждались. В принципе, Сера могли не есть годами, если не тратили свои силы, а солнца хватало. Камню это не было нужным.


Зато было нужным Силлестиалам, испытывающим голод, как люди. И помочь им могла пища, солнце с ними уже не работало. Сера не ощущали физических воздействий, вроде жара, холода, колющей боли или травм, не разрушающей их камень. Силлестиалы ощущали это сполна. Причем, сначала очень остро, реагируя на каждое изменение вокруг себя болезненно, но это с непривычки. Позже они свыкались, их тело становилось более терпимым, чем человеческое, почти не страдало, но это было им знакомо. А еще они получали физические свойства. Потливость при высокой нагрузке или жаре, жажда, даже что-то, похожее на кровь из ран. Ко всему этому они теряли выносливость. Сера не уставали физически, они изматывались от работы, потому что она накладывала на них греховность, а это забирало силы. Даже просто общаясь с человеком, Сера немного, но отдавал часть своей силы, окружая себя множеством людей, он просто уставал за день.


Силлестиалы уставали физически. Им нужен был отдых, сон, покой. Пусть они и перегоняли людей в своей физической форме, всё равно не были безусловной машиной. Чем больше их тело обретало плоти, тем человечнее оно становилось. Их главным отличие от Сера было хранение воспоминаний. Сера распределяли их в своем теле, в каждом сантиметре камня, из которого сшиты. Воспоминания закреплялись даже за прижившемся адамантом. Силлестиалы же, обмягчав, смешали свою память в голову. Поэтому, теряя куски тела, они точно не теряли память, пока не потеряют голову. А это уже сделать было предельно сложно. Еще не было ни одного Силлестиала, погибшего от травм. Зато был Чунмен, за всё то время, что он был в новом звании, он обрел некую мягкость, пусть и был камнем дальше, его кожа была не такой опасной и холодной для людей. Он всегда был голоден, а потому Исин к концу дня просто был готов его выкинуть, чтобы не слышать его голодных вопросов.


Чунмен всегда хотел есть. Ел он очень мало, крошечными порциями, но часто, потому что такие заходы быстро теряли свою энергию. А еще энергию быстро терял Чунмен. Исин отправил его отдыхать, найдя спящим за рабочим столом. Чунмен уставал немногим быстрее послушников Чондэ, был слегка сонлив и медлителен. Но за день он умудрился сделать Бэкхену одно крепление на руку, временное, чтобы тому просто было удобно двигаться, а также сделать одно постоянное (условно, ведь они тоже изнашивались), но работавшее только с парой, как и до этого. А это большая работа, он старался. Как бы Чондэ не был недоволен его присутствием, он искренне был ему благодарен за это.


— Я пришел порыдать, — говорит Бэкхён, когда Чондэ открывает ему дверь. Уже поздно, послушники уже должны были разойтись спать. Бэкхён в простой одежде, вероятно, частично составлявшей его пижаму, недовольно морщится от света, видимо, досыпая по дороге сюда, был не готов к нему. Чондэ был не готов к Бэкхёну у себя посреди ночи, раз он сам собрался спать. Приходится его пропустить, не задавая вопросов. Из особенностей — не прикасаться к нему, потому что голые руки. Пока что.


— Ты обычно не...Бэкхён? — тот оборачивается, вопросительно выгибая брови. Его волосы короткие. Наверное, если очень извернуться, их можно собрать в крошечный тоненький хвостик, но не больше. Они не виделись с утра, было так странно видеть его с новой прической. Когда Бэкхён только появился в Храме, его волосы уже были ниже плеч, он ими будто бы ревностно дорожил. Странно. Он был похож на Вайте, того, что играл в него. Ему это подходило.


— Я не из-за этого расстроен. Ну, из-за этого, но не из-за того, что сделал, а из-за того, что пришлось...Ерунду сказал?


— Они бы снова выросли, ты погорячился, — успокаивает Чондэ, хотя прекрасно понимает, что это не поможет. Не поможет, потому что Бэкхён уверенно качает головой, показывая, что решение было верным на тот момент. Чондэ не уверен. Прядки волос ровные, аккуратные, он явно делал это не сам, поэтому передумать были шансы, а решение не было импульсивным срезанием основной длины. Шрам на его носу не казался теперь таким броским, он будто отлично звучал со срезами новой длины.


— Я вспомнил, как однажды твой прошлый жнец схватил меня за волосы, чтобы поиздеваться. Мне тогда было так мерзко от них, но я оставил, долго же растил, да и нравился мне мой вид с ними. Чанёлю, наверное, тоже нравился. Тебе, наверное. Сейчас меня никто не хватает, а радости они не приносят. Мои переживания заняты ими, а я терпеть не могу думать о своем внешнем виде. Может и ну их?


— Ты обещал рыдать.


— Я устал.


Чондэ бы сказал ему, что знает. Он прекрасно знает, что Бэкхён устал, пусть и не от чего было. Его мучало и то, что он ничего не помнил, и его отсутствие сил. Люди сами по себе морально быстро истощались в течение дня, если с ними происходила какая-та беда. Они только и делали, что о ней думали. Иногда даже спать не могли. Видимо, Бэкхён тоже. И если он оказался здесь, то и способа избавиться от этих мыслей он найти сам не смог. Бэкхён подходит близко к Чондэ, оставляя безопасное расстояние, чтобы не задеть Сера своими голыми руками, улыбается немного нагло, но без настоящей колкости. Он думает о чем-то, что совершенно не волновало его ни разу до этого, просто что-то, за что он цепляется случайно. Что бы он сейчас не сказал, Чондэ бы не хотел на это отвечать.


— Как быстро умер человек, который пытался тебя задушить? — Чондэ невольно задыхается, слыша этот вопрос. Действительно не то, что он мог бы ожидать сейчас. Тонкий, почти невидимый уже след на шее Чондэ явно давал ему понять, о чем вопрос. Пальцы одной руки когда-то их оставили.


— Мгновенно. Он даже не знал, что умрет, — говорит Чондэ, находя это таким странным, — это считается самоубийством, наверное, он бы и так сгорел от такого прикосновения, но мрак в нем просто привел его к этому. И раз ты вспомнил прошлого жнеца, то давай признаемся, что он тебя тоже чуть не затянул в эту пучину. Я считаю тебя человеком неревнивым, но почему-то тогда именно тебе нужно было быть лучшим, первым, любимым.


— Думаю, я пережил ту стадию своей личности, которая возжелала заполучить себе Сера.


— А они — нет. Ни один, ни второй, вот и осталось от них только напоминание, которое пропадет сразу, как близком с этим местом окажется адамант.


— Придумали же, камни камнями заменять, — смеется Бэкхён, но совсем без улыбки, скорее от того, что ему нужно сбросить с себя неловкие мысли. Смятение. Самое тяжелое чувство в Бэкхёне последние дни. С прошлым жнецом они чуть ли не дрались за внимание Чондэ, как это глупо, устраивали друг другу неприятности, остервенело разбираясь с конкуренцией. Бэкхён однажды просто признался в этом Чондэ, то ли из-за того, что его испугали ожоги на своих руках, появившиеся из-за того, что Боги посчитали его грешником, то ли его испугали свои же собственные действия против другого человека. К сожалению, остановило тогда это только его. А сходящие с ума люди тут были не нужны.


— Не получается не думать? — Бэкхён вымученно вздыхает, прикрывая глаза, слегка откидывается назад, а потом резко кивает несколько раз. Чондэ остается только понимающе ему улыбнуться, — тяжело потом будет.


— Не тяжелее. Я раздеваюсь?


— Раздевайся, тебе хватит и плеч, — Бэкхён выглядит так, будто поспорил бы, но послушно отходит, стягивая с себя кофту. Рука у него двигается слабовато, но этого хватает, чтобы расстегивать пару пуговиц, высвобождать вторую руку из рукава. Чондэ находит аккуратно сложенную ситцевую полупрозрачную рубашку, точно такие же перчатки. Почему-то с Бэкхёном это всегда было так неловко. Чондэ никогда не ощущал смущения или стыд за это. Он скорее просто пытался избежать этого с Бэкхёном и его неприятными чувствами.


— Рассказывай, — бросает Чондэ, пока Бэкхён надевает на себя тонкую ткань, невольно сжимаясь от неприятного чувства. Он устроился на кровати Чондэ, подложив под себя ноги, сидит к нему спиной, стараясь не оборачиваться. Бэкхён не любил это еще больше, чем Чондэ.


И Бэкхён рассказывает. Тихо, почти шепотом, иногда на него переключаясь, иногда говоря обычным голосом. Говорит о том, как ему страшно, потому что терять память не был готов в своей жизни никогда. Он говорит и о том, что его злит сложившаяся ситуация, собственная слабость. Он даже говорит о том, что ощущает себя виноватым перед Чанёль. И то ли из-за того, что Чондэ закрывает рукой ему глаза, оставаясь со спины, то ли просто из-за общего контекста рассказа, его голос нервно дергается, не давая вдохнуть. Плакать он всё же не собирался. Шмыгает носом, говоря через тяжелую паузу, что его абсолютно точно пугает идея остаться без своего тела, а еще так не нравится, как смотрится шрам на его лице.


Чондэ же целует его здоровое плечо, слышит, как Бэкхён шипит, но даже не дергается. Говорит еще пару вещей, терпя чувства, которые ощущает. Горечь. Вкус у этих чувств именно такой, горький, похожий то ли на до омерзения, что горько, острый перец, то ли на что-то совершенно абстрактное, но от этого не менее отвратительное. Сладкими чувствами Бэкхёна сыт не будешь. Из-за всей болезненности, с которой Чондэ сквозь поцелуи забирает энергию Бэкхёна, положительное стирается быстро, истощая человека эмоционально. Бэкхён перестает рассказывать достаточно быстро, просто тихо сипит, слегка наклоняясь вперед, будто пытаясь убежать. Усталость. Горькая, не хуже его злости. Чондэ видит, как горит его плечо, покрытое прикосновениями, заходящими и на саму руку, и на псину, когда отстраняется, позволяя Бэкхёну обмякнуть. Тот факт, что Чондэ закрывает его глаза рукой, не дает ему упасть сразу, потому что Чондэ его всё же держит. Насыщенность — чувство, с которым Сера укладывает человека набок, отстраняясь окончательно. Бэкхён жмурится, пытается что-то неразборчиво мычать, но скорее проваливается в подобие сна, позволяющего пережить подношение.


____


— Куда делся Минсок? — Чунмён спрашивает это, не отрываясь от работы. Он что-то паяет, склонившись низко над столом. Чондэ только заходит в кабинет к Исину, чтобы проведать гостя, а тот сразу понимает, и кто к нему пришел, и чо у него спросить. отличное приветствие. Чондэ подходит ближе, всматриваясь в чужую работу.


— Я не знаю. Я видел его в июне. Надеюсь, в этом году, — говорит Чондэ. Он не врет. Видел он Минсока действительно в последний раз в июне. Даже если это он на него напал, осознанной встречи там явно не было. Чунмён хмыкает, не поднимая на него голову. Его руки, словно из пластилина, создают по кусочкам маленькой металлическое кольцо, растягивая, хотя это точно очень горячо. Какой была сила Сера Чунмёна? Ее он точно уже утерял, обретя новый навык.


— Мы будем делать вид, что это не он тебя подрал?


— Я думал, ты начнешь издеваться, что я считаю время людским способом.


— Подумал, что ты обидишься, если я скажу, что люди тебя выдрессировали, — Чунмён смотрит на него достаточно строго, — так всё же? Куда он делся?


— Не знаю, может быть он дома? Напал на меня, забрал руку и запрятался в своем ледяном домике?


— Его там нет, — делится Чунмён, смущая Чондэ. Тому бы искренне было легче, если бы Минсок всё же был там. Заявиться к нему в ближайшее время он не решился бы, но просто так было спокойнее. Куда он делся? Почему его там нет? Чунмён видит растерянность Чондэ, — не помнишь ничего?


— Нет. Что-то похоже на сон, что-то на реальность, а что-то — на прошлую жизнь. Не понимаю, что между нами произошло, чтобы оно заставило Минсока себя так вести. Видимо, я даже не защищался, от него даже осколочка не осталось вокруг.


— Чтобы отбить осколок от Силлестиала, тебе нужно было бы приложить немало усилий, вряд ли ты бы с такой силой нападал на Минсока, учитывая ваши отношения.


— Силлестиала? — Чондэ удивляется, слыша это. Только вот, его удивление больше удивляет Чунмёна: Чондэ не помнил какую-то очень важную деталь. Минсок тоже был Силлестиалом, вероятно, давно, раз отломать от него кусок было тяжело. Как давно? Чондэ слегка наклоняет голову набок, пытаясь сопоставить события, которые с Минсоком связаны.


— Еще скажи, что ты не помнишь, что между вами было?


— Между нами было только твое осуждение, — ворчит Чондэ, — как давно?


— Я не считаю, как люди, так что не знаю. Меньше меня. Ледяной замок он построил уже после этого...


— Как я мог забыть, — выдыхает Чондэ, не находя других слов. Как он мог забыть? Есть ли еще что-то важное о Минсоке, что он забыл? Что было между ними? Бэкхён шутит, что тут любовники они с Минсоком, нежели он с Чанёлем, но Чондэ это помнит. И точно помнит, они не ругались. Да и не могли вовсе, им будто не из-за чего было ругаться. Чунмён его подозревает в чем-то, но не говорит этого прямо. Интересно, что он вообще чувствует в такие моменты? — почему ты вообще задался этим вопросом?


— Потому что...сначала я услышал пару жалоб, что он не отвечает на просьбы и не выполняет свою работу, а тут Бэкхён. Он не сказал мне ничего ни тогда, ни сейчас. Он либо действительно ничего не знает, либо боится, что ты за это получишь наказание. Минсока нет, травмы есть и у тебя. и у твоего человека. Прости, конечно, но ты остался живым не каким-то чудом, а из-за того, что Минсок хотел показать, что это он. Или же...он хотел что-то от тебя, получил это и просто ушел.


— Может быть он просто не смог меня убить?


— Минсок - чудовище. Если он пришел тебя убивать, его бы ничего не остановило, — Чондэ мысленно вынужден с этим согласиться. Минсок ничего не чувствовал. Иногда Чондэ искренне казалось, что Минсок говорил ему что-то, выдавал какие-то эмоции только по старой памяти, когда мог это делать. Он будто бы гадал, что нужно показать Чондэ в те или иные моменты. Если брать Минсока за руку, то их кожа не будет скрипеть и скрежетать от этого прикосновения, как это происходило со всеми другими Сера от взаимодействий. Так было всегда. Так было только у них двоих. Каким бы чудовищем Минсок ни был, Чондэ искренне его любил.


— Что я могу сделать, чтобы его найти?


— Это я у тебя хотел спросить: уж если с кем-то Минсок и разговаривал, то только с тобой.


— Позвать его добить меня? — Чунмён пожимает плечами, возвращая взгляд к работе. Насколько этому Силлестиалу нужен был Минсок? Чтобы разобраться с тем, почему его сила не сработала на Бэкхёне? Имело место быть, тем более, что никто из них не рассказал, что случилось послед починки прошлых креплений. Могла ли гроза разрушить его прошлые крепления? Чондэ погладывает на работу, отмечая, как ловко пальцы Чунмёна вытягивают этот особый металл, — а почему Бэкхён пошел к тебе в тот раз?


— Он не рассказал?


— Он пережил свой кошмар, когда вернулся, говорить не хотел. А теперь не помнит.


— Это пройдет, — отмахивается Чунмён, но дело останавливает, не смотря на Чондэ, — я предполагаю, что ты, защищаясь от Минсока, использовал очень много своей силы, а когда Бэкхён пытался тебя оттуда утащить, ты схватил его за руку. Следы на его теле не из-за того, что он пытался тебя поднять, а из-за того, что он защищался, вырывался из захвата, руку твою отбивал своими, наверное. Ты не сломал мою работы, а просто впаял ему в локоть. Наверное, ему хватило запала и тебя дотащить, и ко мне добраться, а потом только осознать произошедшее. Если он вообще его осознал. Мне пришлось пересобрать его кости и кожу в этом месте, стереть ожоги, но гроза так и осталась. Теперь ты снова сломал эту же руку.


— На само деле, он сам ее сломал. Точнее, она просто перестала работать, я тут ни при чем. Ты и сам знаешь, что моей силы на это не хватит это сломать, чтобы его не убить.


— Ты его и без этого убьешь, — Чунмён смотрит на него, поднимается с места, вставая напротив Чондэ, — будет второй твой человек, который умер из-за того, что ты его стер. Не думаю, что он, оставшись с тобой, встретит хотя бы еще две зимы. Я-то может и соберу ему тело из металла, но долго это продолжаться не сможет.


— Я хотел сделать это еще в прошлом году, — признается Чондэ. Он правда думал об этом: Бэкхён в земной жизни сможет пользоваться своим телом без особой нагрузки, как сейчас. Его кости и мышцы всё еще работали самостоятельно, им просто не хватало силы тут, в Небесном Храме. Нагрузка святых частиц была невероятной для его тела, а он даже не мог от них избавиться, как другие. Его собственная сила, обретенная за время работы тут, скорость, просто изнашивали его. Чондэ не мог это всё вокруг него уменьшить и оставить обычным бумажным работником, почему-то это не работало. Даже если запереть Бэкхёна в кабинете, он найдет, чем себя нагрузить. Он будто бы начинает просто случайно переусердствовать даже в простой ходьбе, хватаниях вещей руками. Отправь Чондэ его сейчас вниз, Бэкхён не станет спортсменом или силачом, его тельце всё равно изношено, но оно точно не будет вызывать у него даже легкой мышечной боли ближайшие лет десять. Его жизнь и так укорочена.


— Тебе кажется, что его некем заменить? — Чондэ пожимает плечами, не давая точного ответа, — если ты заставишь Бэкхёна уйти силой, Чанёль точно уйдет с ним. А Бэкхён не захочет уходить так долго, как только сможет брыкаться. У тебя нет жнеца, а покрыть такую огромную потерю, как Бэкхён, тебе физически будет некем, даже если бойца ты заменишь. Чем ты был занят, что не нашел ему замену?


— А у тебя каждый день в послушниках оказываются люди, способные разрывать мрак голыми руками? Заметь, даже Вайте не может выкидывать такие фокусы, оставаясь невредимым. У меня нет кого-то настолько же ответственного, как Чанёль. У меня нет никого, кто мог бы стать жнецом, у Бэкхёна просто не было выбора в тот момент. Конечно, я свалил на всего всё бремя, какое только мог, давай, замени мне такого.


— Ты не прощаешь его грехи, — напоминает Чунмён, Чондэ кивает, — он мне не сказал, почему.


— Омовение работает на нем, подобно самой ужасной аллергии, — это было правдой, потому что все части исповеди оставляли Бэкхёну неприятные последствия. В самом омовении использовался тот же компонент, что и в благовониях этой процессии, он же вызывал у человека такую реакцию, — даже пары капель на коже хватает, чтобы покрыться ожогами, настолько сильного лекарства у Исина нет, поэтому мы больше не рискуем. Он иногда приходит со всеми, но не остается до конца.


— Может он...проклят?


— Я проверял, он обычный человек, — Чунмён в это верит, пусть и сомневается. В нем не было никакого намека на чужеродный мрак, он даже человеческую жизнь жил примерно. Ничего. Он просто оказался таким.


— Надеюсь, с себя ты грехи за этого человека отмыть сможешь.


____


Видеть в строю Бэкхена было, как минимум, приятно. Он был полон сил и движений, новые крепления придавали ему легкости, что не могло не радовать. Бэкхен вливался в работу быстро, делал всё шустро, во всех местах. В его обязанности никогда не входило наблюдение за состоянием человечества, он не сдавал отчеты по этой части, но всегда был в курсе всего. Бэкхён же работал в первую очередь с хранением опыта, распределял его по разным категориям, разводил, отправлял в архивы. Некоторые шутливо называли его канцелярским работником, добившемся высот телом, чему Бэкхён ловко потакал. Чондэ всегда пресекал эти шутки, но контролировать всё вокруг всё равно не получалось. Бэкхён позволял вокруг себя создавать слухи и неприятные мнения, бывало, он случайно создавал их сам. Но никто никогда не вступал с ним в конфликт и не смел открыть рот на самом деле тогда, когда это не нужно. Всё же он был сильнейшим среди людей, находящихся у Чондэ в послушниках, а его работа, помимо силовой ее части, всё же была очень важной, без него создавался какой-то непроходимый бардак. Да, с ним работало еще пару послушников, но успевать абсолютно всё, потеряв смышлёные руки, они не могли.


Чанёль никогда не был связан с работой Бкэёна напрямую, пусть и приглядывал за ними, заменить в этом он его не мог. Мог помогать, когда его не было, но не больше, решений он там не принимал. Чанёль обладал всей информацией, которая появлялась у них о людском мире. Он курировал работу каждого подразделения наблюдения. Шестеренки взаимодействовали друг с другом засчет него. Чанель принимал прямое участие во всех решениях спорных вопросов. Если Чондэ сталкивался с неуверенностью, у него было несколько послушников, чье мнение играло роль. Чанель был одним из них. И как бы Чондэ не любил советоваться с Бэкхеном, в число таких он не входил, а если и входил, стоило его мнению не сойтись с мнением Чанеля, Чондэ был вынужден его не слушать.


Но вместе они были замечательными бойцами. Чондэ мог им доверить не то что свою безопасность, а даже безопасность своих послушников. Они отлично сражались рука к руке, прикрывая спины друг друга, являлись совсем разными бойцами, а от того и особо успешными. Чондэ искренне нравился их тандем и работа. И сейчас он смотрит на то, как глупо Бэкхен улыбается Чанелю, тогда также, как и в первый раз, когда Чондэ его заметил, и не может отделаться от чувства тяжести, не дающей ему принять какие-то решения, касательно их нахождения здесь. Бэкхён потягивается, поводит своим не до конца восстановившимся плечом, а потом морщит нос, стоит Чанёлю убрать с его лица выпавшую прядку волос. Новая стрижка ему всё же шла, а людей вопросов почему-то не вызвала. Наверное, работая с коротковолосым Вайте, они просто не были ощутимо удивлены. Короткие пушистые волосы делали Бэкхёна будто бы младше, с Вайте он становился похож очень сильно.


— Ты просто так не приходишь, — шепчет Бэкхён, когда Чондэ заходит к ним в архив. Он сидит на полу, раскладывая стопочку бумаг, взятый у Чанёля, по разным ящичкам на нижних полках. Чондэ осматривается, понимая, что они тут одни. Бэкхён иногда играл роль послушного работника, соблюдая с Сера формальности, но в основном игнорировал эту процессию. Чондэ подходит к нему ближе и присаживается на корточки.


— Не устал?


— Проверяешь, насколько Чунмён меня запаял? Всё хорошо, мы даже не накопили никаких ощутимых несостыковок, а вот от тебя пахнет исповедью.


— А еще мокрым камнем, — усмехается Чондэ, что заставляет Бэкхёна на него удивленно посмотреть, — неужели ты не знаешь, как пахнут мокрые камни?


— Как...бани?


— Как море, — откуда у Бэкхёна такие ассоциации, Чондэ не знал, но звучало оно забавно. Бани. Они пахли сыростью и сухостью одновременно, может быть деревом, но точно не солеными камушками. Бэкхён задумывается, а потом качает головой.


— Я не нюхал морские камни. Хочешь сказать, что сделан из морской соли?


— Из минералов, которые в морях образуют камни, — Чондэ не совсем уверен в правильности такой мысли, но Бэкхён смотрит на него внимательно, как будто ему интересно. А ведь точно, он никогда не спрашивал у Чондэ, из чего тот состоит, как он появился. Человек будто бы сам по себе понимал, что чужая кожа - камень. Считал чем-то благородным, подобным бриллианту, тем более, раз в нем бывали куски адаманта, но значения этому не придавал, — все Сера образованы от морских камней. Просто минералы слеживаются, собираются в большой кусок, при этом остаются такими, что в них можно заправить информации. Боги нас просто вылавливают, переплавляют со всеми новыми составляющими и выпускают в мир.


— Но при этом вы разрываетесь чем-то, похожим на изумруд или...голубой этот...


— Мы похожи на слюду, когда разбиваемся, оттенок уже получается разным, — Бэкхён кажется скептически настроенным на эту информацию, она его вовсе не удивляет, пусть он о ней и не задумывался. Чондэ не для этого к нему пришел, но раз они разговаривают, то можно и поделиться, — Чунмён относится ко мне неприятно, потому что в моем составе есть человеческие кости.


— Чего?


— Есть мысль, что в том месте затонул корабль, камень уже рос, но рядом с ним оказались кости, он переполз на них и забрал себе. Они все считают, что мне нравятся люди, потому что я с их частичкой, — Бэкхён фыркает, не находя в этом никакой связи, — иногда я думаю, что во мне уже достаточно вставок адаманта, чтобы человеческих качеств не осталось.


— Ты просто человек хороший, вот и...ой, — Бэкхён смеется неловко, немного виновато и отмахивается, — в смысле, ты неплохая личность, косточки пиратов в этом ничего не значат.


— А вдруг это были не пираты, а благородные рыцари?


— Или обезьяны, не обольщайся.


— Пойдем прогуляемся.


— Я никогда это не разберу, — ворчит Бэкхён, показывая всю свою занятость, но с места поднимается, недовольно постанывая, потому что ноги устали без движения и от сидения на полу. Чондэ поднимается за ним, — опять будут говорить, что с я любимчик Сера.


— Ты и так любимчик Сера, — напоминает Чондэ, с чем Бэкхён и поспорить не может. Сложно назвать его именно любимчиком, он скорее был необходимым человеком, нежели любимым.


Они проходятся совсем немного по Храму, говоря о мелочах, так еще и пару раз ворча на Чунмёна, исчезнувшего из их жизни также неожиданно, как и появившегося. Им всем будто бы стало значительно спокойнее, стоило тому перестать быть их гостем. Бэкхён шутливо жалуется, что короткие волосы оказались еще большими привередами, чем его длинные, а потом неловко замолкает, поджимая губы. Чондэ бы подумал, что он сбился из-за неприятных мыслей о своем действии, но возле оранжереи он видит Чанёля, разговаривающего с Вайте. У Чанёля в руках теплое пальто, видимо, он только зашел с улицы, поэтому их место встречи было таким. Бэкхён недовольно смотрит на них, хотя на самом деле ничего такого не ощущает. Ему не нравится общаться с Вайте, но он никогда не ревнует. Тем более, Чанёль старательно держит дистанцию, чтобы не смущать Вайте своей человечностью. Да и не мог себе позволить ревности Бэкхён.


— Мы же в любом случае пройдем мимо них...


— Будет очень странно, если вдруг резко завернем в тупик, — усмехается Чондэ, но Бэкхён фыркает на это, как будто это было бы нормальным решением. Не было бы. Тем более, что Вайте их замечает, приветливо машет рукой, совершенно не улыбаясь при этом. Они подходят ближе, здороваясь.


Оказывается, Чанёль с Вайте просто делились сделанным за день, поэтому они продолжают этот разговор и с Чондэ, иногда случайно перебивая друг друга. Вайте так осторожно замолкает в такие моменты, ощущая себя неловко, но Чанёль просто отмахивается и продолжает говорить. Вайте всегда старается не продолжать, если случается такое. Он и по дороге так пропускает всегда всех, если они сталкиваются в проходах или направлениях. Бэкхён молчит, просто поглядывая на них, а потом и вовсе поднимает голову, смотря наверх, сквозь стеклянный полоток на небо. Они уже вроде как расходиться собираются, как он недовольно ежится и выдает тихое:


— Ненавижу зиму.


— Ты кто? — это бы звучало достаточно забавно, если бы не все трое спросили это одновременно. Они смотрят удивленно на Бэкхёна, который медленно опускает голову, чтобы посмотреть на них. Встречается взглядом с Вайте, невольно смущается, но не находит поддержки ни в ком из оставшихся. Бэкхён всегда любил зиму. Он рассказывал о ее прелестях в человеческом мире, всегда звал на улицу, когда ложился снег. Сейчас он виновато улыбается, не зная, куда себя деть.


— Мне просто...показалось, что зимой всегда случается всё самое неприятное, — оправдывается Бэкхён, что особого доверия не вызывает, — неужели у вас никогда не возникает таких мыслей?


— То есть, когда ты в прошлом году тащит Чанёля на улицу посреди ночи, потому что "там снежиночки", этой мысли у тебя не было, а тут появилось? — спрашивает Вайте, заставляя Бэкхёна смутиться. Увлекательно. Стены не спят, пока в их владениях есть Вайте, он точно мог знать такое, даже если Чондэ не знал. Даже если никто не знал.


— Я бы и сейчас потащил, — шепчет Бэкхён, — просто снег в этот раз такое странный, будто и не снег вовсе, а какой-то божок сидит в обнимку со своей грустью и плачет снежинками.


— Главное, чтобы не ты, — Чанёль мягко толкает Бэкхёна в плечо еще на "божок", по потом делает это еще раз, когда заканчивает говорить. Бэкхён шутливо делает вид, что плачет, а потом, то ли по привычке, то ли всё еще в шутку рукой откидывает волосы с плеча назад. Бывшие волосы, сейчас там ничего такого нет. Чанёль улыбается ему, что-то беззвучно говоря, но Бэкхён прекрасно его понимает, и улыбается в ответ. Они милы. Но Чондэ не может отделаться от ужаса, который вызвали слова Бэкхёна у него. Где-то есть божок, который плачет снегом. Только вот, где?


____


Чондэ просыпается от кошмара уже утром, вспрыгивая, цепляясь за воздух, но сразу же падая спиной обратно на постель. Как-то изнутри ноюще больно и совсем нечем дышать. Сон-то на кошмар похож ни был, это случилось само собой. Минсок держал его за руку, говорил что-то совершенно неважное, а потом и вовсе этой самой рукой сам себя по лицу гладил. Иногда он и в реальности делал так, шутливо называя это самопохвалой. Почему Чондэ это вспомнил? Почему это напугало его? В голове нет ни единого ответа на этот вопрос. Их становится только больше. Где Минсок? А еще, где рука самого Чондэ? Перед глазами возникает глупая картина с Минсоком, который прячет его оторванную руку под подушку. Как нелепо.


Но эта картина не дает покоя весь день. Чондэ только про этот странный сон и думает, не имея сил сосредоточиться хоть на чем-то в этом Храме. Люди, будто специально, устраивают какой-то излишне громкий фоновый шум для таких мыслей. Только и делают, что что-то роняют, перекладывают и говорят громко-громко. Чондэ просто устает среди них. И сбегает в оранжерею, желая хотя бы перевести дух. Не думать о Минсоке не получается даже там, но хотя бы в тишине. Солнце слабое, зима всё же не давала ему быть ни ярким, ни долгим. Скоро даже стемнеет, хотелось побыть с ним немного дольше. Чондэ даже будто расслабляется, пока Бэкхён не садится рядом с ним.


— Вайте не любит мне давать подкрадываться к тебе.


— Я и так тебя слышу, даже если ты крадешься, — напоминает Чондэ, отмечая, что Вайте действительно исчез из поля зрения. Он всегда был рядом, чтобы в случае чего вернуть в реальный мир. Но если рядом оказывался Бэкхён, Вайте испарялся. Как всегда. В них обоих было что-то замечательное. И сейчас замечательный Бэкхён загадочно улыбается, не смотря на Чондэ.


— Что тебя беспокоит?


— Не скажу, что это настоящее беспокойство, скорее, просто мысли, но я к ним возвращаюсь очень часто.


— Рассказывай, я сохраню это в тайне, — уверяет Бэкхён, шутливо оглядывается по сторонам, — даже от Вайте.


— А от Чанёля?


— Я похож на того, кто рассказывает ему что-то, что узнал за закрытыми дверями? — Чондэ качает головой, потому что не похож. Наверное, ему можно было жизнь доверить, что Чондэ и делал, не то что секреты, — давай говори, вдруг я знаю решение.


— Куда мог подеваться огромный Силлестиал, чтобы никто не мог его найти? — спрашивает Чондэ, заставляя Бэкхёна задуматься. Он будто думает об этом абстрактно, не сразу сопоставляя с Минсоком. А может быть он и не сопоставляет вовсе, даже когда отвечает:


— Если его не в небесном Храме, значит, он хочет, чтобы его нельзя было найти. Может и не надо искать?


— А если он украл у меня кое-что важное?


— Руку?


— Руку, например, тоже, — соглашается Чондэ, а Бэкхён только сейчас понимает, что они говорят про Минсока. Он задумывается на самом деле, как будто хоть что-то знает про Минсока. Он скорее знает что-то про его дом, его жнецов и самого Чондэ. Хватит ли ему, стороннему наблюдателю, этих знаний, чтобы к чему-то прийти?


— Если бы я хотел спрятаться от всех, но хотел бы, чтобы меня нашел Чанёль, я бы спрятался в одном местечке, — говорит Бэкхён, хитро смотрит на Чондэ, — тебе я его не назову. Но у вас с Минсоком есть такие местечки?


— Я не знаю, насколько они наши, — признается Чондэ, — я не знаю, не убьет ли он там меня.


— Почему ты подумал о том, что должен его найти?


— Мне.., — Чондэ задерживает дыхание, пытаясь избавиться от чувство, вызванного ночным кошмаром, — мне приснилось, что он грустит с моей рукой...


— Как это мерзко и романтично одновременно, — шепчет Бэкхён, пододвигаясь к Чондэ ближе, — не думаешь, что должен просто переждать?


— Минсок, даже если бы прятался от меня, не прятался бы от других. Мне кажется, что-то случилось. И если это "что-то" не убьет меня, то я имею право знать. Имею же?


— Если бы всё было наоборот, искал бы тебя Минсок?


— Думаю, он сделал бы это сразу, как понял, что это я, — Чондэ не сказал бы, что просто желает в это верить. Нет. Его Минсок был таким. Он бы сделал всё, чтобы разобраться. Чондэ, пусть и не помнил, что Минсок Силлестиал, но точно помнил, кого он любил. Наверное, сейчас не ощущал того же, что и раньше, но точно не пожалел бы, найди его.


— Я не могу помочь тебе с определением места, — вздыхает Бэкхён, — но я точно могу помочь тебе с тем, чтобы там не сразу умереть. Давай поиграем в сыщиков, мой господин Сера?


— Ты не даешь мне шанса умереть.