— Садись, мой мальчик, — мягко предложил Дамблдор. — Тебя обеспокоило то, что написано в газете?

— Да, — сказала Айрис, решив не пытаться откровенно врать перед таким матёрым политиком и преподавателем.

— Ты, наверное, думаешь, что зря доверился мне, потому что я выгляжу сумасшедшим — после того, что написано в газете?

Он говорил проникновенно и с таким видом, как будто «не осуждал, но осуждал». И в глазах было огромное разочарование.

Да уж.

Айрис почувствовала себя так, как будто она не права и действительно сделала что-то плохое — а ведь она была права.

— Но, профессор, разве я не должна поражаться написанному в газете? — спросила она, желая избавиться от ощущения, что она не права, когда она была права.

— Гарри, — мягко сказал профессор Дамблдор, — разве ты не помнишь, что должен говорить о себе как о мальчике.

— Я помню, профессор, — спокойно согласилась Айрис. — Но вы же всё знаете. Зачем перед вами притворяться?

— Понимаешь ли, мальчик мой, это мир магии. В мире магии и у стен есть уши. Мой кабинет полон портретов, и не все из них хотят помогать мне, и не все из них поддерживают мои решения. В прошлый раз, чтобы поговорить с тобой, я усыпил их. То же мне пришлось сделать и в этот раз, когда ты заговорил.

Айрис посмотрела. Предыдущие директора и директрисы Хогвартса спали в рамах, сложив руки.

Девочка поудобнее устроилась на стуле, а профессор Дамблдор налил ей золотистого чаю — того же, который пил сам, из того же чайничка.

— Простите, профессор, я не понимал, — повинилась Айрис, как хорошая девочка. — Однако вам всё равно пришлось бы их усыпить. Я хочу поговорить о том, что… можно ли мне не притворяться мальчиком и не побеждать Волдеморта?

Взгляд Дамблдора стал ещё разочарованнее.

Но она же была права!

Она ещё по дороге в кабинет Дамблдора утром твёрдо решила не смотреть ему в глаза. Так она почувствует, если он попробует проникнуть к ней в сознание — и постарается показать ему что-то, что она хотела бы ему показать. Поэтому она старалась смотреть ему на переносицу или чуть выше глаз, на морщинистый лоб.

Пока что он, кажется, не пытался проникнуть к ней в сознание.

Но он давил. Разочарованным взглядом, разочарованным вздохом, ощущением вокруг, будто бы весь мир осуждает, а она ничтожна и не права.

Но ведь она была права!

Она постаралась не поддеваться на его давление, и почувствовала злость на то, что он пытается так ею манипулировать.

Но главное было — не показывать ему и этой злости.

— Так можно было сделать, — согласился профессор Дамблдор — но в прошедшем времени. — Если бы мы согласились об этом до твоего поступления в Хогвартс. Тогда можно было бы объявить, что Гарри Поттер умер в результате несчастного случая — а в Хогвартс пошла бы совсем другая девочка. Но сейчас… Сейчас, боюсь, общественность спросит нас, куда мы дели настоящего Гарри Поттера. Боюсь, нам предъявят обвинения — совершенно немыслимые, невероятные. И отвечать на эти обвинения придётся тебе, а не мне, Гарри. Ты готов ответить на них?

Он так сверкнул очками — и Айрис поняла, что не знает, готова ли она отвечать на эти обвинения. Не перед общественностью, нет — перед Парвати и Лавандой. Она впервые в жизни с кем-то подружилась — и пока что это приносило только хорошее, и не приносило ничего плохого.

Но.

— Профессор, но ведь у меня не было шансов поговорить с вами до того, как я появилась в Хогвартсе.

Она не ожидала, что он на это ответит.

На этот раз в его голосе звучало удивление её глупостью.

— А скажи мне, Гарри… сколько шансов на хорошую работу и должность у магглорожденной девочки? И сколько — у национального героя Гарри Поттера?

Сопротивляться ему становилось всё сложнее,

Сопротивляться ему становилось всё сложнее, и постепенно приходило понимание, что он не даст ей быть собой и делать то, что она хочет. Вот просто — не даст. И неважно, зачем ему это нужно и почему ему это выгодно.

Она смотрела на жёлтый чай в чашке в своих руках. И помнила, что он всемогущий, и против него нельзя выдвинуть никакие обвинения, и с должностей его тоже не снять. (Наверное.)

А она — маленький ребёнок без родителей за спиной.

— Мне совсем нельзя быть собой? — спросила она жалобно, состроив милый и наивный вид.

— Гарри, — мягко сказал профессор Дамблдор. — Ты — это ты. Твоя личность не строится на том, девочка ты или мальчик, не строится на том, как тебя зовут и как ты выглядишь. Тебя делают тобой твои мысли и поступки. Это трудно понять и принять — но запомни это, тебе это пригодится.

Понятно.

Айрис позволила себе тяжело вздохнуть.

Покачала в руках чашку с чаем, чтобы посмотреть, как на золотистой прозрачной жидкости играют светлые блики.

— Понятно, профессор, — сказала она. — Но ещё… я ведь должен буду победить Волдеморта?

— Я очень надеюсь на это, Гарри.

Как будто можно было не побеждать.

— Тогда, вероятно, мне нужна какая-то… боевая подготовка? Боевая магия, физическая подготовка?

Дамблдор снова сверкнул очками.

— Ты очень ответственный, мой мальчик. Однако, если ты этого хочешь, мой мальчик, ты можешь заняться этим самостоятельно. Осмелюсь даже предположить, что ты уже примерно знаешь, какие именно тренировки тебе нужны. Преподаватели отмечают твою невероятную старательность, так что, полагаю, у тебя не будет проблем.

Понятно. Ничего она не получит.

— Хорошо, профессор, я займусь этим самостоятельно.

— Молодец, Гарри. Я надеюсь на тебя. Однако, теперь время мне задавать тебе вопросы.

Спокойствие. Только спокойствие.

— Да, профессор?

— Ты ведь был у цербера, верно, Гарри?

Айрис опустила глаза, как проштрафившаяся ученица.

— Простите, профессор, я понимаю, что это грубое нарушение правил. Просто… Драко Малфой вызвал меня на дуэль, и мне сказали, что не прийти будет позором, а он не пришёл и сказал мистеру Филчу, что я приду, и я убегал от мистера Филча, чтобы он не снял баллы и не назначил отработку, и я не знал, куда бежал, и мне попалась запретная дверь, и я не знал в темноте, что это та дверь, в которую нельзя заходить, и поэтому…

— Всё в порядке, Гарри, — по-доброму сказал профессор Дамблдор, прерывая её быструю речь провинившейся хорошей девочки, стремящейся объяснить причину провинности. — Ты поступил по чести. Однако, скажи мне, пожалуйста, когда это было.

— Позавчера ночью. Ну, после того, как я купил метлу, а Драко вызвал меня на дуэль. Ну, вот… сразу перед тем, как авроры пришли и цербера убрали, сэр.

— Хм. — Дамблдор ещё некоторое время смотрел в окно. — А что ты сделал, когда увидел цербера?

— Убежал, сэр. То есть сначала я очень испугался, и просто… замер, а потом я понял, что цербер сейчас меня съест, и выставил протего, а потом уже убежал.

— С тобой никого не было?

Айрис уставилась в чашку очень внимательно.

— Профессор, простите… я не буду их подставлять. Это я виноват, что они пошли со мной, и я не хочу, чтобы их за это наказывали.

Дамблдор вздохнул.

— Я не буду их наказывать, Гарри, даю слово. Я думаю, все имеют право на небольшие приключения, а школьные годы — самое лучшее для этого время. — Он чуть шаловливо, но при этом чуть грустно улыбнулся. — Вы ещё не сгибаетесь под грузом взрослых обязательств и приходящих с возрастом сложностей, свободно дружите, легко веселитесь… И ты, я слышал, подружился со своими сокурсницами, Лавандой Браун и Парвати Патил. Это были они?

Айрис молчала и смотрела в чай. Ответить «да» она не могла, потому что это означало их сдать, а ответить «нет» она не могла, потому что он знал, что это ложь.

— Это были они, — заключил профессор Дамблдор. — Не бойся, Гарри. Никаких отработок и никакого снятия баллов. Я, как директор, могу позволить себе такую вольность, — он снова весело усмехнулся. — И, скажу тебе по секрету, я считаю, что нарушать школьные правила тоже иногда необходимо. Однако скажи мне вот что — и, надеюсь, ты сможешь сказать это без угрызений совести, — знаешь ли ты, кто ещё осмелился устроить себе приключение и пойти посмотреть, что за страшная смерть ожидает на третьем этаже?

— Ну, близнецы Уизли уже сами всем рассказали, что они на него смотрели, — честно сказала Айрис. — По поводу них у меня нет угрызений совести, профессор Снейп уж точно это слышал, а может, и другие учителя. А больше я ничего не знаю. Остальные ничего про это не говорили. Но… мне кажется, из первокурсников никто? — предположила она. — Гермиона Грейнджер слишком правильная, Дина и Симуса это не интересует, Невилл, мне кажется, побоялся я бы, а Рон… ну, он же всю жизнь с близнецами рос, наверное, не согласился бы, если бы они стали его подговаривать. Он же знает, как они шутят. А с других факультетов вообще ни про кого не знаю.

— Да, я тоже сомневаюсь в первокурсниках Гриффиндора. То есть… — он чуть виновато усмехнулся, — я сомневаюсь, что они могли бы. Впрочем, это не слишком важно. У тебя есть ещё какие-то вопросы ко мне, Гарри?

Айрис некоторое время смотрела на блики на поверхности чая.

Спросить, для кого была полоса препятствий? Как будто он ответит. И — это будет значить, что она думает о том, о чём не надо — с его точки зрения. Возможно.

Хорошо.

— Нет, профессор, спасибо.

— Отлично, Гарри. Иди отдыхать. И — ни в коем случае не учиться! — Он хитро улыбнулся и шутливо погрозил ей пальцем. — Профессора восхищены твоими успехами, но, как я уже сказал, в твоём возрасте стоит больше отдыхать, веселиться и шалить, потому что потом ты вырастешь, и тебе уже станет некогда.

Айрис смущённо улыбнулась, попрощалась и ушла.

И теперь она медленно шла по коридору, а потом остановилась у окна. За окном был лес.

Что она имела?

Ничего хорошего.

Дамблдора она могла охарактеризовать словами вроде «стальная рука в бархатной перчатке». Хотя перчатка эта скорее даже представлялась сахарной — как мармеладка засахаренная. Он всё время говорил так мягко и по-доброму, предлагал ей больше развлекаться и меньше учиться, и это ощущалось так, как будто он разговаривал с ней как с шестилеткой. А при этом было ясно, что он не потерпит никаких возражений.

Она не хотела проверять, что он сделает, если она устроит скандал и покажет всем, что она не мальчик. Скорее всего, он не только накажет её — он наверняка найдёт способ повернуть всё так, что она всё равно останется Гарри Поттером.

Он предлагал ей всё для того, чтобы притворяться мальчиком — хорошо, может, потом она подрастёт, и ей понадобиться иллюзия, но иллюзию она к тому времени научится накладывать сама. Но он не предлагал ей ничего для того, чтобы она могла в будущем победить Волдеморта. Никакой боевой подготовки, никаких дополнительных уроков. Это было странно. Но, может, он считал, что она пока слишком маленькая? Или жалел её и действительно думал, что ей стоит больше отдыхать и веселиться?

Хорошо, ладно, она будет мальчиком. Ей не дали выбора. Она постарается победить Волдеморта, что уж тут поделать.

Но.

Она отомстит!

Малфой сказал, мистер Скримджер ведёт борьбу с Дамблдором? Отлично! Она будет «шалить и искать приключения», а потом писать обо всём, что сможет случайно найти!

Что ещё она могла бы сделать плохого?

Сказать Лаванде и Парвати, что она не мальчик, самостоятельно и честно? В принципе, она может, и было бы неплохо. Но это будет не месть профессору Дамблдору, а маленькое ему неповиновение и способ облегчить себе жизнь.

Однако других мыслей не приходило, только вспоминалось, как Пирс учительнице математики кнопки на стул подкладывал. Это было совсем по-детски, да ещё и непрофессионально — Пирс мог бы додуматься до шарика с краской, или хотя бы до подушки-пердушки.

Ну, она решила, что найдёт, что ещё сделать — когда случай представится.

А пока… А пока она решила, что следует быть внимательнее и больше общаться с людьми, чтобы не пропустить ничего важного.

И… сверхсекретная сверхценность Дамблдора. Она же, получается, осталась в школе? Если авроры её не нашли? Где она теперь спрятана?

Разумеется, это не её дело, но… вдруг получится сделать гадость? Какую-нибудь ещё неприятную гадость, связанную с этой ценностью?

Ну, для начала, надо выяснить, что это такое. Об этом что-то знает Хагрид… а с его глупостью, может быть, удастся выудить у него какой-нибудь намёк на то, что это могло бы быть.

Отлично, план есть.

А ещё — поговорить с Лавандой и Парвати!