Время обеда. Солнце целует сквозь шторы. За окном слышны детские крики с площадки.
— Проснулся, соня?
— Доброе утро, мам. Папа уже ушёл?
— Уже полдень. Конечно он давно на работе.
— Пойду умоюсь.
За спиной слышны звуки ножа о деревянную доску. Сегодня будет суп, но так неохота ждать. В животе заурчало. Марк достал зубную щётку и выдавил пару капелек пасты — так учил отец.
Для чистки зубов полная полоска пасты не требуется. Компании производители наживаются на них, рекламируя сверхпотребление. Пошебуршав щёткой минуты три, он сплюнул в раковину.
Снова зубы кровоточат. Вода медленно смывала красное пенное пятно.
— Ты опять до утра читал?
С кухни донеслись звуки набираемой в кастрюлю воды.
— Ну мам, сегодня суббота. Завтра же не надо в школу.
Он вытер лицо, руки и оскалил зубы в зеркало, оценивая чистоту. Странно чистить зубы перед едой, ведь они снова станут грязными и надо их опять чистить. Или не надо?
— Я это каждый раз слышу. У тебя так круги под глазами никогда не сойдут.
— Мне и не надо, чтобы они сходили. Я буду выглядеть зловеще и утончённо.
С кухни раздался женский смех.
— Скажешь ещё. Ты будешь выглядеть как старый кот.
— Какой ещё старый кот? — он зашел обратно на кухню. — Это же как тени под глазами, разве нет? Мэйкап.
Марк взял со стола яблоко и впился зубами. Сок брызнул на нёбо и растёкся кислинкой по рту. Молодая мама стояла в фартуке у плиты и сталкивала с разделочной доски овощи в кастрюлю с водой.
Русое карэ обрамляло чистый овал лица. Спокойные добрые глаза обдавали синевой, губы играли лёгкой улыбкой. Сегодня она в хорошем настроении.
— В воскресенье поедем на рыбалку. Папа сегодня зайдёт после работы в «Рыбачок» за леской, прикормкой и ещё что-то там, я забыла.
Она опустила руку с ножом и, пытаясь вспомнить, вскинула глаза вверх.
— За крючками! В прошлый раз мы потеряли один, — подсказал Марк.
— Ага, да я так и сказала, — уперев руку в бок, она взмахнула ножом и снова повернулась спиной.
От неё мягко пахло корицей. Марк обожал эти духи. Звук ножа продолжился. Морковка за морковкой исчезала на доске и, наконец, она повернулась к нему с той самой просьбой.
— Ты не мог бы...
— Опять лук? — Марк положил яблоко на стол.
— Ну да, — виновато улыбнулась.
— Что с тобой поделаешь, — он важно спрыгнул со стула и подошёл к разделочной доске.
— Ты мой маленький герой, — мама поцеловала его в макушку и, насупившись, он стал снимать с огромной луковицы кожуру.
У неё была сильная аллергия на свежий лук, поэтому они с папой по очереди её «спасали» от нарезки.
— Очки только надень.
— Конечно-конечно, — за спиной засуетились.
Мать достала из кухонного шкафчика лыжные очки и тихо села в дальний конец кухни.
— Готова?
— Да, — надев очки, она положила руки на колени и ждала.
Марк разделал лук на маленькие квадратики и аккуратно смахнул в подогревающуюся кастрюлю, затем вымыл доску и приоткрыл окно.
— Всё, можешь снимать, — с чувством выполненного долга он вернулся на стул доедать яблоко, гордо осознавая, что спас принцессу.
— Ураа! — мать порхнула к плите и продолжила колдовать свои женские поварские хитрости.
В животе резко заурчало. К нему повернулись.
— Ох, дорогой я совсем забыла. Суп же долго будет вариться, а ты сейчас хочешь кушать. Ммм. — она призадумалась, растягивая «ммм». — Тогда яичница пойдёт? Есть ещё немного сосисок, я тебе пожарю.
Во рту потекли слюнки.
— Да, я буду.
— Отлично! Та-дам, на-на-на, на-но, — пока доставала лоток она, как обычно, что-то напевала под нос. — Так. Да, осталось пару штучек. Вот они.
Марк встал выбросить яблоко в мусорное ведро. Звук удара ножа о яйцо и неожиданно — вскрик. Он вздрогнул, быстро выкинул яблоко и подошел к спине матери.
— Что такое мам? Ты обожглась? Дай посмотреть, — она молчала и не поворачивалась. Голоса на улице куда-то пропали и наступил такой вакуум, что в создавшейся тишине он слышал как стучит его сердце. — Ты в порядке?
Спина как будто становилась выше и отдалённей. Зрение сузилось до круга, как в эффекте «рыбьего глаза».
Он обогнул её и посмотрел на сковороду. В растёкшемся белке плавал не оформившийся цыплёнок. Бледно-розовый, с прожилками сосудов на голове. Зашкворчало масло. Резко. Он смотрел, как белок становится из прозрачного белым и края птенца начинают подгорать. Запах жареной курицы всё вытеснил. Марка стало мутить.
Глаз птенца открылся и Марк, практически не дыша, смотрел, как это создание поднимает голову. Вторая половина лица была уже зажарена. Всё внутри встало дыбом, он не мог пошевелиться. Птица еле раскрыла рот и Марк готов поклясться, что услышал человеческий голос. Он что-то сказал?
Снова и снова клюв шевелился, и голос становился громче. Наконец, Марк услышал:
— Зачем... ты... меня... убил?
Глаз пялился на него. Рядом на столе валялась скорлупа. Птенец всё повторял и повторял: «Зачем ты меня убил?»
Он повернулся к матери, та плакала.
— Мам, ты не виновата.
Она отрицательно покачала головой и тыльной стороной ладони вытерла подступившие к носу сопли и выдохнула.
— Марк.
Единственный раз, когда он видел её плачущей — когда умерла бабушка. Сердце болезненно сжалось. Она всхлипнула и выдохнула. Марк погладил её по плечу. Она подняла на него взгляд и сказала:
— Марк, зачем ты убил его?
В темноте кто-то держал за плечи. Он кричал. Страх пожрал изнутри. Что-то рвалось из него. Чувство опасности раздирало. Под его телом было что-то мягкое. Это постель. Одиночество так сильно жило в нём эти годы. Он начал забывать мать. Как он мог её забыть? Он всегда один, всегда. Никому нельзя рассказывать. Напряжение с теплом выходило из глаз.
— Тише, тише. Это кошмар, Гург. Успокойся.
Лавия медленно раскачивалась, прижимала его к себе.
— Это всё после вчерашнего. Я знаю тебе тяжело.
Как же слаб человек. Как же Он слаб. Но чувства презрения не было, а скорее какое-то облегчение. Слёзы вымывают стресс. После вчерашнего удара голова немного шумела. Магия не убрала боль и сотрясение никуда не делось. Видимо, из-за этого он увидел такую дичь во сне.
— Я в порядке. Спасибо.
Лавия отпустила его на подушку, вышла и снова вернулась с каким-то колпачком.
— Вдохни-ка.
— Что это?
— Просто вдохни.
Он сделал, как сказали, и голова наполнилась лёгкостью.
— Спокойной ночи, — влажное касание на лбу, он проваливается в перину. Далеко, прямо туда. Куда? Вглубь?
Утром он почти всё забыл, только ребята немного странно на него смотрели. Они застелили постель, потратили немного маны, чтобы наполнить вёдра водой. С кристаллами это сущие копейки. Найша уже ушла — она была подмастерьем у одной портнихи и рано завтракала перед уходом на учёбу. С двенадцати лет это ждёт каждого, а ей уже пятнадцать — скоро станет самостоятельной. Нужно будет выбрать свой путь. Если он не сможет набрать достаточно маны до двадцати лет, то кем придётся стать? Пекарем? Нет, он особо не любит готовить. Можно выбрать что-то творческое, для самовыражения. Художником он навряд ли станет — это не его и не так востребовано в новом мире.
Марк раскладывал посуду с едой. С тарелками из того мира ни в какое сравнение. Кривые глиняные полу горшки. Может стать гончаром? Показать, как надо делать утварь и распространить своё дело по всему королевству? Он будет глиномесом. Хотя нет — это немного другое.
Лавия крутилась у печи. Сонные ребята уже подтягивались. Солнышко лизало окна. Беф сел по правую сторону и, отобрав у Мика кусок хлеба, стал медленно его жевать. Марк положил ещё один кусок Микульпу.
— Что? — немного крошек вывалилось изо рта, когда Марк на него посмотрел. — Ты мне забыл положить, — послышалось шумное прихлёбыванье.
— Извини. Держи, Мик.
Микульп было дёрнулся, но успокоился и принялся за еду. Марк пошёл за своей ложкой и увидел, как Лавия достаёт из печи в огромной сковороде десяток поджарившихся яиц.