Рафаэль сидел в кресле напротив зомбоящика с выключенным звуком, пил бренди и время от времени усмехался мыслям. Интересно, ослы из полиции реально поверили в этот бред или сделали вид? Если второе, то почему? Что они-то поимели с того, что ублюдок сдох? Хотя, он вполне мог поиметь их подружек… Тогда всё встаёт на места. Потому что если они в самом деле поверили, что ублюдок напал на него, боевого офицера¹, пока он гулял рано утром на пустыре, то они точно ослы. 

А вообще, не насрать ли? Насрать. И на ублюдка, и на полицейских. И на эту шлюху. Теперь и на неё. Доверился на свою голову. 

<i>— Я люблю тебя. Я буду тебя ждать. Я уже по тебе скучаю. </i>

Хрен там. Трахалась с этим ублюдком, пока он рисковал свалиться с простреленной башкой, пока как последний идиот жил мыслями о ней и ждал возвращения. А дома такое. Первый порыв простить её даже вспомнить стыдно. Будто мало она <i>уже</i> вытерла об него ноги и нужна была ещё порция унижения — чтобы превратиться в ссаную тряпку. После того утра она пропала с радаров: ни звонка, ни смски. Домой тоже не совалась. Это хорошо: иначе он бы точно уехал мотать срок за убийство. Возможно, за убийство с особой жестокостью.

Противно зазвенел звонок. Подумаешь — оно и всплывёт. Рафаэль опрокинул стакан и рванул в прихожую.

— Да какого хрена тебе надо? — Распахнул дверь — и слова застряли в горле.

<i>Твою мать!</i>

— Прости, я не вовремя, — Эльвира неловко улыбнулась. — Я зайду в другой раз.

— Нет, всё нормально. Я думал, это… — Рафаэль потёр глаза и, отойдя в сторону, жестом пригласил в квартиру. Она вошла, поставила сумку на столик и обернулась:

— Я не надолго. Только хотела узнать… Как ты? После всего.

— Нормально. Всё в порядке. Спасибо за ту переписку. 

— Повезло, что он изредка приходит… <i>приходил</i> домой… Прости, что я так, без приглашения. Я переживала… Ты знаешь, он заслужил это. Так что не смей корить себя. Что ж, — она схватила сумку, — я пойду.

— Да, э… Конечно. Я всю неделю буду дома и… потом тоже. Заходи, если хочешь.

Эльвира задержала на нем удивлённый взгляд на несколько секунд и опустила глаза. Он сказал что-то не то? Чёрт!.. Она неловко улыбнулась ему и почти выбежала за дверь. Рафаэль запер замок и отшатнулся к стене. Идиот пьяный. Ну конечно. Придёт. К почтинезнакомому мужику, грохнувшему её ублюдка-мужа. Сейчас попрётся рыдать над его прахом. Всегда у них так — особенно у таких правильных девочек, как Эльвира. Им только и подавай говнюков вроде этого Хуана², чтоб упиваться страданиями. Даже нормального бросят ради такого.

Следующие несколько дней пролетели в пьяном угаре. В пятницу вечером завалился Хавьер и проторчал до воскресенья, хотя поначалу пытался вытащить его в бар. На что Рафаэль показал ленту фейсбука, и тому пришлось согласиться, что сейчас не время шататься по городу. Но это и так понятно: остальные «друзья» открестились от Рафаэля после первого же поста в сети. И хрен с ними. Уроды… 

К выходным кухня оказалась завалена упаковками от лапши и контейнерами из доставки. Под окном — батарея пустых бутылок вина и бренди. В зеркале — рожа какого-то бомжа, но никак не его лицо.

Субботу заняла уборка. Можно было вызвать горничную, зато так башка проветрилась. Потом — в душ, бриться. Воскресенье протупил в ящик и газеты. Сиеста длиной в сутки. Или — в несколько недель?

А вообще, не насрать ли? Насрать. 

Рафаэль достал из пакета вино и бренди, распихал еду по шкафам и холодильнику, бросил упаковку паэльи в микроволновку и снова включил ящик. Нихрена интересного — как всегда. Микроволновка звякнула одновременно с дверным звонком.

Даже пожрать спокойно нельзя.

— Ты?! Что ты тут делаешь?

— Я… — Эльвира сжала ручку сумочки, — ты ведь сказал, можно прийти… 

— Я не думал, что ты придёшь.

— О. Тогда хорошего вечера. — Она шагнула было к лестнице, но он схватил её за руку, вынудив обернуться:

— Чёрт, я не об этом!.. Просто не думал, что захочешь. Потому что… Что тебе тут делать?

— Поужинать? Одной невесело, знаешь ли. Вот и… 

Он отошёл, впуская её. В эту минуту квартира показалась первобытной пещерой — Эльвира в своём красивом чёрном платье выглядела тут, как парадная форма среди портянок.

— Ты ещё в трауре.

— Иначе люди не поймут. Ты не представляешь, как мне надоело носить этот гроб. — Она прошла на кухню и поморщилась: — Чем тут пахнет?

— Эм… Готовой едой. Повар из меня дерь… никакой, так что… Налить чего-нибудь? Есть вино и бренди.

— Вино, пожалуйста.

Из полупустого холодильника она умудрилась вытащить продукты и накрыть нормальный человеческий ужин. Не хрень из пакета — а еда.

— И всё-таки, что ты тут забыла? Опять переживала?

Она промакнула губы салфеткой и нервно крутанула бокал:

— Не знаю. Просто захотелось… Скажи, если мне уйти. Ты ведь любил… любишь её, да? — Рафаэль промолчал, сверля взглядом бренди. — Мне вот казалось, что я любила его. До того самого дня любила. Мы ведь поженились, как только мне исполнилось восемнадцать, — иначе он не мог быть со мной. Конечно я решила, будто люблю <i>его</i>. А сейчас не чувствую ничего, кроме свободы, — Эльвира выдохнула, отпила ещё вина. — Я когда-то ходила к его отцу… Опозорилась, унизилась — и ничего не добилась. И всё это ради фальшивого брака с человеком, который вспоминал обо мне только когда хотел есть и надеть чистую одежду. Боже, — она усмехнулась, прикрыв глаза, — зачем я это говорю? Тебе не нужно всего этого знать.

— Почему? Мне было интересно, что сделал тебе этот урод, — мрачно хмыкнул Рафаэль и отставил бокал. — Жёны вроде тебя обычно не желают мужьям смерти.

— Вроде меня? — вскинулась Эльвира. — Что это значит?

— Ты… мягкая. Добрая. Таких нужно долго доводить. Скажешь, нет?

— Я вызову такси, уже поздно.

— Конечно.

В следующий раз они встретились через месяц. Эльвира позвонила вечером, попросила приехать. Говорила в нос — точно сопли на кулак наматывала. По этому говнюку?

Оказалось, решила снять траурное платье, а семья тут как тут. Раскудахтались, типа как посмела и всё такое. Старуха в инвалидной коляске орала особенно упорно. А Эльвира даже не смогла вспомнить, кто она такая. Проповеди читали. Лучше б этому ублюдку читали — может, перестал бы трахать всё, что движется, и не сдох, как собака.

Рафаэль накапал успокоительное и чуть ли не насильно влил его в Эльвиру. Потом схватил платье и порвал в клочья — она даже ахнуть не успела.

— Ты ещё закопайся рядом с этим ублюдком. Перебьются.

Откреститься от ужина не получилось. Как ей можно сказать «нет»? Тем более в этом её состоянии. Когда она смотрит своими большими глазами — маленькая, хрупкая… Так в тот день он отомстил не только за себя, а сегодня не смог не задержаться. Хотя не стоило: обязательно кто-то настучит про него её семейке. Тогда ей точно жизни не дадут.

На часах было почти десять вечера, когда за ним захлопнулась входная дверь. На улице пусто, душно. Но такси вызывать не хотелось — лучше пройтись и всё обдумать. А что, собственно, обдумывать? Нечего. Теперь будет другая жизнь. Какая-нибудь работа, телек по вечерам, еда из супермаркета, бордели.

— И ничего не было? — вытаращился на него Хавьер между стаканами виски. — Гонишь!

— Не-а, не гоню. Не хочу.

— Её или…

— Или, — отчеканил Рафаэль, буравя взглядом бокал с бренди. — Я порнуху-то еле смотрю: как этих <i>актрис</i> вижу, так про <i>неё</i> вспоминаю. Хотя они-то никого не… Сука…

— Да, братан… А к этой… Элоисе…

— Эльвире.

— Да, к ней. Короче, может, чего и перепадёт. И удали уже номер этой шалавы.

Рафаэль дёрнул плечами вместо ответа. Легко сказать. Хотя Хавьер прав — пора покончить с этой историей. Только как это сделать? А сделать надо. И как-то дальше жить — тоже надо. Перестать жрать всякое дерьмо и научиться готовить не только яичницу. Работу найти.

<i>— Спасибо, мы вам перезвоним.</i>

Чёрта с два они перезвонят. Идти охранником в продуктовый за углом? Видимо, однажды придётся. Как минимум, чтобы не сдохнуть с голоду и не поехать крышей. Работа нашлась ещё через несколько дней — пригодилось первое образование. 

Неделя шла за неделей, существование вошло в колею. Севилья же ещё нескоро позабыла о смерти дона Хуана Тенорио: посты в фейсбуке, фото в инстаграме… Рафаэль и до того не пылал страстью к прогулкам, а теперь пришлось и вовсе запереться дома. Дом — работа — дом. Иногда приезжал Хавьер и следующие часы выпадали из памяти. Пару раз в неделю забег по продуктовому или вообще доставка. Новые шмотки не особо изменили ситуацию — всё равно узнавали на улице. Поначалу это удивляло, а потом он вспомнил: и в инстаграме, и в фейсбуке куча фото с ним и с… <i>ней</i>. Странно, что не удалила. Не до того было?

А вообще, не насрать ли? Насрать.

Прошло несколько месяцев, прежде чем всё успокоилось и он окончательно перестал думать об этой шалаве. Удалил наконец её номер. Но иногда натыкался на какие-то вещи — и вспоминал. Например на отмеченный в календаре день её рождения. Нашёл в шкафу купленный заранее подарок. Последние недели перед отъездом оббегал весь город, перерыл весь интернет: задание могло затянуться или он мог вообще не вернуться. А сейчас коробка с коллекционной статуэткой сначала превратилась в помятую коробку с осколками, а потом отправилась на свалку. Кто тогда знал, что этой шалаве нельзя доверять? 

Иногда казалось, что не вернуться было бы лучше: не пришлось бы пережить это унижение. Ещё и ублюдок решил поиграть в рыцаря. Как будто рыцари трахаются с чужими невестами. Но это похрен: у них же любовь. Ему не понять. Он же просто тупая машина для убийств, солдафон, у которого в башке одни рапорты и приказы. Где ему понять высокие чувства? Этому уроду, отымевшему половину женщин Севильи, больше известно о любви.

Во всём городе будто только один человек понял его нежелание идти на пустырь в то утро. Нежелание — а не страх, как подумал дружок этого ублюдка: его взгляд прямо сочился жалостью. Короткий разговор и долгое молчание у барной стойки — хрен знает, как звали ту рыжую, но она одна в том сраном баре поняла. Поняла, как ему осточертели смерти, убийства, как не хочется пополнять личное кладбище ещё одним человеком. Хотя шалава свято верила, что сдохнет не ублюдок. Иначе зачем умоляла его не проливать кровь? Хорошо, что до свадьбы дело не дошло — врагу не пожелаешь жить с человеком, который относится к тебе <i>так</i>.