В первую минуту Намджун даже не понимает, что происходит. Он смотрит на Юнги чуть округлившимися глазами, скользит взглядом по точёной фигурке, по стройным ногам, слегка округлым бёдрам, тонкой талии и цепляется за бинты, стянувшие грудь.

— Юнги, — Намджун вскидывает глаза, но Юнги качает головой.

— Юнджи. Меня зовут Мин Юнджи.

И это заставляет Кима вскочить на ноги и отвернуться от… девушки. Его Юнги, его парень — совсем даже не парень. Как мог Намджун не заметить этого? Ведь видел же, чувствовал: слишком тонкие плечи, слишком изящные пальцы. Слишком нежная кожа. Как же? Он так увлёкся, что ни на что не обращал внимания. С того самого дня, как Юнги вошёл в аудиторию, Намджун не мог отвести от него взгляда, но так ничего и не увидел. Воистину, если бог хочет наказать человека, он делает его глухим и слепым!

— Хён, если это какой-то розыгрыш…

— Похоже на розыгрыш? — горько усмехается Юнджи — Юнджи, а не его Юнги-хён! Пока Намджун стоит спиной и не видит её, ему кажется, что он всё придумал. Что ему показалось. Но обернуться и проверить парень не решается. — Нет, Джун-а. Просто… я должна была рассказать тебе правду. Потому что ты мне действительно нравишься. И я хочу с тобой встречаться. Как… как Юнджи, а не как Юнги…

— О Господи, — восклицает Намджун. Он дёргается, чтобы повернуться, потом мотает головой. — Оденься, пожалуйста.

Юнджи слушается, натягивает штаны и футболку, приглаживает рукой волосы, обходит парня и усаживается перед ним на кровать. Превращается в Юнги. Ну, Намджуну так, по крайней мере, кажется. Он стоит и смотрит на ту, которая была его парнем.

Хотя почему была, подсказывает внутренний голос. Ты же влюбился именно в этого человека. В его — её! — улыбку, скромность, бесхитростность.

Бесхитростность, как же, тут же обрывает себя Намджун.

— О чём думаешь? — осторожно спрашивает Юнджи. Ким, отвлекаясь от своих мыслей, качает головой.

— Пытаюсь переосмыслить последние недели своей жизни.

— Намджун, я…

— Помолчи, пожалуйста, — Ким отступает на шаг, натыкаясь на столик, оборачивается, смотрит на кружки с чаем. — У тебя ничего покрепче нет?

— В полке над столом. Это не моё, хосоково…

Намджун хмыкает и достает бутылку соджу и стаканчик. Он выпивает, вздыхает и оборачивается.

— То есть ты просто хотела закончить универ?

Юнджи кивает.

— Для чего тогда… ты согласилась встречаться со мной? Не нашлось благовидного предлога для отказа?

— Прости, Намджун… Ты мне нравился, а я…

— А ты решила, что можешь, переодеваясь в парня, заодно поиграть в геев? Вот только чувствами играть нельзя, Юн… джи… Какой же это бред! Как будто дурацкий сон! — Намджун делает широкий шаг вперёд, ставит колено на постель, упирается рукой в стену за головой Юнджи, почти не оставляя между ними расстояния. Смотрит потемневшим взглядом. На дне зрачков плещется чёрное пламя гнева, но Юнджи знает: Намджун неизменен, он не просто смотрит, он изучает её, узнаёт по-новому.

Юнджи сейчас чувствует себя такой маленькой и беззащитной, но это отчего-то совершенно не пугает. Может быть потому, что это Намджун — рассудительный и взрослый не по годам. А может быть потому, что страх перед мужчиной глушит другой, более сильный — что он не простит её, оттолкнёт. На глаза невольно наворачиваются слёзы, и это, видимо, пугает уже Намджуна. Он отодвигается и садится на противоположном краю кровати, упирает локтями в колени и зарывается пальцами в волосы, низко опуская голову.

— Намджун… — зовёт Юнджи через несколько минут. Молчание в комнате становится нестерпимым, густым и тяжёлым, и девушка, наконец, решается его прервать.

— Молчи, пожалуйста. Мне… Я не знаю, что сказать. Мне нужно время… Да! — Намджун встаёт, бросает на Юнджи короткий взгляд и выходит из комнаты. Мин растерянно смотрит на закрывшуюся дверь и закусывает губу, сдерживая рвущиеся из груди рыдания. Из ступора её выводит пискнувший телефон.

Короткое намджуново «Я не буду об этом распространяться» вообще не приносит облегчения.

***

Хосок чувствует, как намокает его штанина, но молчит и просто гладит Юнджи по голове. Когда он пришёл, девушка уложила голову ему на бедро и дала, наконец, волю слезами.

Хосоку позвонила госпожа Мин. Она сообщила обеспокоенным голосом, что на госте дочери, когда тот в спешке покидал дом, буквально не было лица, и попросила Чона прийти и поговорить с Юнджи. С мамой-то она точно откровенничать не станет — не тот характер.

Слова мамы Юнджи заставляют Хосока раздраженно выдохнуть и потянуть из кармана пачку сигарет. Он закуривает, отходя подальше от остановки и осуждающих взглядов, и пытается привести мысли в порядок.

Первым его желанием было рвануть к Юнджи. Уберечь её от всего — его инстинкт. Стало его инстинктом уже давно. Но сейчас в груди клокотало что-то чёрное, злое. То, чему сам Хосок названия дать не мог. То, что пробуждалось при взгляде на её улыбку, адресованную не ему.

И всё же Хосок — хороший друг. Чертовски хороший друг. Поэтому он докуривает, ловит такси и называет адрес Минов. Гори оно всё!

Он слушает короткий рассказ госпожи Мин о визите Намджуна, скрипит зубами на её «такой приятный молодой человек», потом поднимается на второй этаж. Хватается за ручку двери и не решается её открыть. Медлит, кусая губу. Потом всё же берёт себя в руки и входит.

Тонкая фигурка Юнджи кажется нереальной, нарисованной. Хосок пытается игнорировать щемящее чувство в груди:

— Ты чего расклеился, как девчонка, хён? — криво улыбается он, в пику показному веселью осторожно присаживаясь рядом.

Юнджи мотает головой и двигается ближе, обняв его колено и щекой прижавшись к бедру. Хосок гладит её по волосам и давит в себе всё ненужное. Он, мать его, чертовски хороший друг.

***

Намджун думает, что заходящее июльское солнце похоже на царя Мидаса — прикосновением тонких лучей превращает макушки деревьев в золото. Он думает, что скамейки в парке весьма не эргономичные. Он думает о…

О Юнджи он старается не думать, а потому удивляется сам себе. Ведь он, Ким Намджун, всегда старался действовать, руководствуясь холодным голосом разума. А сейчас этот верный помощник подводит его. Любую попытку разложить всё по полочкам прерывает отчаянно стучащее в груди сердце. Намджун курит, пытаясь успокоить то ли себя, то ли этот глупый мотор. Не помогает.

Домой он возвращается уже затемно, ловко ускользает от вопросительного взгляда отца и прячется в комнате. Но и родные стены не помогают. В голове мелькают картинки: Юнги смотрит внизу вверх: «Ты сказал… одно слово…». Юнги щурится: «Кто ещё здесь пьян?». Юнги курит, морща нос и зябко ёжась. Юнги хмурится, сидя на скамейке в музее и разглядывая очередной экспонат. Это лицо будто кислотой вытравлено на внутренней стороне его век. Её лицо.

Думай, Намджун!

Ты ведь влюбился именно в этого человека! Какую роль в этом сыграл его пол?

Намджун никогда не испытывал влечения к девушкам, в подростковом возрасте это стало источником многих проблем для него. Но он принял самого себя, так же, как и его родители приняли сына, выслушав его объяснения. И в последние дни Намджун размышлял над тем, чтобы познакомить Юнги с ними…

Ким расстроенно стонет. Он вытягивает из кармана телефон и набирает номер друга:

— Джин-хён! Мне нужен твой совет!

***

В конце концов Юнджи приходит к выводу, что могло быть хуже. Что Хосок, в принципе, был прав. Что Намджун…

О Намджуне до сих пор думать было больно. Пытаясь оттянуть их встречу, Юнджи остаётся дома ещё на день. Но этот день проходит слишком быстро. Стоя под навесом, где они обычно курят, девушка затягивается и думает, что совершенно к их встрече не готова.

— Привет, хён… — раздаётся позади, и Юнджи вздрагивает.

— Намджун…

— Подожди, хён. Дай сказать. Я думал о том, что случилось. Даже с другом обсудил… Он сказал мне то, о чём я совсем забыл. Совершенно не важно, какого пола, расы, возраста человек, которого ты любишь. Поэтому, хён… давай попытаемся…

Хосок, собиравшийся покурить, медленно отступает назад, а потом отворачивается и широким шагом уходит прочь. За его спиной Юнджи, всхлипнув, кидается к Намджуну, обнимая его за талию. За его спиной разрастается одно счастье на двоих. Вот бы ещё свою любовь можно было оставить позади так же легко. Но он попытается.

Они все попытаются.