Команда проигрывала со счетом шесть-ноль, но Никколо даже не пытался сделать вид, что его это заботит. Он, конечно, переживал (не за команду — за взбешенного Марио, не умевшего держать хорошую мину при плохой игре), но даже назревающий раздор между тренером с его грязным языком и недовольными родителями не вызвал его интереса к игре. Никколо ходил на матчи уже третий месяц, и команда с тех пор ни разу не выиграла, но Марио злился явно не поэтому. Никколо понял это по тому, как злобно огрызался тренер на каждую его попытку помочь, поэтому бросил это дело и просто продолжал ходить на матчи.

Это было глупо, но он надеялся пересечься там с Вольпе. Эцио, друг детства Розы и сын лучшего друга Вольпе, играл на позиции нападающего, и вся его семья точно ходила на матчи. Но ни разу за прошлые матчи Никколо не удалось застать их на трибунах. Они виделись разве что уже после матчей, на стоянке, издалека махая друг другу руками прежде, чем рассесться по машинам и уехать. В этот раз Никколо боялся такого же исхода и весь извертелся, осматривая трибуны раз в несколько мину в попытке найти среди множества зрителей Вольпе или Розу, но пока не преуспел. Он так отчаялся, что уже решил было уйти с чертового матча и разбираться с последствиями постфактум, но тут свободные участки скамеек — на той, где сидел он сам, и той, что позади, — заняла целая толпа, заблокировавшая ему путь к побегу и вместе с тем подарившая повод остаться.

— Пробки адские, — устало вздохнул Вольпе, пожимая руку Никколо. — Перекресток Семнадцатой и Тибер стрит был похож на кладбище тачек.

— Ой, заткнись, — сказал высокий и русоволосый мужчина, севший рядом с ним. — Ты даже не вел.

— Ну да, вел твой сын, но машина все равно была моя. Вести ее так медленно — преступление против человечества.

— Само собой, мы ведь должны поощрять наших детей нарушать ограничения скорости на дорогах, особенно если кто-то из них вот-вот пойдет получать права.

— Прекратите вы, двое, вы мешаете нам смотреть, — проворчала красивая брюнетка, пробравшись мимо них, чтобы сесть на свободном месте рядом с Никколо, и протянув ему руку. — Мария. Рада наконец-то познакомиться. Дети о вас постоянно болтают.

— Никколо, — на автомате ответил смущенный и абсолютно обескураженный происходящим Никколо, пожимая ее мягкую ладошку. — А… кто именно ваши?

— Эти двое, — кивнула она на толкавшихся в борьбе за место получше Клаудию и Петруччо на лавке позади, после чего указала на одного игроков на поле. — Вон тот, седьмой номер на поле. В первом ряду еще один, не смотрите, что он блондин, он парень предыдущего. Ну и оставшиеся двое… наверное, целуются где-то за трибунами.

— Нифига, — отозвалась Роза, севшая позади Никколо. — У автоматов с газировкой на парковке. У Вьери дурацкая привычка постить сэлфи с поцелуями в сторис.

— И что же обо мне болтают? — Никколо не смог сдержать смешка, слушая, как дети позади пытаются отнекиваться и делать вид, что ничего не было.

— Что вашему предшественнику лучше не знать, что вас уже любят больше, — хмыкнул мужчина рядом с Вольпе, очевидно, тот самый Джованни Аудиторе. — Без шуток. Детям вы правда нравитесь. Особенно после того, как уладили ту ситуацию с преследованием.

Смешок Никколо затих при упоминании этого случая. Одного из участников школьного гса-альянса* через школьную сеть запугивал другой ученик, и Федерико уговорил его обратиться за помощью к Никколо. Он воспринял происходящее очень серьезно и к концу недели не только помог найти и наказать обидчика, но и многое изменить. Он создал комитет, которому поручил заниматься защитой учеников от преследования хотя бы в стенах школы (куда также включил старшеклассников из кружков информатики и программирования, помогавших искать обидчика), и сумел выбить финансирование на образовательные мероприятия от взрослых гса-альянсов. Многим родителям его решения не понравились, однако, большинство, выслушав его доводы, согласились, и лишь некоторые особенно консервативные забрали своих детей. В любом случае, все закончилось лучше, чем могло бы, и Никколо не видел в своем поступке ничего заслуживающего такого отношения, считая, что просто сделал то, что должен был.

— И все же, вы не представляете, как важно для семей вроде наших иметь в школах сотрудников с похожим опытом и пониманием того, что им нужно, — тихо возразила Мария, когда Никколо сказал им об этом. — Наверное, хорошо, что наши дети воспринимают свой альянс как должное, но мы сами были учениками этой же школы, когда он только появился, и помогали его создавать, пусть и как союзники. Но ни одному союзнику это не стоило стольких усилий и борьбы, как Гилу, тому, кто это все придумал, и кому мы и помогали.

— Гилу? — прервал ее Никколо, нахмурившись.

— Да, Гилу, нашему общему другу, — кивнула Мария, не понимая, что его смутило. До нее дошло спустя секунду. — Ах, Боже… Я думала, вы с ним…

— С кем? И что?

— Я говорила о Вольпе, — сказала извиняющимся тоном Мария, смутившись того, в какое замешательство привела Никколо. — Видите ли, мы все знакомы много лет, и я так привыкла звать его по имени, а не этой школьной кличке, что иногда забываюсь в присутствии посторонних. Но… рядом с вами это вышло по-другому, ведь мы с Джованни полагали, что… между вами что-то есть.

Трибуны вокруг них взорвались аплодисментами, криками и гудками — хозяева забили первый гол. Но это все не имело никакого значения для Никколо в этот момент, так занят он был осмысливанием услышанного.

— Не буду лгать, что не хотел бы, — тихо ответил он. — Однако, не считаю себя достаточно интересным, чтобы привлечь подобного человека.

Мария засмеялась, и то, как звучал ее голос, стало для Никколо лучшей вещью, какую он только слышал на спортивном матче.

— Он тоже говорит о вас, — сказала она буквально за секунду до того, как остальные заметили их перешептывания. — Постоянно, хотя и не замечает этого. Одна из первых вещей, что он спрашивает у Розы или мальчиков — видели ли они вас в школе.

Румянец, моментально возникший на щеках Никколо, обжег кожу одним из самых счастливых в его жизни прикосновений, и Никколо поспешил уткнуться в тонкий картонный пакет с попкорном, который зачем-то купил перед матчем, прежде, чем это станет кому-то заметно. Оттого он не увидел, как Джованни пихнул друга в бок и кивнул в его сторону, не увидел того, как взволнованно на него смотрит Вольпе, жадно запоминая каждую мелочь в его облике. Трибуны снова заголосили, поздравляя хозяев с еще двумя голами подряд, но теперь равнодушных к счету стало двое.

Они бы так и просидели, разделенные людьми и украдкой осматривавшие друг друга, до самого конца матча, но что-то вроде Удачи или Судьбы решило прийти им на помощь (они считали так прежде, чем узнали правду), и во время перерыва они обнаружили себя сидящими бок о бок. Марии пришлось увести Петруччо, объевшегося фастфудом, а Джованни спустился проведать брата прежде, чем тот ушел в раздевалку обсуждать с командой первый тайм.

— О чем вы шептались с Марией? — не удержался Вольпе. Он чувствовал, что что-то было, и хотел знать, что.

— Об истории школы, — Никколо протянул ему попкорн. — Я был приятно удивлен, узнав, что ты занимался активизмом.

— Почему?

— Это… сложно объяснить. Я счастлив и горд тем, что знаю тебя, человека, создавшего нечто столь прекрасное. И то же время… теперь я ощущаю еще большую ответственность на своих плечах, зная, что нечто, что я мечтал иметь сам, в каком-то смысле вверено тобой. А ты, наверное, решил, что я думал о тебе что-то странное?

— Вроде того, — его слова явно доставили Вольпе удовольствие, хотя было трудно различить его и без того скудные эмоции в вечернем сумраке. — Справедливости ради, я тоже был приятно удивлен, когда понял, зачем ты ходишь на матчи на самом деле.

— Боюсь представить, кем ты меня счел, когда узнал.

— Футбольным фанатом.

Они оба засмеялись так громко, что привлекли к себе слишком много внимания, и Никколо пришлось с огромным усилием подавить смех и сделать вид, что он закашлялся.

— Черт, и правда, ужасно, — признал он, утерев слезы с глаз. — Слава Богу, что это не так. И все же, почему, по-твоему, я хожу на каждый матч?

— Это тоже сложно объяснить, но ты словно рыба в воде, — Вольпе задумался, подбирая слова, и Никколо терпеливо ждал, заинтригованный его мнением. — Вне школы ты больше похож на робота, но здесь ты совершенно другой человек. Тебе интересно то, что ты делаешь, ты словно этим дышишь. Как будто это твое предназначение… быть здесь, сейчас, делать все это, быть именно тем, кого так не хватало этой школе, этим детям и их семьям, как будто прежде тебе самому этого всего не хватало, и ты ожил, оказавшись тут.

— Я и правда чувствую себя на своем месте в этой школе, — кивнул Никколо и, быстро вдохнув, добавил кое-что важное. — Но это не единственное место в городе, где я чувствую себя по-настоящему живым.

— Правда? Где же еще?

— У тебя в баре. Я знаю, это странно, учитывая обстоятельства, но все же. Видеть тебя и всех этих людей в повседневной жизни, иметь возможность говорить о чем-то кроме работы, просто иметь возможность покинуть внешний мир и запереться в уютном уголке… Для меня это равноценно дому.

Свисток судьи возвестил начало второй половины, но Никколо и Вольпе, тихо продолжавшие свой слишком близкий разговор на грани, даже не повернулись к полю. Они даже не заметили, как на освободившиеся рядом с Розой места прокрались Федерико и Вьери.

— Ну что? — тихим шепотом спросил у Розы Федерико.

— Поверить не могу, что говорю это, но они совершенно ничего не замечают, — ответила она, кивая в их сторону. — Они даже не поняли, что мы специально все подстроили.

— Ничего, — Федерико потер свои гигантские руки почти что как муха, заметившая нечто съедобное и прекрасное. — Поборемся еще.