У Вольпе не было выходного костюма с тех пор, как он сжег свадебный во время сессии с терапевтом.

Не то чтобы он с тех пор избегал мероприятий с дресс-кодом, просто большинство из них были достаточно современными, чтобы присутствовавшие не возражали против сочетания «Пиджак-рубашка-джинсы». Но Бал выпускников, где ему предстояло дежурить вместе с Никколо, не был местом, где подобное было уместно — от дежурных ждали официальную форму одежды. Так что другого выхода, кроме как купить новый костюм, ему не оставалось. И Вольпе пришлось обратиться за помощью к Марии и Теодоре.

Они потратили несколько часов на поиски, хотя Вольпе был готов купить первый подходящий обычный черный смокинг. Однако, подруги захотели посмотреть на нем что-то получше масс-маркета и отвели в магазин свадебной одежды.

— Вы странные, — сказал Вольпе, натягивая очередной подобранный ими костюм-тройку, в этот раз бежевый, почти что золотисто-рыжий. — Зачем мне дорогущий костюм на обычный бал?

— Чтобы было в чем потом выйти к алтарю, дорогуша, — сказала Теодора, выбирая ему платки и запонки.

— Кто вообще сказал, что я к нему пойду.

Женщины прыснули, чем в очередной раз привели Вольпе в замешательство. Он никак не мог взять в толк, почему все были так уверены в том, что они с Никколо обязательно поженятся в долгосрочной перспективе, почему все считали, что они и правда сойдутся достаточно хорошо, чтобы продержаться хотя бы до помолвки. Он так отвык считать, что может начать новые отношения с кем-то лучше, что очевидные даже для него вещи казались чем-то посторонним, никак его не касающимся, чем-то, что никогда не было для него возможным. Он знал, что подруги правы. И в глубине души был благодарен им. Однако, и избавиться от всех этих лживых нагромождений в своем разуме так скоро он тоже не мог. По крайней мере, самостоятельно.

И именно сейчас, когда он об этом подумал, все начало меняться. Почти что сразу же. Стоило ему выйти и показать свой костюм, и Мария и Теодора, разговаривавшие о чем-то, замерли и посмотрели на него так, словно впервые увидели, чем заставили его сильно понервничать.

— Ты купишь его, — сказала Мария, хлопая в ладоши.

— Даже если он мне не нравится? — фыркнул Вольпе.

— Он тебе нравится, — Теодора озорно подмигнула. — Ты возился дольше, чем с прошлыми.

—В любом случае, не хочешь тратиться сам — я сделаю тебе подарок, — Мария уже потянулась было к кошельку, но остановилась, услышав стон Вольпе.

— Ладно, убедили, — он с ворчанием вернулся в примерочную. — Я его беру.

— Он правда не выносит подарков! — восхищенно воскликнула Теодора, припоминая заявление Марии. — Нет, ну каков! Клянусь, читатели его полюбят.

— Я все слышу. И я против.

Он расслышал новый взрыв смеха даже через дверь.

***

— Что такое? — спросил Джованни, отвечавший за организацию бала, когда сын, о чем-то споривший с Марио, жестом попросил его подойти.

— Боюсь, у нас есть одна загвоздка, — сказал Федерико, протягивая планшет со списком дежурных взрослых. — Дядя считает, мы должны распределить дежурных заново.

— И почему же? — Джованни тяжело вздохнул. Он уже понял, в чем было дело, но, имея и без того немало других, более важных дел, не хотел проходить все по очередному кругу.

— Потому что никто в здравом уме не назначит парочку голубков в одну команду дежурных, — ответил мрачным голосом Марио, сейчас уже не так довольный тем, что помогал брату и остальным в сводничестве. — Они будут отвлекаться и подавать детям дурной пример.

— Странно, что ты говоришь это именно сейчас, когда понял, что мы и правда хотим дать Никколо и Вольпе поработать вместе, — Джованни пытался быть вежливым, но с каждой минутой это давалось все сложнее. — Ведь против моего с Марией дежурства в прошлом году ты ничего не имел.

— Ты знаешь, что это другое.

— Разве, Марио? В чем тогда разница?

— Джованни, не передергивай мои слова. Ты знаешь, я просто не хочу, чтобы такие вещи путали детей, давали им повод задуматься о вещах, о которых думать рано…

— Сынок, отнеси этот список остальным и скажи, что все в порядке. И проследи за тем, чтобы Дезмонд помог Шону повесить нужные баннеры, а не те ужасные плакаты с картинками из интернета, — и только когда Федерико ушел, Джованни позволил себе заговорить с братом так, как должен был еще давным-давно. — Марио, видит Бог, я пытался быть вежлив с тобой, но больше не могу. Я не могу больше выносить твоего мерзкого поведения и твоих зашоренных взглядов. Мне надоело видеть моего среднего сына расстроенным из-за твоих очередных грубых подколок, мне надоело видеть его парня плачущим из-за твоей шутки про него в команде поддержки, мне надоело, что ты обращаешься с моим старшим сыном как с посторонним с того самого дня, как он познакомил своего парня с семьей…

— Дело не в том, что это парень, дело в том, что он Пацци! Враг семьи! Они нам продыху не дают!

— Да сколько можно! Не пытайся выдать свою конкуренцию с Франческо в лиге как причину такого отношения к Вьери. Я не настолько стар или глуп, чтобы забыть все вещи, что ты мне говорил. Уж я-то помню, как на каждом воскресном пикнике ты умилялся, когда Федерико играл с сестрами Вьери. Ты бы забыл о том, что Франческо твой конкурент, в ту же секунду, как Федерико начал бы встречаться с девушкой. Но он не любит девушек. И ты возненавидел его и Эцио, чье сердце достаточно велико, чтобы любить всех.

— Это же правда дико, Джованни. Они дети, просто мальчики. Они не рождаются со знанием того, что собираются сосаться по углам с такими же мальчиками когда немного подрастут.

— Так и с аналогичным знанием про девочек они не рождаются, и что теперь? Им и девочек по твоей логике любить нельзя?

— Не смей сравнивать любовь с тем, что у них там происходит.

— У них там происходит все то же самое, что было у меня с Марией в их возрасте. Так что я знаю, о чем говорю, когда как все, что есть у тебя — гребаные предубеждения. И я больше не буду делать вид, что не замечаю их только потому, что ты мой брат. Катись нахрен и не появляйся. Ни на балу, ни у меня дома, ни в баре, ни где бы то ни было еще, где бывают мои дети и мои друзья.

— Но Эцио и команда…

— Я заберу его сразу, как смогу, и отведу к тренеру, способному относиться к нему так, как он этого заслуживает. С пониманием.

— Джованни, это все…

— Нам больше не о чем разговаривать, Марио. Уходи. Ты мешаешь подготовке.

Видя, что Джованни не изменит своего решения, помрачневший Марио ушел из спортзала на улицу и громко хлопнул дверью.

— Что это было? — с удивлением спросил только что вернувшийся с новой партией помощников и коробок с украшениями Никколо.

— Я наконец-то нашел в себе силы сделать то, что сразу должен был, — сказал Джованни, и Никколо увидел на его лице столько всего, что не смог это просто так оставить.

Он отдал помощникам все необходимые указания, принял уже проделанную работу и только после этого увлек Джованни из актового зала в свой кабинет, где налил ему в картонный стаканчик явную запрещенку из хранившейся в сейфе фляжки.

— Остальные сотрудники не одобрят, — хмыкнул Джованни, тем не менее, с благодарностью принимая стаканчик.

— У большинства тоже что-то такое припрятано на паршивый день, — Никколо с усмешкой убрал флягу обратно в сейф и запер его. — Так что пусть катятся со своим неодобрением. Лучше скажи, что с тобой?

— Со мной все в порядке. Все дело в Марио с его сраными предрассудками.

Выслушав все, что Джованни пожелал рассказать об их долгих и трудных взаимоотношениях, Никколо тяжело вздохнул.

— Ты правильно сделал, — сказал он. — С такими людьми нет смысла разговаривать до тех пор, пока что-то не заставит их передумать. Если повезет, они изменятся и найдут способ дать тебе понять, что правда принимают твоих детей.

— Я знаю, это прозвучит грубовато, но говорит ли в тебе собственный опыт, или же ты из счастливчиков, которым пригодились методички?

— Конечно, опыт. Стал бы иначе один из известнейших адвокатов в городе делать вид, что всегда был отцом только троих детей?

— Черт, мне жаль.

— Не стоит. Время, когда мне было плохо, давно прошло. Сейчас все иначе. Сейчас у меня есть чудесные друзья и работа, на которой я чувствую себя счастливым.

— И ни слова о любви.

— Ох, да сколько можно, — Никколо рассмеялся. — Вы все сговорились что ли насчет нас с Вольпе? О, нет, — он на миг затих, увидев немного виноватое и в то же время по-настоящему веселое выражение лица Джованни, — вы и правда сговорились… Только я не понимаю, что именно вы делали.

— Мы подстраивали ваши встречи, только и всего, — признался, наконец, Джованни, тоже не удержавшись от смеха. — Когда могли, само собой. Надеялись, что это поможет вам двоим сойтись побыстрее, но, возможно, наоборот затормозили вас.

— Я так не думаю, — возразил Никколо. — Неважно, к чему это приведет, я рад, что все так сложилось.

— Правда?

— Правда. Если бы меня вернули на год назад, но со всеми этими воспоминаниями, и предложили возможность все изменить, я бы отказался. Ничего из этого бы не изменил.

— Почему?

— Потому что за это время я испытал больше счастья, чем за всю прошлую жизнь.

— В таком случае боюсь представить, что с тобой станет спустя еще пару лет, — Джованни усмехнулся и поднялся. — Но об этом и потом подумать можно. А сейчас нам лучше вернуться и проверить, сделали ли эти оболдуи все, как им было велено. Иначе мы рискуем запороть лучший день в году.

Никколо понимающе улыбнулся. Они вернулись и были рады обнаружить полностью готовый зал: украшенную сцену с настроенными музыкальными инструментами, свободный от инвентаря участок зала, выделенный под танцпол, столики для отдыха, расставленные на противоположной стороне зала, и длинные столы с едой и напитками, выстроившиеся ровным рядом вдоль одной из стен. Темы в этом году не выбирали, чем облегчили задачу организаторам, и украшенное с минималистичным, но тонким вкусом пространство идеально подходило для цивильного празднования, после которого дети могли бы отправиться по более серьезным вечеринкам.

Дежурные прибыли одними из первых, как и полагалось, и вчерашние подростки начали собираться лишь немногим позже. Пробираясь через все увеличивающуюся толпу, Никколо не сразу обнаружил того, кого искал, но когда нашел — обомлел. Вольпе держался в отдалении и был невидим для большинства людей, но он явно встал так, чтобы Никколо мог его заметить и присоединиться, и сердце Никколо пропустило удар в ту же секунду, как он это понял. Костюм, явно выбранный за него кем-то из друзей, ужасно ему шел, и даже с того расстояния, на котором он стоял, Никколо видел самое заманчивую в своей привлекательности едва заметную растительность в вырезе его расстегнутой на несколько пуговиц рубашки. Свои волосы, что удивило Никколо сильнее всего, Вольпе впервые на его памяти не оставил распущенными в адском беспорядке. Он тщательно причесался, сделал укладку и перетянул на затылке несколько прядей от висков именно так, как совсем недавно сделал это для него Никколо. Его лицо казалось спокойным, но взгляд был напряжен, словно Вольпе раздумывал о чем-то серьезном.

Видеть Вольпе таким красивым, задумчивым близким и доступным и как никогда далеким в то же время было очень непривычно для Никколо. Ему потребовалось сделать над собой огромное усилие, чтобы подойти к Вольпе на подгибающихся ногах и найти опору лишь в свободном участке стены рядом с напарником.

— Я уже начал волноваться, — сказал Вольпе после тихого вздоха облегчения, явно вызванного появлением Никколо. — Ну, знаешь, дежурить без напарника было бы ужасно грустно.

— Прости, что заставил ждать, — мягко сказал Никколо, любуясь видом его красивой шеи с острыми чертами и волевым изгибом плеч. — Мне нужно было собрать всю свою решимость прежде, чем подойти к самому красивому парню на выпускном. И я рад, что сделал это, ведь наслаждаться твоим присутствием так близко гораздо приятнее, чем стоять и страдать в стороне.

Вольпе вскинул голову, и его прекрасные глаза встретились с глазами Никколо.

— Ты правда так считаешь? — спросил он таким сиплым голосом, словно бы нечто вроде урагана или жаркого солнца высушило всю влагу в его горле.

— Я правда считаю, что еще никогда не видел никого красивее тебя, — Никколо не удержался от того, чтобы накрутить на палец кончик мягкого и блестящего в меняющем оттенки освещении длинного локона. — Во всех смыслах. Еще никогда я…

— Заткнись, Боже, — Вольпе шагнул ему навстречу так быстро, что в следующий миг Никколо уже ощутил жар его слов на собственных губах.

Поцелуй был именно таким, каким они оба всегда это представляли, как бы ни пытались позже это отрицать за обсуждением фантазий и всего такого. Никколо был именно таким внезапно-отчаянным во всем, что касалось близости, каким его разглядел в одну из первых встреч Вольпе, оказавшийся для Никколо приятным откровением со всей этой своей затаенной нежностью и изучающим каждый миллиметр желанного рта языком. Ненасытные после стольких месяцев абсурдно-медленного осознания, они не сразу поняли, что подростки за их спинами хлопают не выступающей на сцене музыкальной группе, а им, и оттого ужасно смутились, когда оторвались друг от друга и обнаружили этот факт.

— Хватит, — смеясь, отмахнулся Никколо, позволяя смущенному до икоты и красных щек Вольпе спрятать лицо у себя на груди, — продолжайте веселиться и не обращайте на нас внимания.

— Да, да, как скажете, — бодро сказал Федерико, сделав снимок для школьного альбома на камеру телефона и с гоготом скрывшись в толпе прежде, чем Вольпе смог кинуть в него обвалившейся со стены мишурой.

— Оставь его, — Никколо нежно коснулся подбородка Вольпе, отвлекая его от забавляющихся юнцов, — и позволь мне предложить тебе безумный план.

— Думаешь, мы можем? — с притворным возмущением нахмурился Вольпе, выслушав на ухо его предложение. — Разве это не будет безответственно с нашей стороны?

— Здесь достаточно взрослых, чтобы справиться без нас, — фыркнул Никколо прежде, чем сорвать с его губ еще один, пусть и короткий сейчас, поцелуй. — Давай. Мы заслужили.

— Ах, этот твой дар убеждения, — мурлыкающие нотки в голосе Вольпе отдавались восхитительной вибрацией в его грудь. — Заинтригован тем, до чего еще ты можешь довести нас обоих с его помощью.

— Позволь мне увезти тебя отсюда и узнаешь.

Они скрылись достаточно незаметно, чтобы не вызывать вопросов у других сотрудников, но и не строили лишних иллюзий насчет осведомленности учеников, хотя и надеялись на их благоразумие. К счастью, они могли положиться на этих чудесных детей, ибо, проверяя соцсети по пробуждению в кровати Никколо, обнаружили, что легко отделались. Фотография их поцелуя у стены оказалась самым целомудренным из всех сделанных за ночь свидетельств прошедшего праздника.