Одри и Джей ждали Нуалу в одном из залов совета.

- Может не сегодня? - говорила Одри, всё поправляя многослойные рукава своего платья.

Джей стояла опираясь на столб и пожёвывая печенье из стоящей тут же ажурной вазы.

- Не трясись, всё нормально.

- Не могу, я всё ещё не привыкла.

Одри жалась к Джей и её волнение передавалось чуть ли не вибрациями. Она не переставала мять рукава лёгкого, по первородческим меркам, чёрно-жёлтого платья, которое уже успели на неё пошить. Вся забота, которую по отношению к ней проявляли местные слуги, казалась ей лишней. Терпеть хамство от клиентов забегаловки и внезапно оказаться в месте, где готовы носить на руках - слишком резкий переход. Джей это умиляло, но застенчивой Одри было совсем не смешно.

- Она точно не против?

- Нет.

- Так и сказала?

- Одри.

- Мне страшно.

- Не бойся.

- Почему ты такая спокойная?

- Потому что беспокоиться не о чем. 

Двери распахнулись, они увидели воронов. За ними зашла Нуала и несколько советников. Одри и Джей поклонились им. Нуала сразу взяла Одри за руку.

- Здравствуй, милая.

- Ваше величество, - слегка дрожащим голосом сказала Одри.

Пока они разговаривали, перебрасываясь самопредставлениями и дежурными фразами под пристальными взглядами советников, гофмейстер и Эсма, стоявшие далеко в стороне, наблюдали за встречей:

- Мы пропали, - прошептал гофмейстер.

- Не драматизируйте, - парировала Эсма.

- Я же не сказал, что мы обречены на окончательную потерю поддержки большинства советников из-за огромного количества "заслуг" королевского бастарда и её прекрасной невесты, так напоминающей консерваторам "грязного хена". Я всего лишь сказал "мы пропали".

- Им придётся считаться с этим.

- Вы знаете их непримиримую гордыню.

- И слабые места.

- Слабые места предполагают удары по ним. Радикализм - не наша дорога.

- Кто же сказал, что мы будем их бить?

- Понимаю о чём вы, мне до сих пор кажется, что это плохая идея.

- Сотни тысяч лет вы терпели их бредни и желаете ждать ещё столько же для появления первых реформ?

- Именно. За эти тысячелетия я и понял, что быстрые реформы не работают в закостенелом обществе.

- А также, что война ускоряет принятие решений.

- Вот уж не думал, что вы найдёте преимущества в войне.

- Хоть чем-то она должна быть полезна.

- Полагаюсь на ваше виденье, но помните - оно очень рискованное.

Тем временем Нуала, тоже чувствующая крайнее беспокойство Одри, пыталась её успокоить:

- Уверена, всё будет хорошо. О тебе уже все знают.

- Просто держись рядом, - вставила Джей.

- Нет-нет, - возражала Нуала, - чувствуй себя как дома, здесь безопасно и в случае чего тебе обязательно помогут.

Казалось, все слёзы, которые ещё могли оставаться в Одри, ушли в пот, которым пропиталось уже всё, что на ней надето, но они всё же полились из её глаз:

- Спасибо… - только и смогла сказать Одри.

Нуала обняла её и попрощалась. Когда зал опустел, Одри вцепилась в руки Джей:

- Господи, идём отсюда, быстрей!

Джей быстро удалилась с девушкой из зала, советники выдохнули:

- Да, - протянула Эсма, - бедняжке ещё работать и работать.

- Что вы, - возразил гофмейстер, - я помню как зерновые передельщики падали в обморок при виде короля, когда у них когда в них не хватило пуда урожая, а эта молодая девушка даже на ногах стоит.

- Прям-таки падали?

- Теряли сознание и не приходили в себя до вечера. Мы шутили, что они оттягивают время своего доклада.

Эсма хихикнула.

Джей и Одри ушли в покои, где Одри упала на кровать, уткнувшись в подушку:

- Я выглядела как идиотка… - глухо доносилось из подушки.

- Да всё в порядке, брось это.

Джей свалилась рядом и уткнулась носом в её волосы.

- Что ты делаешь, я грязная.

- М-м-м, я тоже.

- Ой, прекрати.

- Не веришь, что мне это нравится?

- Если да, то я подаю на развод.

- Мы не женаты.

- Нас всё равно не поженят.

- А ты хочешь жениться?

- Я сказала теоретически.

- Не, ну ты хочешь жениться на мне?

- Ты предложение мне делаешь?

- Ну… если хочешь.

Одри в недоумении отпрянула от подушки:

- Сейчас? Пока я вонючая, грязная, валяюсь в постели в дорогущем помятом платье?

- Да… - сказала Джей, но тут же осеклась, - нет... Ты подумаешь.

Одри поджала губы, сдерживая нервный смешок:

- Я подумаю.

- Хорошо.

Джей поцеловала Одри в щёку и ушла в общий зал, где нашла Эана и кивнула ему прогуляться.

- Я почему-то чувствую, что ты снова облажалась, - бросил догадку Эан.

- Вау, угадал.

- Что опять?

- Одри. 

Эан пытался сдерживать язвительную улыбку, но не смог. 

- Я, ну типа, предложила ей пожениться.

Улыбка тут же пропала.

- Чего? За что ты так с ней?

- Господи, ты так говоришь, будто нет ничего хуже.

- Как минимум житья с тобой ничего хуже нет!

- А, ну так я исправлюсь.

Эан сдержанно захихикал.

- Так, я тебя вытащила поговорить о твоих косяках, так что давай, выкладывай.

- Место бы потише.

Они нашли местный сад и, подивившись его масштабам и разнообразию растений, сели на одну из дальних скамеек.

- Я ведь уже многое тебе рассказал?

- Да-да, помню, ты - несчастный бетморский мальчик, который пережил много дерьма. Всё равно расскажи всё с самого начала, чтобы представлять полную картину.

- Как скажешь.

***

998 год до н.э. Бетмора. Средние этажи.

- Это ненадолго Эан. Погостишь у брата пару лет, они пролетят быстро.

- Почему нельзя остаться? Я буду просто сидеть дома.

- Нет, лучик, это очень коварная хворь, проникает через любую щель. Потому ты должен быть как можно дальше, хорошо? Пообещай мне, что будешь слушаться брата.

- Обещаю…

- Я люблю тебя, лучик. 

- И я тебя.

Эан посмотрел на лицо матери сквозь пелену слёз. Он бы обязательно проморгался, если бы знал, что этот взгляд будет последним. Ведь теперь он помнил лишь размытый силуэт с широкой улыбкой. 

Хворь, о которой говорила мать, оказалась "сухой чумой". Болезнью, поглотившей великую столицу Эльфланда - Бетмору. Город было решено закрыть. Многие, из надежды переждать эпидемию, остались на верхних этажах, продолжая поддерживать город, следить за событиями и контролировать ситуацию. Мать Эана была высокой чиновницей, а отец архилекарем, болезнь забрала их обоих в течение года, жизни всех остальных жителей столицы она забирала десять лет. 

О смерти родителей Эан узнал через двадцать лет, когда объявили "Молчание" - столицу запечатали на тысячу лет, гигант, где она находилась, был уложен в землю. 

В тот же год король объявил изоляцию. "Закрытие солнца" - как это называли в народе, или же "Перемирие" - как называли это чины. Первородцы уходили в леса, горы и под землю и больше не имели права связываться с человеческой цивилизацией. Все дети бетморцев, оставшиеся без родителей отныне звались "детьми Бетморы". Детей эльфийского происхождения в низших слоях насмешливо называли "золотой пылью" - эльфами, которые уже никогда не займут почётных должностей, места их погибших родителей уже занимали другие роды, а их самих, словно пыль, сдули на пол с отполированного монолита. Всех девочек брала под опеку корона, а мальчикам выделяли годовое жалование и советовали получить опекунство у ближайших родственников.

У Эана было пять старших братьев и сестра, имён которых он даже не знал в свои тридцать семь лет - так они были далеки. Иногда он выуживал информацию из архивов, узнавал их имена и адреса, но каждая дверь, в которую он стучался, была закрыта. Один его брат ушёл в клан Сынов Земли, второй оказался в темнице за какое-то преступление, старший, у которого Эан прожил два года, быстро выдворил его. Эан пытался работать на его руднике, но был вскоре уволен за не усердную работу. Сестра, которая со слов матери была канцеляристкой уже недосягаема для простолюдина, каковым Эан теперь считался. Он пытался вспомнить и её имя, но вспоминал лишь, как мать плакала при её упоминании. Он листал страницы в архивах, но сестра точно была замужем и скорее всего уже принадлежала совершенно другому роду.

Иерархия эльфийской семьи была строго вертикальной и состояла из двух пунктов - отец и сын. Отец тесно общается, делится имуществом и владениями, отвечает лишь за поступки прямого наследника, чаще всего им является старший сын, если он проявляет достаточно интереса к семейному делу. В случае семьи Эана это были никелевые рудники. Отец полностью отдал рудники под управление старшего сына, углубившись в медицину и получая часть прибыли. Всех остальных детей он, как истинный эльф, игнорировал. В обязанности образцовых родителей по эльфийской традиции входило правильно воспитать и дать образование каждому ребёнку в течение двухсот лет со дня рождения оного, при необходимости купить ему жилплощадь и мастерскую и благополучно забыть о нём, если это не наследник. Такая отстранённость чаще всего объяснялась причинами наследства: если младший будет завидовать старшему, то находясь рядом с ним, то будет велик соблазн кровопролития. В древние времена часто случалось братоубийство в сплочённых семьях ради богатств или власти над родом. Потому общество сошлось на прямой вертикали отца и сына. Каждый второй и последующий сын эльфийской семьи был обузой и цинично отсекался по достижению самостоятельности. Целью его могло стать лишь создание собственного рода и проламывание себе пути к благородной жизни.

С родившимися девочками дела обстояли иначе. Они крайне редко рождались и практически никогда не становились наследницами в своей семье даже в случае первенства. Из-за сильнейшего гендерного перекоса в пользу мужского пола, каждая родившаяся девочка - праздник для государства, но горе для её семьи. Каждая девочка от рождения благословлена авторитетом короны, который включает в себя: защиту, бесплатное образование по "женским профилям"(исключающих физический труд, кроме аграрного), жилплощадь при любом королевском дворе, безвозмездный доступ к мастерским, лабораториям и архивам, оказание любых медицинских услуг и самые лучшие условия для лечения, личные посыльные(так как считалось, что город - небезопасное место для женщины), пожизненное годовое королевское жалование при рождении каждого ребёнка(мальчика - один ирид, девочки - два ирида). Всех без исключения родившихся девочек берёт под опеку корона. Год новорождённая живёт с матерью в родильном крыле королевского двора, второй год, они видятся через день. Далее, до ста лет, родители навещают её, оставаясь во дворце до семи дней. В период от восьмидесяти до ста пятидесяти лет девушку выдают замуж и родители видятся с ней крайне редко. Как правило родители очень тяжело переносят расставание с родным ребёнком, поэтому зачастую бывают случаи сокрытия ребёнка - супруги уходят в самовольное отшельничество, не сообщая о беременности и воспитывают ребёнка вдвоём, занимаясь выживанием. Как правило надолго данный проступок не затягивается - пару быстро находят, штрафуют на огромные суммы и требуют расторжения брака.  Жизнь любой первородской женщины связана с ограничениями и риском похищения. В связи с постоянной опасностью, они не могли выйти из дома в не многослойной одежде и без кинжала в рукаве. Покрытые голова и лицо, плотные перчатки и минимум три платья, одно поверх другого - среднестатистические атрибуты для выхода на улицу. Корона позаботилась о том, чтобы женщина не имела материальной нужды, но требовала одного - каждую тысячу лет рожать ребёнка и попытаться не умереть в процессе.

Свою сестру Эан не видел ни разу. Он написал несколько писем в главную канцелярию и на этом сдался. В свои уже сорок семь он считался чуть ли не младенцем. Элементарные знания, по типу читать и писать никому не были нужны. Корона не торопилась брать его под опеку и оплачивать какую-либо учёбу. 

Эан побирался, был замечен стражниками и определён в дом для сирот. Оказалось, что число таких как он, от которых отказались собственные родственники, едва переваливает за двадцать человек. Настолько брошенным Эан не ощущал себя никогда. Теперь у него была тёплая постель, сносная еда и хоть и грустные, но дружелюбные друзья, но у него не осталось ни капли надежды. 

Однажды он и несколько младших мальчишек бегали по пустым тоннелям и нашли проход на поверхность. Оттуда к ним выбежал большой короткошерстный пёс с красивой красной повязкой на шее. Собаки на рынках уже были запрещены, мальчики решили оставить пса в тоннеле, иногда выводя его на улицу. Несколько дней они приходили играть с псом, кормили и поили его, обустроили для него закрытый тупик в тоннеле. Но в один из дней, придя к тупику, они увидели эльфа в чёрно-красной форме. Он прижимал довольного пса к своему бедру и чесал его за ухом. 

- Вы привели сюда собаку? - говорил эльф ледяным голосом.

- Да, - отвечал Эан, - простите, мы… он не выбегал наружу…

- Это не важно. Ты достаточно взрослый, чтобы знать это. Почему никому ныне нельзя содержать собак?

- Потому что, - отвечал Эан, - они могут убежать и привести к нам людей. Но он никуда не выбегал, честное слово.

- На нём была эта повязка, не так ли? - он указал на расписную красную ткань, что была когда-то у пса на шее, а теперь лежала рядом с его спальным местом, - он сбежал от хозяев и его уже ищут. 

- Нет, он наш! - возникал младший мальчик, - мы его не отпустим.

- Его уже никто не отпустит, - сказал эльф, взял пса за морду и мигом свернул ему шею. 

Собака и дети закричали синхронно. Всего один писк и бездыханное тело лежало под ногами убийцы. Дети кричали и плакали. Эан, раскрыв рот, держал мальчика, который уже рвался в драку со взрослым мужчиной.

- Это будет вам уроком, - спокойно сказал эльф, взял мёртвого пса на руки и ушёл на поверхность.

С этого дня Эан не прикасался к собакам, а если вдруг оказывался рядом с ними, то резко шарахался, заставляя окружающих думать, что он до смерти их боится.

Эльфов-усыновителей в доме сирот Эан не видел никогда. Присматривали за детьми в основном огры и гоблины, охраняли тролли. Усыновляли в основном тоже тролли. Эану объяснили это принципами тролльских семей, которые ставили заботу о любых детях на первый план, поэтому в их семьях всегда было много детей рука об руку, много общения и совместных праздников. 

Эана усыновил тролль-кузнец с североамериканского рынка. Эан пытался стать подмастерьем, но металл его рукам не поддавался. Фирдалл был добрым и любящим отцом, никогда не упрекал приёмного сына и баловал его. Но Эану было мало. Он всё ещё чувствовал себя неполноценным. Он смотрел издалека на своих золотоглазых собратьев и мечтал быть хоть сколько-то ближе к ним. К сожалению, эта возможность ему представилась - родной брат-разбойник Эйлан нашёл его и поначалу просто приносил интересные вещи из человеческого мира, потом незаконно провёл его по настоящему человеческому городу, затем, познакомив его со своими приятелями, ограбил торговую повозку. Пятеро разбойников ловко окружили повозку, успокоив лошадей, убили двух купцов и четырёх охранников, обобрали их, достали всё ценное из повозки, а потом спросили, что у Эана с лицом и почему он не хочет нести награбленное. 

Брат уловил, что Эан не готов идти на убийство и познакомил его с лёгкой контрабандой: покупка - дешевле, продажа - дороже. Золота у первородцев было в избытке и на троллевых рынках его было несложно достать. Переплавить месячную зарплату разнорабочего в статуэтку или украшение на рынке не составляло труда, на чёрном рынке - ставилось на поток. Их обменивали на самые разные вещи, которых либо не доставало под землёй, либо было в диковинку. 

У Фирдалла была хорошая кузня и материалы, когда он уходил на другой рынок торговать своими изделиями, Эан открывал дверь его кузни для незаконной переплавки. Они перепродавали украшения, ткани, животных, редкие металлы, книги и многое другое. Эан получал большой процент, ходил с братом по тавернам на чёрных рынках, веселился и ни в чём себе не отказывал. 

В один из таких вечеров, который на этот раз затянулся, Эйлан никак не позволял уставшему Эану уйти. Поэтому он уснул за столом, а проснулся голым, сидя в кандалах в тёмной комнате, где была только свеча по центру и такие же как он невольники в кандалах. На его вопросы никто не отвечал и все были на слишком большом расстоянии друг от друга, чтобы читать мысли. Им приносили еду, чаще всего рыбу, и поили снотворным. Иногда туда заходили первородцы в балахонах и масках, не разобрать даже вида того, кто это был. Они рассматривали невольников со всех сторон, затем кого-то из них одевали и забирали. Эан понял, что ими торгуют, но участь раз за разом обходила стороной. К нему тоже приценивались, но ни разу не намеревались забрать. 

Он потерял счёт времени. По количеству засыпаний он предположил, что провёл там месяц. В свободное от помутнений сознания время он пытался разглядеть лица заключённых и найти в ком-то из них брата, думал, что он тоже где-то здесь или его уже купили. Наверное, их заманили, опоили и продали. 

Его мучали галлюцинации, темнота была бесконечным мучением, запах фекалий, вздохи других невольников образовывали кошмары в его снах, но они были гораздо менее страшными, чем его мысли о том, что с ним сделают, когда продадут. 

Страхам не суждено было сбыться - в тёмную комнату ворвались королевские солдаты, расставили повсюду фонари и Эан впервые увидел комнату освещённой: лужи непонятных жидкостей на полу, кровь на стенах, куски трупных камней, он впервые осознал, что кошмар, в котором он находился, был во много ужаснее, чем он представлял. 

Солдаты прочитали мысли всех невольников, привели особо жестоких надзирателей, поставили их в центр комнаты, приковав цепями к полу, и били, пока те не стали камнем. Невольники, которых когда-то избивали, кричали и радовались смерти мучителей. Эан был в ужасе. Это был невиданный доныне эпизод насилия, когда спасители убивают мучителей. Поэтому, когда его расковали, он не отвечал на вопросы, лишь выпил немного воды и молча выполнял действия, о которых его просили. Он часто слышал своё имя и не понимал большого внимания, прикованного к нему. Когда его посадили перед королевским разыскным, он продолжал молчать, и разыскной читал его мысли, а затем начал объяснять:

- Твой приёмный отец потерял тебя и тут же сообщил страже, мы провели облаву на чёрные рынки и нашли твоего братца. Вы с ним занимались контрабандой и использовали кузню господина Фирдалла для переплавки продажи золота людям - это незаконно и ты знаешь это. Тебя следовало бы посадить в темницу, но за пережитые страдания тебя приговорили к каторжным работам. 

- Что с моим братом? - спросил Эан, будто пропустив всё мимо ушей.

Разыскной поднял сбритую бровь:

- Он в темнице.

Эан будто ожидал услышать всё, что угодно, кроме этого:

- Почему? 

- А ты не догадываешься? Твой брат - преступник: вступление в клан "Бетмора", многочисленные нарушения перемирия с убийствами и грабежами, контрабанда и работорговля. Он продал тебя в рабство, Эан. Когда вы пришли в таверну, там тебя увидел работорговец и запросил за тебя пятьдесят тысяч платиной, твой брат согласился, опоил тебя, напился сам, чтобы затуманить разум и тебе и себе, чтобы не выдать своих мыслей. Тебя забрали, как только ты уснул, а твоего брата нашли в борделе. Благодари своего приёмного отца за то, что он быстро спохватился тебя и продать тебя не успели. И да, господин Фирдалл от тебя отказался. Надеюсь, тебе не нужно объяснять почему. Ты лишил его права наследника, из-за тебя он уже не сможет жениться и не сможет никого усыновить. Тебе должно быть стыдно. Себя ты лишил достойного будущего. С этим ты должен смириться.

Эана вывели от разыскного абсолютно опустошённым. На следующий день, после бессонной ночи, он предстал перед тремя судьями. 

- Эан, сын Бетморы, за потоковую контрабанду, пособничество грабежам, обман, опозоривание и использование приёмного отца в преступных целях ты приговаривариваешься к восьмиста годам темницы. Учитывая смягчающие обстоятельства в виде молодого возраста, коварной вербовки в преступную группу, продажу в рабство и проведение в нём восемьдесят два дня, душевные травмы, доведение до измождения и лёгкие телесные травмы, наказание смягчается до двух лет каторжных работ с предварительной годовой подготовкой. Тебе всё понятно?

Эан попытался переварить сказанное.

- Эан, ты понял вердикт суда?

- Д-да.

Судьи кивнули друг другу и Эана увели в подобие тюрьмы, где он жил с большим количеством "сокамерников", там хорошо кормили и часто общались с Эаном о пережитом и о том, что делать дальше. Единственное, что делало это место тюрьмой - за его пределы нельзя было выходить. Эан несколько раз садился за письмо отцу, но так и не смог найти слов для подходящего извинения. Данный ему листок, так и остался пустым. Сам отец, как и полагалось, не приходил его навестить. Пробыв год в реабилитации, Эан окончательно понял, что в погоне за статусом какого-никакого настоящего эльфа, потерял всё, что имел. К ста годам он уже считался взрослым, поэтому не подлежал усыновлению. После двух лет изнуряющих шахт, он имел статус каторжника и на поруки его тоже никто не спешил брать. Без должного опыта и профессии, тёмные шахты снова выплюнули его в сырое и равнодушное подземелье. Десятки лет он снова побирался, иногда подрабатывал на приезжих аристократов, подливая вино им в кубки. 

- Сколько тебе лет, малец? - говорил гоблин-казначей, перелистывая какие-то бумаги.

- Мне? Сто тридцать. Я сын Бетморы, господин.

- А, вон оно что, - сгустил он брови.

Некоторое время Эан стоял в углу кабинета, ожидая указаний, но их всё не следовало. Он уже было захотел уйти:

- Вам нужно что-то ещё, господин?

- Постой, сын Бетморы. Ты под ней самой бывал? На столичном рынке.

Эан замялся, потому что сбывал там с братом краденое:

- Пару раз… господин.

Гоблин вздохнул и будто глубоко задумался:

- Ты ведь скромный, да?

- Скромнее некуда, господин.

- Я не про то, что ты живёшь в грязи, я про твой нрав.

- А… н-незнаю, наверное.

- Садись.

Эан сел рядом на стул, гоблин продолжал, не отрываясь от бумаг:

- Моя писчая трясёт с меня посыльного. А мне будто делать нечего, кроме как искать его. Столичные ей не нравятся, ну не мудрено, там одни избалованные раздолбаи. А в провинциях и искать бесполезно, там молодых нет. А ты чем промышлял, пока шастал тут?

- Я… ну… э-э…

- Понятно, речь надо поправлять, дай руку.

- Боюсь, вы тогда откажетесь, господин.

- Убивал? 

- Нет.

- Давай руку.

Эан выполнил просьбу. Гоблин подпёр подбородок, долго хмурил брови, потом отпустил его руку, побарабанил пальцами по столу и вынес вердикт:

- Если за два дня выучишь карту рынка и перестанешь заикаться, предложу тебя писчице. 

- Я выучу, - загорелся Эан.

- Тогда уходишь со мной завтра.

Счастье Эана невозможно было описать:

- Спасибо!

Всю зарплату этого дня Эан потратил на карту бетморского рынка и пытался выучить хотя бы часть канцелярских и книжных лавок, архивов, библиотек, всего, куда могут посылать писчие. Заснув под утро, он опоздал к казначею и выслушал его ворчание по поводу того, что он зря купил карту, ведь она старая и послал его за приличной одеждой. К вечеру они уже были на столичном рынке. Эан стоял перед группой чиновников как испуганный котёнок, пока казначей выдвигал его кандидатуру:

- Сын Бетморы должен быть рядом с матерью. Не смотрите на скверную репутацию, он давно вынес свой урок и ни разу не был уличён в каких-либо проступках, не говоря даже о преступлениях. Он не намерен связываться со своим братом-разбойником Эйланом, да проклянут боги имя его. Его достопочтенный отец шёл по пути долга общему благу, являясь архилекарем в доме нашего великого государя - Бетморе, оставшись там до самого Молчания. 

Именно после этой фразы чиновники забегали глазами по бумагам и мельком бросали взгляд на Эана. Казначей продолжал:

- Его отец всегда занимался сложностями высших категорий, борясь не только с телесными недугами, а с самыми коварными - чумными бактериями, воздушными болезнями и прочими миазмами. Он был истинным эльфом и пусть двое из его сыновей посрамили его имя, его младший сын себе этого не позволит. Прошу вас взять моё слово.

Чиновники ещё немного полистали бумаги, молча переглядывались несколько минут и кивнули казначею, вскинув брови. Он кивнул в ответ и обратился к Эану:

- Поклонись в пояс Эан. Достопочтенные господа одобрили тебя в посыльные. 

Эан ни то от волнения, ни то от радости, чуть не задел подбородком колени, пока кланялся, чем вызвал смешок достопочтенных господ. После мероприятия казначей повёл его по коридорам монетной канцелярии.

- Мне казалось, - говорил Эан, - что я должен был что-то им сказать, но у меня ничего не спросили.

- Это не столь важно.

- Но они даже не знают, как хорошо я запомнил карту.

- Им это не интересно.

- Но почему вы так много говорили о моём отце?

- У него отличная репутация, тебе очень повезло. Его имя спасло тебя.

- Выходит, если бы я был лучшим бегуном и знал наизусть карты всех рынков, но мой отец был бы разнорабочим, то они бы не приняли меня?

Казначей хитро улыбнулся:

- Быстро схватываешь. Знай, как разговаривать с высшими чиновниками. С остальными можно говорить обычным языком. Вот твоя комната. Послезавтра увидишься с писчицей, ей уже нужны будут твои знания. Будь готов.

- Хорошо. Благодарю, господин.

Эан поклонился казначею, тот кивнул в ответ и покинул его. Он ночевал в небольшой, но роскошной комнате, учил рынок по новой карте, с отмеченными местами. Когда казначей привёл его к писчице Нирии, та сухо посмотрела на него, прочитала мысли и кивнула. Радости Эана не было предела. Он носил работодательнице еду с кухни, документы с архивов и бесконечно бегал по траектории от неё к казначею и обратно. Она писала целыми днями и спустя месяц оставляла его вечером в своём кабинете - просила надиктовывать тексты документов, если не успевала их переписать. В конце полугодия его госпожа работала без выходных и Эан всё чаще оставался на вечернюю диктовку.

В один из вечеров она часто поправляла что-то под рукавом и в итоге положила на стол ножны от наручного кинжала, которого Эан поначалу испугался.

- Завтра сходи в кожевенную мастерскую и купи новые, сплошные, там поймут. 

Она злобно шикнула, расчёсывая запястье. 

- Простите, госпожа…

- Что?

- А зачем вам нож?

- Незачем, нас обязывают их носить.

- Ого.

- Да, все думают, что каждую женщину хотят похитить, - она с саркастичной озлобленностью добавила, - только что-то никак не решатся.

Эан увидел как стёрлась кожа на перешитых между собой ремнях и представил какие они неудобные. Наутро он купил ножны, а вечером снова остался диктовать. 

- …Итог: две тысячи триста шестьдесят иридов эквивалентом третью золота, двумя третями платины, прямым поступлением в королевскую казну с учтёнными выше расходами, прошу принять от казначея высокого южного наместничества Карви, сына Тирни, к высшему королевскому казначею Герсору, сыну Гедора. Дата, подпись. Ох, это всё? - удивился Эан, до этого думавший, что бумаги никогда не закончатся.

- Да, - охнула Нирия, бросив перочинную ручку и разминая руку, - унеси обратно и возвращайся.

- Да, госпожа.

Эан настолько преисполнился радости от выполненной работы, что только на обратном пути задумался - зачем ему нужно обратно, если он и так задержался. Но вернувшись, Нирия предложила ему выпить. Они разговорились и Эан узнал, что она замужем:

- Вы вышли замуж когда вам было сто?

- Меня выдали в девяносто. Я ненавидела родителей за то, что они меня даже не спросили.

- Простите… выходит, вы не любите своего мужа?

- Как можно любить пень на ножках, с пустыми глазами, без капли эмоций в мою сторону? Я родила ему двоих детей и единственной его мыслью было "наконец-то", он отлучил первенца от меня как только появилась возможность, даже имя ему сменил. Не помню когда видела его последний раз. 

- Это ужасно, - недоумевал Эан, - моя матушка часто навещала моих братьев…

- Уверена, - перебила она, - твои родители были достойными эльфами, воспитавшими такого милого мальчика.

Эан вздрогнул, когда почувствовал её пальцы на своих волосах. Она говорила с ним мыслями и он едва опомнился для того, чтоб их прочитать:

- "...покажи мне, Эан".

- "Показать что?.."

- "Как выглядит настоящий эльф".

Эан не знал что ответить. Он замер, вспотел и ничего не говорил, пока в его слегка опьянённую голову лились странные розовые мысли. Он молчал, когда почувствовал головокружение от внезапного перемещения с помощью песка. Он не задавал вопросов, когда оказался в кровати без одежды. Будто остекленев, он смотрел то в потолок, то на новые формы, которые даже не мыслил когда-либо увидеть. В какой-то момент пелена перед глазами превратилась в чёрную дымку. 

- Лучик, ты в порядке?

Это слово рассеяло дымку. Стало вдруг так тепло и комфортно, поглаживания по волосам были такими мягкими. Госпожа нависла над ним с обеспокоенным видом и ждала ответа. Выглядывающие из-за халата груди отрезвили его.

- Мне нужно домой, - пробормотал сиплым голосом Эан.

- Хорошо, - грустно сказала госпожа и её лицо скрылось из виду.

Эан встал, нашёл свою одежду, когда он оделся, Нирия перенесла его обратно в свой кабинет, откуда он и ушёл домой. Уснуть он не смог. Когда разболелась голова, он понял, что это похмелье. Взглянув на часы, увидел, что наступило утро. К госпоже он пришёл с опозданием и около часа ждал её в кабинете, едва не засыпая. Она сильно удивилась, когда пришла:

- Эан, всё хорошо? Полагала ты не придёшь.

- Не приду? - сонно спросил Эан, отвечая будто на возмущение.

Она улыбнулась и села в своё кресло:

- Сегодня ты можешь отдохнуть.

Эан мялся, не в силах поднять на неё глаза или подобрать слов.

- Ты хочешь спросить что случилось вчера?

- Да.

- "Милый, я так упорно настаивала? - говорила она, снова наглаживая его волосы, - тебе не понравилось?"

- "Не знаю…"

- "Бедняжка, я так грубо с тобой обошлась".

- "Постойте, вы… выходит… изменили своему мужу? - с ужасом думал Эан, - со мной!?"

- "Всё хорошо, - она гладила его по плечу, заботливо улыбаясь, - я же сказала - ему нет до меня дела. Мы видимся раз в пару лет и он отвратителен изнутри и снаружи. Мне так не хватало кого-то рядом. А тебе? Кажется тоже".

Она вынудила его посмотреть ей в глаза. Окунуться глубоко в золото и утонуть во мраке зрачков. 

- "Да, - ответил Эан, - не хватало".

- "Возвращайся, когда выспишься, Эан".

Он последовал совету, но выспался только ночью. Со следующего дня его жизнь изменилась в совершенно неожиданную для него сторону. Нирия часто переносила его в свою спальню, водила на странные пиры, где все носили маски и состояли, как прикинул Эан, в тех же отношениях, как и он с госпожой. В основном там были женщины со своими пассиями, но встречались и мужчины, ходившие под руки с мужчинами. Все расы там были объединены этим странным фактом измены и Эан никогда бы не предположил, что их может быть так много. Он не мог сказать, нравилось ли ему такое положение, не мог понять почему он так хочет возвращаться к госпоже после каждого раза и всё вспоминал её вопрос, о том, не хватало ли ему кого рядом. "Не хватало…". Верным ли был этот ответ и насколько он был искренним? Он лишь боялся соврать или что госпожа поймёт его неправильно. 

Всё чего он хотел с детства, это стать как отец, истинным первородцем, работающим на общее благо. Разделяли ли эту цель все те, кто ходил на эти пиры, нарушив одно из священных правил? Госпожа честно работала, но при этом изменяла, все они сидели на высоких постах, некоторые были лордами и совершенно не боялись наказания. А было ли это наказание? Пятьсот лет темницы для мужчин и все года вплоть до года деторождения у женщин. 

Весь этот сюр казался Эану дикостью, но самым диким для него было участие в нём.

- "Снова о чём-то грустит, - гладили его голову мысли, - просто скажи, чего тебе не хватает".

- "Мне совестно, госпожа".

- "Перестань, всё улажено, тебе ничего не грозит".

- "Но разве вы не противитесь тому, что нарушаете закон?"

- Эти законы писаны не для нас, Эан, - говорила она уже вслух, - они существуют для того, чтобы богачи рассаживали бедняков по темницам. До наших шалостей никому нет дела. Для нас есть один закон - сохранять лицо.

- А как же общее благо?

- Его придумали для того, чтобы беднякам было ради чего просыпаться по утрам. Забудь об этом, ты уже не один из них. Ну не хмурься. Я же сказала тебе правду. 

- Простите, она для меня слишком горька.

- Какой же ты всё-таки наивный, - она обняла его, - давай я заглажу свою вину, может ты чего-то хочешь?

- У меня всё есть, госпожа.

- Не может быть, подумай.

Эан думал и вдруг вспомнил свою семью:

- Моя сестра работает канцеляристкой где-то на этом рынке. Было бы здорово, если бы я смог увидеться хотя бы с ней. Остальные братья и без того не хотели меня видеть.

- Что же ты сразу не сказал? Я спрошу.

- Просто… вдруг она тоже не захочет меня видеть.

- Глупости. От одного разговора ещё никто в грязь лицом не падал. Не бери в голову.

- Спасибо, госпожа.

Пару недель всё было как обычно, пока однажды путь к кабинету Нирии не преградил тролль. Он молча передал Эану письмо с её печатью, затем из-за него вышел огр с кипой бумаг, который внезапно перенёс его в непонятный дом и попросил прочитать письмо. 

"Эан, я сожалею о случившемся, но нам придётся прекратить все наши отношения. Этот дом, в который тебя переместили - твой. Боюсь, это всё, что я могу тебе дать. Я нашла документы по твоей семье… у нас с тобой один отец и одна мать. Я - твоя сестра, Эан. Я действительно была канцеляристкой, но во время чумы я покинула столицу и ушла под землю, стала писчицей и не связывалась с родителями, потому ты и не знал обо мне. Я ненавидела их, хотела, чтобы они стёрли меня из своей родословной, потому ты даже не знал моего имени. Мне жаль, Эан, но ты должен меня забыть. Сожги это письмо и прими зелье забвения. Прощай".

Эан поднял глаза на огра:

- К-как это…

- Не беспокойся, ты не первый. Я занимаюсь такими делами уже сотни лет, просто подпиши здесь и запомни, что с женщинами тебе видеться нельзя.

- Запомнить?

- Можешь не пить, это рекомендация, не приказ.

- Но она… она написала забыть её…

- Отнесись к этому серьёзно. Инцест - это преступление. Если кто-то из её "тайного круга" узнает, что ты её брат, то она угодит в темницу, как и ты. Непременно. Тебе лучше избегать любой работы в столице и вообще посещения столичного рынка.

- Ч-что?

- Свыкнись с этим. Ты - эльф, быстро найдёшь работу. Но только не на госслужащих, они могут знать твою сестру.

- Сестру…

- Прими это. Подпиши здесь.

Эан подписал не глядя. Огр исчез, оставив его наедине с новым домом и кучкой документов. С этого дня он даже не пытался найти работу. Воровал еду, часто выходил на поверхность, коей оказался гигантский бетонный Нью-Йорк. Продавал на рынке разный хлам со свалок, затем начал воровать технику и наконец начал получать деньги на жизнь. Так Эан, сын Бетморы, стал мелким контрабандистом. Золотой пылью, что смели на пол.

***

Глаза Джей были распахнуты и смотрели в пустоту, рисуя непристойные картины дольше чем нужно:

- Твою ж за ногу…

- Я знаю, - отвечал Эан, - у меня была та же реакция.

- Подожди, то есть мы всё это время жили в доме, который тебе подарила твоя сестра?

- Да.

- С которой ты переспал…

- Ну не вслух же.

- Пха-ха-ха-ха!

Джей разразилась смехом, Эан молился, чтобы их никто не услышал, но в саду в это время мало кто ходил. Немного успокоившись, она обняла друга одной рукой:

- Погоди, а зелье?

- Я его не выпил. Оно до сих пор лежит в тайнике.

- Охренеть! Как ты всё это время скрывал?

- Ты плохо читаешь мысли, а Райли этого вообще не делает. Ты заметила, что он даже не учится?

- С Райли я позже поговорю, меня не оставляют твои перепихоны с сестрой.

Она прыснула, едва сдерживая истинный смех. С первого дня их знакомства Эан терпеть не мог её абсолютную несерьёзность. Любую мрачную историю она умудрялась превратить в анекдот, опошлить и обсмеять. Но почему-то каждый раз, после всплеска праведной злобы, он смеялся. И каждый раз вспоминая о рассказанной трагедии, она уже не приносила столько боли.

- Догадываешься, почему я не рассказывал?

- Чтобы казаться ещё скучнее?

Эан закатил глаза, а потом улыбнулся глядя в землю:

- И всё-таки я благодарен тебе.

- За что?

- Пока мы жили вместе и ты вела себя отвратительно, я начал испытывать отвращение к женщинам и плохо воспринимать свои воспоминания с сестрой. Так что мне стало лучше. Спасибо тебе.

- Не поняла, - затормозила Джей, - вроде звучит как сарказм, но с каким серьёзным хлебалом ты…

- Шучу, я ненавижу тебя и твои подмышки, убери руку!

Джей снова рассмеялась.

- Как думаешь, что будет, если ты её встретишь здесь?

- Поэтому я не очень-то хотел перемещаться сюда, - говорил Эан, озираясь, - но надеюсь она не здесь. Чёрт, это ужасно.

- Хочешь обратно?

- Не очень…

- Сиди здесь, всё будет в порядке.

Эан послушал совет и бродил по незнакомому рынку.