Руслан в какой-то момент своей жизни просто запутался. Он больше не знал, что делать.
Просто, в один день, остался один в темноте театра.
Совершенно один.
Рядом не было Саши, которая всегда могла помочь, не было дочки, которая отгоняла плохие мысли.
Не было никого.
Внутри было безумно пусто. Так, что хотелось кричать и выть от боли, разбить костяшки, но не чувствовать эту всепоглощающающую пустоту.
Может, он вообще все делает зря?
Зря занимается спектаклями, пропадает днями и ночами на репетициях, домой вползает далеко за полночь, от усталости иногда ночует на пороге, не в силах даже встать.
Гробит здоровье, силы.
Но не находит за всю жизнь ответа.
Ради чего?
Что он ищет в этой бескрайней несправедливости мира, где готовы перемыть каждую его косточку только из-за фамилии. Где под лупой рассматривают каждый шаг.
Где сожрут и не подавятся за мнение, отличное от стада.
Темнота всегда помогала ему. Руслану казалось, что Тьма тоже изгой.
Ее боялись, ругались, когда темнело, да и вообще — свет всегда больше любят.
Он и темнота словно потерялись в этом мире и каждый не знал, чего ищет.
Покоя? Спокойной жизни? Понимания?
Не знал этого никто, да и узнавать не хотели.
Руслан просто знал, что ему временами это нужно.
Посидеть в темном театре и прорыдаться. Чтоб болели глаза, чтоб сразу вырубиться и проспать сколько сможет.
Зато будет легче.
В темноте он никогда не чувствовал, что один.
Как и сейчас. Больно стукнувшись затылком о стену, сняв очки и отшвырнув их куда-то вдаль, даже не удивился, когда ему эти самые очки отпихнули обратно. Только усмехнулся.
— А знаешь, тьма, ты мне даже нравишься. Ты тоже одинока и никому, по сути, не нужна. Тебя ценят только истинные знатоки жизни. Прости, что видишь мои слезы. Я правда не хотел тебя смущать своими рыданиями, да дома никого не хочу расстраивать.
Во мраке кулис кто-то понимающе вздыхает и только швыряет Герасименко инсулин.
Руслан плачет до самого утра, ощущая теплые руки на своих плечах.
С рассветом видя мокрые следы на полу.
Ему — не показалось