Сердце колотилось как бешеное, и было жарко: то ли от крепких объятий, под которыми кости хрустели, то ли от малюсенькой печки, бойко старавшейся обогреть весь дом.

..... Такуя смотрел, как со стола, о который багровый Они снова споткнулся, катятся и падают на пол мандарины. Аратаки схватил голую ногу за мизинец, громко комментируя свое недовольство бессвязными выкриками, которые даже ругательствами назвать было сложно. На одной ноге допрыгал до входной двери и, как и был босой, вышел в белую стужу. Дверь за ним закрылась. Дом, по деревянным стенам которого едва-едва начало ползти тепло, облизали холодные иголки. Такуя поежился. 

                           ...........

— Итто, перестань.

Аратаки вроде как и не делал ничего незаконного, за что его стоило бы приструнить. Но из-за своих габаритов передвигаться по небольшой гостиной стоило бы поаккуратней. А он метался из одной комнаты в другую на полных скоростях, и то и дело то сшибал что-то, то обо что-то стукался. Старался поправить, что испортил, но из-за суеты лишь усугублял дело и метался больше. Настойчивый тон и хмурый взгляд на него не действовали. Такуя устал: от того, что вместо своих дел нужно было следить за бестолковым Они, к полудню уже был выжат как лимон. Когда Итто вернулся с улицы, в руках у него ничего не было.

— За чем ты выходил?

Итто стоял, опустив голову. Хоть раздражение и кипело изнутри, Такуя понадеялся, если кнут не помогает, можно попробовать пряник. Итто вроде как сладкое любит. Такуя мягко протянул ладонь к сжатому кулаку, но будто камня коснулся. Громко сглотнул, на мгновение пугаясь, но совладал с собой и руки не отнял.

— Ни за чем.

Итто как-то неуклюже ушел от прикосновения и прошагал мимо вглубь комнаты. Синий Они застыл на пороге. Он готов был поклясться: в уголках глаз щеняче скорченной физиономии, которой Итто на него посмотрел, были по-детски выступившие горошины слез. Такуя напрягся, чувствуя, как от беспокойства неровно стукалось сердце о ребра.

......

— Итто.

Аратаки нашелся на кухне. У него на лице — широкая улыбка. Но Такуя знал, что ей хитрый Они старался его только провести. Он сегодня целый день так делал. Поэтому синий Они ему ни на секундочку не верил. Что-то выкопав из вороха вещей, кучей обитавших в одном из нижних ящиков кухни, Итто прошел в гостиную, к стене, которую еще неделю назад Такуя, его младшие братья, бабушка Они и сам Аратаки стали украшать к празднику. Итто стал возиться рядом с ней с деловитым видом, а искренняя серьезность в лице багрового Они проскальзывала крайне редко. И то эти моменты не предвещали ничего хорошего. Именно с ней Они сегодня метался по углам дома. Мысленно Такуя похоронил свои нервные клетки.

— Стоять.

Несколько минут затишья закончились слишком быстро. С прежней прытью Итто рванул было от стены, но холодный ровный тон схватил за горло и пригвоздил к месту. Широкой спины коснулась ладонь. Чуть выше лопаток опалило горячим дыханием. Ладонь скользнула от спины к плечу, и Такуя оказался спереди, проводя рукой ниже — до запястья. Он чуть дернул Аратаки, — ближе к дивану и печке, — и надавил на плечи. Но опустил не на мягкие подушки, а на пол. Итто не совсем понимал, что от него хотят: растерянно искал подсказку в бездне светлых глаз, но бестолку. Уселся, чуть придерживая Такую за руки, и скрестил ноги. Оказалось, этого от него и ждали. Такуя шумно выдохнул, будто то, что давило на плечи синего Они, спрыгнуло с них и тот смог наконец расслабиться. Глубокая морщинка меж черно-синих бровей разгладилась. Такуя опустился прямиком на скрещенные ноги спиной к Итто, и, впутав пальцы в белые пряди, прижал голову Аратаки к своему плечу.

— Какой цицин укусил тебя с самого утра, Итто?

Пальцы массировали кожу головы, но Итто уткнулся в чужое плечо, прячась от буравящего взгляда. «Бубубубу».

— Что? Аратаки, говори внятно.

Итто поднял взгляд, и до самых кончиков ушей его лицо было похоже на пылающий цветок. Казалось тронь — и обожжешься.

— Я хотел, чтобы твой первый праздник со мной был лучшим из лучших. Чтобы ты чувствовал себя самым особенным.

Итто поджал губы, будто с самого начала знал, как нелепо прозвучит его признание. И по слезной кромке расплылась влага, лишь силой воли Великого Они сдерживаемая от того, что бы сорваться вниз. А Такуя вдохнул, не зная, сможет ли выдохнуть. Сердце в груди защемило, и из головы вылетели все слова разом. Мгновенно он превратился в дурака — Аратаки подстать. Объятия вокруг стиснулись настолько сильно, что было не выдохнуть. И ослаблять хватку багровый Они не собирался.

— Я так рад, что встретил тебя в этом году.

— Дурак.

Такуя судорожно выдохнул и возвел взгляд к потолку. Сердце так колотилось: казалось, стучит в самом горле. И было чертовски жарко: то ли от крепких объятий, то ли от малюсенькой печки, бесстрашно бросавшейся своим жаром на колючие иголки холода. В спину било огромное, размером, наверное, с два массивных кулака, сердце. Как будто хотело наставить Такуе синяков за то, что он так мучает Итто. У Такуи у самого переизбыток чувств просился наружу, и слезы готовы были проступить в любую минуту. От горячего дыхания в шею мурашки сбегали вниз по позвоночнику. Такуя закусил губу.

— Спасибо, — бесцветный голос совсем был не похож на его. Такуя притерся носом к густой белой лохме. — Итто, я уже особенный. Просто находясь здесь с тобой рядом, — голос больше походил на хрипы, и слова было сложно разобрать.

Итто прятал свое лицо в плече и сжимал крепко, а Такуе было не страшно и задохнуться. Его бестолковый, громкий, горячо любимый багровый Они. И сидеть вот так в горячих объятиях, когда за окном воют холодные ветра: о таком Такуя и мечтать не мог.