Всю жизнь в мире соулмейтов вас окружает одна прописная истина — в шестнадцать лет вам предстоит обменяться телами и прожить в теле соулмейта до тех пор, пока вы не встретитесь лицом к лицу. Все настолько к ней привыкли, что существовали специальные кураторы, которые помогли бы адаптироваться. В основном в этой профессии нуждались потому, что зачастую приходилось адаптироваться к противоположному полу или же, наоборот, — принимать факт единства ваших полов. Случалось и такое, что родственная душа жила в другой стране и требовалась помощь с освоением языка и быта. Но то, что произошло с Леви Аккерманом, оказалось беспрецедентным случаем.

      Двадцать пятого декабря Леви отметил со всей ответственностью: запомнил номера телефонов немногочисленных друзей, договорился с куратором на утренний прием, оставив ключ в цветочном горшке на веранде. А так же оставил несколько очень подробных писем для своего соулмейта на двух языках (родном французском и международном английском). Он так переживал из-за завтрашнего дня, ведь ему придется оказаться в чужом теле, в чужой семье и прочее, что никак не мог заснуть. Время на часах едва перевалило за четыре утра, когда измученный мыслями мозг устроил перезапуск системы. И пусть тело Аккермана и заслужило восьмичасового сна, а вот сознанию такого права не дали.

      Сквозь дрему Леви чувствовал, как кто-то гладит его по волосам, поддерживая второй рукой голову. «Должно быть, мой соулмейт девушка, » — подумал он, не находя другого оправдания столь ласковому обращению. Ладони коснулись чего-то большого, мягкого и теплого, найти объяснение чему Аккерман не мог, поэтому постарался изо всех сил, чтобы наконец открыть глаза. Расскажи он кому-то из своих друзей о том, что первым, что он увидел, проснувшись в теле своего соулмейта, была обнаженная женская грудь, они бы обзавидовались. Вот только у самого Леви это вызвало лишь страх, так как его, без сомнения, пытаются накормить при помощи этого… агрегата. С трудом воспитанная в себе способность не показывать собственных эмоций дала сбой — грудничок, в чьем теле оказался шестнадцатилетний парень, расплакался.

— Tshsh. Beruhige den kleinen Eren, — раздался ласковый голос над головой, заставив Леви замолчать. Но, к сожалению, дело было не в том, что слова его успокоили. Черт возьми, он находился в другой стране!

      Мальчик был в настоящем шоке, настолько сильном, что совершенно не заметил, когда на язык попали первые капли молока, заставляя сосательный рефлекс работать. Мокрых от недавнего рыдания пухлых щечек коснулись чуть шершавые пальцы, переходя после на чуть влажную от пота шевелюру. Мама его соулмейта начала напевать что-то на своем языке, что вибрации ее живота передавались и сыну. «Замечательно, — подумал Леви, вновь проваливаясь в сон, — Теперь я наравне со взрослыми. Они не понимают меня, а я их.»

***

      Проснувшись во второй раз, уже лежа в, видимо, детской кроватке, Аккерман мог здраво, насколько это возможно, оценить ситуацию. Над его головой медленно кружились зебры и жирафики, прямо возле лежала странная, даже немного пугающая кукла с зубами до самых ушей и черными волосами. Сколько же родственной душе, раз ему разрешают играть с подобным? Повернув голову в противоположную сторону, парень в теле мальчика увидел невероятной красоты женщину с чуть смуглой кожей и волосами цвета черного чая. Челка закрывала половину ее лица, поза и одежда говорили лишь о том, что она прилегла буквально на пару минуток, и Леви, честно говоря, совсем не хотел ее будить. Но материнский инстинкт (или шестое чувство?), видимо, подсказал, что чадо не спит, потому что пышные ресницы дрогнули, являя взору Леви невероятного цвета глаза.

— Mama, — вырвалось у него против воли.

— Eren, du bist wach, — с улыбкой произнесла женщина, подходя к кроватке и беря сына на руки, — Du bist heute so ruhig.

      Его зовут Эрен, сделал вывод парень, так как именно это слово повторялось достаточно часто. Значит он все-таки парень. Сегодняшний день должен был потихоньку внести ясность и в прочие моменты, с которыми обычно помогает куратор. Но с чего бы ему тут быть, ведь ни один родитель даже предположить бы не смог, что у их еще грудного чада произойдет обмен телами с родственной душой. Маленькое сердечко сжалось, а глазки вновь наполнились влагой. Увлекшись своей новой странной жизнью, Леви даже не подумал о том, что там, в другой стране, в теле шестнадцатилетнего подростка оказался напуганный младенец. Оставалось лишь надеяться, что куратор справится с этим непредвиденным обстоятельством. Из горла вновь вырвались тихие рыдания, что незамедлительно повлекли за собой быстрые шаги.

— Ich bin hier Schatz, — женщина оказалась в поле видимости, весь ее вид говорил о том, что там, в соседней комнате она что-то готовила, — Mama ist hier. Weine nicht, Eren.

      Из всего скопления слов Леви уяснил только две вещи: он в Германии, что в каком-то смысле являлось большим плюсом, ведь до Франции можно доехать даже на машине; и что голос «мамы» его действительно успокаивает. Женщина сделала приглашающий жест руками и Леви попытался встать. Это было очень трудное и одновременно очень странное действие, как попытка пройти вдоль качелей и не упасть — с одной стороны перевешивала голова, а с другой наряженная в подгузник пятая точка. Главное потом на эту самую точку не приземлиться. Судя по тому, что лицо женщины оставалось спокойным, (лишь изредка она переводила взгляд на часы, видимо отслеживая время запекания чего-то), этот Эрен уже умеет стоять и немного ходить. Ноги, казалось, состоят из множества пружинок, и не способны удержать его тушку, но вот, быстро ими перебирая, Аккерман все же добрался до цели (которая на самом деле стала на пару шагов ближе, чтобы вовремя поймать ребенка).

— Gut gemacht! — ответила мама, поднимая сына на руки и относя на кухню.

      Женщина усадила, как она думала, Эрена за детское кресло, положив на столик перед ним несколько карандашей и листок бумаги. Леви посчитал это подарком судьбы, ведь он мог попытаться изъясниться хотя бы на английском, чтобы поскорее вернуться в свое тело. От одной мысли, что в далекой Франции маленький ребенок навзрыд зовет свою маму, становилось тошно. И дело даже не в том, что делает он это в теле относительно взрослого человека. Парень взял в руку карандаш, крепко сжимая кулачок. Большая пишущая деревяшка неохотно оставляла на бумаге свой зеленый кривой след, а потому даже мыслей о том, что можно написать «соулмейт», Леви себе не позволял. В его задачу входило лишь: «I'm not Eren». Но и этого написать не получилось — судя по реакции родителя, которая скорее умилялась, чем была напугана новостью.

      Уже вечером, засыпая между двух взрослых тел (он так ворочался, что родители решили уложить его к себе), Аккерман чувствовал, что обязан во что бы то ни стало добраться до своего тела. Не ради себя, а ради ребенка, что еще даже не успел осознать, какой любовью его окружали каждый день. И получая все эти теплые слова и ласки, Леви только больше чувствовал себя виноватым. Он думал о своей родственной душе, стараясь успокоить того на расстоянии, если такое вообще было возможно.

***

      Дни девятимесячного ребенка не пышат разнообразием. Леви только и делал, что ел (и почему этот мальчишка все еще на грудном вскармливании?), испражнялся, играл и спал. Подать какой-либо сигнал не представлялось возможным — то в наборе карандашей не хватало цветов для французского флага, то буквы и цифры на бумаге становились больше похожи на человечков. Кубики тоже мало чем могли помочь, так как не обладали никакими опознавательными знаками. Три недели ушло на то, чтобы научиться понимать какие-то базовые фразы помимо имени. «Стой», «мама рядом», «пора спать», «открой ротик» — ничего интересного. Карла — как, оказывается, зовут маму, — практически не покидала дом без него (поход до магазина или несколько кругов по парку), так что связь с внешним миром поддерживалась в основном благодаря Грише, отцу мальчика, и телевизору.

      Обычно по цветной коробке показывали только неинтересный детский контент, который Леви понимал и без перевода. Но надежда на то, что пара вечерами смотрит новости породила новую идею в голове Аккермана. Его случай необычный и не мог не всколыхнуть общественность! Он начал каждый день потихоньку пытаться произнести собственное имя и фамилию, стараясь добиться как можно более четкого произношения. К сожалению, детский язычок слишком неповоротливый и фамилия давалась с трудом, но собственное имя он говорил с завидным постоянством. Леви решил, что самым ярким знаком будет, если тот начнет поправлять родителей, когда те называют его именем сына.

      Удача оказалась хоть и дамой капризной, но все же не без материнского инстинкта. Григорий Йегер оказался врачом, а главным его достижением — несколько исследовательских работ по родственным душам, с которыми тот часто выступал на международных конференциях. Но Леви не мог догадаться о собственном везении из-за языкового барьера, хотя тот потихоньку сдавался. Все-таки детский мозг усваивает информацию с невероятной скоростью, особенно, когда в нем существует сознание шестнадцатилетнего парня. Оставалось только переступить через собственные знания и плыть по течению.

— Dieser Junge ist einzigartig. Ich muss nach Frankreich fliegen! — воодушевленно вещал за обедом отец семейства. Услышав нечто, похожее на название собственной страны, Леви повернул голову. Он знал, что должен был сделать прямо сейчас, -Wir müssen mit dem Seelenverwandten dieses…

— Levi Ackerman! — крикнул что есть мочи мальчишка, не понимая, как его слова вписались в произносимое предложение.

-…sprechen. Was? — Гриша пораженно уставился на собственного сына.

— Was hast du gesagt, Eren?

— Ich heiße Levi Ackhmm, — изо всех сил старался донести информацию Леви, надеясь, что не перепутал слова. Судя по тому, как Карла медленно завалилась на бок, теряя сознание, его слова были поняты верно.

«Держись, малец, — думал Леви, закрывая глаза в самолете до Франции, — Скоро ты вернешься домой».