Странное ощущение. После того, как родители Эрена обо всем узнали, Леви ожидал чего угодно, однако жизнь была более изобретательна, чем его фантазия. В машине они молчали, лишь изредка переглядываясь — не могли до конца принять этот странный факт, переживали, даже боялись. В аэропорту все немного изменилось. Младенческое тело просило пищи, а Карла, кажется, понимала язык тела сына лучше, чем его временный обитатель. В движениях женщины не было скованности, страха или брезгливости — она все так же любовно гладила каштановые завихры, поддерживала под спину. Разве что больше не сюсюкалась, видимо, посчитав это неловким. Ее слова были понятны не полностью, но по прежнему успокаивали, заставляя прикрыть глаза. Наполняли теплом и любовью.

      Аккерман не понимал, чем заслужил подобное обращение. Он не был их сыном, жил в другой стране, оказавшись связанным с этой семьей только благодаря странной шутке судьбы. Подумать только! Соулмейт на пятнадцать лет младше. Доволен подобным раскладом был лишь Гриша. То, с каким энтузиазмом он задавал бодрствующему Леви вопросы на английском, заставляло неприятные мурашки бегать по коже. Стоит отдать ему должное — никаких сложных конструкций, вопросы лишь с ответом «да» или «нет». Аккерман никогда не признается, но за это время успел соскучиться по «взрослому» общению, и даже такие исследовательские беседы приносили удовольствие.

      Леви жил один уже целый год, хотя официально и находится на попечении своего дяди — Кенни Аккермана. Но разрази парня гром на этом месте, если он знал, где находится этот бродячий пес сейчас. Наверное, он и не хотел знать. Дядя никак не участвовал в воспитании, лишь крыша над головой вместо детского дома, хорошая школа вместо интерната или кадетского корпуса, да ежемесячные «подачки», которых пусть и хватало, но приходили они в настолько разное время, что Леви пришлось думать, как обезопасить себя. Заначка под полом, сберегательный счет на имя его совершеннолетнего друга, подработка в собственной школе — никуда больше не брали малолетку. Уборка кабинетов, расфасовка личных дел учеников в медицинском кабинете и прочая мелкая работа. Леви никогда не испытывал к себе жалости из-за этого, но почему-то, с первыми каплями теплого, немного противного для взрослого человека на вкус, молока на языке. С легкими похлопываниями по спине большой, почти со спину длиной, мозолистой руки после. С тихими переругиваниями странно-родных голосов на неродном для Аккермана языке… На глазах появлялись обжигающе горячие слезы. Он по-доброму завидовал своему соулмейту.

      Леви закрывал глаза несколько раз, каждый из которых длился чуть более часа. Первое в жизни путешествие на самолете ему совсем не понравилось — шумно, неприятно пахнет, уши закладывает, так еще и идиоты-соседи постоянно оглядываются и что-то явно грубят на своем тарабарском. Аккерман злобно, насколько это было возможно в теле миловидного Эрена, зыркнул на этих свиней, а после перевел взгляд на главу семьи Йегер, задавая тем самым логичный вопрос. Тот лишь тихо засмеялся, видя знакомое выражение на лице не-совсем-сына — рвался в бой.

***

      Журналисты, столпившиеся у входа в больницу в своих черных разномастных одежках, напоминали Аккерману муравьев. Он любил играть с линзой в детстве, чувствуя себя богом их муравьиного мира — он решал, кому жить, а кому умереть. Закончилось все опаленной кожей руки и смачным подзатыльником от дяди, который еще и отчитал за попытку спалить задний двор. Казалось, эта история навсегда отбила желание вредить кому-то… до этого дня. Толпа галделок с камерами и микрофонами так плотно облепили вход, что Йегерам даже приблизиться к зданию не удалось. Даже врачи, наблюдающие за шестнадцатилетним младенцем, не сразу пропустили их внутрь, проведя подробнейший предварительный опрос — видимо, они не первые гости здесь.

      Леви сковал страх и, будь его лицо чуть менее эмоциональным, ему бы удалось это скрыть. Карла прижала его к груди сильнее, чуть пружиня при ходьбе, стараясь успокоить. Ее голос мерным гудением заполнял мир вокруг, заглушая посторонние шумы и даря умиротворение. Не важно, что она говорила, на Леви это влияло сильнее любых успокоительных. Гриша говорил не так, как дома: властно, отрывисто, четко проговаривая каждое слово и, на самом деле, если прислушаться, Аккерман бы все понял. Только вот не хотел. Сейчас важнее всего смотреть вперед, надеясь, что психике Эрена не нанесена непоправимая травма. Леви никогда себе этого не простит. Странно, не правда ли?

      Ребенок во взрослом теле мирно спал, свернувшись клубочком на больничной койке. Одной рукой он обхватил прижатые к груди колени, вторую же прижимал к лицу, посасывая большой палец. Карла поджала губы, она знала этот жест — так делают дети из-за недостатка внимания матери. Ее подбородок задрожал.

— Ты красивый, Леви, — зачем-то произнесла она по-английски, присаживаясь на больничную койку, — Wir müssen ihn wecken, Schatz, — обращаясь уже явно к супругу.

      Леви с замиранием сердца наблюдал, как его тело аккуратно трясут за плечо, как дрожат веки, не желая раскрываться — то ли из-за хозяина, то ли из-за засохших кристалликов соли, что склеили ресницы между собой. Аккерман пресек порыв отвернуться, вжимаясь носом в тонкую ткань платья Карлы. Отчего-то было невероятно страшно. Глаза, в которых раньше, судя по рассказам очевидцев, был лишь лед, стали двумя глубокими озерами, прежде чем снова покрыться изморозью. Теперь уже Леви, привыкая к ощущениям своего немного одеревеневшего от малоподвижности шестнадцатилетнего тела, наблюдал, как его родственная душа рыдает в три ручья на груди матери, размазывая слюни и слезы по ткани. Отчего-то не мерзко. Напуганный Эрен, наконец-то увидев, почувствовав родного человека, никак не мог остановить слезы, никак не мог перестать всхлипывать «ма-ма».

      Черных волос парня коснулась грубая мужская рука, заставив Леви чуть дернуться и посмотреть на Гришу. Тот протянул стакан воды и проследил, чтобы подросток не выронил его из рук, что вот уже несколько дней, видимо, были старательно сжаты в кулаки. Леви старался не выказывать неуважения к Йегеру-старшему, однако его взгляд все чаще возвращался к собственному телу, замечая мелкие изменения. Ниже пояса было как-то странно тепло, и подросток едва не подавился водой, когда понял причину этого ощущения — подгузник. Видимо, его смущение отразилось на лице, ведь Гриша, еще раз потрепав Леви по голове, вышел из палаты, сказав, что зайдет вечером. Их ждет важный разговор.

      На самом деле, Леви много об этом думал, о родственных душах. В детстве это были радостные размышления о том, что где-то в мире существует человек, который будет тебя дополнять. Рядом с которым ты никогда не будешь одинок, ведь он предназначен тебе судьбой. Чуть позже соулмейт начал вызывать интерес — какого он пола, чем увлекается, будут ли они просто друзьями или все кончится чем-то большим? Он представлял на месте своего соулмейта то милую застенчивую Петру, то взбалмошную Ханджи, то строгого Эрвина. И каждый раз убеждался в том, что ни за что не оставит свою родственную душу, какими бы недостатками та не обладала. В итоге судьба сыграла с Леви самую суровую из своих шуток. Он ведь…

      Вечером, как и обещал, пришел Гриша со всей своей семьей. Эрен уже спокойно сидел на коленях отца, с интересом рассматривая Аккермана, будто уже что-то понимал. Как бы он не извивался, глаза невероятного цвета не оставляли фигуру подростка ни на секунду, словно боясь выпустить из виду. «Мы тут с Карлой обсудили…» — этими словами начался самый сложный разговор в его, Леви, жизни. Как оказалось, чета Йегеров еще в самолете, когда Леви уснул, начали этот разговор. Взвесив все «за» и «против», рассмотрев ситуацию со всех сторон они пришли к единодушному заключению. К этому самому заключению они и пытаются подвести уже больше двадцати минут. Устав ерзать на одном месте Эрен напросился ползать по больничной койке, все норовя подлезть Леви под руку или упасть с кровати. Аккерману пришлось усадить мальца на свои колени. Эрен успокоился по-странному быстро, замер, шевеля лишь головой и рассматривал того, с кем связан судьбой. Его руки, что обхватили пухлый животик, перекрещенные стопы, пошуршал затылком о грудь и удобно устроился на предплечье.

— Я… не могу принять ваше предложение, — машинально поглаживая каштановые вихры рукой, начал Леви, — Мы… Это неправильно… Разница в возрасте слишком велика и… Я много думал об этом. Пройдет почти пятнадцать лет и у него может появиться дорогой ему человек. Вы ведь представляете? Я будто навяжусь ему с самого детства. Да и я… Не смогу воспринимать его как родственную душу, наблюдая, как он растет. И вы. Вы ведь совсем не обязаны со мной возиться! Мы друг другу чужие люди, то есть… Простите меня, я не это имел ввиду.

      Карла что-то мягко щебетала, не сводя взгляд с двух мальчишек. Она знала, что ее вряд ли поймут полностью, однако ее тон, мягкие слова как «милый» и «родной». Она так обращалась к Леви, когда не знала, что именно он находится в теле ее сына. Сейчас она обращается к нему, смотря прямо в глаза, совершенно идентично. Словно Леви точно такой же ее сын, как и младенец на его руках. Глаза защипало. Аккерман не мог допустить ошибку, что уничтожит их жизни. Нужно быть взрослым.