Caldura

Sunt blocat la jumătatea distanței dintre zori și răsărit.

🌸🌸🌸🌸

      Красные поля и часть серых полей Оклахомы только сбрызнуло последними дождями, и этого было слишком мало, чтобы размягчить запекшуюся землю. Яркими красками осыпались цветы, ведь им совсем не хватало сил, чтобы сражаться за свою жизнь. Жаркая погода сказывалась на всем, что требовало влаги, роста и процветания.

      Вспышки жары оказалось достаточно для цветов, носящих яркие запахи, но слишком много, чтобы эти цветы жили после. Увядали, осыпались, но продолжали разносить свой яркий запах по всему своему окружению, цепляясь за каждую частичку.

      Пшеница сохла, а ее золото превращалось в окисленное позолота, посеревшее, такое грязное и пыльное, что вздохнуть — нельзя, слишком опасно. И это казалось очень плохим событием в этом ужасе погоды. Пшеница — хлеб.

      Даже огромным, многолетним лесам становилось дурно от этой небывалой жары, горячее солнце которой сжигает нежные листы, склоняет головы могучих древ перед погодными условиями.

      Чунмён бежит по дороге как можно дальше от города, старается убежать от проблем — от всего. Он просто устал от своего сраного мира, окружения. Когда отец твердо говорит "ты не должен этим заниматься", Чунмён бежит, хотя не должен. Тот смотрел на него с нечитаемым презрением, говорил о том, что "на кого ты похож? приведи себя в порядок!". Чунмён убирает рукой назад волосы — светлые, с отросшими корнями. Ким просто не хочет красить их, потому что надоел этот цвет. Волосы, мокрые в поту от жары и бега, липнут к коже:

неприятно.

      Нужно изводить свое тело бегом, пока не придет последний автобус в город, чтобы добраться до дома на нем. Только домой не хочется, где будет странный взгляд и "ты омега, хватит заниматься тем, чем омеги не занимаются". Чунмён думает, что в первую очередь он мужчина. А во вторую, что мама бы разрешала это.

      Раньше упоминания о маме работали, но не сейчас, не в этот раз. Наверное, отец обиделся на то, что Чунмён поддержал Чонина с его решениями, не позволил остаться в старом мире, в этой мозольной дорогим шелком вселенной.

      Воздух кончается, потому что к горлу подкатывает истерика, которой нет места, ведь бывало и хуже. Ким просто устал от всего этого морально, но еще бодр телом, потому что не устал бежать, но уже задохнулся.

      Он мог бежать бы дальше, если бы не споткнулся о непонятную тетиву, будто о воздух. И падает, царапает руки, колени, едва не разбивая нос о землю. Он смотрит, обо что запнулся: толстая проволока, натянутая через дорогу. Это пугает, будто он попал в ловушку, что странно. Колени саднит, а руки не сжимаются. Удар о проволоку оставил некрасивый порез на голени. Болит.

      Парень поднимается, успевая проглотить стон боли. Невольно текут слезы, потому что каждый шаг отдает болью. А идти до остановки как минимум полкилометра, потому что убежал он довольно далеко и давно.

      Но это расстояние преодолеть оказывается просто, быстро. Чунмён обессиленно падает на пыльную скамейку под крышей остановки. Светлая спортивная майка сразу же марается: остаются серые разводы.

      Чунмён понимает, что заснул, когда его кто-то толкает в плечо, а сторона тела, на которой он лежал, знатно отдает усталостью. Его будит мужчина в возрасте. Ким иногда задавался вопросом: куда и откуда едут люди на этом автобусе.

— Ты чего тут бомжуешь, спортсмен? — с ухмылкой спрашивает мужчина. Чунмён трет глаза рукой, а потом вздрагивает — та болит от царапин.

— Занимался, неудачно упал, вот и сижу здесь, — улыбается Ким. Ему странно, когда взрослые не ругают за увлечения, но это место — другой мир, в котором явно не бывает так, как бывает в мире парня.

— Что же за молодёжь такая: в леса бегают вместо нормальных секций? — вопрос риторический, отчего парень не спешит на него отвечать. Остается пожать плечами, вместо того, чтобы отвечать о том, мол, жарко, а под кондером можно простыть. Да и кому нужны омеги в секции?

🌸🌸🌸🌸

— Я перекантуюсь у вас пару дней? — Чунмён задает вопрос с ходу, даже не здороваясь. Чонин зевает, прикрывая рот кулаком — часов шесть вечера. Он в домашних шортах, с голым торсом: жарко. В его волосах грязно-розовая краска: лето.

— Опять ругаешься с отцом? — спрашивает он, хотя без интереса, ибо знает ответ. В дом пропускает и показательно кричит куда-то вглубь: "Ким Сееееее". Сехуну требуется ровно шесть секунд, чтобы прилететь в коридор. Он смотрит на братьев, не вникая: судя по всему, дремал.

— Ты опять бегаешь? — задает он вопрос Чунмёну, который пытается стянуть с себя кроссовки. Кивает. Сехун вздыхает. Чонин улыбается, словно ангел, машет рукой, мол, иди отсюда, без тебя разберёмся. Се не уходит.

      Чунмён пользуется гостеприимством этой парочки: зависает в их душе приличные полчаса, чтобы смыть с себя всю пыль, которую не просто собрал, а собрал, покувыркавшись по дороге; тратит Чониновский шампунь, а светлые пряди становятся тяжелыми и темными. Чунмён ловит себя на мысли, что можно перекраситься назад в черный, может, темно-коричневый.

      Если бы Чонин и Чунмён не были бы родными братьями, то Сехун бы погиб от ревности: Чунмён в одном белье и в футболке его парня. Это так просто, для братьев — ничего нового, но Се залипает, потому что у Чунмёна тело бегуна, а длинная из-за роста футболка в плечах ему по размеру.

      Сехун обрабатывает ранки у Кима: осторожно так, дует даже, если в ответку на прикосновения шипят. Это у него получается хорошо, ведь он будущий врач.

      Чунмёна откармливают, ибо "мы развиваем свои кулинарные способности, будь добр попробовать". Парень по ходу дела рассказывает за что в этот раз поругался с отцом, мол, ничего нового.

— Тебя опять в команду не взяли? — осторожно интересуется Чонин. Чунмён печально опускает плечи, сводит взгляд в сторону.

— Сказали, что я низкий, — так же осторожно отвечает он. Да, он низкий — это убивает его самооценку. Вон, Сехун выше Чонина, ему хорошо. А Чунмён не может в команду попасть лишь из-за роста. Двенадцать сантиметров, которые не дают ему заниматься в команде.

— Вообще, это скорее из-за того, что омеги не должны заниматься таким. Но бег — не штанги; братья переглядываются, чтобы начать смеяться. Сехун смотрит с неподдельным удивлением.

— Лет пять назад тягал, да не только штанги, — смеется Чонин.

— Се, я был слишком гадким утенком, чтобы сделать свою внешность без тяжелого спорта, — Чунмён себя красивым не считает. На лицо. Это его явный минус, по его мнению. Поэтому он решил выйти телом.

      Чунмён был толстеньким мальчиком с шикарными щеками, пока учился в младших и средних классах. А в старшей школе кто-то сказал, что ему стоит похудеть. Это было довольно значимым стимулом, чтобы заняться собой, чтобы поступить в институт довольно красивым, чтобы не лезли с этим. Зато лезут с другим.

— Вы сонные, что случилось?

— Чон кричал во сне, не мог его успокоить, — говорит Сехун до того, как Чонин успел раскрыть рот, чтобы соврать. Чунмён смотрит взволнованно, ибо общая беда — кошмары с воспоминаниями. У него нет занятий, потому что жарко для этого, тело не устает, отчего и снится такое. Чунмён чувствует, что с ним сегодня тоже будет весело.

🌸🌸🌸🌸

      Братья Ким — погодки, где Чунмён старший, а Чонин младший, хотя все выглядит в обратном. Родители любили их сильно, баловали и позволяли делать, что душе угодно. Правда, отец сказал, что воспитает Чунмёна своим наследником, потому что тот послушный, а Чонин был шальным с самого детства.

      Когда мама умерла, кто-то предложил отцу завести через пару лет себе новую жену, чтобы дети не зацикливались на одном. А они бы и рады, но общие кошмары дают обратный эффект. Им снятся события, связанные со смертью мамы, а спасения они нашли не в понимании и поддержке отца, — тот предал их, приведя домой другую, — а в друг друге, засыпая вместе.

      Чонин лучший пример альфы: в воспитании, внешности, характере. Он был из тех, кто будет защищать омег, не даст в обиду. Пример лучшей жизни. Он идеален внешне, его все любят. Правда, свой запах он не знал, его было не с чем сравнивать. Чунмён решил, что это запах сна.

      Чунмён оказался его полной противоположностью, совсем другим. У него в голове — послушание, а на языке — тихий голос, сладкий и нежный, словно песня ангела. Внешне он не удался, от слова, совсем: был гадким утенком, который не отличался от других. Обычный. Слишком. Его запах - пшеница, которую не любят волки.

      Чонин стал заниматься танцами, когда ему было шестнадцать — в тихую, чтобы отец не узнал. Он превратился в закрытого мальчика, полного амбиций. Первое время все было настолько тайно, но первая травма дала почву для распрей со старшим. А потом еще, еще, травма поясницы, невозможность встать несколько месяцев. Чонин убивался от того, что не может заниматься любимым делом.

      Чунмёна стали задирать за полноту, некрасивое лицо. Он пошел в спорт: тяга всего тяжелого, плавание и очень много бега. Волосы перекрасил в светлый, потому что это ярче темного. Его образ жизни тоже не нравился взрослым.

      А потом Чонин отказался от дела отца, от наследства. Улыбался при этом так счастливо.

С того момента Чонин стал счастливым.

      Сехун был не просто идеальным омегой Чонина, он был еще волком. Спокойный волк, из тех, кто живет в городе, скрываясь под маской людей.

      Вишневая сладкая вата — запах, от кого Чонин сходит с ума, которым пахнет кожа, волосы Сехуна. Так пахнет любовь, улыбается Чонин. Его сладость — его любовь.

      Кожа Се горячее, чем у людей, его взгляд прямой, а логика непробиваемая. На то он и волк, чтобы видеть эмоции, чтобы слышать больше, чем другие, а видеть дальше. Его вкусовые рецепторы приводят в некий восторг.

      А еще он красивый. Крайне.

🌸🌸🌸🌸

      Он осторожно проводит руками по лицу Кима: ласково, совсем невесомо. Его длинные пальцы стирают светлую кровь, что разбавили соленые слезы. Он целует каждый миллиметр нетронутой кожи на его лице, осторожно, своими мягкими губами забирает всю боль.

      Чунмён чувствует, как горит. По спине стекает пот, потому что ткань его порванной рубашки перегревается на палящем солнце. Запах чего-то горящего бьет в нос, заставляя попытаться прийти в себя. Но от чего?

       Парень не видит его лица за пеленой собственных слез, которые не дают нормально посмотреть на человека напротив. Он даже не понимает, где он. Словно во сне, где что-то горит, сгорает с неимоверной скоростью. Чунмён спит.

— Мён, проснись, — зовет знакомый голос из ниоткуда. Чунмён открывает глаза. Сехун ласково стирает ладонью пот с его лица, убирает волосы назад. Ким смотрит на него нечитаемым взглядом, наполненным недопониманием.

— Пожар? — Чунмён точно чувствует этот странный запах горящего. Он не знает, что может так гореть, но оно точно странное и кружит голову. Сехун вертится, стараясь понять, что Ким имеет в виду, но не находит.

— Тебе снился кошмар, — тепло говорит Сехун, слегка улыбаясь. Чунмён замечает Чонина, стоящего у двери. Он не заходит, сонный опирается о косяк, чтобы не уснуть на ходу.

      Сехун точно знает, что это не кошмар, хотя говорит уверенно обратное. У Чонина тоже бывают такие сны, не похожие на кошмары, но вызывающие такую же лихорадку в мире грез. Парню остается только растерянно найти Чонина взглядом, мол, помогай.

      Чонин потирает глаза, но идет к ним. С грацией кошки он падает на край кровати, слегка ударяя Чунмёна ладонью по плечу, чтобы пододвинулся, что парень и делает. Чонин ложится рядом, обнимая мягко-мягко, совсем невесомо.

— Ты чего это опять за старое? — шепчет Чонин, опаляя своим неимоверно горячим дыханием плечо Чунмёна, на что тот шипит, но не выбирается из горячего захвата.

— Жара, вот и дурно.

— Ты кричал во сне, просил не трогать, — сообщает Чонин, на что остается только осторожно кивнуть. Сехун вздыхает — получается громко; он был вырван из сна слишком резко, потому что привык, что обычно такие приступы панических снов бывают у его Чонина.

— Мы останемся, пока не уснешь, — шепчет Чонин, целует в плечо, вцепляется своими пальцами в футболку. Чунмён закрывает глаза, потому что нечего тянуть время, да спать хочется. От Чонина пахнет сном вперемешку со сладостями.

🌸🌸🌸🌸

      Жар солнца согревает землю в считанные секунды, будто растворяет весь холод — что мог бы существовать— в этом мире. Без шуток. Температура поднимается слишком высоко, чтобы можно было жить.

      Кажется, единственное, что может спасти от этого безумия жара природы — сон. Провалиться в сон и не просыпаться, потому что там не так жарко. Это оказывается ложной истиной. Потому что, стоит тебе проснуться, твоя одежда будет мокрой и липкой, а постельное белье намертво вопьется в кожу.

      Сехун хихикает, когда Чунмён, хромая, идет в ванную, собирая собой каждый косяк. Чонин лениво натягивает на себя футболку и штаны, даже не открывает глаз и не идет умываться — пропускает вперед старшего.

      Когда Чунмён выходит, то Чонин будто готов в путь, но уснул, сложив руки на столе и положив на них голову.

      Се ночью тонко намекнул, что этим двоим нужно поспать вместе, чтобы привести себя в порядок. Да, они сварились, но на день у них явно будет больше энергии, чем после плохих снов.

      Братья на то и братья, что во многом похожи. У них даже травмы у обоих есть. Только о своей Чонин попросил умолчать. Просто он сам с этим разберётся, не маленький же.

      Вкусный запах специй заставляет хотеть есть. Сехун подает отличный завтрак, пока младший умывается. Он не задает лишних вопросов: просто пьет кофе, дышит спокойно и размеренно, но громко, шумно как-то. Он не знает природу странных снов своего парня и его брата, но старается не лезть.

      Чунмён улыбается, вспоминая, как Чонин говорил на Сехуна "Ким Се", хотя тот далеко не Ким. Просто Чонину нравится это: нравится то, что они вместе. Чертова любовь. И у них свадьба в августе. Тогда Кимом Сехун будет официально. Чонин же не сойдет с ума от восторга?

      Кажется, единственное состояние, в котором может находиться Чонин — сонное. Существует четыре агрегатных состояния: твердое, жидкое, газообразное, чониновское. Он слегка шатается, пока зевает и идет к столу. Пьет кофе и ест бутерброд стоя.

      Чонин наклоняется к Сехуну, проводит носом по щеке, словно ластится, а потом сладко-сладко "я возьму машину". Се шлепает его по руке, но разрешает.

— Чон, купи яблок на завтра, — просит Сехун. Чонин задумчиво пьет кофе, а потом смотрит на брата.

— Запряги Мённи, а то он мозг тебе от безделья вынесет, — он говорит это Сехуну, но смотрит прямо на Кима. Это так странно, будто обращаются к нему, но не совсем.

— Работа на вас — плата за проживание? — улыбается старший. Чонин кивает, а потом сразу же качает отрицательно головой.

— Это повод, чтобы он нас кормил, а то хиккует дома; еда не вечна, — Сехун пихает Чонина локтем в бок, на что тот дергается, кофе проливает на пол — хоть не на себя. Он обескуражено смотрит на парня.

— Время, Чон, время, — Сехун говорит серьезным тоном, отчего Чонин почти убегает, хватает сумку. Правда, возвращается, целует омег: каждого по-разному, но все же. Бросает напоследок "я поздно" и уходит.

      Чунмён как-то случайно узнал, что родители Сехуна довольно богатые, чтобы пересылать ребенку деньги, если тот не работает. А Сехун мог этим пользоваться в жаркую погоду, потому что не в волчьем это стиле — гулять в жару.

🌸🌸🌸🌸

      Солнце ложится на землю, окутывает, словно мягким шелком, каждую часть мира. Жар поднимается ввысь, дурманит нежной духотой, сводит с ума. Жарко, очень жарко.

      Город пропах шелестом цвета, невероятного смеха запахов. И если это в его центре, то что творится на рынке? Дурман превращается в сильную пелену, пахнущую можно бы вкусно, но отвратно, потому что с горечью, с гнилью.

      Чунмён покупает яблоки. Сехун отправил его прогуляться, прося купить яблоки, когда тот соберется домой. Домой он не хотел, но возвращаться сюда потом нет желания.

      Они сочные и яркие, словно маленькие кружки солнца, которые обычно рисуют дети. Должны быть сладкими — так говорят люди, но Чунмён подсознательно чувствует, как сводит челюсть от одной только мысли, что это может быть обман. Кислый привкус на языке.

— Ах ты, маленький уродец! — Ким слышит голос мужчины, который ругает кого-то с гневом. Парень невольно находит взглядом источник шума. Грозный мужчина ругает низкого мальчишку.

      Мужчина бьет мальчика по спине, крепко держа за руку. Тот пытается изворачиваться, хотя толку от этого будет не много, ведь удары придутся по нему. Мальчик кажется совсем маленьким, если сравнить с рослым мужчиной.

      По земле разбросаны персики: сочные, нежно-оранжевые, мягкие-мягкие. Они будто украшают серую землю своим мягким цветом. Судя по этой картине, мальчик — воришка, которого поймали.

      Он же совсем ребенок, думает Чунмён, что заставляет его действовать. В любой другой ситуации он не полез бы в это дело, но тут совсем другое. Наверное. Он опять ведет себя крайне, не отдает отчета своим действиям.

— Простите, но что происходит? — осторожно интересуется Чунмён, привлекая внимание мужчины к себе. Торговец окидывает его взглядом, но мальчика не отпускает. Показательно выводит вперед.

— Он пытался украсть мои фрукты! — заявляет мужчина. Мальчишка жмется, когда на него снова замахиваются, но не ударяют. Он смотрит на Кима с некой мольбой, мол, это ложь, помоги мне. Чунмён понимает, что фруктов мальчишка не получил — они лежат на земле. Его бьют ни за что.

— Но он же не украл.

— Ты мне предлагаешь ждать, пока он это сделает? — кричит торговец. Мальчишка скулит, изворачивается, будто в его худом теле совсем нет костей, а выпирают сквозь кожу совсем не они. Чунмён слишком разозлил мужчину, чтобы тот ослабил хватку. Мальчишка вырывается и бежит за спину Кима.

— Я собирался их купить, — тихо лепечет ребенок, его трясет, он прижимается к Чунмёну как можно ближе, словно пытается с ним слиться. А парень ему верит, в отличие от взрослого.

      Мужчина кричит, что за это нужно платить. Чунмён было хотел предложить оплату, даже рот успел открыть, но его кто-то резко потащил за собой. Осталось только повиноваться, срываясь на бег. Худой мальчик оказался куда сильнее, чем кажется. И куда быстрее.

      Они бежали далеко и долго, сворачивая в разные стороны, чтобы выбежать с рынка. Чунмён даже со своим навыком спортсмена едва волок ноги за мальчишкой, который бежал резво, совсем без усталости.

— Прекрати бежать, прошу, — зовет его Чунмён, стараясь вырвать руку свою из его хватки. Пальчики у мальчика длинные и тонкие, словно веточки. Он слышит просьбу и сворачивает за угол. Тонкие пальцы отпускают, а сам их владелец вжимается в стену, тяжело дыша.

— Я...я не хо...тел...деньги...я мог...но он... — он едва может выговаривать слова через свой скулеж, напоминающий собачий. Его взгляд мечет из стороны в сторону, опасливо, не фокусируясь на Чунмёне. А парень вспоминает эту странность. Собаки.

— Ты волк? — только и может спросить он. Казалось бы, вопрос глупый. Даже если ребенок — волк, он не ответит положительно на этот вопрос. Мальчишка скатывается по стене, прижимая колени к груди. Смотрит выжидающе, с опаской. Будто пытается разглядеть что-то внутри Кима.

— Что? — его голос тонет в очередном протяжном скулеже. А потом, кажется, до него доходит вся плачевность ситуации. Он улыбается — странно так, слегка скаля верхние зубы вместе с клыками.

— Ты странный человек, если задаешь такие вопросы в лицо. Не боишься?

— Сейчас ты боишься больше меня, — спокойно говорит Чунмён, присаживаясь рядом с мальчиком. Тот смотрит как-то странно: вопросительно и с подозрением. Он не боится, просто не понимает намерений человека. Чунмён может его рассмотреть.

      Мальчик перед ним — подросток. Ему едва ли больше шестнадцати. У него темные волосы, выгоревшие на солнце, грязные и спутанные. Сам он крошечный и худой настолько, что футболка едва не спадает с плеч, а косточки на руках вот-вот вылезут из-под кожи. У него кожа грязно-смуглая, скорее, от солнца и пыли, чем вообще. Из-под коротких шорт тонкие ножки-палочки, содранные колени, сношенные кеды.

      У него худое до безобразия лицо: оно было бы довольно миловидным, если бы мальчишка был хоть чуть-чуть плотнее. Его даже можно назвать красивым. За глаза, которые переливаются золотом от игры света, разливаются лучистыми красками по светло-коричневой радужке.

— Хватит на меня смотреть, — просит он, закрывая лицо ладошками. На тех содрана местами кожа, ранки уже затянулись. Пальцы у него красивые. Чунмён улыбается на это действие.

— Ты милашка.

      Мальчишка смотрит с неким негодованием и недопониманием. Ему совсем не ясна логика этого человека, ведь люди не любят волков, а этот! Мальчик тыкает Кима в бок, будто проверяет, настоящий он или плод его воображения. Тот оказывается вполне осязаемым.

— Ты странный.

— Я Чунмён.

— Бэкхён, — вот и познакомились, можно подумать. Бэкхён, кажется, приходит в себя окончательно, позволяет себе наглеть и начинает трогать лицо Чунмёна руками, словно пытается найти подставу. А Ким и не сопротивляется. Бэкхён берет его руку, проводит по ней носом, впитывая в себя запах.

— Так вот в чем проблема. У тебя волк под боком, — делает заключение мальчик. Парень кивает, мол, угадал. Уличные волки в городе не опасны для человека, если верить Сехуну, потому что у них есть правило о неприкосновенности людей.

— Ты интересный, — говорит Бэкхён. Чунмён смотрит на него с немым вопросом, мол, в каком месте? Мальчишка смеется, так красиво и правдоподобно, как смеются только дети. Чунмён отвык от такого смеха, от улыбки.

— Обычные люди бы посчитали тебя странным, узнай, что ты сейчас с волком, да еще и спас его. А я должен тебе за помощь отплатить помощью — можешь быть уверен, что я помогу, если будет нужно, — Бэкхён снова улыбается, мягко. Этот мальчик внушает беспредельное доверие. Чунмён осторожно кивает.

      Они сидят еще пару минут, после чего Бэкхён поднимается, отряхивает пыль с шорт и потягивается. Чунмён лениво поднимается после, болезненно шипя от стягивающей боли на колене.

— Мы могли бы прогуляться, если ты так не хочешь идти домой, — предлагает мальчишка. Чунмён смотрит на него, мол, как угадал. Бэкхён пожимает плечами. Не Чунмёна это дело, младший просто узнал. Просто знал.

      Чунмён не понимает, как соглашается на это тёмное предложение. Но Бэкхён ведёт его проулками, оглядывается даже пару раз. И все это время крепко держит его за руку: даже не от того, что человек может убежать, а просто — для ощущения его тепла.

      Мальчишка выводит их на безлюдную улицу, спрятанную за высотками, посреди низких домишек. Чунмён никогда не был здесь, хотя живет всю жизнь в этом городе. Тут спокойно, без машин. Тонкие дороги, почти впритык друг к другу дома, словно друг на друге построенные.

      В тени огромных зданий тут не палит солнце, гуляет сквозняк, без острого запаха пыли, как на шумных улицах в центре. Здесь каждый запах — другой, незнакомый. Бэкхён шагает почти вприпрыжку, его волосы весело подпрыгивают вместе с ним.

      Они останавливаются на пустой детской площадке. Это место просторное, тоже без проникновения солнца — прохладно. Так много качелей. Бэкхён ведет Чунмёна к крутящейся карусели, садится на одну сторону так, чтобы было ясно — качаться он не собирается, поджимает под себя ноги. Киму ничего не остается, кроме как сесть напротив.

— Все же ты странный, — делает свое умозаключение Бэкхён. Чунмён кивает. Он странный, он знает. Каждый знакомый ему это говорит, потому что в нем есть та толика странностей, которой нет в обычных людях его уровня.

— Я просто не хочу жить как нормальный человек, — признается он. Если сказать, что Бэкхён выглядел удивленным — ничего не сказать. Он таращит свои светловатые глазки на него, не понимая смысла его слов. Некоторое время. А потом как-то оседает.

— А я всегда хотел жить, как нормальный человек, — тихо говорит мальчик. Чунмён стаскивает с плеч рюкзак и вытаскивает из него яблоко, чтобы протянуть младшему. Тот кивком головы благодарит.

— Просто ты маленький, не знаешь этого, — смеется Чунмён. — Стой! А сколько тебе?

— Я не такой и маленький, мне шестнадцать, — фыркает мальчишка. Чунмён хочет себя ударить по лицу, желательно — чем-то тяжелым. Он связался с ребенком, который чуть ли не на десять лет его младше. Бэкхён замечает это и тихо смеется, делая шумный вздох. Волки громко дышат.

— Но если честно, — тихо начинает Бэкхён, — я бы хотел быть таким, как все подростки в свои шестнадцать — без головы на плечах. Я бы не хотел жить, понимая, что у тебя нет никаких шансов на достойную жизнь лишь из-за того, что ты волк.

— Но некоторые же живут.

— Домашние волки хранят свою тайну так, чтобы никто не узнал. И мы не можем их подвести, не можем выдать, потому что это опасно для них. Мы не можем подставить своих братьев, лишить их этой жизни. Но они нам не могут помочь, — он опускает плечи так печально, с некой болью. Этот мальчик похож на образ из прошлого, словно те одноклассники, которые попали в их школу детей богатых родителей. Умные ребята, у которых не было богачей предков, но были знания. Они не имели ничего, над ними издевалась не только жизнь, еще и люди. Чунмёну всегда было стыдно за это. А теперь Бэкхён — напоминание о том, что ничего в мире не изменилось.

🌸🌸🌸🌸

      Жар не отпускает даже вечером. Он будет полыхать всю ночь, потому что земля будет пытаться остынуть, отдавать свой жар воздуху. Раскаленный, он будет проникать в каждую щелку, превращая дома в замес из жара и запахов.

      Сехун — жертва жары. Он лежит на голом полу, раскинув ноги и руки звездочкой. Он тяжело дышит: не только потому, что волк, а потому, что ему не хватает кислорода во всем этом безумстве. Его черные волосы мокрые, будто он пробежал километр за минуту, а майка почти сползла с тела, потому что ему в ней тесно.

      Сехун похож на воплощение всего порочного, что может только быть.

      Чунмён лениво падает рядом, но на расстоянии, потому что жар от тела делает еще хуже. На потолке — звездочки. Неоновые наклейки, освещающие ночью, но сейчас - просто предметы, на которые можно посмотреть.

      Сехун тяжело вздыхает и переворачивается на бок, чтобы смотреть на Кима. Чонин сказал, что будет поздно, но уже за десять; омеги выпили три бутылки воды с лимоном и уже дважды порывались покончить жизнь массовым самоубийством из-за жара, который мучает их.

— Кто тот волчонок, которым ты пахнешь? — спрашивает Сехун. Этот вопрос неожиданный. Нет, не из-за того, что Сехун вообще это спросил, а из-за того, что у него хватило сил подумать и проговорить слова. Чунмён смотрит на него удивленно, подбирая слова.

— Помог ему выбраться из проблем, а потом угостил яблоком, — рассказывает он, решая припрятать некоторые детали. Например, те, где их разговоры зашли дальше, чем обычный интерес, где они выложили достаточно много из своей жизни. Даже небольшие тайны, связанные с этой самой жизнью. Сехун кивает.

— Было бы неплохо, если бы это был единичный случай. С такими волками лучше не связываться, тем более, с волчатами, — спокойно говорит он. Это звучит как совет другу, не просьба или что-то еще. Только Чунмёну решать, что делать. Сехун тут не советчик.

— Как ты понял?

— Понял? По запаху: он у него выветренный и пыльный. Пыльный от того, что живет на улице, а выветривается так только у волчат, которые еще не до конца окрепли, — он говорит это с небывалой легкостью, как обычно люди говорят о том, что любят. Сехуну не хватает такой свободы, возможно, тяжелой, но не скованной обязательствами и четырьмя стенами.

— О, точно, — Чунмён ложится удобнее, — почему ваши запахи такие: иногда пропадают, а иногда становятся невыносимыми? — Чунмён давно это заметил, но значения не предавал. Но запах Бэкхёна выветрился почти сразу, стоило им сбежать от проблем. Будто его и не было совсем.

— У людей так не бывает: нам нужно подпитывать себя. Если это запах чего-то съедобного, то можно это чаще есть. Если фактического — то чаще находиться рядом. Правда, чем мы взрослее, тем дольше он держится, — рассказывает Сехун.

— Мы такие разные, — хихикает Ким. Сехун кивает, мол, так и есть. А потом садится, разминая уставшую от твердого пола спину.

— Слушай, Мён, — его голос становится строгим, — если что, то ты всегда можешь отказать волкам. Чтобы они не предложили и не требовали — люди неприкосновенны для городских волков. Этот волчонок может принести тебе проблем, — это опять же не звучит нравоучением, приказом. Очередной дружеский совет. Чунмён кивает, потому что от Бэкхёна пахнет проблемами, которые Киму не нужны.

🌸🌸🌸🌸

      В жаркое время всегда нужно помнить одно правило: если становится холоднее, значит, будет еще жарче. Сейчас играет прохладный ветер, ласковой пеленой окутывает каждую частичку природы, всех ее существ.

      Кажется, будет гроза, потому что обещают дождь, а дождь в жару равносилен разрушительной грозе. Дождь смоет всю грязь, тогда как гроза — предвестник бед.

      Сехун носится по дому, словно угорелый, собирает вещи. Он куда-то торопится, на ходу решает, что с собой взять. На вопрос, куда, смотрит хмуро, не отвечает. Перед уходом оставляет краткую инструкцию для жизни.

      Опасные предметы не трогать, Чонина до обеда не будить. С последним выходят противоречия, ведь он сам идет поцеловать своего спящего парня.

      Чонин кажется довольно бодрым, будто не он пришел поздно ночью домой. Хотя, его сон до обеда вполне мог позволить выспаться. Он тепло улыбается и милуется со старшим, потому что соскучился за это время. Он даже решает повеселиться: включает музыку и тащит Чунмёна танцевать.

      Он смеется как-то счастливо, с полными глазами нежности. Они давно так не отрывались вместе. Если честно, как только они разошлись — так и не виделись толком. Чонин начинает кривляться, забавно танцуя.

      Пробивает на смех. Чунмён смеется, едва ли не падая — глупый младший брат довел его до этого странного состояния. Невольно вспоминается Бэкхен. Бэкхен с его дурной улыбкой и детскими шутками. Чонин чем-то похож на него.

— Мён-ни! — Чонин будто выкрикивает это, хватает Чунмёна и падает вместе с ним на мягкий диван. Он обнимает брата, нежно так, почти невесомо, но крепко. Чунмён обнимает его в ответ.

— Я самый счастливый человек, Мён-ни, — заявляет он. Младший улыбается так ярко, нежно. Чунмён верит ему, потому что Чонин именно сейчас выглядит по-детски счастливым.

— Я знаю, — говорит ему Чунмён. Чонин глупо хихикает, прижимая старшего к себе ближе.

— Ты бы видел лицо Се, когда я делал ему предложение. Я от счастья расплакался, как дурак. Так стыдно было, — рассказывает Чонин. Вообще, если ему верить, то это выходит намного чувственнее, чем можно представить. Чонин слишком влюблен.

— Я рад за тебя, — говорит Чунмён. Чонин хитро улыбается.

— А как я-то рад.

🌸🌸🌸🌸

      Ким спускается по ступенькам, перепрыгивая через одну. Он выходит из подъезда, идет довольно быстро, хотя и не торопится. Чунмён понимает это, отчего сбавляет шаг, мол, ты гуляешь.

      Ким уходит довольно далеко, становится холоднее, точнее, он чувствует это, хотя не чувствовал до. Накидывает джинсовую куртку, ежась от ветра. Перепады в погоде вводят в заблуждение.

      Парня кто-то хватает за руку и резко тащит за угол. Все, на что способен он сейчас — кричать. Он это и делает, но голосу не дают вырваться, потому что зажимают рот ладонью.

      Ким оказывается прижат к стене. Невысокий парень прижимает его почти всем твоим телом к этой самой стене. Его взгляд темный, совершенно не читаемый, словно под пеленой черноты, цветом которой он наполнен.

— Не кричи, — приказывает он, а омеге остается только повиноваться ему, — а теперь отвечай, что тебе нужно от Бэкхёна? — голос его пропитан невидимым пламенем, необъятным. Чунмён жмется, старается заставить себя думать и отвечать.

— Н..ничег...го... — парень задыхается. Альфа проводит носом по его щеке, вдыхает запах с кожи. Чунмён взвизгивает истерично, будто пытался передать весь ужас этой ситуации.

— Ты человек, людям от волков явно что-то нужно, — он говорит это с деланным гневом, это слышится. Чунмён старается вырваться, но альфа придавливает его своим телом, соприкасаясь ближе, нежнее как-то. Это выносит мозг. Ким может только мямлить, стараясь ответить на вопрос, оправдаться. Волка это веселит.

— Возбуждаешься, когда страшно? — ухмыляется он, кусает за плечо Кима. Тому бы вырваться, он даже пытается, но это бесполезно. Чунмён начинает плакать от безысходности и страха.

      Его так выбивает, что он просто срывается на рыдания, истерика накатывает безвольно. Альфа смотрит на него обескуражено, отходит на шаг. Чунмён вжимается в стену, ноги совсем не держат. Он бы упал, но альфа мягко его ловит.

— Да тише ты, тише, — это так странно, ведь он прижимает к себе, обнимает. Наверное, для странного Чунмёна всё странным быть должно, ведь рыбаку рыбу, не иначе. Гладит по спине. Сойти бы с ума с удовольствием.

— Я не причиню тебе вреда, — говорит альфа. Кима пробивает на смех, еще отдающий истерикой.

— Ты меня в плечо куснул, — возмущается он. Волк кивает, мол, было и такое. Он слегка отходит, слабо улыбается.

— Я должен был тебя шугнуть, — говорит в свое оправдание альфа. Чунмён кивает. Парень перед ним красивый, среднего роста, стройный. У него чёрные волосы, убранные назад, будто в небрежном жесте. Он на лицо прекрасен, словно создан на небесах. Он улыбается, что на щеке появляется милая ямочка. Если бы Чунмён мог влюбиться с первого взгляда, то это был бы этот парень.

— Я, конечно, польщен, но не так же, — говорит альфа, будто читает его мысли.

— Что тебе нужно? — тихо спрашивает Чунмён у волка. Тот улыбается, странная улыбка. Будто всё, что окружает Кима — странное. Настолько, что он сам в это не верит, становится этой странностью.

— А что тебе нужно от Бэкхёна? — повторяет свой вопрос, отвечает вопросом на вопрос. Чунмён заставляет себя задуматься, что же. Но ведь это Бэкхён к нему пристал.

— Я помог ему...

— Люди нам так просто не помогают, — поясняет свое недоверие альфа. Чунмён кивает. Сехун говорил о проблемах — вот они. Этот альфа похож на некого лидера, защитника. И Бэкхён явно под его крылом.

— Это вышло случайно, я тогда еще не знал, что он волк, — тихо признается он. Альфа слушает его внимательно, слегка поднимает брови на некоторых словах. Он не сомневается в правдивости его слов, но вид полного доверия не подает.

— Разве волк из твоего окружения не предупреждал тебя, что с нами связываться не стоит? — он ухмыляется, что заставляет поежиться. Чунмён прячет взгляд, чтобы не смотреть на него, ибо появляется чувство вины перед Сехуном.

— Наверное, хотел забыться и сбежать от обычной жизни, — признается он, совсем не думая, что даже имени этого волка не знает. Тот мягко ерошит волосы Кима, заставляя так посмотреть на себя.

— В следующий раз думай о последствиях.

— Голову отшибает временами.

— А ты странный, — смеется он. Чунмён кивает. Все его таким считают. Не исключение.

— Я Чунмён.

— А я Исин.

И тут накатывает знакомое чувство, будто "вот и познакомились". Если у волков такой способ знакомства — повседневность, но во всем мире странностей странного Ким Чунмёна — переворот. Он хочет вернуть перевернутый мир в привычное русло, но ноги будто приклеили к потолку мира, отчего он висит верх тормашками и ничего не может сделать.

— С волками нечего делать, мы скучные. Для людей, — говорит Исин, улыбаясь. Кажется, это его обычное состояние — улыбаться. Если эта улыбка спасет мир, то Ким готов сделать все, чтобы первый спасенный мир был его.

      Только его.

— А ты докажи мне это, чтобы я потерял интерес, — наглеет Ким. Волк усмехается, но ничего в противовес не говорит, оглядывается как-то странно. Чунмён тоже оглядывается, но прикола не понимает.

— И как я это сделаю?

— Покажи мне то, что люди не видят, — просит Чунмён. Это звучит как-то пошло, слишком грязно. Будто в светлую краску добавляют частично темную, прям как волосы Кима, светлые с темными корнями.

— Место, где ты бегаешь, — начинает Исин, обескураживая Кима, — встретимся после обеда там? — предлагает он. А Чунмён не может ничего сказать, будто забыл все слова. Откуда он знает? Откуда. Он. Знает.

— Ты следишь за мной?

— Я волк, у меня есть уши, — он показывает пальцем куда-то выше, чем уши, немного под другим углом. И Чунмён понимает, что так он имеет в виду волчьи ушки, которые у волков выше. Но тут дело явно в другом.

🌸🌸🌸🌸

      Обещают дождь. А будто в подтверждение этого, земля остывает, жар спадает на нет. Становится как-то по-осеннему холодно, солнце прячется за свинцовыми тучами, а природа будто ждет влаги, шумит под натиском ветров и оживает.

      Земля под ногами пыльная и серая, вся в трещинах. Будто собирается развалиться от жара, что сгубил ее, будто белая пустыня, только серая.

      Зато густой лес с могучими древами встречает радостно и шумно, своей холодной тенью откидывая все вокруг. И шумит, шумит, шумит угорело, будто горит, кричит.

      А на душе чувство, будто обманули. Чунмён едет в автобусе один — в это время не так много вероятности, что из города поедут люди. Водитель смотрит на него скептически, но ничего не говорит. А Ким и рад, что в тишине.

      Он понимал, что Исин может не прийти, просто обмануть его, ведь он даже не обещал. Но в душе он надеялся на встречу, даже перекусить взял. Он странный. Он это понимает.

      Парень выпрыгивает из автобуса, неуверенно оглядывает все вокруг. Нога уже не болит, хотя не зажила до конца. Хорошо, что погода портится, можно надеть джинсы и не беспокоиться за ноги.

      Исина нет. Ким обречено вздыхает, потому что чувство подставы по горло: обидно, хоть плачь. А на что он надеялся? Волк явно не из тех, кому нужен просто человек, дурной человек.

— Ты долго, — его голос звучит ниоткуда, где-то из-за спины. Ким поворачивается, потому что пугается — смотрит прямо на Исина. А тот в потрепанных штанах и в майке, будто ему совсем не холодно от ветра.

— Как смог, — Кима пробивает на улыбку, потому что он рад видеть альфу здесь. Глупо улыбается, как смущенная школьница. Исин тихо смеется, потому что чувствует его эмоции. Эту радость.

— Ходить придется много и быстро, — говорит Исин, но маршрут не выкладывает. Чунмен кивает головой, потому что был готов к этому. Не просто так же за волка ухватился, ведь знал, что тот его измотает.

— Я же бегун, — Чунмен в доказательство делает пару бегающих шажков на месте, мол, смотри, бегу. Исин толкает его легонько в плечо, заставляя идти.

      Они спускаются по тропинке в траву. Та сначала невысокая: местами утоптанная и вся желтоватая. Но чем дальше, тем меньше видно тропу, тем зеленее и выше травы, появляются цветы. Будто это место живет своей жизнью. Дышит по-своему — так легко и чисто, ему не страшна засуха, грозы и люди. Люди, правда, хуже всего.

      Исин легко раздвигает ветви деревьев рукой, когда они подходят к месту роста первых гигантов, пропускает вперед омегу. Это жест джентльмена, такой элегантный, словно специально. Чунмен осторожно проходит вперед и ждет, когда альфа снова пойдет перед ним.

      А он и возвращается: легко проходит вперед по несуществующей уже дороге. Он делает свою, по ему только виданному пути. Чунмён понимает, о чем была речь: он едва поспевает за альфой, чтобы идти по его следам, пока они не пропали в траве — высокой, почти по пояс.

      Они идут долго, не говорят, чтобы не тратить силы и время. Кажется, проходит целая вечность, но это не больше получаса. Ноги устают от такой ходьбы, хотя Ким и хорошо бегает, но устает даже волк, потому что его громкое дыхание становится еще громче, словно оповещает о том, что он устал и ему жарко. А ему жарко, хотя прохладно на улице, на его спине и руках маленькие капельки влаги, по смуглой коже стекающие вниз.

      Чунмен врезается в его спину. Исин сбавил шаг, скорее всего, намеренно. Он хихикает, продолжая идти, а у Кима уши горят от нелепости своего поведения и мыслей.

      Они проходят еще немного, как деревья начинают редеть, а на траве снова появляются желтые оттенки. Становится ясно, что они выйдут на открытую местность. А оно так и есть.

      Они выходят на пустой клочочек земли, без деревьев, с выцветшей травой. А с этого места вид на часть города, с высокого холма — будто смотришь с высоты птичьего полета.

      В лучах солнца Оклахома-Сити горит и играет, словно манит к себе, зовет. И кажется таким красивым, словно сон, не место, где всегда жил Чунмён.

      Исин падает на траву, что призывно и радостно шелестит под ним своими желтыми стеблями. Ким осторожно присаживается рядом. У него так много вопросов к этому волку, все так интересно. Но он не может оторвать взгляд от великолепного вида, который ему открылся.

— Ты как маленький ребенок, — делает замечание Исин. Чунмен понимает, что разговор о его заинтересованности. И тут он вспоминает, что брал перекусить.

— Хочешь есть?

— А если да? — альфа явно не ожидал такого вопроса. Чунмен стаскивает со спины рюкзак и ищет в нем припрятанные бутерброды. Протягивает Исину. Тот обескуражен и удивлен.

— Бери, ну, — указывает Ким. Волк боязливо берет один, обнюхивает его. Этот жест кажется забавным, потому что люди так не делают. А у волков будто принято. А только потом нерешительно откусывает. И тут до Кима доходит.

— Ты не доверяешь мне, — это даже не вопрос, прямо утверждение, факт, который не поддается опровержению. Исин легко улыбается, исподлобья смотря на человека. Кивает, засранец.

— Ты не сделал еще ничего такого, чтобы мои опасения развеялись, — признается волк. Чунмёну остается только тяжело вздохнуть, ведь он понимает, что ничего нет в этом сносного. Что он может сделать, чтобы ему поверили. Исин тянется за вторым бутербродом.

      У Кима много вопросов к Исину. Слишком много. И если бы он мог задать их все за один раз, то ему бы потребовалось пару часов, чтобы озвучить все. Но он боится даже простые задать, потому что к нему относятся с осторожностью — на вопросы отвечать не станут. Приходится прикусить язык.

      Чунмён тянется за бутербродом, но сталкивается с рукой Исина. Тот осторожно отводит руку, мол, ты вперед. Чунмён улыбается, смотря волку в глаза.

— Ты голодный, — смеется он, толкая того локтем в плечо. Исин фыркает. Показательно так фыркает, отворачивается. Чунмёна пробивает на смех, отчего он падает на траву, больше для виду, чем на самом деле. Альфа смотрит на него как-то обиженно, не поворачивается полностью. Ким смеется над голодным хищником. И после этой мысли он ойкает и смотрит как-то испуганно в ответку. Исин вопросительно поднимает одну бровь.

— Что было не так с моим взглядом, чтобы ты испугался?

— Да так, — отмахивается, — плохая мысль, не больше, — он улыбается мягко, поднимается. Волк недовольно поворачивается к нему полностью, даже не как был до этого. Он подбирается ближе, почти предельно.

      Исин проводит своей рукой по щеке Кима. Руки у него угловатые, с длинными тонкими пальцами, тоже угловатыми. Подушечки его пальцев мягкие-мягкие, словно невесомые, несуществующие. Действие глупое, непонятное им обоим.

— Ты будто мой дурной сон, — признается Исин, но руку не убирает. Просто держит на одном уровне, слегка отдаляет, чтобы почти не соприкасаться. Чунмён невольно вспоминает все свои странные сны. Чьи-то прикосновения к лицу. Такие же.

      Чунмён вздрагивает, уходит от касаний, хватаясь за щеку рукой, накрывает именно место, где проводили чужие руки. Исин — его дурной сон. Кошмар, преследующий с юности. Исина смущает такая реакция, он наклоняет голову в бок. Кажется, появляется запах костра.

      Ким оглядывается, стараясь понять, кажется ему или нет. Будто он спит, но наяву. Исин тоже поворачивается, но не от того, что что-то чувствует. Нет. Он просто пытается понять, что так напугало человека. А он напуган, волк чувствует.

— Что не так?

— Пожар. Ты чувствуешь?

— Тебе кажется, успокойся, — он обнимает, перехватывая руки омеги и зажимая между их телами. Чунмён позволяет себя так успокоить, хотя его немного трясет, будто от холода, но выглядит он вполне адекватным.

— Ты боишься огня?

— Мне снятся сны...

— Они снятся всем.

— Кошмары. Одни и те же. Там есть огонь. Но это не то, руки — кто-то проводит по лицу так же, — выдает он. Исин понимающе кивает. Он знает, что у людей мир ассоциаций больше, что они могут сводить с ума.

      Чунмён обычный человек, который может так же просто чего-то бояться, что-то видеть и слышать. Он не будет знать того, что знают волки о этих местах, где пожар — противоречие во всей системе воды, что находится за кромкой деревьев. Поэтому Исин обязан его успокоить. Не раскрывать же тайны.

— Может, пойдем назад? — предлагает Исин. Чунмён кивает неохотно — ему нравится это место, он мог бы остаться здесь и никуда не возвращаться. Но нужно уходить, потому что скоро вечер, потому что может пойти дождь. Потому что настроение испорчено.

🌸🌸🌸🌸

Чунмен возвращается домой, весело прощается с братом и Сехуном, потому что хватит быть у них нахлебником. Да и вообще, вдруг отец по нему скучал. Его новая жена явно нет, потому что это видно по ее лицу, когда она сталкивается с Кимом в коридоре.

А за обедом отец смотрит с некой брезгливостью, потому что у Чунмена выцвели волосы, да и кожа слишком смуглой стала от большого времени на улице. Чунмен не выдерживает.

— Ты даже не спрашиваешь, как я, — спокойно говорит он. Женщина поднимает на него злой взгляд, мол, да кому ты нужен, возомнил из себя много. Отец ухмыляется.

— Ты явно был у своего брата, — говорит он. Лицо женщины искажает недовольство и отвращение. Теперь очередь Чунмёна усмехаться.

— Он твой сын, не забывай, — язвит омега, — у него свадьба в конце августа, ты бы хоть поинтересовался его жизнью, — он старается делать тон нравоучения, при этом лицо делает умное, будто даже не думает об этом.

— Он сам выбрал свой путь.

— Ты хоть иногда можешь быть человеком!?

— Не зазнавайся, дорогуша, — вступает женщина. Чунмен показательно все еще делает вид, что даже имени ее не знает. Закатывает показательно глаза, на что получает удар по столу от старшего. Чунмен смотрит хитро, поднимается с места.

— У меня дела, простите, — хихикает он. И убегает в комнату собирать вещи, потому что к вечеру снова нужно к Исину, ведь договорились.

🌸🌸🌸🌸

— Ты как? — спрашивает Джон, присаживаясь рядом с Кимом, он вытирает полотенцем пот после пробежки. Ким печально вздыхает, потому что завидует тому, как они могут бегать, готовятся к соревнованиям.

— Хочу в команду, — признается он. Джон смеется, потому что понимает рвение омеги. Он им нужен в команде, потому что он отличный в своем деле.

— Ган хотел тебя взять, но...

— Но?

— Его твой отец запугал, сказал, что разберётся со всеми нами, если ты будешь в команде, — признается Джон. Чунмён нервно смеется, сжимая кулаки. Мог бы догадаться. Это было так очевидно, а он даже не подумал. Глупый Чунмён.

— А я даже не думал.

— Если что, я молчал.

      Ким кивает. Не сможет он сейчас пойти разбираться со старшим, потому что будет ясно, кто сказал. Ребята слишком ему дороги, чтобы так их подставлять. А руки чешутся. Нужно срочно идти. К Исину.

🌸🌸🌸🌸

      Они идут по знакомой тропе, с невысокой желтой травой. Но стоит им зайти за стену из могучих деревьев, как путь меняется. Исин идет в другую сторону — в обратную той, в которой они были вчера. И это заставляет заинтересоваться.

      Путь оказывается недолгим, как первый, даже легко идти. А альфа выводит на поляну подле небольшой реки. В лесах запрятаны целые системы рек: витиеватых, таких разных. И тут веет прохладой, легкой, с остатками ночного дождя. Его было немного, но он был. А тут будто ливень прошел.

— Красиво, — только и может произнести Ким. Исин улыбается как-то счастливо, своей особенной улыбкой, которую ни с чем не сравнить. Остается только удобнее усесться, чтобы отдохнуть.

— Давай задавать друг другу вопрос один каждый день, а отвечать честно-честно? — предлагает Чунмён, улыбаясь своей невинной улыбкой. Исин наклоняет голову в бок, мол, что. Ему эта тема непонятна.

— Ну, начинай, — осторожно дает возможность начать. Ким кивает.

— Кто ты в стае? Ты лидер? Сколько вас? Как в....

— Эй, стой! Ты же сказал, один вопрос.

— Он как бы один с подпунктами.

— Задай один.

— Расскажи про свою стаю, — просит Чунмен, предварительно подумав над правильностью вопроса. Исин мягко кивает, будто ждал нечто подобное. Он устраивается удобнее, будто долгая история.

— На самом деле, наша стая маленькая, всего девять волков и Бэкхен. Волки все моего возраста, не старше двадцати пяти и не младше двадцати. А Бэкхен один омега и самый маленький, — Чунмён ведет взгляд, потому что странная ассоциация возникла в голове. Исин качает головой.

— Он даже как один омега на восемь альф, все равно его никто не тронет, не делай такое лицо, — ругает он. Ким пытается заглушить смешок, но получается какой-то несдержанный всхрап. Исин толкает его в плечо.

— Прости, я слишком грязно думаю.

— Я заметил, — он кажется недовольным, — да, я лидер, вожак, так сказать. Из моих предков никто не был на такой должности, но всегда говорили, что я должен вести за собой стаю. Отец сказал, что хочет, чтобы я жил, вызывая у него гордость. У меня просто не осталось выбора потом. Да и я обещал приглядеть за всеми ними.

      На последнем он как-то печально опускает плечи, отводит взгляд. Чунмён кладет свою руку ему на плечо, мол, продолжай, не бойся. Ему льстит, что Исин пытается ему довериться.

— Их немного: они все стараются, чтобы выживать. Но я чувствую себя виновным в том, что у них нет хорошей жизни. Нам не место ни в городе, ни в лесу. Во-первых, из-за волчьей природы, а второе... из-за меня и не больше, — он вздрагивает, сжимает пальцы, но ничего больше. Кажется, он даже не собирается дальше говорить.

— А где ваши взрослые?

— Это уже другой вопрос, — отрицательно покачал головой Исин. Чунмён хмурится, смотря на альфу.

— Он из подпунктов, — уточняет он. Но Исин качает головой, потому что ему это не нравится. Это видно.

— Давай в другой раз?

— Ладно.

      Время идет к вечеру. Они и так поздно пошли, а тут еще и дорога, время, что они сидят тут. Время за разговорами проходит в разы быстрее.

      Дыхание у волков громкое, как часть этого леса — с шелестом. За всей теневой звуков громкие втягивания воздуха звучит громко, осязаемо. Исин переводит дух.

— У тебя проблемы с семьей? — задает свой вопрос альфа. Чунмён кивает, а потом улыбается как-то глупо, потому что это глупо. Какие проблемы могут быть в семье, если у него семья — не семья?

— Ну, у меня есть младший брат. Когда мамы не стало, отец относиться стал к нам предвзято, словно мы ему чем-то обязаны. Чонину это надоело, и он сбежал со своим омегой.

— А ты?

— А я слишком слабохарактерный, чтобы сделать даже это.

— Сейчас мне это говорит человек, что дружит с волками.

      И тут они оба смеются от прискорбности ситуации, от ее противоречивости. Это так странно. Ким не может противостоять одному взрослому, но смог справиться с двумя хищниками. Чертовски везучий парень.

— Исин... я... можно я тоже уйду от ответа? — он смотрит с надеждой на понимание. Волк мягко улыбается, мол, как хочешь. Он даже плечами пожимает. Он знает примерно, кто на деле отец Чунмёна, но решает умолчать. Это все так странно. Странности в их жизни.

🌸🌸🌸🌸

      Чунмён вручает альфе свой телефон. Как бы тот не отнекивался, ему приходится его взять и смириться с этим. Ким покупает себе новый потом. Дело в том, что у Чунмёна начались курсы, которые продлятся не больше месяца, но времени они отнимают много. Телефон — отличный способ, чтобы назначать встречи.

      Ким думал, что их встречи сократятся.

      Он ошибся кое в чем. Исин от него так просто не отстанет. Вляпались, кажется, оба. Звонить и переписываться стало обыденностью. Правда, сначала Исин писал на незнакомом языке. Ким прислал ему инструкцию, как переключить язык. Тот потом долго ругался на себя.

      Разговоры ночами в жаркой комнате без одеяла, небольшие секретности и милости. Чунмён понимает, что влюбляется. Они не встречались неделю. А потом недолгая встреча, прогулка по городу с ведерком арбузных кусочков во льду.

      И снова не видеться неделю.

      Это убивало, если честно.

🌸🌸🌸🌸

      Жара опять правила балом. Они ехали вдвоем на автобусе, в данный момент переполненном людьми. Сгореть от духоты и жара было слишком просто.

      Исин заботливо через раз спрашивал, как себя чувствует Ким, хотя сам — не дышит, через раз втягивает воздух, пропитанный людскими запахами.

      Чунмён вспоминает, что некоторые животные высовывают язык, чтобы остудить тело. Волки же тоже. Но Исин стойко стоит в жаре и ужасе запахов, когда по его телу стекают капельки пота. Ким усмехается, подавляет смешок рукой.

      Позже они идут вдоль дороги, по пыли, которая, кажется, тоже трескается от нехватки влаги. У них новый маршрут, новая сторона. Исин сворачивает, чтобы спуститься вниз.

— Ва, какая же тут высокая трава, — тянет Ким. Исин смеется, что его тихий смех будто ударяется о стебли растений, разносится вокруг. Он осторожно раздвигает стебли этой самый травы. Она — зеленая с рыжим, с выжженными солнцем верхушками. От нее пахнет засухой. А рост ее выдался выше, чем оба парня.

      За стеной первых рядов травы прячутся тропы, сделанные явно кем-то местным, ведущие в разные места. А дальше — будто за горизонтом — лес.

      Чунмен чувствует под ногами влажную землю, отдающую холодком, что просачивается сквозь ткань его кед. Исин видит его некое смятение, улыбается, мол, не бойся, здесь нет болот.

Запах то другой.

Запахи.

      Из так много: от сухой пыли с дорог, выжженных верхушек трав, до сочной зелени и сырости. Эти запахи нравятся Исину, он будто дышит по-другому, втягивает в легкие запах свободы. Свободы, омытой летним солнцем.

— Стой!

      Исин выставляет руку назад, почти прикасается к Киму, что заставляет его остановиться. Он смотрит куда-то вперед. Чунмен старается разглядеть что-то, что видит Исин, но — нет.

      Зато видит, как напрягается спина волка, как будто каждая мышца его тела натягивается, словно струны. Он немного наклоняется вперед, будто собирается напасть.

      К Чунмену подступает страх, нелепый, такой ощутимый. Сердце, кажется, замирает и не дает возможности дышать. Руки трясутся.

— Бу! — Исин поворачивается и хватает Кима за плечи. Тот явно не ожидал этого, это было так неожиданно для него, что голос сорвался на крик.

Голосом.

      Его крик разносится эхом по траве, будто перебирая струны смычком. Его хватает только на такой, короткий, без ужаса. Потому что он понимает, что его обманули.

      Исин смеется, слегка откидывая голову назад, а это выглядит красиво, неимоверно, словно сон. Снова. Он слегка обнимает, подходя ближе, мол, успокойся. Ким бьет его в плечо.

      Исин выпускает его из объятий, но не отходит. Слишком близко. У Кима кончики ушей обдает пламенем. Альфа смотрит на него своими глазами зверя, слегка наклоняет голову в бок.

      Сейчас единственное, чего хочет Ким, чтобы Исин поцеловал его. А тот знает, будто читает мысли, точные и верные. Глупые человеческие эмоции, которые легко узнать лишь по одним глазам.

      Он осторожно делает полушаг ближе, прикасается к губам Чунмёна своими — осторожно, будто чего-то боится. Но Ким всем своим видом дает позволение, которое разрешает Исину обхватить омегу рукой за пояс и прижать к себе ближе.

      Губы Исина мягкие, нежные и такие мягкие. Мягкие. Словно покрывало, спасающее от бед. Такие сладкие, будто с вкусом сахарным. Но с чем-то горьковатым.

      Теперь можно целовать по-другому: медленно и тягуче, пробуя на вкус, смакуя его. Оттягивать нижнюю губу Кима, заставляя того шумно вздохнуть. Альфа рукой пробирается под тонкую футболку омеги, пробегает пальчиками по косточкам позвоночника вверх, максимально, задирая ткань еще выше.

      Чунмён скулит в губы Исина, прогибается от прикосновений, отчего их тела соприкасаются еще теснее, хотя куда еще. Куда еще, а ближе, чтобы даже души слились воедино. Чунмён сжимает плечи альфы руками, старается удержаться.

— Останови меня, — шепчет Исин, разрывая тем самым поцелуй. Больше для того, чтобы захватить воздуха, чем для того, чтобы на самом деле останавливаться. Чунмён его не понимает, будто они говорят на разной частоте, а он тонет от различающихся эмоций.

— Что мы творим? — задает вопрос Исин. Чунмён пожимает плечами, мол, я не в курсе. Не в состоянии думать. Потом улыбается: делай дальше, мне нравится.

      Это зеленый свет — Исин целует в уголок губ Кима. Тот усмехается, кладет свои руки выше, чтобы обнять альфу. Исин сжимает пальцами ягодицы омеги, на что снова получает томный вздох.

      Желание снова коснуться этих губ такое дикое, неописуемое. Даже тогда, когда на голову капает капля с неба — сейчас начнется дождь. Тормозов нет, хочется делать только что-то сверхнормальное.

      Исин крадет еще один долгий поцелуй, заставляющий упиваться сладостью, легким привкусом чего-то невидимого. Губы Кима с легким привкусом лета. Лета, которое они стали проводить вместе.

— Исин, дождь, — они снова набирают воздуха в легкие, а вода уже открыто мочит одежду, превращая ее в бесполезные тряпки. Нужно спасаться от дождя, который спасает от жары. Так много противоречий, которые будут кусать за щеки, как это делает Исин. Потом дарит легкое прикосновение губ к кончику носа Кима и гонит наверх, к дороге, чтобы успеть на автобус, чтобы спрятаться от дождя.

🌸🌸🌸🌸

      Люди в автобусе смотрят на них, как на умалишенных. Их мокрая одежда облепляет все тело, а капли воды капают, чтобы замочить сидения, полы, попасть на людей, пока парни пробираются назад.

      Исин мягко обнимает Чунмёна, пока тот хихикает, пряча лицо руками. За грязными мутными окнами видно, как темнеет на улице от затягивающих небо туч, как становится холоднее. Они точно замерзнут в своей одежде, промокшей до нитки.

— Мне до дома километров шесть добираться, — возмущается Чунмён, скорее ругаясь на дождь, который не прекращается даже тогда, когда они выходят на станции в городе. Кажется, гроза разыгралась еще больше, будто ливень стал ливнем в квадрате.

— Мне две улицы, — как бы невзначай произносит альфа. Чунмён смотрит на него, когда тот смотрит на него. Исин улыбается хитро-хитро, на что Ким отвечает тем же. Наверное, они выглядят странно: смотрят друг на друга и улыбаются, будто маньяки.

— Это намек?

— Пошли ко мне, — говорит Исин. Чунмён бы прикинулся дураком, если бы сказал, что не знает, что стая даже вместе живет. Но сейчас он замерз и устал, а дождь не хочет кончаться. Это значит лишь то, что нужно соглашаться. И Ким это делает.

— У меня есть деньги, могу купить что-нибудь, — предлагает Чунмён, когда они проходят мимо магазина. Исин останавливается, будто что-то решает, а потом кивает, мол, пошли.

      Внутри они могут немного отогреться, хотя недолго. Охранник смотрит на них с подозрением, но на это сейчас плевать. Исин берет коробку с шоколадными печеньями. А Ким замечает коробочку с персиками. Первое, что хочется взять с собой, а он это и делает.

      Чунмён расплачивается мокрыми купюрами, прячет персики в рюкзаке, который, к слову, совсем сухой изнутри. Коробка с печеньями не вмещается, отчего приходится нести ее в руках.

      Перебегать улицу оказывается не очень приятно, потому что дождь обливает еще больше, а летящая мимо машина накрывает водой из луж. Мокнуть больше некуда, но холодные резкие выплески заставляют поежиться.

— С ума сойти, я впервые в жизни гуляю под дождем, — произносит Чунмён, не прячась под крышами магазинов, хотя делал это на той стороне дороги. Крупные капли больно ударяют по коже, но это не так уж и плохо. Исин смеется, что его голос разгоняется в этих крупных каплях, будто пропадает в шуме.

— Тогда ты точно заболеешь, — говорит он, обнимая омегу за плечи. Его кожа все еще такая горячая, будто не собирается никогда остывать. Они продолжают так идти в обнимку, сворачивают пару раз, пока Исин не тормозит. Чунмён смотрит на здание, возле которого они встали: недостроенный жилой комплекс, проект которого закрыли из-за нехватки средств.

— У тебя такой взгляд, будто ты представлял либо слишком хуже, либо слишком лучше, — замечает Исин, перехватывая руку омеги. Они заходят внутрь, поднимаются по лестнице. Света тут явно нет, а темнота с улицы не дает ничего. Чунмён идет, словно слепой котенок — спотыкается о каждую ступеньку.

— Я думал, у вас квартирка.

— Пфф, это для слабаков. У нас целое здание, — смеется он, легко идя впереди. Его глаза волка позволяют ему спокойно подниматься по лестнице в темноте. Чунмён даже видит, как они поблескивают: желтовато, но не сильно. Слабый отсвет, когда тот поворачивается к Киму.

— А если его снесут?

— Нет, это слишком затратно. Но, если однажды это случится, то у нас всегда есть место, где можно жить, — смеется он. Тут так глухо, будто стены увешаны чем-то. Чунмён проводит рукой — голые. Примерно с третьего этажа шли окна со стеклами, так что волки явно живут на том уровне или выше.

— Держись за моей спиной, ребята могут начать вредничать поначалу.

      Чунмён понимает, что они дошли, а он еще ни разу не свалился, хотя запинался знатно. Они стоят на площадке без лестницы; Ким слышит, как капли с одежды разбиваются о бетонный пол. Без эхо будто. Или ему заложило уши. Тут хорошая шумоизоляция — звуков дождя не слышно.

      Исин тянет его куда-то вправо, открывает какую-то дверь. Они оказываются в маленькой комнатке, в которой висит одежда, — скорее уличная, — стоят несколько пар обуви. И свет. Странно, что в этом здании есть свет, но он такой тусклый, почти осевший где-то на дне. Альфа смотрит на Кима, мягко улыбаясь.

— Если они не устроили посиделки, то пройдем без проблем, — он целует в уголок губ, — но ты не бойся, все будет хорошо, — он тянет за собой. Это главное правило — не бойся волка, а он тебя не тронет. Страх двигает людьми так, чтобы они стали потенциальной добычей для любого хищника.

      Интересно, как выглядит Исин в волчьей шкуре?

      Они оказываются в просторной комнате, напоминающей гостиную мягкой мебелью, расставленной аккуратно так. И снова свет — мягкий, тусклый. Тут тепло. А вода с одежды все стекает и стекает.

      Никого нет.

— Папочка дома и он вас нашел, — громко говорит Исин. Чунмён желает его задушить, потому что сам противоречит себе. Но все оказывается куда прозаичнее: волки выглядывают из-за дивана, один вообще спрятался у стены, надев на голову торшер от светильника.

      Волки красивые.

      У них у всех европейская внешность, кроме одного. И все такие статные, высокие и стройные, словно сошедшие с обложек журналов. Но в жизни все намного плачевнее, чем могло бы показаться. Они все улыбаются, довольные своей игрой в прятки, что-то говорят, но получается так, что говорят одновременно, отчего Чунмён не разбирает их слов.

      Чунмён все еще прячется за спиной Исина. Точнее, тот сам прячет его, слегка придерживая рукой позади. И тот парень — азиат с раскосыми глазами и смуглой кожей — он смотрит прямо на Кима. Только на него. Будто они встречаются взглядами, отчего волк усмехается, делая несколько незаметных шагов ближе, чтобы разглядеть человека.

      Чунмён боится его.

      Исин поворачивается на волка, смотря прямо на него. Тот усмехается и показывает на Кима рукой.

— Человек? Ты серьезно? — произносит он. У него такой тягучий голос, с легкой крошкой хрипотцы. Такие голоса всегда будоражат сознание. Исин кивает. Что он еще может сделать в данной ситуации? Зато Ким видит, как ощетиниваются другие волки, смотрят с некой агрессией. Да, они его не тронут, если верить правилам. Но кто узнает про человека, что зашел к волкам и не вышел? В это же никто не поверит.

— Не думай об этом.

      Шепчет ему Исин. Ким бы рад, да как-то не получается. Кажется, он вляпался в полную задницу, такую большую. Он бы сейчас даже пошутил что-нибудь по последнему факту, но думать сложно.

— Ребят, это мой человек, прекратите скалиться, — ругается Исин. Волки, кажется, это вообще не оценили, отчего даже зарычали, но недолго: больше для того, чтобы показать, что их это не прельщает.

— Ты же понимаешь, что можешь ошибаться?

— Я ручаюсь за него!

— Исин!

— Да послушайте вы меня...

— Что за шум, а без меня? — прерывает перепалку знакомый голос. Чунмён поворачивает голову в его сторону: Бэкхён, сложивший руки на груди в недовольном жесте. Теперь, в окружении волков, можно понять, что он правда еще ребенок и омега. Он крошечный на их уровне, с более мягкими чертами лица, голосом.

— Кён-ни, хоть ты мне помоги, — почти взмолился Исин. Бэкхён подходит значительно ближе, слегка наклоняет голову и щурится, чтобы разглядеть человека. А потом улыбается странной, ни на что не похожей, улыбкой.

— Ты же расскажешь им правду, если я тебе помогу? — спрашивает Бэкхён, подходя ближе. У него есть влияние, если волки прекращают строить из себя хищных зверей. Исин кивает. Бэкхён хватает Кима за руку и ведет за собой.

      Бэкхён уводит его от взглядов волков. Оба выдыхают расслабленно, после чего тихо смеются от общего действия. Чунмён может оглядеться: они в небольшой комнате, напоминающих укромное место, где можно спрятаться. Это комната Бэкхёна, потому что ее стены будто несут в себе фантомный запах сладких персиков. Точно. Чунмён роется в рюкзаке, чтобы отдать Бэкхёну персики. Тот смотрит с неким восхищением на него, что ли.

— Ох, — спохватился он, — сядь, я поищу тебе одежду, — он самолично сажает парня на стул, оглядывая с ног до головы. Вся одежда мокрая, куда там. Пока волчонок ищет у себя что-нибудь из одежды, Ким разглядывает его стол, заваленный тетрадями и учебниками.

— У тебя почерк, будто ты по трафаретам пишешь, — восхищается Ким, просматривая записи мальчишки. Тот фыркает, мол, тебе кажется, вообще, что лезешь, куда нельзя. Чунмён невольно проверяет задания, которые делал мальчишка. Все оказывается верным, кроме одного задания - то просто не решено.

— У тебя тут недорешенное задание...

— Я не понял тему, отстань, — отмахивается он, — а ты знаешь, как его решать? — он держит в руках футболку, которую, кажется, хотел отдать Киму, но не успел еще. В его глазах горит тот огонь, который обычно бывает у детей, что пытаются узнать больше и больше нового.

— Могу показ...

— Вы тут как? — заглядывает Исин. Чунмён бы отругал его за то, что тот ворвался в чужое пространство, но это не его приоритет. Бэкхён смотрит на него, потом на Кима. Последнему остается просто кивнуть, что все хорошо.

— Держи вещи, — отдает он одежду Киму, а сам уходит, ведь ему тоже переодеться нужно. Чунмён стягивает с себя мокрую ткань, ежась от холодных разводов. Исин дал майку и теплую кофту.

— Держи шорты, — кидает ему вещь Бэкхён. Пока Ким надевает чужую одежду, волчонок успел унести его вещи куда-то, поясняя, что их нужно высушить. И возвращается он довольно быстро.

— Альфы на меня дуются, — жалуется он с порога. Чунмён улыбается, потому что Бэкхён выглядит самым несчастным человеком на земле в данный момент. Хотя тут виноват он и Исин. Нет, больше Исин. Обижались бы на него.

— Так что с заданием? — напоминает парень. Мальчик вздыхает и садится рядом, готовый внимательно слушать. Чунмён объясняет ему задание, старается ничего не спутать, чтобы все было правильно. Мальчик слушает, а потом говорит, что попробует решить сам. И у него получается правильно, даже по ответам в конце учебника.

— Ты был бы хорошим родителем, — говорит Исин, который, судя по всему, уже давно наблюдает за ними. У Кима кончики ушей розовеют от такого замечания — какой из него родитель, ей богу. Исин подходит к ним, устраивается на полу.

— Тебя не потеряют? — спрашивает Исин у Кима, тот отрицательно качает головой: говорил же, что никому нет до него дела. А потом думает, что он довольно взрослый, чтобы теряться столько, сколько он хочет.

— Ребят, — обращает на себя внимание Бэкхён, — вы случайно не парочка? — улыбается он. Старшие смотрят на него обескураженно, переглядываются друг с другом. Теперь очередь Исина краснеть, что выглядит довольно мило, заставляет улыбнуться.

— Мы еще сами не поняли, — говорит за двоих Чунмён. Исин смотрит как-то странно, а потом согласно кивает. Мальчишка закатывает глаза, мол, ясно все с вами.

🌸🌸🌸🌸

      Чунмен заходит домой тихо, хотя знает, что никого не разбудит. А когда замечает свет на кухне, то сразу знает, что кто-то не спит. Он идет на свет, видит за столом отца, что сидит над документами.

— Вот и где ты ходишь?

— Я уже не в том возрасте, чтобы отчитываться перед тобой и приходить домой в десять, — язвит Чунмен, присаживается напротив. Отец бросает на него взгляд и слегка задерживается на одежде. Чунмен хочет ударить себя кирпичом, желательно, стальным, потому что он в футболке Исина. Черт.

— Ты ведешь себя вызывающе в последнее время.

— Я просто устал, — омега потирает глаза руками, — ты загоняешь меня в рамки, а мне хочется чего-то другого, немного свободы, — признается он. Он знает, что старший его поймет, потому что он отец — чтобы не делал, все равно любит его. Ну, омега надеется.

— Мён-ни, ты же знаешь, что есть какие-то правила, нормы, которых ты должен придерживаться.

— А если я влюблюсь? Найду своего человека, ты мне будешь запрещать любить?

— Кажется, ты уже влюбился, а теперь пытаешься это подать?

— Я пропал, пап, — шепчет он, смотря на него с надеждой. Старший тяжело вздыхает, поднимается с места. Чунмён готов ко всему, жмурит глаза, будто старается спрятаться. Но отец просто ерошит его волосы своей огромной ладонью.

— Если ты не потеряешь голову, то все будет хорошо, — говорит спокойно он. Омега поднимает на него взгляд, полный обожания. Тот улыбается на это.

— Мне не дадут потерять голову, пап.

— Тогда все хорошо.

🌸🌸🌸🌸

      Вокруг всё такое знакомое: высокая трава с пожелтевшими стеблями и концами, готовыми вот-вот раствориться жаркой пылью; сырость под ногами и легкий холодок; а воздух пропитан пылью, готовой забраться к тебе в душу. Это место похоже на вчерашнее, но что-то есть в нем. Другое.

      Темное, затянутое свинцовыми облаками небо, будто упало тебе на плечи, выстлалось своими темными тучами по твоей коже. А трава — высокая трава — погнулась, потому что высохла до самых корней, исхудала. Шумный лес вдали пугает, словно окрашен в грязную синюю краску.

      Холодно. Ветер гуляет сквозь высохшие растения.

      Чунмён бездумно идет вперед, потому что, куда не иди, везде — вперед. Он слышит шорох где-то сбоку. Он будто играется с ним во всей этой звенящей тишине. Ким ведет взглядом по всему, чтобы найти источник звука, но тот, будто эхом, разносится везде, в каждой части этого мира.

      Высокие стебли колышутся, будто кто-то идет сквозь них, отодвигает и наклоняет. Они хрустят, потому что ломкие. Парень напрягается, стараясь ухватиться хоть за какое-то изменение, но ничего не происходит. Пока что. А потом ему остается только удивленно вздохнуть.

      Огромная волчья морда, покрытая настолько белоснежной, что слепит глаза, шерстью, выглядывает, смотря своими черными-черными глазами прямо на него. Волк медленно выбирается из травы, подходит к нему осторожно, плавно. От этих плавных движений его шерсть перекатывается, переливаясь отсветами, будто серебром.

      Зверь подходит близко, ласково проводит своей огромной головой по руке Кима, будто напрашивается, чтобы тот погладил его. Чунмён осторожно проводит по шерсти, почти не касается, но волк будто млеет от этого, прикрывает свои черные глаза.

      А потом он отворачивается от прикосновений, хватает своими зубами Кима за край футболки и тащит за собой. Тому ничего не остается, кроме как идти.

      Это не похоже на привычные ему кошмары.

      Волк ведет его к воде. Чунмён помнит, что в реальности там воды не было, но это же сон. Это первый раз, когда он во сне понимает, что во сне. Хватка на его футболке исчезает. Волк указывает головой на воду, мол, вперед. Чунмён смотрит на него пару секунд, но потом решает зайти в воду, лучше максимально.

      Хищник смотрит на него странным взглядом, но всем видом показывает, что идти нужно дальше. Чунмён ныряет.

      И просыпается.

      Он просыпается мокрый, словно реально был в воде. На улице светает, часа четыре утра, не меньше. Чунмён падает обратно на подушку, переводя дыхание. То странное чувство, будто он действительно мог утонуть, хотя точно знает, что нет.

      Собственные кошмары играют с ним злую игру.

🌸🌸🌸🌸

      После дождя не всегда приходит холод, чаще — новая порция жара. И сейчас так: горячая земля отдает тепло даже вечером, когда небо покрывается темным одеялом синевы с отблесками заката, но уже с парочкой звезд.

      В зале, отведенном специально для таких встреч, много мягкого света, будто раскрашивающего стены, людей. Которых так много. Весь зал в богатых лицах знаменитых людей.

      У Чунмена белые волосы: просто белые, будто снег. Шерсть волка, что был во сне сегодня. Отец просил привести себя в порядок до вечера, он привел себя в качество. И белые волосы тому доказательство.

— Привет, папочка, — тянет Ким, слегка обнимая отца. Они пришли в разное время, потому видятся за вечер впервые. Старший удивляется такому "порядку", но виду не подает.

— Собираешься что-то выкинуть?

— Нет, сегодня буду паинькой, — по-омежье хихикает Чунмен. Этот почти смех — деланный, чтобы старший понял, что омеге это не нравится.

      Но он держит свое обещание: он держит стабильную улыбку, пока она не превращается в вымученную, ибо уже скулы сводит от напряжения, которое не дает продыха весь вечер.

      Чунмен вздрагивает, когда в кармане вибрирует телефон, кратко, от сообщения. Он улыбается встречным людям, пока отходит от общей толпы любезностей и пафоса.

      "Я жду тебя второй час, где твоя совесть?"

      От Исина. Ким хочет убить себя на месте: забыл того предупредить, что не сможет появиться. Он даже забыл, что сам предлагал встречу. Наверное, никто не обратит внимание, если он исчезнет? А если и обратит, то это будет очередная отвратная выходка.

      "Жди еще, скоро буду. "

      Отвечает Ким, прикидывая, сколько ему придется пилить до места встречи. Если подумать, то бегом - недолго, минут двадцать от силы.

      Чунмён все так же держит улыбку, пока уходит из зала, чтобы оказаться на улице, а потом со всех ног рвануть вперед, срываясь на бег. Кажется, от этого будет мало пользы, если вспомнить, насколько тяжелая одежда сейчас на нем: плотная рубашка, брюки, неудобная обувь. Какой черт придумал каблуки на мужскую обувь?

      А бежать правда оказывается не так много, что радует несказанно. Когда остается совсем немного, он сбавляет ход, зачесывает волосы рукой назад, ежась от того, что те совсем мокрые. Поправляет рубашку и переводит дыхание.

      Исин кажется печальным, когда сидит на лавочке один, понурив голову. Чунмёна совесть грызет, потому что он забыл, совсем забыл. Это должна была быть обычная прогулка по городу, с вопросами, которые они не задали. А вышло что?

— Прости, — с ходу говорит Ким, присаживается рядом. Исин вздыхает, но ничего не говорит. Чунмён кладет голову ему на плечо, слабо мурлыкает, мол, обрати на меня внимание. Исин шумно усмехается, ерошит его волосы своей угловатой рукой, зарываясь пальцами в пряди.

— В тебе наглости визуальной от этого цвета волос столько, что ты даже в мозгах принаглел? — смеется Исин, на что Чунмён фыркает, недовольный таким замечанием.

— Меня запрягли так, что я забыл даже предупредить, прости.

— Цветы завяли, — шепчет альфа. Чунмен понимает голову от его плеча и смотрит на другую сторону, замечая букет фиолетовых цветов с примесью слез младенца. И, да, они немного подвяли, но не смертельно.

— Ох, Исин, я тебя люблю, — хихикает омега, слегка обнимая Исина, на что тот обнимает в ответ.

— А я люблю тебя, — и он говорит это на полном серьезе, без смеха и легкого признания, которое мы дарим каждому, кто делает нам приятно. При этом он целует обезкураженного Кима.

      Снова нежность.

      Нежное прикосновение, поцелуй, наполненный неподдельным обожанием, будто исходящим от Исина к Чунмёну. А последний готов отдать всю душу, забыть обо всем.

      Он вздрагивает, когда Исин отстраняется, мягко улыбаясь. Это такое безумие. Он влюбился в волка, который любит его в ответ. Сводит с ума, если честно.

      Конкретно.

— Что мы делаем? — шепотом спрашивает Ким. Исин смеется мягко, словно успокаивает. И это правда дарует некую легкость и чувство свободы.

— Я просил меня остановить, а теперь — поздно.

— Теперь я бы сам не хотел что-то останавливать.

      Исин обнимает его, прижимает к себе так легко, будто его прикосновения пропитаны счастьем, которым пропитана и его улыбка.

— Давай сегодня зададим по два вопроса? — предлагает Исин через какое-то время. Чунмён прижимает букет к себе, думая, что тот совсем завянет от этих прикосновений.

— Тогда ты первый, задавай сразу оба, — он просит так, чтобы не отвечать, если не понравится. Исин кивает, понимая его. Он, кажется, подбирает слова.

— Что случилось с твоей мамой и что за кошмары тебе снятся? Ты, правда, можешь не отвечать, я п....

— Я отвечу. Это связано друг с другом. Мы были маленькие, когда у отца появились доходы и враги. Как-то раз он уехал в командировку, а мы остались с мамой. Она нас уложила спать, а через какое-то время я проснулся от крика, разбудил Чонина. Мы спустились вниз: там люди били маму, а она звала на помощь. Чонин хотел ей помочь, но это было бы глупо. Мама крикнула, чтобы мы бежали, что мы и сделали.

      Ким переводит дыхание, а бедные цветы в его руках совсем гнутся и склоняют головы от его пальцев. Исин осторожно смотрит на него, будто хочет остановить.

— Мы спрятались в шкафу, но долго это не спасало. Они нашли нас: один из них схватил меня за ногу и поволок по полу, я себе всю спину содрал. Нас приволокли к маме — она была вся в крови, без сознания. Связали и оставили. Они подожгли дом... Чонин выпутался, развязал меня. Мы хотели помочь маме, но вокруг все было в огне. Все. Я даже не помню, как мы выбрались, но весь дом, все вокруг было в пламени...

      Чунмен вздыхает, пытается набрать воздуха, но давится слезами, потому что ему больно от этого. Исин мягко обнимает его за плечи, чтобы успокоить.

— Я пришел в себя от того, что какой-то мужчина приводил меня в чувства, у него руки были, как у тебя. Я и испугался в тот раз, когда ты трогал меня. Нам с Чонином снятся эти события, — в другом свете, правда, — но это бывает довольно часто; сейчас — меньше, когда не устаешь. Поэтому я бегаю, чтобы извести себя.

— Прости, — шепчет Исин, целует его в висок, чтобы как-то успокоить. Чунмён качает головой, шмыгая носом.

— Я должен был рассказать, — отвечает он, вытирая слезы. Он уже не плачет — это было больше порывом на одном моменте. Кажется, как воспоминания, которые не поднимали долгое время.

— Ай, ну растрогал меня, — возмущается Ким, — я теперь должен отомстить, — смеется он. Исин мягко вздыхает, потому что это успокаивает. Он ерошит волосы Кима, целует его снова.

      Приходится снова остановиться, чтобы можно было поцеловать нормально, с чувствами, которые будоражат душу. Только Чунмён останавливает его, рукой слегка надавливая на плечо альфы, потому что они посреди улицы, нужно прекратить.

— Я еще не растормошил твою душу, — хихикает он, перехватывает руку Исина и ведет вперед. Просто вперед.

— Так тормоши.

— Око за око, как говорится; что случилось с твоими родителями?

— Я ожидал, — кивает Исин, — когда я был маленьким, наша стая была большая: человек пятьдесят. К нам относились лучше, если честно, с уважением. У меня в школе даже друзья были. Мы жили каждый со своей семьей, а взрослые иногда встречались, собирались вместе. А у Бэкхёна мама была человеком, такая красивая. Я помню её так хорошо.

— Но Бэкхён волк же, — удивляется Ким. Исин кивает, решая, как проще это объяснить. А потом бросает на это гиблое дело.

— Спроси у своего друга-волка, ему будет проще это рассказать. А Бэкхён — он волк, но у него есть слабости как у людей: он чаще болеет, мерзнет, ему нужно больше энергии, он не может похвастаться выносливостью. Но в остальном он самый настоящий волк. Я помню, когда взрослые собирались все вместе и брали нас, то его мама просила меня приглядеть за ним. Не знаю, ко мне всегда было такое доверие. Когда она это просила при всех, то альфы сразу начинали улюлюкать о том, что я скоро буду приглядывать за всей стаей.

      Он рассказывал это спокойно, без эмоций, можно сказать. Такой легкий тон его летящего голоса: просто и без тяжести. Его воспоминания явно светлее. Зато Чунмён превратился в слух, поглядывая на волка.

— Однажды волки пробрались в дом одной семьи и убили всех.

— Я помню эти события, — говорит Ким, — тогда нас еще пугали этим, в школе даже предупреждали об опасности, — добавляет он. Исин смотрит удивленно, потому что он не думал, что это было так серьезно у людей.

— Я спрашивал у родителей, зачем волки это сделали, но они смогли лишь сказать, что это точно не наша стая. А потом пришли люди. Они требовали от нас, чтобы мы ушли из города, но потом поняли, что этого будет мало. Я тогда так боялся всего, что могли бы выкинуть люди. И они решили, что перебьют всю стаю. Я не знаю, как, но взрослые договорились, чтобы волчат не трогали.

      После этого все становится на свои места. У них явно не было много волчат, которых оставили живыми. К тому же, как они могли выжить все. Исин вздыхает.

— Взрослые сказали, чтобы я приглядел за всеми, но я не знал даже, как это делать. Ни возможностей, ни единства. Они очень долго капризничали, прежде чем поняли, что в одиночку не выжить. Нас стали презирать все, а я в один момент лишился всех своих друзей. Это было так странно.

— Если честно, то это ожидаемо. Ну, что вам перестали верить. Ведь для людей все волки равны, ведь вы не доказали свою невиновность.

— Хищники всегда будут хищниками.

      Исин вздыхает, потому что прискорбность данной ситуации настолько высока, что даже волку понятно. А потом он смотрит на Чунмёна, усмехается, оставляя на губах ту странную улыбку, которую совсем невозможно понять.

      Хищники всегда будут хищниками.

      Чунмён смотрит на него с неким удивлением и вопросом, который не может озвучить, потому что его нет в четком определении. Что-то вроде "ты чего так улыбаешься?" будет звучать не так хорошо. Исин качает головой.

— Наши родители оставили нам сбережения, которые помогли окончить школу, но двигаться дальше стало так тяжело. Мы нашли это здание, его пустые квартиры. Парни отыскали парочку генераторов, чтобы был свет. Вот так и живем. Выкручиваемся. Мне иногда кажется, что именно Бэкхён является некой заметкой о том, что мы не должны сходить с ума, дичать. У нас есть что-то человеческое, раз мы все еще не упали низко.

      Исин улыбается, будто довольный своим рассказом. Хотя ему, наверное, проще, ведь он может выговориться. Не самая красочная история. Не самый красивый ее финал. Ким понимает. Понимает, к чему была та улыбка: Исин сейчас рядом с человеком, который ему верит. Хищник и человек. Глупости.

— А второй? — спрашивает альфа. Чунмён теряется сначала, не понимая, о чем вообще речь. А потом решает, какой вопрос подобрать. Он правда не думал над этим. Сейчас, кажется, все вопросы исчерпаны. Но их все еще так много.

— Почему я не чувствую твоего запаха? — решает узнать Ким. Этот вопрос волновал его довольно давно, — почти что с первой встречи, — потому что от волка ничем не пахнет. Нет, от него пахнет помесом чужих запахов. И все. Исин фыркает.

— Потому что, — строго отвечает он, — у каждого волка есть что-то, что питает его запах. А я никогда не был рядом с тем, что было моим запахом. Потому и не пахну, — ему вопрос не нравится — это видно, потому что отвечает он так, будто огрызается. Мог бы просто не отвечать, у них же есть такое правило.

🌸🌸🌸🌸

— Привет, Нин-ни, — тянет Чунмён, когда брат открывает дверь. Тот отвечает, разглядывая старшего. Они договаривались, что Чунмён зайдет на неделе, но он думал, что это будет с предупреждением. И не почти ночью.

— Чонин, знакомься, это цветы. Цветы, это Чонин.

— Ты пьян?

      Чунмён смеется. Это так странно, будто он пьян и без вина, просто и легко. Что-то вскружило голову, не дает вздохнуть. А взгляд Чонина — маленькая нить к реальности.

— Помнишь, ты говорил, что счастлив. Я сейчас счастлив чуточку меньше тебя, но этого достаточно, чтобы быть пьяным, — говорит он. Чонин улыбается, довольный таким заявлением.

      Он заставляет старшего зайти, забирает цветы, чтобы попытаться их оживить. Сехун цветы жалеет, ругается на Кима, но чай ему наливает. Чай ближе к ночи. Есть же в этом всем своя такая эстетика. Выпить чай вместе с Чонином и его омегой.

— Нин, ты пахнешь подушкой с гусиными перьями, — вспоминает Чунмён. Когда он был с Бэкхёном, то получил этой подушкой от недовольного мальчишки. И та пахла действительно так же, как сам Чонин.

— Блин, сном звучало лучше, — вредничает альфа. Омеги дружно смеются над его реакцией. Подушка — часть сна. Так что, ничего не меняется.

      Чунмён смотрит на Сехуна, будто что-то хочет сказать, но боится. Сехун замечает это. Он выгоняет Чонина из кухни, прикрывая двери. Теперь его очередь смотреть выжидающе.

— Будешь меня ругать?

— За то, что ты общаешься с волком? Нет, уже поздно что-либо предпринимать. Но ответить на вопросы попробую, — мягко отвечает Сехун. Чунмён кивает, думая, какие вопросы сейчас задать первыми. Исин сказал, что волки знают все друг про друга, про их мир, но Чунмён не знает ничего, чтобы знать точно, что хотел бы.

— Ваши с Чонином дети... кем они будут?

— Оу, я не знал, что так сразу, — смеется Сехун, — но именно наши будут волками, — отвечает он. Чунмён сразу же замечает его легкую улыбку. А Чонин хочет дочку. Чунмён знает, да, тот говорил.

— Но разве тот факт, что он альфа, не влияет?

— У таких родителей дети не будут волчатами только в том случае, если омега и человек, и парень. А так, даже если омега женщина и человек, то все равно волки. Это сложно, что что-то в омегах-людях есть такое, что может сломать гены волка, а у альф — нет.

— То есть...

— То есть, если ты свяжешь судьбу с тем волком, то ваши дети будут людьми, — говорит Сехун. Чунмён хотел спросить почти не это, но оно тоже ответило на многие вопросы. А еще кончики ушей опять в краску с жаром. Почему это так смущает?

— Тогда еще вопрос, — начинает Ким, — в чем разница шерсти волков? — на это тоже были свои причины, но не выкладывать же все Сехуну. Сам, если захочет, поймет, ведь он знает. Знает же?

— Вообще, все волки серые. Правда, есть черные, но они точно такие же, как и серые. А омеги — бурые. Всегда. Родители говорили, что чем ты старше, тем больше рыжего появляется в шерсти. Ну, у омег. А так, все серые.

— Но как же белые?

— А что белые? Белые волки? Они особенные. Единичные случаи, так сказать. Они сильнее, больше, выносливее, — спокойно говорит Сехун. Чунмён не понимает, что в них может быть особенного, если они просто сильнее и все на этом. Сехун его смятение видит.

— Они особенные еще тем, что прячут зверя. Пока их стае или паре ничего не угрожает, они не будут показывать себя. Но, как только что-то случается, они дичают. Волки омеги их запах не чувствуют — только силу, заставляющую склонить голову, а альфы их просто боятся.

      Он разводит руками, мол, это все, что я знаю. Чунмён невольно вспоминает слова Исина, что в лес ему путь заказан. Это немного подкидывает мысль о том, что он может быть таким особенным волком.

— С чего такие вопросы, то?

— Тот волчонок, что пахнет персиками; он сказал, что, если бы я был волком, то был бы белым, — говорит Чунмён. Это его очень удивило тогда, но уточнять он не стал, потому что был уверен, что тот не ответит на вопрос. Он встречается с взглядом Сехуна.

      Тот выглядит испуганным, ошарашенным. Он смотрит с тем самым непониманием, с которым обычно смотрят на что-то пугающее. Он даже слегка откидывается назад, будто чего-то пытается избежать.

— Тот волк говорил, что ты — его человек? — Чунмён кивает, — ты в полной заднице, Ким Чунмён. В полной, я тебе говорю, — тихо произносит Сехун. Это звучит так, словно он ставит приговор к болезни, которую не вылечить. Чунмён в курсе, что болен.

      Смертельно болен Исином.

🌸🌸🌸🌸

      Чунмён предлагает прогуляться утром.

      Он собирается просто прогулять курсы.

       Исин кажется немного озадаченным тем, что Чунмён позвал его утром. Да, у него сегодня не было работы, — он сказал об этом еще вчера, — но он был удивлен. Вообще, альфа выглядит так, будто его оторвали ото сна и заставили пробежать марафон. Скорее всего, примерно так это и было.

— Да, я тоже иногда сплю, не смотри на меня так, — отмахивается Исин, показательно зевая. Чунмён гадко хихикает, гладит его по плечу, мол, бедный, бедный Исин. А потом начинает смеяться, будто от чего-то своего, чего Исин не знает.

— Ты под чем?

— Под тобой, — отвечает он. и они смотрят друг на друга типа "что?". Это совсем не то, что имел в виду Ким. Это совсем не то, что должен был понять Исин. Но уровень испорченности их мыслей зашкаливает неимоверно.

— Не думай, — отмахивается Ким. Альфа смеется, мол, как тут не думать, испорченный мальчишка.

      На улице жарко. Утреннее солнце отвратительно именно тем, что от него душно, жарко и хочется умереть. Ни какого намека на дождь, холод и жизнь. Люди уже разбежались по своим работам, а свободные от этого стараются быть адекватными и не высовываться в самое пекло.

      На черное солнце прилипает больше. Чунмён думает, что худшее в такую погоду — черные машины, черная одежда, черные волосы. У Исина черные волосы. Чунмёну хочется закрыть его голову руками хотя бы, чтобы не напекло. Хотя, если бы ему было жарко, по нему было бы видно. Он вспоминает про животных, что высовывают язык, чтобы остыть. Опять. И снова смеется.

— Ты перегрелся? — возмущается Исин, не понимая его поведения. Наверное, да, совсем уже. Чертовы мысли, словно рой. Такое бывает перед крупным провалом, чем-то пугающим. Или просто тогда, когда люди влюбляются.

      А если люди влюбляются в волков?

      Разве это не пугающий провал?

— Кажется, я слишком влюбился, — признается Чунмён. Исин делает взгляд, полный сожаления и жалости, а потом улыбается, обнимая. Горячий. Будто от него можно сгореть. Ким ловит себя на мысли, что снова запах — огонь. Пожар. Опять рядом с Исином, будто он приносит за собой это разрушающее пламя.

      Будто он разрушает самого Чунмёна.

      Волки боятся огня. И они не любят запах пшеницы. Интересно, что будет, если поджечь пшеничное поле? Чунмён пахнет пшеницей, которую не любят волки. Но не Исин. Он будто особенный. Он сжигает эту пшеницу.

— Ребята все разбежались до вечера, предлагаю спрятаться дома от жары, — говорит альфа. Чунмён смотрит на него, стараясь показать, что в логово волчьей стаи он не рад приходить.

— Давай я тебя лучше обедом угощу?

— Давай ты купишь обед и мы съедим его дома?

      Чунмён недовольно вздыхает, но соглашается. В конце концов, он в отношениях с волком, которого не любят люди. Не сможет он так просто угостить его обедом. Ну не получится. Поэтому, если честно, лучше отсидеться дома.

🌸🌸🌸🌸

       Днем это место не выглядит пугающим: больше похоже именно на здание, которое строили, строили, но не достроили. Именно то, чем оно и является. Подъезд белый, запыленный с улицы, но чистый в отношении жильцов. И сама "квартира" кажется чистой, светлой. Но не жилой. Напоминает место, где иногда собирается компания друзей, чтобы их никто не нашел, и живет себе.

      Чунмён понимает, что волки не очень любят мягкость. Что Сехун, что Исин. Они оба предпочитают пол мягким поверхностям. Поэтому сейчас альфа сидит на полу, удобно устроившись, выбирая, что бы взять.

      Исин выглядит так, будто собирается что-то сказать. Он даже что-то произносит, но его прерывает стук в дверь. Они смотрят друг на друга, удивленные этим. А потом Исин подрывается, хватает Кима за плечи.

— Спрячься.

— Кто это?

— Я не знаю, но точно кто-то чужой. Спрячься, — приказывает он, но при этом целует в лоб, будто это придаст ему безопасности. Если бы это смогло спрятать. Чунмён поднимается, ища укромное место, пока Исин уходит.

      Ким слышит, как открывает альфа дверь.

— Пройдете?

— Лучше выйдем, — говорит кто-то. Он слышит, как они выходят. Собственное любопытство заставляет пойти за ними, ведь он прикидывает, что его никто не заметит.

      Чунмён знает, что подслушивать — плохо, но это не останавливает от того, чтобы подойти ближе и попытаться услышать. Наверное, это могло бы быть лишним, личным, но что-то же должно быть таким, что выходит за рамки?

— Вчера было совершено нападение на девушку. Все по обычной схеме: избили, изнасиловали, оставили одну, — говорит мужчина. Он говорит это таким тоном, будто ничего сверхъестественного не произошло.

— Но при чем тут мы?

— А при том, что на ее теле были волчьи укусы, — поясняет мужчина. Чунмён напрягается. И будто чувствует, как напрягается Исин, будто чувствует, как он шумно вздыхает, хотя точно этого не слышит.

— Она жива?

— Да, но не факт, что в скором времени придет в себя. А об этом скоро узнают люди, дня два-три. У вас не так много времени, чтобы доказать свою непричастность. Исин, я знаю, у тебя хорошие ребята, но кто в это поверит?

— У троих есть алиби... у четверых даже. Я бы мог сказать, что у меня тоже, но придется от этого отказаться, — тихо говорит Исин. Ким удивлен тому, что полицейский на его стороне, ведь обычно люди не так благосклонны к волкам. Хотя он, вероятно, правда знает, что ребята у Исина хорошие.

— Твой друг? Тогда тебе следует припрятать такое алиби куда подальше, Исин.

      Чунмён знает, что он — единственный, кто может доказать непричастность Исина, ведь весь вечер был с ним. И это так странно, ведь с его помощью можно спастись. Даже, если придется подставить его.

— Обеспечите нам информацию?

— У вас максимум двое суток, если повезет. Неизвестно, когда она придет в себя, и не факт, что сможет вспомнить нападавшего. У вас немного времени, чтобы найти преступника самим, ведь, в обратном, вы автоматически станете им, — говорит спокойно мужчина. Он на стороне волков. Будто сам таким является. Что-то вроде Сехуна: волки под человечьим лицом.

— Я постараюсь.

      Чунмён слышит, как что-то хлопает, похожее на папку с документами. Скорее всего, это оно и есть. Мужчина спускается на пару ступенек, о чем говорит звук каблуков по бетону.

— Твое алиби пахнет пшеницей?

      Чунмён вздрагивает.

— У тебя, Исин, ужасный вкус. Но береги его.

      Исин не заходит: ждет, когда полицейский спустится ниже. Но, когда он тихо пробирается назад, то застает Кима, стоящего у стены. Он улыбается мягко, протягивает руку к омеге и проводит по волосам.

— Подслушивать — плохо.

— Но я же могу доказать твою невиновность.

— Не можешь: тебе не поверят, сочтут безумцем, а нас обвинят в том, что мы так повлияли на тебя. Проще будет со всем разобраться, чем подставлять тебя.

— А если вы не успеете?

      Исин улыбается. Эта его улыбка, даже тогда, когда все плохо. А все очень плохо. Если сравнивать все проблемы, которые когда-либо были, то это — одна из самых опасных. Худшее.

— Чунмён. Нас десять волков, я могу спасти четверых уже сразу. Если не сможем найти виновного, то вина будет на мне. Проще выдать меня за дикого — стая останется нетронутой. Ребятам нужно будет это подтвердить. И они это сделают. А если я скажу, что был с человеком. Ладно, если мне просто не поверят; но если поверят — то достанется всем. Они перебьют стаю, как сделали со взрослыми.

      Ким чувствует себя виноватым в данной ситуации. Все так сложилось дряно, будто не должно было быть вообще. Ладно если бы он попал в задницу сам, но тут — волки, а это не есть хорошо. Это отвратительно плохо, ведь нельзя ничего сделать для того, чтобы им помочь.

— Прости.

— Иди ко мне, — зовет Исин. Ким делает шаг, пока альфа не обнимает его. Так нежно, трепетно, как может только он. Будто боится ему навредить, старается от чего-то спасти, забывая, что спасаться нужно ему. Он обхватывает ладонями лицо и целует, целует. Целует везде, будто пытается что-то запрятать за всем этим.

— Я обещаю, что все будет хорошо, Чунмён.

🌸🌸🌸🌸

      Суматоха. Чунмён понимает, что конченный человек в тот момент, когда взрослые о чем-то ругаются, что-то делают, а он спокойно сидит и пьет кофе. Наблюдает за ними с самым невозмутимым видом, на который только способен.

      Он совсем не слушает их, просто смотрит взглядом типа "ой, серьезно?". Женщина распинается, что-то доказывая. Чунмён пропустил начало их ссоры, которая, к слову, его и разбудила. Но и попытаться вникнуть он не хотел — не его дело до ссор взрослых. И плевать, что он сам взрослый. Не дорос еще до таких проблем.

— Да ты сына своего видел? — возмущается она. Чунмён вопросительно поднимает бровь, смотря на этих двоих. Отец кидает на него взгляд, мол, видел, вижу. Чунмён закатывает глаза.

— Я как бы тут, зачем меня видеть?

— Да он шляется с разными альфами каждый раз!

— Ага, а еще они все волки и нарки, — между прочим добавляет Чунмён. Отец дарит ему улыбку в стиле "да ладно?". Чунмён в ответ пожимает плечами, мол, не веришь? Ну и ладно.

— Не язви, деточка.

— Я могу язвить, потому что я не изменяю своему мужу, — фыркает он, отставляя кофе подальше. Один. Два. Три. Женщина срывается с места и подходит к нему, на что Ким встает.

      Какая же она крошечная даже рядом с ним.

— Твоя проблема в том, что тебя никто не хочет любить, — шипит она. Чунмён понимает, какой смысл прячет она под этим понятием. Он едва сдерживается от того, чтобы пробить себе лицо ладонью.

— Никто и не будет меня хотеть любить, потому что есть человек, который меня любит.

      Он с вызовом смотрит на нее. Та теряется, потому что это было, ну, как минимум, неожиданно. Для нее.

— Кто тебя может любить? Волк-наркоман?

— Не думаю, что наркоман, ведет себя адекватно, — смеется он. Да, только что намекнул, что это волк. Но это не его проблемы. Он играет с огнем. Потому что все равно сгорел.

— Всегда хотел посмотреть, как дерутся две омеги. Тем более, если разница между ними в двадцать лет и в груду мышц, — делает замечание отец. Чунмён улыбается, потому что это забавно. Он же явно выйдет победителем, даже если они не будут друг друга и поцарапать пытаться. Он просто берет и уходит.

— Кстати, пап, — вспоминает он, — я знаю, что ты повлиял на то, чтобы я не был в команде. Так что, прости, меня все равно взяли, — улыбается он. Старший было хотел возмутиться, но потом улыбнулся ему.

— Делай, что хочешь.

🌸🌸🌸🌸

      Исин переплетает их пальцы. Он устал и безумно соскучился, будто они не виделись не сутки, а вечность. Он нежно крадет поцелуй, частички запаха и питается легкостью.

      Все идет по старой, выученной за все их общее время схеме — дальше от города. Снова — жара от духоты в автобусе, сидения рядом и прикосновения с глупыми улыбками, пытающими скрыть смех.

       И снова дороги по траве, ветер в светлых волосах, словно так и должно быть, как по траве, по волосам. Будто каждой струне их мысли нужно было играть в данный момент, сплетаться со всей этой идиллией. Нужно?

      Исин, словно знает что-то, откидывает голову назад, подставляя этому ветру. Уничтожить бы все мысли в голове. Они странные. Чунмён боится сорвать того с мысли, потому что видит его бесконечную усталость.

— Как дела? — спрашивает Ким. Альфа смотрит на него ласково, с той легкой любовью, которая переполняет его, выливается через край, острый, наточенный дикой усталостью и постоянным напряжением.

— Хорошо.

      Он обнимает. И снова дыхание громкое, от которого быстро отвыкнуть — люди дышат тихо. Исин — очень громко. Потому что он волк. И если его нет рядом пару минут, то забываешь про это. А рядом — не помнишь вообще.

— Знаешь, что?

      Чунмён смотрит на него.

— Что?

— Я люблю тебя.

— А я люблю тебя.

      Исин смеется, убирает пряди волос Кима за уши ему и целует мягко, снова везде и повсюду. Теперь очередь Чунмёна смеяться. Это так странно. Хотя, кажется, в их жизни нет уже месту ничему тому, что нельзя назвать не странным.

— Исин, скажи, — зовет Чунмён, — ты же белый волк? — Исин недоволен таким вопросом. Но куда ему от этого убегать. Тем более, что Чунмён знает ответ.

— Твой друг не говорил тебе, что знать такое — опасно?

— Будто находиться с тобой — менее опасно?

      Исин бы сказал, что да, менее опасно. По крайней мере, он рядом с отличной защитой, когда он сам знает, что человек рядом и ему ничего не угрожает вне. Однако.

— Только человек сразу не понял, что нужно бежать, — звучит слишком близко. Исин хватает Чунмёна, прижимает к себе, будто пытается так спрятать и поворачивается к голосу.

      Чунмёну остается только удивленно раскрыть рот. Мужчина, а рядом с ним — волки — серые, словно пыль на дорогах. Они сидят смирно, но слегка скалят свои зубы, оголяя пасть. Ким хватает Исина за футболку, чувствуя подступающий ужас. Тот выглядит напуганным не менее, напряженным, как струна.

— Что вам нужно?

— А тебе? Не думал об этом, когда выходил за свою территорию? — Исин оглядывается, будто не верит его словам. А потом смотрит как-то выжидающе, будто ищет себе оправдание, которого нет.

— Это нейтральная территория.

      Он рычит. Тихо, но довольно громче его душного дыхания. Волки скалятся.

— Убьем человека, а вину свалим на тебя, — между прочим замечает мужчина. Исин прижимает Чунмёна к себе ближе, потому что чувствует страх того, понимает, что тот не понимает ничего из происходящего.

— Исин, — шепчет Чунмён, стараясь найти намек хоть на какое-то действие. Исин проводит носом по его волосам, втягивая незаметно запах. Ким отпускает его футболку и переводит взгляд куда-то вбок.

      Альфа вздыхает.

— Беги!

      И Чунмён бежит: просто срывается с места, как можно быстрее, без мысли, просто туда, где, кажется, была дорога. Перепрыгивая кочки, грязь. А трава бьет по ногам, выше, будто пытается сбить с курса. И все выше, выше.

      Он бежит не туда.

      Останавливается. Приходится оглядеться, чтобы понять, что сам завел себя в место густой высокой травы. Паника подступает к горлу. Чунмён присаживается на корточки и смотрит по сторонам, переводит дыхание.

      Громоздкий серый волк выпрыгивает прямо на него, но Ким не успевает даже дернуться, как того сбивает бурый, маленький, на уровне альфы. Он кажется не просто крошечным, а беспомощным. Скулит боязливо, но дерзко рычит при этом, выпадая в сторону противника. Чунмён решает уматывать отсюда.

      Ким бежит долго и далеко, радуясь своей дыхалке и умению быстро бегать. Если бы ему сказали, что бегать — полезно, ведь можно убежать от волков — он бы засмеялся. Но это оказалось очень и очень полезным.

      Только его все равно сбивают с ног. Это напоминает тот момент, когда он споткнулся о проволоку. Только в этом случае лицом он все таки протормозил по сырой земле. Руками, коленями и правой частью лица. Ким пытается подняться, мельком замечая выбившиеся белые пряди волос, которые теперь в грязи.

      Чунмён поворачивается, заставая подле себя огромного волка. Не похож на того, который догнал его в первый раз. Тот не дает даже продохнуть: сразу же набрасывается, лапами вставая на плечи и грудь человека.

      Если на вас нападает бешеная собака, то ударьте ее вертикально по морде.

      Чунмён бьет волка по морде ладонью, того это тормозит, но после каждого раза он все громче, с большим раздражением клацает своими зубами. Его это явно злит. Ким хватает земли, чувствуя, как та забирается под ногти, и швыряет зверю в глаза. Тот скулит, слегка отшатывается, чего хватает, чтобы большие лапы перестали держать омегу.

      Парень пытается выбраться. Заминки с волком ему хватает, чтобы отползти и подняться. Но этого не хватает даже на попытки начать бежать. Разъяренный зверь прыгает на него, царапая человека в районе шеи и плеча. Человек падает от такого маневра, а волк довольно скалится.

      Чунмён видит свою кровь, чувствует, как зверь подходит сзади. Но он так же слышит чужие шаги тяжелых лап, слышит звук, похожий на сломанные кости. Повернуться нет сил, потому что Ким заходится кашлем, сжимая рукой струящуюся по шее кровь.

— Чунмён! Мён! Смотри на меня! — он слышит голос Исина. И теперь понимает, что перед глазами все плывет. Альфа придерживает его, обнимает. Проводит трясущимися руками по волосам, будто пытается успокоить.

      Омега дает волю слезам, потому что испугался так, что не может даже вздохнуть. Совсем нет сил. И так больно, ужасно больно от всего, что зацепило его. Исин вытирает его слезы, что-то неразборчивое говорит, кажется, о том, что все будет хорошо. Он убирает руку человека от раны, проводит своей ладонью, стирая идущую кровь, после чего накрывает своей, чтобы задержать.

— Чунмён, да посмотри же ты на меня, — просит альфа. Чунмён старается, смотрит прямо на него. И понимает, что тот потрепанный, тяжело дышит и выглядит так испугано, так загнано, как, кажется, сам Чунмён. Хочется улыбнуться ему.

— Чунмён, у меня есть способ остановить кровь, ты не протянешь долго с такой раной, но мне нужно твое разреш...

— Делай все, что считаешь нужным, — Чунмён находит в себе силы, чтобы улыбнуться альфе. Тот проводит рукой по лицу человека, целует в лоб и кивает. Он так же целует где-то подле места царапин на шее — Ким ловит мысль, что у собак и волков слюни с неким заживляющим действием. Но не может же так быть?

— Больно, — шепчет омега, когда острые зубы волка впиваются в кожу, прокусывая ее, после чего точно останутся глубокие следы. Так больно, что хочется вырваться. Но в то же время хочется спать, просто довериться всему тому, что происходит сейчас.

      К черту.

🌸🌸🌸🌸

      Впервые за долгое время он просыпается от того, что ему надоело спать. Просто физически устал лежать на кровати с закрытыми глазами. Только первое, что он чувствует, когда просыпается — боль. Она в районе шеи: не сильная, но ноющая.

— Мён-ни? — первое, что он слышит. Чонин. Он смотрит как-то обеспокоенно, устало. Чунмён улыбается ему, пытаясь приподняться. Кажется, он давно не шевелился. Будто месяц без движения пробыл.

— Что случилось?

— Это я у тебя хотел спросить, — усмехается Чонин.

— Не помню, — признается Чунмён. Помнит, как они были с Исином. Как убегал. Но дальше? Чонин устало потирает глаза. Он, кажется, тут уже давно.

— Мне позвонил какой-то парень с твоего телефона, сказал, что будет ждать меня у больницы. Я пришел, он был там, вручил тебя мне, сказав, что сам в больницу не может зайти. Он ушел, а мне ничего не сказал. А врач потом сказал, что у тебя большая потеря крови из-за раны, — он указывает на шею. Чунмён проводит рукой, замечая под пальцами повязку. Он правда не помнит, как и что случилось. Это тяжело.

      В палату заходит Сехун. У него в руках бутылка воды, которую он благополучно роняет, подбегает к Киму и начинает обнимать, что-то шепчет. Так странно, будто его и правда вечность не было.

— Сколько я тут?

— Двое суток без сознания.

— Отец знает?

— Да, ушел два часа назад, вчера с тобой весь день пробыл, — это греет. Честно, Чунмён знает, что отец любит его и явно волновался, но спросить должен был. Хотя бы потому, что тому пришлось контактировать с Чонином. Точно пришлось.

— На улице шумиха, — говорит Сехун, — большой пожар в строящемся районе, — поясняет он сразу же. Чунмён думает про Исина, про стаю. Про все это сразу. Чертовски интересно, что с ними. Ведь они все свои дела решили хорошо. Решили же?

      Сехун кивает.

      Чунмён не может сдержать улыбки. Все же есть у волков некая невидимая связь друг с другом, с людьми, чтобы быть в курсе всего. Чтобы быть в ритме двух жизней. Ведь так нужно.

🌸🌸🌸🌸

Сначала он обижается. Обижается тогда, когда на вопрос "я же был приманкой" Исин утвердительно качает головой. Нет, тогда даже приманка смогла понять, что она приманка. И, вроде бы, обижаться то не на что. Исин рисковал им. Сильно. Но больше он мог потерять стаю. К тому же, рядом, в любом случае, оказались его волки.

Но даже так, то Чунмёну досталось.

А на вопрос, что же горело в их районе, волк улыбнулся и не стал отвечать. Потому что сразу же стал рассказывать про преступника, которого они поймали (Чунмён — приманка), который ответит за свое. Про девочку, что пришла в себя и показала именно это лицо.

В жизни есть плюсы.

Теперь остается вдыхать холодный воздух в уставшие от жары легкие, насыщаться кислородом, не забитым пылью и сухостью. Потому что дожди, снова дожди. Можно дышать. Дышать полной грудью.

Исин обнимает со спины. С проблемами их отношений они решили попытаться разобраться позже, когда придет время. Ведь проблемы нужно решать по мере их поступления. И тут так же.

Хотя Чунмён — сам по себе проблема.

Исин мягко играется с его волосами, проводит носом по шее, на которой еще не до конца заросли шрамы, целует чуть ниже них.

— Я влюбляюсь в тебя все больше и больше, — шепчет Исин. Ким мягко ловит его руку, переплетает пальцы.

— Ты пахнешь огнем, что у пожара.

— С чего ты взял?

— Я это чувствую.

Он просто знает.

Исин поворачивается его к себе лицом. Смотрит как-то странно, а потом улыбается. Ким не знает, что таится за этой улыбкой.

— Ты же боишься пожаров.

— Но его огонь завораживает.

Исин смеется, обнимая его. И тучи на небе, словно снова о дожде, который смоет все плохое. И что остается?

— И что с нами будет? — тихо спрашивает Чунмён. Исин мягко проводит по его спине рукой. Он поднимает глаза, губы его сомкнулись и застыли в таинственной улыбке.

vara noastră a început cu arcul