Алексия была совершенно не рада, обнаружив по возвращению домой, что Верховенской нет, а из её гардероба пропала одежда и обувь. 

— Вот же бестия. — Пробормотала она, снимая с ног сапоги и скидывая на вешалку пальто. Пока Кириллова мылась в душе, она подумала о том, что было бы здорово, если бы телефон можно было носить с собой. Так позвонишь и спросишь, где человек, что с ним там. Может, ему нужна помощь?

Кириллова принялась за ужин, который как обычно состоял из чая и бутерброда с маслом. Она уже собиралась ложиться спать, как в прихожей опять раздался грохот. Насторожившись, Лёша выглянула в коридор. Это была Верховенская собственной персоной. Только ещё более помятая, чем в прошлый вечер и явно пьяная, ибо несло от неё перегаром так, что запах чувствовался даже на кухне. Хотя не сказать, что от прихожей до кухни было такое уж большое расстояние. 

— Ну и где Вы были, товарка Верховенская? — Кириллова встала в коридоре ткнув руками в боки. — У Вас серьёзное ранение, а Вы развлекаться ходите. — Произнесла она больше с насмешкой, чем со строгостью. 

— Это долгая история. — Единственное, что смогла произнести Верховенская, прежде чем ее вырвало на пол. Алексия промолчала, лишь подошла и аккуратно подняв Верховенскую отнесла её в ванную, где начала старательно поливать её прохладной водой. 

—Эй! Эй! Осторожнее! Сигареты промочишь. — Заворочалась Верховенская, но в итоге лишь съехала в ванной, слегка ударившись головой. 

Когда Кириллова наконец-то закончила, Верховенская, усмехаясь произнесла: 

— Это так за годы изменились методы допроса NУРа? Вовремя я уволилась. — С  её губ сорвался истеричный смех. Кириллова с удивлением заметила, что  Верховенская выглядела лучше, чем когда-либо за эти дни. Болезненная бледность пропала, синяки под глазами явно уменьшились. На щеках алел румянец. 

— Что Вы смотрите на меня, будто увидели мертвеца? — отвлекла от рассматривания себя Верховенская. 

— На удивление, сегодня Вы на него не похожи.

— Сегодня, значит? И только сегодня? 

—Мы лишь четвёртый раз видимся, и все разы до этого вы выглядели так, будто Вас уволили не из следственного отдела, а из морга, причём из холодильника. — Кириллова помогла Верховенской выбраться из ванной и посадила её за стол. — Вам надо поесть, как раз я сварила куриный бульон. — Она поставил перед ней тарелку.

— Я поела уже, спасибо. — Верховенская задумчиво уставилась в тарелку, где в прозрачном бульоне плавали маленькие кусочки курицы. 

— И куда же Вы решили пропасть сегодня, и для чего Вам понадобилась моя одежда? — Кириллова скрестила руки на груди и откинулась на спинку стула.

— А Вы решили принести работу домой или просто беспокоитесь обо мне? — всё же осталась в Верховенской часть от мертвеца, это её пустые холодные глаза, в которых мелькали бесовские огоньки, когда она улыбалась, хотя это было больше похоже на ухмылку. Она смотрела на Кириллову в упор. 

— Вы живёте в моей квартире, хотя по идее должны быть в камере как одна из главных подозреваемых. — Кириллова явно напряглась, как бы это бедствие снова внезапно не дернулось в сторону острых предметов. Краем глаза Лёша убедилась, что ножи спрятаны в ящик, но тем самым проиграв в этой игре в гляделки. И вот теперь на лице Верховенской вновь возникла эта чёртова ухмылка. 

— Это сейчас это Ваша квартира, а ведь всё можно обернуть так, чтобы это стала моя квартира. До первого обнаружения Вашей пропажи конечно. — Верховенская провернула ложку в руках. — Но Вы мне приятны, и поэтому вредить Вам я не имею никакого желания, да и самой мне это не выгодно. — Она зачерпнула бульон и громко показательно сюрпнула. 

— Раз Вам уж я приятна так, то почему не бы помочь с мне расследованием и на мои ответить вопросы? — Надо же, “Вы мне приятны”. Скорее Верховенской приятно пользоваться тем, что Кириллова способна ей дать, а точнее тем, что можно нагло взять, не спросив, просто поставив перед фактом. 

— Я не могу. — Вся наглость с лица Верховенской тут же пропала. — Вы же понимаете, что стоит мне дать показания, как эти бандиты убьют меня. — Ложка зависла над тарелкой. — Вы ещё не поняли, насколько они опасны? 

— Они Вам угрожали? Это они вас порезали вчера? — Что-то хоть говорить стала хорошо уже. — Вам предоставлена быть может защита. — Кириллова отпила немного чая

— У милиции нет сил против них, тем более в отделе явно завелась крыса. — Ложка всё же была отложена обратно на стол. — Вы же видели, на что способны эти преступники. — Верховенская взгромоздила руки на стол и оперлась на них. — Вы сможете с таким справиться? А если Вашу квартиру подожгут? 

— А в какой момент у нас вампиры стали бандитами? — Кириллова хлопнула по столу рукой и приподнялась 

— А Вы будете мне верить, если я продолжу называть их вампирами? — Верховенская тоже ударила по столу и так же приподнялась. 

— Вы понимаете, что своим молчанием Вы только увеличиваете количество жертв?! — Кириллова уже повысила голос.

— А может, я не хочу стать одной из этих жертв?! Почему я должна рисковать собой ради других?!  Я и так уже рискнула, оставив Вас с Шатовой тогда в живых! Ведь, отправив вас тогда ко мне, Она явно дала мне знак, что вы должны быть мертвы, а дело уничтожено!

— Вы про кого? — Кириллова с непонимаем посмотрела на Верховенскую. — К Вам поехали мы, не оказалось потому что в архиве дела, не посылал никто нас к Вам… Можете Вы объяснить, пожалуйста.. — Кириллова протянула было руку, чтобы погладить Верховенскую по плечу. Она сама не понимала откуда у неё возникло такое желание. 

— Нет! — Верховенская дёрнулась и закрылась окончательно. — Вы достаточно узнали! — Верховенская выбагает с кухни, хватает первую попавшуюся куртку с вешалки и выбегает из квартиры.  

Только сейчас Кириллова поняла. что дверь в квартиру всё это время была открыта настежь. 

*** 

Когда Валентина узнаёт, что ей надо забрать сестру из милиции, то не удивляется. Она удивляется, когда узнаёт, что это Ангелина, а не Диана, устроившая очередную пьяную драку с матерью. Она нервно стискивает зубы, когда узнаёт причину задержания её младшей сестры и бросает что-то похожее на:  “Мы с ней очень строго поговорим дома” — и крепко сжимает руку Ангелины.  Она не плачет и как-будто вообще не выглядит расстроенной. Валентине хочется прочитать Ангелине целую лекцию о том, какой её поступок глупый, но успокаивает себя мыслью, что скоро советская власть не будет иметь никакого значения, а значит и статьи против религии тоже не будет. У Валентины чесались руки, если бы Ангелина не была маленьким глупым ребёнком, то девушка давно бы провела ей воспитание кулаками или ремнём. Но Валентина была уверена, что детей бить нельзя, ведь они такие беспомощные и маленькие, как на них можно поднимать руку.  

На окраине города собрались главные отбросы и отщепенцы: бывшие заключенные, карманники, безработные, алкоголики. Каменные пятиэтажки перемешались с деревянными старыми домами, неизвестно как до сих стоявшими. В одной из таких деревянных лачуг и ютилась семья Карамазовых. Помимо самой Валентины, Ангелины и старшей Дианы здесь ещё жили их сводная сестра Павлина Смердякова и их мать Федосья Ивановна. Зайдя в дом, Валентина недовольно поморщилась, почувствовав сразу запах перегара. Она сразу поняла, что мать и сестра снова пили и нервно сжала кулак. Она неоднократно просила Пашу, чтобы та следила за тем, чтобы сестра и мать не пили и не прогуливали работу, ибо потом на собрании именно Валентина выслушивала за мать и сестру, что они должны взяться за ум и расстаться с синим змием. 

— Иди к себе в комнату, потом поговорим. — Говорит Валентина и достаточно сильно пихает сестру в сторону двери, после чего спускается в подвал.  

Здесь мерзкий запах разложения и всегда тусклый свет. Здесь находится жилище Павлины. Валентине мерзок сам факт того, что это живёт с ними, и если бы она не была полезной, то давно бы жила на улице. Хотя Валентина уже начинала сомневаться в том, что Паша ей нужна. Приказы она выполняла плохо, готовила в последнее время, по словам Ангелины, тоже. 

Валентина вступает во что-то холодное и хлюпающее и с омерзением вытирает ногу о пол. 

— Сколько раз говорила не приносить это, — на последнем слове она делает нажим с отвращением,  — домой… — Она закатывает рукава рубашки, а затем замахивается и наотмашь ударяет сестру по лицу. 

Паша скулит и отползает в угол. 

— Есть же что-то надо, мяса в магазине не достать. — Её улыбка больше похожа на кривую линию, ломанную палку. Когда она чуть приоткрывает рот, показывая зубы, то лицо неестественно искажается. Глаза пустые, в них ничего нет. 

— Ты этим ещё Ангелину кормишь?! — Валентина сжимает ладонь в кулак и наступает. Она со всей силы пинает Пашу. — Как тебя только ещё держат на работе… Ты же повариха в школьной столовой, неужели сложно положить поменьше мяса этим отродьям и принести домой?! —Она хватает Пашу за грудки и поднимает — У тебя всего две задачи: следить за сёстрами и матерью и готовить еду. — Хорошенько её встряхивает. — И ты ни с чем не справляешься! Ты всё это время кормила мою сестру собачатиной?!  Ты абсолютно бесполезная! – Она кидает её обратно в угол.

— Может, если бы Вы меня обратили, то я была бы более полезна. — Рычит Павлина из угла. — Почему Вы обратили какую-то шпану, а меня до сих пор нет? — скулит она.

—Это было ошибкой, как и давать тебе такую большую свободу воли. — Валентина брезгливо отряхивается. — Даю тебе неделю на исправление… — она поднимается наверх и заходит в комнату к Ангелине. 

Валентина старается не обращать внимание на Ипполиту, словно её вообще здесь, а между тем Ангелина заплетает ей косички. Как мило. 

— Милая, пойдём поговорим. — Она аккуратно вывела младшую из комнаты. — Я всё понимаю, но почему ты не могла молиться дома? Ты же знаешь, что у меня и так проблемы на работе из-за Дианы… А если про это узнают, то меня уволят и нам будет нечего есть, и нас выгонят даже из этого дома. — Из комнаты раздался звук разбившегося цветочного горшка. Валентина прервавшись решила заглянуть внутрь. Там Ипполита залезла на подоконник и пыталась открыть окно. На полу валялся горшок и была рассыпана земля.

—Ах ты… — Валентина гневно сдернула Ипполиту с подоконника и уронила на пол, ударив её в лицо. — Я тебя приняла в семью, а ты так решила предать нас. 

— Я Вас не просила об этом. — Ипполита попыталась ударить Валентину в живот, но промазала и попала по руке. — Вы убили мою подругу!!!  — Ипполита вывернулась и укусила Валентину в руку. Женщина отдернула руку, но только лишь для того, чтобы снова ударить девочку по лицу. 

— Валя, хватит! — Вскрикнула Ангелина, заглянувшая в комнату. — Кулаками ведь ничего не решить… — Она попыталась разнять их, но в этом уже не было необходимости. Валентина остановилась, как только услышала голос сестры.

— Окажи ей первую помощь. — Бросила она, выходя из комнаты. 

***

Галина просидела сутки в камере, но ей казалось, что явно больше. Соседи у неё были не самые приятные и она зажалась в угол, пытаясь посильнее укутаться в свитер. Одна из заключенных с сильным запахом перегара, попыталась с ней заговорить, из всего пьяного бреда секретарша только поняла, что ту несправедливо задержали, ведь они ничего такого не делали, а всего лишь отмечали рождение дочери её подруги, но завистливые соседи на них донесли в надежде завладеть их квартирой, сами-то они двумя семьями ютятся в одной квартире. 

Спустя долгое время Галину вызывают на допрос и заводят в темную комнату. Девушка чуть не садится мимо стула, поэтому её подхватывает один из милиционеров и грубо усаживает, после чего удаляется. Галина остаётся одна. Одновременно она радуется тому, что больше не чувствует всех тех мерзких запахов камеры, а с другой ей страшно находиться одной в помещении, где она не видит даже собственных рук. 

Дверь в допросную открывается с мерзким скрипом, в светлом проеме виден черный низкий широкий силуэт следователя. Это Порфирий Петрович, работающий в отделе по борьбе с экономической преступностью. Раньше работал в отделе уголовного розыска, но из-за малого количества дел, он пару лет назад перешёл на дела, связанные со спекуляциями, взятками и мошенничеством. 

— Вот и чайник за кофейником бежит, тараторит, тараторит, дребезжит… — На стол падает папка с бумагой. — Утюги бегут покрякивают, через лужи, через лужи перескакивают. А за ними блюдца, блюдца – дзынь-ля-ля! дзынь-ля-ля! — Следователь с таким же мерзким звуком отодвигает стул и тяжело на него падает. — Вдоль по улице несутся – дзынь-ля-ля! Дзынь-ля-ля! — Единственные источники освещения здесь — это две лампы: одна на столе у машинистки, другая стоит между следователем и Галиной Иволгиной. Порфирий Петрович ухмыляется, открывает дело, продолжая приговаривать. — На стаканы – дзынь! — натыкаются,  стаканы – дзынь! — разбиваются… — Он делает паузу, что-то внимательно, читая в деле. — Хорошее стихотворение правда? Это я у своей коллеги из предыдущего отдела вредную привычку подхватил, она постоянно песенки детские, да стихотворения под нос бормотала, вот тоже прицепились… Знаете как называется? — Он щурится, словно кот и смотрит на преступницу. Галина продолжает молчать, но весь её вид выдаёт, что она нервничает. Лицо её бледно и болезненно, а руки заметно трясутся. 

— Не знаете, да? А вот может, если бы знали, то сейчас здесь не сидели… — Он закрывает папку и стучит ей по столу, то ли для того, чтобы выровнять листы, то ли чтобы привести допрашиваемую в чувство. — И как же Вам не стыдно… Работница Наркома, да ещё одна из лучших секретарш и занимается такими мерзкими вещами… Неужели в Наркоме так плохо платят, что Вы решили связаться с этой Федорой. Понимаю, у нас тут не Москва и “Березки” под окном у Вас не было, но всё же мне интересно, чем так привлекательны эти занятия спекуляциями? 

Галина нервно поджимает губы, теребит свой свитер и пытается смотреть куда-то в сторону, лишь бы не пересекаться со взглядом следователя. Она почему-то уверена, что если будет молчать, то могут подумать, что ошиблись, она тут совсем ни при чём, и произошла ошибка. Но если посмотреть в глаза следователю, то она тут же захочет всё рассказать и тогда — прощай маленький, но уютный угол в комнате, который был нажит с таким трудом, придётся возвращаться к родителям в соседнюю деревню. И с работы, наверное, её уже уволили, как только узнали, что двух секретарш из наркома увезли в отдел по борьбе с экономической преступностью.

— А может, Вы не верите в светлое социалистическое будущее? Отвергаете учение Карла Маркса? Кажется Ваша сестра живёт за границей? Я ваше дело подробно изучил, Вы давно у меня на карандаше были, просто я ждал за что ухватиться. — Порфирий Петрович хрипло и тихо смеётся. 

Галина только морщится и зябнет. Кажется, стенографистка открыла окно.  

— Я  могу закрыть глаза и дело, но только, если Вы согласитесь работать на меня и добыть мне некоторую информацию… —Порфирий Петрович стучит пальцами по столу — Ваша подруга уже согласилась. Конечно, Вы потеряете свою работу, но Вашу комнатку в коммуналке мы сохраним и дадим небольшое жалование. — Порфирий Петрович ухмыляется. 

Галина впервые поднимает глаза и молча кивает.