– Доброе утро!

Под громкое недовольное шипение Харит почти вприпрыжку добрался до окна. По старой традиции, прежде чем отодвинуть шторы, он почему-то заглянул за них. Будто бы каждый раз боялся, что в этот раз солнца за окном не будет! Но солнце было, низкое, почти белое, било в глаза нестерпимо и весело, билось сквозь и по прозрачно-зеленой листве и тёплыми пальцами гладило мальчика по лбу, щекам и шее, приветствуя в своём новом дне. Харит уже смелее раздвинул шторы, одним резким движением впуская солнце в комнату. Шипение стало куда громче и злее.

– Ты просил меня разбудить тебя! – напомнил Харит – И прежде чем ты найдешь, чем в меня кинуть...

Он не успел закончить: ожидаемо получил пластмассовым стаканчиком в лоб, негромко и почти без недовольства ойкнул. Но когда посмотрел на своего соседа по комнату, маску строгости всё же надеть попытался – довольно безуспешно.

Женька протирал глаза, что-то ворчал, комкал одеяло у груди и живота, словно цепляясь то ли за сон, то ли просто за кровать и право полежать ещё немного, на Харита своими серыми, почти прозрачными глазами смотрел хмуро и недовольно, но без особой злобы. На самом деле, за неделю Харит уже привык к Жене: он негромко и как-то тускло ворчал, когда Харит пытался убраться в комнате или смотрел на спрятанную заначку сладостей с явным укором, ругался куда громче и ярче, когда Харит вскакивал "посреди ночи" – в восемь часов, и то не всегда, ну, один раз в пять встал, подумаешь! – а при "гостях" становился до икоты вежливым и боязливым, но проблем не доставлял, кроме ворчания был весьма безобидным и даже не ругался, когда Харит читал книгу ночью, а иногда и не под одеялом, а с ночником на кровати и парочкой яблок (естественно, тайник своего соседа с едой Харит глубоко осуждал, но от предложений не отказывался, когда дело касалось фруктов). У Жени тоже были белые волосы, хоть и не настолько белые, как у Вильгельма и как когда-то у Харита, а желтоватые, но Женя такого уважения у Харита только за смелость ходить с таким цветом волос не вызывал вряд ли из-за более натурального оттенка. Как бы это сказать... Когда Харит смотрел на Вильгельма, ему казалось, что тот вот-вот вынет из невидимых ножн меч, и где-то заиграют трубы и барабаны! Именно такие люди не стесняются своего внешнего уродства – на их уровне величия его не замечают и не думают о нём. А у Жени меча не было, у Жени было очень много колючек и умение сворачиваться в горький злой комочек, когда ситуация требует. Это всё ещё было больше, чем то, что имел Харит; но сравнивая с Вильгельмом...

– Ты же помнишь? У вас сегодня сбор вашего клуба.

– Нашего клуба... – пробурчал Женька. Ещё немного посжимал ткань между рук, но внезапно, почти как в мультике каком-нибудь, вскочил с кровати, тут же сел обратно и схватился за голову: видимо, закружилась. Харит наблюдал за этим с искренним сочувствием, но всё же скорее весело, чем грустно.

– Вспомнил, – с довольным видом кивнул мальчик – Тогда я пойду. Не опоздай к завтраку! Там сегодня твой дежурит.

– Мой, угу... – буркнул Женька, продолжая потирать глаза. Кажется, он не понял, кого из двух "журналистов" имел в виду Харит; но обещание было выполнено, и Харит с гордостью вышел из комнаты.

До шахмат оставалось всего несколько дней, но, несмотря на сложные взаимодействия с Вильгельмом и на странного и непонятного Эндера, Харит едва ли мог дождаться нового собрания клуба. А ведь они живут в одной комнате! Интересно, они смогли подружиться? Было бы хорошо! С другой стороны, если они подружатся, сдружатся, сблизятся, и всё это – без Харита? Нет, так тоже нельзя! Наверное, всё же зайти стоит: даже если строгий Вильгельм будет против, то Эндер наверняка улыбнётся, поднимая вгляд от какой-нибудь книжки... Да, зайти надо будет обязательно! Прямо сегодня!

В столовой уже толпились дети и дети постарше, царил всё ещё неуверенно-сонный гул, громче всего звучал звон тарелок и ложек, и пахло ягодами, кашей и почему-то чем-то рыбным. Харит взял кашу (манка, горячая и пахнущая очень мягким, но от варенья он отказался) и двинулся ко своему столу. Краем глаза (он старался не пялиться, чтобы это выглядело как будто это и было "краем глаза") он увидел дежурного. Мольфар, из Двойки, со смешной круглой прической из тёмных волос, невнятно отливающими то синим, то фиолетовым, и эта прическа всегда спрятана под не менее нелепой соломенной шляпой (по крайней мере, на улице – в здании вожатые могли потребовать и снять такой аксессуар). Ярко красная повязка дежурного приятно лежала на тёмной ткани его одежды и очень шла ему серьёзному, почти суровому лицу: несмотря на рост, из-за какой-то силы от него Хариту всегда было сложно поверить, что они ровесники. Почти как с Вильгельмом! Харит сел за стол и принялся есть кашу, и почти тут же к нему подсела фиолетоволосая девочка, приветливо улыбнулась и тоже стала есть кашу, не мешая Хариту погружаться в мысли. Странно: она, очевидно, из его отряда, раз села рядом, но разве Харит проглядел бы кого-то с такими яркими волосами?.. Впрочем, неважно. И всё-таки Мольфара Харит действительно побаивался, и совсем насторожился, когда узнал, что тот был одним из "основателей" клуба журналистики, в который быстро записался Женька. Но знакомство с Вильгельмом не могло позволить Хариту не сравнивать этих двоих. Вполне возможно, что Мольфар был своим Вильгельмом для журналистов! Суровым, страшным, но, вообще-то, очень хорошим. Но чего-то ему не хватало.

– Булки раздают! – зашептались ребята вокруг, закрутили головами, кто-то случайно толкнул Харита локтём в спину. Подняв голову, он понял, что девочка пропала со своего места. Может, она и вовсе была призраком? Нет, никак не призраком: тарелка и кружка с чаем остались на месте, а на лавке даже осталось кольцо (как можно потерять кольцо?!): довольно массивное, но изящное, с вырезанными полосочками и странными круглыми символами. "Готическое", тут же пришло ассоциацией Хариту в голову, но тот не был уверен, что использует это слово правильно.

– Булки, - сообщили ему сверху абсолютно сухо, и он быстро узнал голос Мольфара. Харит поднял голову, улыбнулся и взял протянутую ему булочку (сахарная, но уже давно холодная) из рук дежурного, который явно не был доволен тем, что Харита пришлось окликать, чтобы тот обратил на него внимание. Внезапно, Харит улыбнулся ещё шире:

– А тут ещё со мной девочка сидела. Можно ей тоже булку взять?

Мольфар поморщился. Действительно, почти как Вильгельм!

– Нет.

– Но... – начал было Харит и поймал себя на том, что тоже начинает то ли морщиться, то ли хмуриться.

– Раз ушла, значит, не надо. Или пошла взять с раздачи. Знаем такое, потом булок досчитаться не может. Моё дело – сделать, чтобы не прикопались и уйти в комнату, – уже почти гордо, но всё так же сухо закончил дежурный. А Харит почти испугался того, как невольно начинает закипать.

– Но я уверен, что у вас ещё остаётся много булок! Вы же видите – тут остались её вещи, значит, я не вру. А если она лишнюю принесёт, я самолично обещаю вернуть её...

Мольфар фыркнул.

– Да в конце концов, вам сахарной булки жалко?!

– Раз тебе не жалко – ты ей свою и отдай, – отрезал Мольфар. Не стал задерживаться ещё дальше, двинулся к следующему столу, за которым уже стали волноваться...

Вот что в нём было не так, сердито понял Харит. К Мольфару можно было чувствовать только страх. К Вильгельму, помимо страха, невозможно было не чувствовать уважения. И почему он, кстати, вообще стал называть этого идиота на "вы"? Он же ровесник, так ещё и урод! Нет, так нельзя говорить...

Харит оглядел столовую. Темно-фиолетовая макушка дежурного отходила всё дальше (и Харит не мог не чувствовать злого облегчения по этому поводу), но светло-фиолетовой видно не было. Может, эта девочка действительно уже ушла из столовой? И не унесла посуду... Харит бы занёс этот пункт в свою голову, отметил бы "невежливая", "не ценящая чужие труды" или "с низким этикетом" напротив весёлого лица девушки, если бы не мысль о том, что эту посуду придётся убирать Мольфару. Вот и пусть! Но свою он до сдачи посуды всё же, конечно, донесёт. И кольцо тоже сунул в карман: надо обязательно найти эту девочку, чтобы вернуть побрякушку. Ведь, должно быть, она очень сильно расстроится, заметив пропажу.

***

Женька поймал Харита на выходе из столовой, поймал буквально: схватил за плечо цепко и нервно, так же нервно и каким-то образом цепко заглянул в глаза умоляюще.

– Что случилось? – растерялся Харит. Женька отпустил соседа, немного отошёл, начал ломать руки с лицом скорее сухим, чем неуверенным. Наконец, вздохнул.

– Помощь твоя нужна, Хар. Это для клуба нашего.

Это что же – помогать его ребятам? Харит фыркнул и с удовольствием подумал, что получилось очень похоже на то, как это делал Мольфар. Женя от чего-то замотал головой.

– Мне к вам в клуб надо прийти.

– А? – совсем не понял Харит и тут же снял с себя образ того, кто был способен фыркать по-мольфаровски – Ты к нам в клуб переписаться хочешь? Извини, но я боюсь, мы уже не...

– Нет же! Мне интервью от вас нужно. Для нашего клуба. Понимаешь?

Харит не понимал, и Жене пришлось вздохнуть ещё раз.

– Нам дали такое задание, собрать всякий материал для первого выпуска. Рио собирает легенды лагеря и истории, Мольфар занимается фотографиями и официальными данными о лагере. А мне нужно сделать интервью, в том числе с разными клубами. А я не успею в одиночку!

– И к какому числу тебе это нужно? – спросил Харит, почти физчески чувствуя, что его медленно связывают.

– К сегодня! – Женя опустил глаза в пол то ли стыдливо, то ли почему-то обиженно – Я тебя разбудить меня просил не потому что у нас встреча рано, а потому что я ничего не успел сделать. Ты понимаешь, что Моль меня убьёт, если узнает, что я ничего не сделал? А Рио – он, может, и действительно убьёт, только не из-за интервью, а так, ради веселья...

– Тише, тише! Хорошо, помогу я, – сдался Харит, позволяя невидимым веревкам впиться в запястья и икры, и почти не успел пожалеть об этом: Женька тут же поднял глаза и улыбнулся ему настолько наивно и обезоруживающе, что Харит моментально проглотил эту пилюлю, отчётливо чувствуя на языке, насколько же от неё отдаёт фальшью – Так что мне нужно делать?

– Возьми интервью у журналистов! – моментально и слишком радостно отозвался Женя. Но к журналистам идти совсем не хотелось.

– Разве не будет лучше, если они не будут знать, что ты нанял помощника?

– Нет, у журналистов всё равно должен был взять кто-то со стороны, – уверенно заверил его Женя, и Харит ещё отчётливее понял, насколько всё происходящее было спланировано и отрепетировано заранее, возможно, даже не только его хитрым соседом – Они не удивятся, увидев тебя. Ты же с ними ещё не успел подружиться, верно? Или рассориться?

– Ну, вроде не успел... – не совсем уверенно ответил Харит.

– Отлично! Тогда потом зайди ещё к музыкантам.

– У нас есть музыкальный кружок? - удивился Харит. Женька хихикнул.

– Ага. Вроде бы хорошие ребята. В общем, вы подружитесь. Вот я бы... – он запнулся, но опять замотал головой – Короче, вот.

– А потом куда?

– Это всё! Больше тебя гонять не буду. Только два интервью. Несложно, правда? А я сбегаю к программистам, к сонным, и к этим, с комиксами... и к кулинарам. Если что-то вкусное удастся стащить, обязательно принесу тебе.

Звучало действительно несложно, и, к тому же, день был абсолютно свободным, отведённым для клубной деятельности. Только и у Вильгельма, и у Эндера в среду нашлись либо другие клубы, либо более приоритетные дела, поэтому сбора шахматистов не ожидалось.

– Ладно, значит, журналисты так журналисты, – обречённо кивнул Харит, примеряя, словно бейдж настоящего журналиста, свою новую роль. В конце концов, если он поможет Жене, значит, тот будет Хариту должен. Когда он вернёт свой долг и вернёт ли вообще – это уже вопрос другой, но дать в долг всегда куда приятнее, чем иметь долг на себе. А значит, Харит всё делает правильно! Просто в следующий раз он играть по этим правилам не согласится. Ни за что на свете. Но один разок – один разок можно.

***

К журналистам не хотелось идти прям совсем-совсем, и поэтому Харит был даже рад зарядке после завтрака, обязательной для всех (впрочем, не то чтоб она когда-то Харита бесила), а потом обрадовался, что небо было особенно ясным, а солнце – особенно ярким, и решил это хорошей причиной для прогулки вдоль лагеря. Харит управится быстро – а журналисты пока что успеют отдышаться от зарядки, Мольфар сдаст свой глупый красивый галстук дежурного и вернётся в клубную комнату... Какое же бессмысленное имя – Мольфар! Хариту совсем не нравилось, как оно звучало, оно было каким-то слишком мычащим и однозначным. Но нет, пока Харит ходит по улице, он не собирается думать о Мольфаре или о ком-то ещё его толка. Солнце слишком тепло и щекотно трогает уши и шею, и тёмные летние тени прыгают по песку и гравию слишком весело. Летом и на улице думать о чём-то плохом попросту запрещено! И Харит перестал думать, щурясь от яркого солнца, но то и дело снова пытался взглянуть прямо на звезду, будто бы боялся, что она исчезнет или забудет о нём.

Прошло чуть меньше полутора часов, когда Харит наконец вернулся в здание. Он знал, что откладывать дела напоследок нельзя, а поэтому только ополоснул лицо, стараясь смыть с себя расслабляющую жару улицы, и со вздохом направился искать место собрания журналистов, захватив вместо блокнота и ручки телефон.

Харит знал, что искать долго не придётся: на первом этаже, среди прочих информационных плакатов, гордо висел список зарегистрированных клубов и кабинеты, где участники клуба собирались. Вильгельм каждый раз смотрел на этот список по-вильгельмовски кисло: шахматный клуб им внести в перечень официальных клубов обещали, но пока что ничего так и не сделали. И каждый раз Вильгельм возмущался, тоже вполне по-вильгельмовски: почему в физико-математическом лагере нет клуба шахмат, но есть, например, клуб сновидений? Что это вообще такое? С самого начала смены, и, если верить вожатым, с начала прошлой и позапрошлой смены тоже, в клуб сновидений не записался ни один человек. Лучше бы сделали шахматный клуб! Харит был уверен, и в прошлых сменах нашлись бы ребята, которые были бы рады открытию такого кружка. Однако у журналистов было своё законное место: Газета, 41 кабинет – Рио Лайзер, Мольфар Райдэн, Евгений Карамыш. От каждого из этих имён, даже от Женьки, хотелось поежиться. Нет, Карамыш – парень хороший, но какой-то слишком уж невнятный для Харита, а тот факт, что он так быстро сдружился с имеющими самую громкую репутацию ребятами... Должно быть, это означает, что он их стóит. Нет, то есть, так говорить нельзя! Судить о человеке по друзьям нельзя, и вообще думать плохо нельзя. Конечно, они стоят друг друга, но на то они и друзья. Значит, они нашли общие темы. Рио и Мольфар наверняка тоже хорошие, и Харит прямо сейчас в этом убедится! А вот если бы кто-то стал строить своё впечатление о Харите по его друзьям, то это тоже было бы совсем не... Харит задумался. С Эндером проблем не было, у мальчика была настолько идеальная репутация, что единственное, за что его можно было не обожать, так это за собственное несоответствие его идеальности; а Вильгельм... Почему-то Хариту очень хотелось, чтобы, думая о Харите, люди вспоминали, что Вильгельм – его друг, хотя для их отношений слово "друг" явно пока что было слишком громким. Да, о нём часто говорили и как о вспыльчивом, слишком самоуверенном, слишком эгоцентричном и упертом. Но он был очень сильным и очень смелым. И очень, и всегда – справедливым и честным! И ни капли не эгоист на самом деле, и он не просто булочку бы лишнюю отдал, но и свою бы отдал тоже... Тьфу, заладил с этой булкой! Харит даже ударил себя по голове, но не слишком сильно. Всё, прямо сейчас он пойдёт убеждаться, что Рио и Мольфар – совсем не плохое люди. В сорок первый кабинет!

***

– Так это ты – репортёр, которого нам обещал Женя? – спокойно спрашивает Мольфар, когда Харит заходит в классную комнату. Значит, ждут. Интересно, он запомнил тот случай в столовой? И если запомнил, то что об этом думает? Харит почувствовал, как с каждой секундой ему становится всё неуютнее, будто к коже прикладывают сотни маленьких иголочек – пока что не втыкают, только примеряются. Мальчик постарался улыбнутся и сел за первую парту, но получилось совсем плохо. Кабинет был большим, светлым, с высокими окнами и развешенными по стенам таблицами и схем (Харит быстро узнал и таблицу Менделеева, и несколько несложных химических формул; химия – не физика, по химии он бежать вперёд школьной программы не старался, и поэтому многое казалось ему незнакомым. Так же, за первой партой, но у окна, самой дальней от Харита на первом ряду, сидел Рио, и Харита аж передёрнуло от одного взгляда на него: почти белая кожа, ярко-оранжевые, абсолютно неестественного цвета лохматые волосы, так же пытающиеся завершить вокруг головы какой-то круг (в журналисты берут только крашеных и с неудачной стрижкой под каре?), и, конечно, с вечной тряпичной чёрной маской с весёлой, агрессивной улыбкой на ней (ах да, а ещё в журналисты берут только со странным аксессуаром). В его глаза Харит и вовсе старался не смотреть. Но вот Рио разглядывал его, кажется, с интересом, но издалека было сложно разобрать эмоции на его лице, особенно когда пытаешься отворачиваться. Мольфар стоял за экспериментальным металлическим столом, прямо под доской, на подиуме, и перед ним, совсем как в фильме, где показывают урок химии, стояла какая-то конструкция из пробирок и трубочек. Жаль, что жидкость в них не булькала и даже не выглядела слишком странного цвета – была мутновато-жёлтой. Засчёт высоты подиума и в целом серьёзности окружения, Мольфар как будто бы смотрел и на Рио, и на Харита сильно сверху вниз, и Харита почему-то это развеселило, и он даже совсем негромко хихикнул: как будто бы какие-то дополнительные занятия, куда позвали самых отстающих учеников, и теперь учитель, почему то с очень детским лицом и смешной шляпой от солнца, пытается объяснить какой-то опыт. Харит не мог сказать, понял ли Мольфар ситуацию так же, как и он, однако в ответ на смех "репортёра" "учитель" поднял колбу с какой-то прозрачной , но блестящей красноватым на свету жидкостью, и вылил в одно из отверстий странной конструкцией. Красными отблесками она стекла в следующую колбу... слилась с жёлтой жидкостью, и та даже немножко забурлила (Харит приподнялся со стула, чтобы рассмотреть получше!), но тут же реакция стухла, бурление завершилось, больше ничего не происходило. Мольфар одним носом недовольно выдохнул и отложил колбу, глядя на стеклянную конструкцию с куда большей суровостью, чем если бы та отказалась брать у него булку в столовой или стала бы требовать новую... Тут Харит вспомнил, что его дело – взять репортаж, а за последние минуты три или пять они не произнесли ничего, кроме одного вопроса Мольфара. Поэтому он поднял телефон на парту, открыв на нем заметки, и выжидающе посмотрел на Рио – тот смотрел прямо на Харита, как будто бы всё это время на него смотрел, и поэтому он тут же пожалел об этом и перевёл взгляд на Мольфара, который продолжал буравить взглядом колбы и стеклянные шары, прощения что ли от них ожидал. Харит попытался прочистить горло – такое обычно привлекает внимание в книгах или фильмах – но вышло слишком негромко и жалко, так что он пожалел снова; однако это сработало, и горе-химик тут же повернулся к нему с легким удивлением в глазах, как будто бы уже и успел забыть, что Харит тут сидит.

– А, да. Спрашивай.

– А... – решительность мальчика, которой и без того было очень мало, испарилась моментально. Но, кажется, Мольфар совсем не выглядел агрессивным. И он даже попытался помочь незадавшемуся репортёру:

– Не волнуйся. На неудобные вопросы мы отвечать не будем, а материал всё равно успеем отредактировать, – на удивление, эти слова не только успокоили Харита, но и как будто бы прозвучали немного... более мягко, что ли? Харит не был уверен, более мягко чем что именно, однако благодарно улыбнулся Мольфару.

– Хорошо. В таком случае, ну... Почему вы выбрали именно этот клуб?

– Всегда быть в курсе событий!

Харита передёрнуло, дрожь буквально прошла по всему телу, все те тысячи иголочек наконец забрались под кожу. Он был готов к этому, но всё ещё очень, очень сильно боялся, а потому и был не готов одновременно. Он даже зажмурился на несколько мгновений, но потом снова открыл глаза и глубоко вдохнул. Но повернуться в сторону Рио так и не посмел, и тут же возненавидел себя за это. Надо будет обязательно ударить себя, как выйду из класса, подумал он.

Голос Рио был неправильным и чужим, он был механическим, по своей природе ровным и тусклым, но слишком уж стремящимся поспевать за интонациями и тембром людей. Ближе всего Хариту казалась аналогия с вокалоидами – как будто звуки были записаны так же по отдельности, но не столько на разные ноты, сколько на разные интонации и настроения. Складываясь вместе, они создавали какую-то какофонию, речь, которая должна быть волной, становилась волной дискретной, лестницей с неравномерными и очень острыми ступенями. Харит всё-таки поднял на Рио глаза. Тот смотрел. Смотрел, наверное, действительно заинтерисованно: Харит был готов поклясться, что тот упивается этой ситуацией, упивается эмоциями Харита, ему весело смотреть на это, но ни маска, закрывающая рот, не пустые стеклянные глаза не позволяли сказать чего-то определённого. Тут уже не просто иголки подковыривали кожу – огромная спица забралась в тело где-то между лопаток, и теперь, перебирая каждый позвонок, с таким же неровным звоном лезла вниз, вниз по спине, раздирая кожу и оставляя ледяную дорожку на своей траектории...

– Думаю, это то, что Женя ответил бы тоже, – Харит снова был благодарен Мольфару, благодарен так сильно за то, что тот (Харит уверен – нарочно) вывел из какого-то ступора, позволил очнуться и скорее опустить голову вниз, перестать смотреть в эти стеклянные глазницы – Действительно, лагерная газета – чем не хорошее место для любителей сплетен?

– Вы уверены, что хотите, чтобы этот текст был опубликован в вашей же газете? – спросил Харит и понял, что говорит слишком тихо, слишком сбивчиво. А Мольфар даже очень коротко засмеялся. К счастью, совсем не жутко.

– Ты прав. В таком случае... Для нас важно быть в курсе событий в лагере, чтобы всегда... знать, когда стоит прийти на помощь друзьям? – он улыбнулся Хариту немного криво, но совершенно беззлобно, однако четко давая понять, что говорит с сарказмом. Харит неуверенно улыбнулся в ответ, а Мольфар посмотрел на Рио, вроде как ожидая, что тот скажет. Харит не посмел посмотреть на рыжего и стеклянного, чтобы увидеть его реакцию, однако тот так и не подал голос, и Мольфару пришлось продолжить: – Потому что держать руку на пульсе – всегда полезно и важно. И потому что мы хотим всегда узнавать обо всём первыми из-за нашего... природного любопытства и невероятной любознательности. С самого детства я читал все газеты, до которых мог дотянуться, моей первой игрушкой была газета, и пока мои сверстники вешали на стены плакаты с накачанными героями боевиков, в моей комнате всегда висели вырезки с курсом валют, объявления о пропавших котятах и, моя тайная слабость, анекдоты, распечатанные на этой хрупкой бумаге; вместо клеёнок я сшивал себе полотно из судоку, которые решал, когда в задумчивости мой взгляд падал на стол... Будто бы с рождения я знал, что моя судьба связана с этими изящными, тонкими листочками, несущими в себе такую невероятную силу. Но мама упекла меня в физико-математический лицей, – он горестно вздохнул, поднял взгляд на Рио и чему-то одними уголками губ улыбнулся; Харит всё-таки пересилил себя, поднял взгляд на второго журналиста. Тот активно качал головой и мотал рукой перед горлом: "заканчивай". А Харит снова почувствовал мурашки по телу, но совсем другие. Как-то всё это было... слишком живым для стеклянного и озлобленного, для того, кто носит маску на половине лица и говорит механическим голосом, и того, кто никогда не снимает соломенную шляпу. И Харит даже смог улыбнуться Мольфару снова и смог не отвести взгляда от лица Рио, чьи стеклянные, пустые и безэмоциональные глаза каким-то образом показались ему весёлыми. Должно быть, всё дело бликах от тёплого и живого солнца, ведь Рио сидит совсем под окном...

– Ещё вопросы? – повернулся к репортёру Мольфар. И тут Харит понял, что было что-то ещё "не так", и тут же понял, что именно: Мольфар разговаривал слишком много, Харит был готов поклясться, что обычно тот куда молчаливее, и даже улыбается куда меньше. Но и он так же тут же понял, почему, и ему стало стыдно за то, что он понял: Рио специально не говорил в его присутствии, увидев такую реакцию на свой голос и свою внешность. Ладно, тут уже Харит и одним ударом не обойдётся. Чтоб об стену, и чтобы в голове что-то затряслось и загудело!..

– Почему... ты носишь маску? – неуверенно и снова слишком тихо спросил Харит, будто бы желая извиниться перед Рио. Тот резко поднял голову и тут же захихикал, а Харит, передёрнувшись, был искренне благодарен ему за то, что тот не засмеялся в полный голос.

– Я думал, об этом каждая собака знает!

– Ну, видимо, я не собака, – пробурчал Харит, уже почти пожалев о своём вопросе. Но на второй раз голос даже не показался таким уж противоречащим чему-то важному. А Рио помолчал ещё, будто бы оценивая, сможет ли Харит выдержать новую фразу.

– У меня почти не работает мимика, – Рио с готовностью указал длинным пальцем на своё лицо, на котором, впрочем, ничего и не было, кроме маски, закрывающим его половину, стеклянных глаз и – Харит только сейчас заметил это и понял, что подобное только добавляло неестественности – необычайно пышных ресниц – Драка в прошлой школе. Старая драка. Но жить могу. Есть, пить, дышать, глотать, моргать. А папа даже смог создать для меня устройство, которое может имитировать речь по сокращениям связок. Так что всё совсем неплохо.

– О, твой папа – учёный? – протянул Мольфар, явно пародируя кого-то – Ничего себе-е! Мой – тоже ученый! Он тоже делает очень много крутых научных штук! Ты бы ему понравился! – он будто бы сплюнул на пол, и хотя больше не улыбался и даже выглядел скорее напряжённым и немножко под отвращением, Харит совершенно не почувствовал агрессии в этом жесте. Пожалуй, Вильгельм тоже мог бы сделать так...

И, если бы Харит не был соседом Женьки, который говорил про своего отца-учёного слишком часто, не факт, что он понял бы, о ком он говорит. Но ему стало только ещё хуже от мысли, что Женя, который казался куда слабее, настолько быстро познакомился с Рио, а на упоминание проблем с речью только зажегся возможностью обсудить общую тему – но никак не кривился, не отворачивался, и иголок в своём теле не чувствовал.

Рио захихикал в ответ другу, но вскоре замолчал. Снова посмотрел на Харита, но вроде как с меньшим вызывающим любопытством во взгляде – куда больше просто вопросительно, ожидая вопроса, но так и не решаясь сказать это вслух, чтобы снова не испугать такого ранимого мальчика. Харит быстро дописал в заметки кусок монолога Мольфара и задумался, что нужно узнать в следующую очередь. Раз уж он прицельно спросил Рио, то следует спросить о чём-то и второго журналиста. Но о чем? О шляпе? Почему-то Хариту показалось, что в ответ от получит только убивающий взгляд... Лучше думать иначе: что можно распечатать в газете? Не тот монолог про газеты же печатать!

– Как... какие у вас взаимоотношения в клубе? – неуверенно спросил Харит и понял, что снова спросил личное и то, что ему самому хотелось бы знать, а не что важно для газеты. Закусил губу и стыдливо опустил глаза в телефон, будто там уже был список вопросов. И он не виноват – он просто их читает, сам вот удивился, что тут написано...

Они оба молчали, но вряд ли из-за того, что говорить было нечего: Рио весело и выжидающе смотрел на Мольфара, и тот, поняв, что говорить снова придётся ему, почти что прошипел в воздух. Кажется, его ежедневный лимит на количество слов давно был исчерпан.

– Мы встречались дважды. Пока сложно сказать.

– Моль! – всё-таки не выдержал Рио. Тот закатил глаза:

– Ах да, я совсем забыл. У нас всё отлично, и мы уже лучшие друзья!

Мысль о том, что Харит, вероятно, так и ответил бы, если бы интервью про шахматистов брали у него, сделало ситуацию ещё хуже. Как хорошо, что Мольфар не мог этого узнать... Интересно, а как бы сказал про их взаимоотношения Эндер? "Пока что сложно сказать, но я уверен, что мы все подружимся"? Да, скорее всего, так и сказал бы.

– ... Всë не так уж плохо, – кажется, пока Харит отвлёкся на запись, Рио продолжал буравить друга взглядом, и Мольфар сдался: – Мы пока что мало знакомы, но, кажется, у нас много общего. Думаю, общее дело сплотит нас, и встретились мы не случайно. Так пойдёт?

– Это ты мне скажи, ты – редактор газеты, – однако Харит был благодарен за его попытку соответствовать какой-то норме.

– Значит, пойдёт, – кивнул Мольфар – Давай ещё вопрос, и заканчиваем.

– Хорошо. Тогда... Что-нибудь с благодарностью лагерю за такую великолепную возможность – собраться журналистским клубом?

Мольфар даже тратить силы на закатывание глаз ради такой тупой идеи не стал.

– Спроси, как часто мы занимаемся своим хобби, – подсказал Рио.

– Как часто вы занимаетесь своим хобби? – послушно повторил я.

– Благодаря "Хроносу"... – и Рио взглянул на Мольфара снова.

– ... мы наконец можем реализовать себя в полной мере, – после некоторой задержки сказал Мольфар – С моим талантом организации и фотографий, с талантом Рио к письму, и с талантом Жени собирать и обрабатывать информацию... я бы даже сказал, выбивать информацию всеми правдами и неправдами... – (это Харит записывать не стал) – ... мы наконец можем реализовать свою мечту, сложно выполнимую в учебное время – работать над собственной газетой в наиболее комфортных условиях. Да здравствует "Хронос"!

– Да здравствует "Хронос", – эхом повторил Харит, дописываю его слова. Пожалуй, для газеты хватит. 

– Это всё? – уточнил Мольфар тоном, не подразумевающим неоднозначного ответа, и поэтому Харит кивнул и подошёл ко двери. Когда он оглядел комнату ещё раз, напоследок, ему показалось, что комната стала ещё светлее и выше.

***

И не нужно было, оказывается, бояться! Журналисты оказались совсем не такими страшными. Но Хариту снова стало немного стыдно за то, что вместе с этой мыслью он почувствовал какое-то облегчение: теперь можно меньше волноваться за Женьку. Харит посмотрел на часы: без двадцати три! С одной стороны, не так уж и много, но Харит планировал закончить куда быстрее. Поэтому он вышел на улицу и заторопился в сторону домика, где должны были сидеть музыканты... но тут же снова растаял, как только ступил на освещенную дорожку. Ну невозможно идти быстро под таким солнцем! 

Пока Харит шёл мимо кирпично-красного здания столовой, заглядевшись на листья и о чём-то задумавшись, к нему на дорожку из-за угла вышла... выехала девочка на коляске. Он проследил за ней с доброжелательным удивлением (не мог вспомнить, чтобы видел её в лагере – а уж это он бы точно оставил в памяти), но девочка взмахнула своими короткими, закруглёнными к плечам волосами, откидывая их с лица, и посмотрела на Харита с такой злостью и почти ненавистью, что тот даже запнулся. Девочка отчаянно давила кнопку на ручке, но большие колеса не хотели соглашаться ехать по гравию так просто, а Харит побоялся предложить ей помощь. Наконец, коляска сдалась под злостью девочки, и, с хрустом подпрыгивая, укатила в сторону основного корпуса. Харит не был уверен, не будет ли оскорбительным посочувствовать ей, но смутное ощущение, будто эта девочка невербально окатила его холодной водой, заставила его поежиться; вместе с дрожью вылезла невольная, самую каплю озлобленная мысль: как много в этой смене набирают инвалидов. И тут Харит уже сдерживаться не стал, моментально развернулся и треснул ногой об каменную кладку со всей дури, тут же закусил губу, чтобы сдержать крик. Так тебе и надо, раз уж позволяешь себе подобные мысли! Харит был очень рад, что ему вряд ли удастся пересечься с Рио до следующего дня – смотреть на него будет совсем сложно.

***

Большинство клубов находились в основном корпусе, так как требовали только кабинет с партами (хотя идея давать Мольфару, Рио и Жене кабинет химии казалось Хариту не слишком дальновидной, если в приоритетах директора было сохранение "Хроноса" и безопасность остальных учеников), в отдельном домике для клубов находилось совсем немного, требующих особой аппаратуры – в том числе и музыкальный клуб. Тонкая лестница вела в подвал с прачечной и к кривым цифрам 587 на двери в игровую, с высокими столиками, раскрашенными под чёрно-белую сетку, и с заваленными коробками полками. Хариту пришлось приложить немало усилий, чтобы не направиться к лестнице и свернуть в правый корпус...

Хотя в доме клубов действительно реализовывались самые грандиозные идеи, почему-то тут было куда тише, чем в основном корпусе, даже чем на этаже с классами основного корпуса, половина из которых всегда пустовала. Эта тишина и тоже какая-то слишком осторожная пустота, при этом более чем естественная, каждый раз навевала странные чувства Хариту: что-то среднее между настороженностью и тихим азартом, готовностью действовать и на удивление спокойствием. Особенно вечером, когда лучи становились прямыми, корпус дома клубов – жаль только, что не деревянный – превращался в запертую между временем капсулу, и плывущие в воздухе пылинки казались единственным голосом этого времени. Почти как в той стремной... нет, правильнее сказать "пугающей" игре. И, как и в игре, тут даже цикад под вечер услышать можно...

Музыка случилась не резко, но неожиданно, пришла с той стороны, где не было ни более, ни менее тихо, чем во всём остальном коридоре. Харит тут же оглянулся по направлению её звучания и прислушался – странное азартное ощущение охоты не хотели отступать. Это были барабаны, они быстро приглушённо перестукивали и как будто куда-то бежали, и (всё же резко) вступившая гитара разноцветной змеёй побежала вокруг звука, петляя вокруг и мигая. Харит прикрыл глаза, попробовал прислушаться снова, уже по-другому. И пришёл к выводу, что всё же музыка звучала очень странно и немного неумело. Быстро сообразив, из-за какой двери доносятся звуки, Харит направился туда.

Под музыкальный клуб, видимо, был отведён целый, хоть и старый, актовый зал. В нëм уже давно не проводили мероприятий, смешные плакаты и знамёна потускнели, многие кресла требовали ремонта – однако на деревянном подиуме-сцене возвышались инструменты, судя по звуку, более чем рабочие. От этого звука Хариту хотелось поморщиться, но он решил, что это было бы слишком невежливо.

Приятнее всего звучал синтезатор: за ним стоял высокий, бледный и худой, как какой-нибудь вампир, парень с тёмными волосами, падающими на глаз. Почему-то при взгляде на него Хариту показалось, что за синтезатором ему места нет: ему бы на барабанах играть... или на каком-нибудь органе. "Фронтменом" так называемой группы, с гитарой в руках и микрофоном перед лицом, которым он пока что не пользовался, был блондин, голубоглазый, в потрепанной джинсовой курточке, выглядящей явно постарше своего возраста, хоть и был ниже "вампира". Должно быть, популярный... За барабанами... заметив барабанщика, Харит обрадовался: это была та фиолетовая девочка! Её длинные волосы, которые она не собиралась убирать, взлетали в воздух и опускались вниз, закрыв глаза, она лупила по барабанам что есть силы, и почему-то Хариту показалось, что и в этом образе было что-то очень мистическое – может, только за счёт того, что рядом был вампир.

Блондин заметил Харита, улыбнулся ему весело, опустил гитару и поднял руку: остановить музыку. Вампир посмотрел сначала на друга, потом на Харита с тускло-серым интересом, девочка повторила действия вампира, только в её глазах интерес был куда более весёлым и ярким. Куда ярче, чем был за завтраком! Кажется, она даже узнала Харита и незаметно помахала ему рукой, что заставило его улыбнуться.

– Я пришёл... Я, вот, – Харит зашарил в кармане, вытащил оттуда кольцо. Подошёл поближе к сцене и протянул блондину – не чтобы взял, но чтобы посмотрел.

– Ой, а это моё! – обрадовалась девочка (правда, и радовалась она как-то "мягко", подумал Харит) и подошла к краю сцены. Взяла кольцо с ладони мальчика – тот не протестовал.

– Так ты пришёл, чтобы вернуть кольцо? – улыбнулся блондин. Харит помотал головой.

– Нет, на самом деле, мне нужно взять у вас интервью. Для клуба журналистов. 

– Так ты – журналист? – обрадовался теперь и блондин тоже, хотя его взгляд, сверху вниз, со сцены, показался Хариту несколько снисходительным. Мальчик замотал головой с удвоенной силой. Ещё чего, журналист он!

– Я помогаю. Дру... соседу. Я не из журналистов, но так вышло...

– Значит, добрый, – без тени усмешки или злобы произнёс блондин. И, хотя смотрел он всë ещё сверху вниз, и даже если бы они стояли рядом и были бы одного роста, он смотрел бы так же, Хариту он всё же понравился. Может, что-то в нём напоминало его брата?.. Блондин протянул Хариту руку, предлагая забраться на сцену – Сэм, – представился он.

– Харит, – улыбнулся мальчик немного неловко.

– Я – Абигейл, а это – Себ, – представила девочка себя и вампира, улыбаясь куда увереннее и спокойнее – Ну, Себастиан. Но его так никто не зовёт.

– Ага. Привет, – лениво отозвался Себ-вампир, хотя Хариту и в его голосе послышалась неловкость почти такая же, что в его собственном. 

– Мне нужно задать вам вопросы, – почему-то извиняющимся тоном сказал Харит. И улыбки, расцветшие на лицах музыкантов ему в ответ – даже, совсем немножко, на лице вампира! – заставили его расслабиться и улыбнуться в ответ.

– Спрашивай! Мы никуда не торопимся.

***

На всякий случай, Харит постучался, хотя ответа не ожидал услышать. Но прислушался: в кабинете химии было тихо. Странно... Он осторожно заглянул внутрь.

Мольфар и Рио действительно уже ушли. Пришёл Женя, и теперь он мирно спал у окна (сев за следующую парту, за которой сидел Рио несколько часов назад), мирно опустив голову на ватман бумагу, усеянный разноцветными заметками. Это просто так на солнце разморило, или он действительно спал мало?.. Нет, уж за то, что Харит его разбудил к завтраку, он стыда чувствовать не будет. Но, приблизившись к соседу, Харит невольно улыбнулся, теперь имея возможность куда лучше разглядеть падающее на лицо парня солнце. Не то чтоб Хариту нравились щуплые беловолосые мальчики (и по этой причине он сделал всё возможное, чтобы не видеть одного из них в зеркале каждый день), однако ему нравилось "ловить" Женю в самые беззащитные моменты по не самой приятной для осознания причины: только рядом с Женей, и тем более таким слабым и съежившимся, таким ребëнком, Харит мог вспомнить, что, вообще-то, в смене они все ровесники, а Харит и вовсе один из самых старших – и Женя, и Эндер с Вильгельмом, даже страшный строгий Мольфар и, возможно, и Сэм, красивый смотрящий на него с высоты, были младше Харита. Но никто не вспоминал об этом. Не то чтоб Харита это волновало, на самом деле. И всё же какую-то радость при взгляде на Женю – совсем беззлобную – он сдержать не мог.

В этот раз Женя спал особенно чутко: когда Харит подошёл ближе, мальчик открыл глаза, встрепенулся. Снова выпустил "иголки", посмотрел на соседа раздражëнно и сонно.

– А? – глухо спросил он вместо приветствия. Даже с шахматистами Женя побаивался вести себя так... Харит обычно думал, "так открыто", но раздражительность и "колючесть" (так Харит тоже думал) вряд ли можно было назвать открытостью. Однако позволить сменить обычное заискивающее дружелюбие на иголки Женя позволял себе только среди журналистов – и в компании Харита тоже. Только потому что притворяться даже в своей собственной комнате не хотелось, думал Харит, и всё же, хотя его заслуги тут не было, не мог не гордиться этим фактом. Женя доверял ему! По крайней мере, так Харит думал тоже. Женя так не считал.

– Я принёс твои интервью, – сказал Харит, сдерживая гордость, и показал исписанную заметку на телефоне. И это только одна из немногих! Взгляд Жени потеплел.

– А, – снова произнёс он, но немного улыбнулся – А чего не отправил?

Харит почти обиделся. Ожидаешь услышать похвалу... "Было лень идти до Корпуса", хотел соврать он (интернет можно было поймать только в Первом Корпусе, на одном из верхних этажей, куда часто ходили только самые смелые – там всегда было много вожатых), но ему показалось это слишком глупым. Поэтому он соврал по-другому:

– Думал, мы сразу тут перепишем. На бумагу, то есть, чтобы наклеить на газету. Всё равно же переписывать придётся.

На лице Жени появилось удивление.

– Так ты помогать мне собрался? – недоверчиво спросил он. А у Харита как будто бы и выбора больше не осталось. Солнце нещадно пекло через стекло, зовя их обоих выйти на улицу; но, кроме этого, дел у Харита не было абсолютно. Так что не так уж это и плохо. Главное – чтобы Мольфар и Рио внезапно не решили поучаствовать в общем журналистском деле.

– Помогу.

Женя, наконец-то, улыбнулся куда шире. Куда более спокойнее, открыто и без колючек.

– Спасибо.