Рапсодия конца света

— Не слишком ли вы двое уже взрослые для такого? — говорит Ким Докча, изо всех сил стараясь лежать как можно неподвижнее.

Ли Гильëн морщится, когда впивается спиной в беспощадные перила больничной койки. Ким Докча считает, что из всех, кроме тех, кто не участвовал в групповой регрессии, Ли Гильëн изменился больше всего, в физической составляющей. Как и он сам, Гильëн больше долговязый, чем широкоплечий, но Докча всё ещё боится становиться рядом, — сугубо из-за подозрений, что этот парень едва ли превзошёл его в росте.

— Может было бы лучше, если бы хëн всё-таки остался маленьким, — бормочет Ли Гильëн, ворочаясь то в одну, то в другую сторону, пытаясь устроиться поудобнее, и чуть не толкает Ким Докчу локтëм в ребра.

— А разве проблема не в том, что ты слишком большой? — Шин Юсын бросает взгляд на Гильëна, больно впиваясь своим подбородком в плечо Ким Докчи. — Аджосси уже взрослый, почему это ему захочется выглядеть на пятнадцать?

— Заткнись, — явно смущённо огрызается Ли Гильëн. — И что в этом плохого? Совершенно не имеет значения то, как он выглядит.

— Не имеет, — признается в согласии Шин Юсын, обхватывая левое плечо Ким Докчи и прижимаясь к нему. — Это просто усложнило бы ситуацию, вот и всё.

Не собираясь уступать, Ли Гильëн повторяет её действия, но сжимает плечо слишком сильно, из-за чего Докча издает печальный тихий хрип. На полсекунды Гильëн поднимает на него извиняющийся взгляд, прежде чем снова резко смотрит на другого подростка.

— Усложнило? Ну и как же?

— Ну… — Шин Юсын повышает голос, а затем немного краснеет, отводя свои светло-карие глаза в сторону Ким Докчи. Докча уже не уверен, улавливает ли суть разговора. Юсын возвращается в прежнее положение на матрасе, со вздохом прикрывая глаза. — Неважно, а ты такой ребëнок.

— А ты такой ребёнок, — повторяет следом Ли Гильëн, повышая голос до наигранной девчачьей интонации, что играет роль спускового крючка, и пара снова начинает раунд мелких ссор, с которыми Ким Докча даже не надеется справиться.

На макушке Ким Докчи тем временем маленьким пушистым шариком совершенно уютно и спокойно устроилась Бию.

Неужели никто не собирается мне здесь помочь? — думает Ким Докча, беспомощно глядя на стоящих в стороне Чон Хивон и Ли Хëнсона.

Чон Хивон держит свой телефон, как она думает, незаметно, но Ким Докче ясно как день, что к концу часа по меньшей мере ещё десять человек получат несколько фотографий или даже видео (которые будут отправлены по почте и обязательно сохранены) его нынешнего затруднительного положения. С другой стороны, Ли Хёнсон выглядит так, будто пытается решить, сможет ли он сам уместиться рядом в больничной кровати, и одной этой мысли достаточно, чтобы напугать Ким Докчу до полусмерти.

Спасение, как ни странно, приходит в лице Ю Саны, ворвавшейся через дверь в недавно отглаженном брючном костюме серого цвета с двумя большими пакетами еды на вынос из ближайшего ресторана. За ней неторопливо входит Ли Джихё, держа в руках подстаканник, наполненный дорогими сладкими кофейными напитками со взбитыми сливками, на которые Ким Докча никогда бы не потратил деньги в обычной жизни до начала сценариев. Он надеется, что один из них предназначается ему.

Ли Джихё резко останавливается, широко распахнутыми глазами смотрит на двух подростков и миниатюрную королеву доккэби, навалившихся на лежащего Ким Докчу, и начинает смеяться так сильно, что едва не проливает напитки. Ким Докча считает, что она пугающе похожа на Хан Суён, когда так смеётся, и он уверен, что её мастер был бы просто в восторге.

Увидев это зрелище, Ю Сана одаривает Ким Докчу одной из своих скупых, недоуменных улыбок.

— Докча-ши? Тебе… удобно? — спрашивает она, её звонкий голос почти заглушает вой Ли Джихё и непрекращающиеся препирательства детей.

— Нет, — вежливо улыбается в ответ Ким Докча. — Пожалуйста, помоги.

Дети выглядят крайне недовольно, когда слезают с кровати по просьбе Ю Саны, чтобы все могли поесть. Бию, однако, остается на своем месте на голове Ким Докчи, практически излучая самодовольство.

Как оказалось, этот напиток довольно противный, но Ким Докча продолжает потягивать его в пользу настоящей еды, избегая всё более умоляющие взгляды Ю Саны, пытающиеся убедить его поесть больше. Количество стульев, затащенных в единственную больничную палату, вероятно, представляет собой некую угрозу безопасности, и Ким Докча почему-то не думает, что персонал больницы Ли Сольхвы поощряет посетителей приносить пациентам еду на вынос и кофеиновые напитки с достаточно высоким содержанием сахара, чтобы убить простого человека.

К счастью, Ким Докча не совсем обычный пациент — или не совсем человек, если уж на то пошло.

После долгого периода застоя его ноги почти полностью атрофировались, а руки стали слабее и ещё больше похожи на палки, чем когда-либо. Более того, для тела не совсем нормально состариваться на пятнадцать лет за то время, которое требуется для прочтения рукописи, — его истории возвращались к нему одна за другой, и он до сих пор съёживается при воспоминании об ощущении восстанавливающихся органов.

В начале ему на постоянной основе меняли пакеты с историями, а уровень стабильности его собственных историй на мониторе отделения интенсивной терапии тщательно контролировался круглосуточно. Теперь же Докча вообще не подключен ни к каким аппаратам, а медсестры приходят нечасто, обычно только в помощь добраться до ванной и обратно. Однако он старается быть как можно более прилежным в своей физиотерапии, хотя бы потому, что сидеть весь день на одной и той же неудобной кровати — это как медленно действующая форма пытки.

Часы посещения, конечно, не ограничены для членов его компании, и Ким Докча может признать, что близкое знакомство с главврачом больничного отделения имеет свои преимущества.

По сути, он живет в особенно спартанском гостиничном номере с очень практичным обслуживанием номеров, и если бы не его медленно восстанавливающаяся моторика и… произвольная психическая устойчивость, он был бы волен продолжать свой веселый путь.

Не то чтобы больница имела большое право голоса в том, что делает и чего не делает Ким Докча, — его длительное пребывание здесь полностью зависит от воли его товарищей, особенно придирок Ли Сольхвы.

Что ж, по крайней мере, теперь мне не нужно беспокоиться о квартплате, — беспечно думает Ким Докча, наконец-то поддаваясь щенячьему взгляду Ю Саны и откусывая ещё кусочек курицы.

— У Суён сейчас лекция, но она попросила меня передать, что зайдет позже вечером с новыми рукописями и кое-чем на почитать, Докча-ши, — говорит ему Ю Сана позже, собирая пустые упаковки от еды после ухода остальных. Ли Джихё взяла на себя ответственность выгнать Бию и сопротивляющихся подростков, в то время как пути Чон Хивон и Ли Хёнсона разошлись после того, как они случайно собрались уйти в унисон.

Ю Сана, отказавшаяся от уважительной формы для имени Хан Суён, является чем-то новым для Ким Докчи — так же, как и то, что Ли Гильён и Шин Юсын уже выросли, или то, что Ли Джихё теперь носит легкий макияж, или тот факт, что Чон Хивон и Ли Хёнсон, по-видимому, больше не пара, но не могут удержаться от притяжения друг к другу.

— Правда? — говорит Ким Докча, заметно оживившись от этой новости. Ему было безумно скучно — никто ещё не сжалился и не купил ему новый телефон, так что физические новеллы — достойный компромисс. В любом случае, он пользовался телефоном только для чтения. — Здорово.

Ю Сана улыбается ему с нежностью.

— Так и думала, что тебе понравится.

Выбросив весь мусор и отодвинув стулья, Ю Сана, напевая, начала осматриваться в поисках ещё какой-нибудь работы, — вечно занудная трудяга. Внезапно она издает тихое «О», берёт пластиковый стаканчик с прикроватного столика Ким Докчи и спешит в ванную комнату. Ким Докча слушает, как включается и выключается вода из крана, а затем через несколько секунд появляется восклицающая Ю Сана.

— Чуть не забыла полить цветы!

Верно, цветы, как же можно было забыть. Больничная палата Ким Докчи уже могла бы сойти за филиал магазина подарков, учитывая огромное количество цветочных композиций, занимающих все доступные плоские поверхности. Ещё немного, и ему придется начать беспокоиться об обострении аллергии.

Глядя на их компанию, Ким Докча задается вопросом, когда это он успел познакомиться со столькими людьми — людьми, которые приносили ему цветы, пока он был в больнице. Вспоминает, что думал о чем-то подобном, когда проснулся в первый раз, окруженный знакомыми лицами и вялыми улыбками.

Проснулся в окружении людей, которых он любил и по которым скучал, в то время как первые двадцать восемь лет своей жизни он провел, просыпаясь в одиночестве.

А ещё он помнит, как тот Ким Докча сжимал тонкую простыню в руках, как его глаза невзначай искали одного конкретного человека и в конце концов обнаружили его, прислонившегося к стене поближе к двери.

Тогда Ю Джунхёк поднял на него глаза, будто почувствовав на себе взгляд Ким Докчи через переполненную людьми комнату, и слегка натянуто кивнул ему. Взгляд Ким Докчи вновь быстро затуманился, внимание рассеялось, и когда он снова взглянул на место, которое когда-то занимал Ю Джунхёк, мужчина уже исчез.

Это был единственный раз, когда Ким Докча видел Ю Джунхёка с момента своего пробуждения, — чуть больше недели назад.

— Ю Сана-ши, — резко окликает Ким Докча.

— Мм? — Ю Сана с любопытством напевает, стоя спиной к Ким Докче и ухаживающе паря над цветами словно маленькая пчёлка.

— Ты, возможно, — Ким Докча облизывает губы, чувствуя, что они внезапно пересохли, — видела или слышала что-нибудь о Ю Джунхёке в последнее время?

Ю Сана замирает, затем тихо ставит пластмассовый стаканчик рядом с букетом на подоконнике. Она подходит к ближайшему у кровати стулу и садится, сложив руки на коленях и пристально глядя на него.

— Нет.

— Понимаю, — немного сбивчиво говорит Ким Докча. Он не совсем уверен, чего ожидал; вероятно, он добился бы лучшего успеха, спросив Ли Джихё, но не хотел ничего говорить при таком количестве людей в комнате.

Ю Сана закусывает губу, тщательно обдумывая что-то.

— Джунхёк-ши иногда пропадает, особенно после групповой регрессии. Но я не думаю, что он когда-либо уходил очень далеко или отсутствовал очень долго, не с Ю Миа здесь. Ты вол—

— Я не волнуюсь, — слишком быстро вмешивается Ким Докча, с трудом утаив накатившее вздрагивание. — Я знаю, что этот парень может позаботиться о себе.

Конечно, он знает, что Ю Джунхёк может позаботиться о себе, но что-то внутри него ощутимо увядает, когда он слышит, что этот парень всё ещё проводит так много времени в одиночестве. Он помнит, как Четвертая Стена поделилась с ним своими мыслями во время ремейка «Путешествия на Запад», как Ким Докча задавался вопросом, что его товарищи думают о Ю Джунхёке, когда его не было рядом с ним.

Ким Докча хотел… Ю Джунхёку пришлось остаться с остальными, даже когда Ким Докчи больше не было рядом, и, похоже, так оно и было, по крайней мере, некоторое время. То, что именно Ю Джунхёк был тем, кто предложил групповую регрессию, — доказательство, но очевидно, что прогресс был немного компенсирован, когда им не удалось вернуть Ким Докчу.

— Я спрашиваю не об этом, Докча-ши, — тихо говорит Ю Сана, глядя на свои сложенные руки. — Я имею в виду, ты беспокоишься, что он ещё не навестил тебя?

И это действительно было то, что он подразумевал в первую очередь, спрашивая её о Ю Джунхёке, так ведь?

Ким Докча не отвечает, поэтому Ю Сана продолжает:

— Думаю, мы все действительно скучали по тебе и хотели, чтобы ты вернулся, Суён и Джунхёк-ши в частности. Я понимаю, что ваши отношения с Джунхёк-ши немного другие, однако-

— Это недоразумение, — спокойно поправляет Ким Докча, кажется, в сотый раз. — Мы не в таких отношениях.

— О, я знаю, что у вас двоих нет и никогда не было отношений, — быстро исправляется Ю Сана, но затем смотрит на него сквозь ресницы с чувством нежного понимания, — но, Докча-ши, я знаю. Всё в порядке.

— Не понимаю, что ты имеешь в виду, — говорит он.

— Я бывший библиотекарь, помнишь? — Ю Сана улыбается несколько загадочно, слегка наклонив голову в бок, а каштановые волосы рассыпаются по плечам.

Верно, она была библиотекарем. И тогда Ким Докча осознаёт, что из всех, кого он знает, Ю Сана, возможно, наиболее осведомлена о структуре его мыслительного процесса и о значениях, которые имеют для него определенные вещи. Это… не беспокоит Ким Докчу так сильно, как должно, понимает он, глядя на Ю Сану, освещенную солнечным светом, льющимся через большое стеклянное окно, — красиво настолько, что хочется плакать.

Что ж, ей можно доверять.

— Хорошо, — говорит он, тихо признавая. Всё хорошо.

Несмотря на то что Докча явно удовлетворен редким проявлением откровенности, Ю Сана возвращается к обсуждаемой теме, милосердно помня о том, чтобы не зацикливаться слишком долго на вещах, о которых ему не совсем комфортно говорить.

— Ваши отношения с Джунхёк-ши немного другие, — повторяет она, — поэтому, оглядываясь назад, я понимаю, почему он так плохо справлялся со всем, что делал. В то время, однако, я думала, что он ведёт себя немного грубо, учитывая терроризм и всё такое…

— Терроризм?

— Как я уже сказала, мы все скучали по тебе, но он был единственным, кто, казалось, отказывался двигаться дальше и приспосабливаться к новому миру. Я вроде как надеялась, что Суён выбьет из него всю дурь-

— Выбьет?

— Но, полагаю, в конце концов всё получилось, несмотря ни на что, — заканчивает Ю Сана, откидываясь на спинку стула. Она смотрит на Ким Докчу, который теперь чувствует себя ещё более сбитым с толку, чем до начала разговора, и вздыхает. — Ох, так что я хочу сказать, Докча-ши, так это то, что ты важен для него.

— Но нет, — отвечает Ким Докча, переводя взгляд в окно, — видимо, настолько важен, что он сказал мне одно-единственное слово.

Ю Сана на мгновение открывает и закрывает рот, затем медленно поднимается со стула и возвращается к цветам. Она берёт пластмассовый стаканчик, уже пустой, и катает его между ладонями, глядя сквозь окно, — они оба смотрят на одно и то же небо.

— Думаю, что для некоторых людей, — размышляет Ю Сана, — чем важнее кто-то, тем труднее им найти подходящие слова, чтобы выразить их значимость.

◾️◽️

Восстановление — нелинейный процесс. Бывают хорошие дни, бывают и худшие, а бывают дни, когда Ким Докча до сих пор не вышел из метро.

Поручни образуют параллельные линии, спускаясь от углов потолка больничной палаты, как маленькие пластиковые петли. Время от времени вся комната сотрясается в неровном ритме, и слышен знакомый низкий гул вагона, скользящего по рельсам.

Занавеска колышется, цветы вянут.

Телевизор работает и повторно транслирует серии фильмов, которые он знает наизусть. Тысячи каналов — и все они показывают более или менее одну и ту же историю с одними и теми же персонажами и обстановкой.

Ким Докча поворачивает голову, чтобы посмотреть в окно, — и смотрит в вечность.

В конце концов двери метро открываются, чтобы впустить новых пассажиров. Ким Докча знает каждого человека, отправляющегося в путь, и он знает, что сейчас должен наблюдать за ними, но вместо этого он смотрит в телевизор или окно.

Спустя годы всё ещё больно видеть их там без него.

Ничуть не смутившись, другие пассажиры пытаются заговорить с ним в меру своих возможностей, хотя их слова часто звучат глухо и отстраненно для Ким Докчи, будто из соседнего вагона. Иногда они берут его за руку или слегка касаются щеки; кто-нибудь обязательно протянет руку, чтобы вытереть накатившиеся слёзы.

Они по очереди едут с ним, минутами или часами, но у каждого своя остановка, и Ким Докча рад этому. Он уже скоро проснется сам; следующий день будет лучше. Ему станет лучше.

Именно в один из таких дней в вагон заходит единственный пассажир через раздвижные двери. Ким Докча отстраненно замечает, что походка и шаги пассажира отличаются не только качеством, но и редкостью. Подобная манера принадлежит только одному человеку, и Ким Докча узнает его даже на краю света, будь то при жизни или смерти.

Упомянутый человек слегка отодвигает занавеску и встает рядом с кроватью Ким Докчи, уверенно держась на ногах, несмотря на внезапный толчок поезда, отходящего от платформы. Наступает долгая пауза, — ловкие пальцы хватают его за подбородок, грубо сжимая, прежде чем осознать — нужно быть нежным, — ослабляя хватку. В любом случае Ким Докча не может сказать, что возражает.

Покрытая шрамами рука направляет Ким Докчу, чтобы тот поднял взгляд и, наконец, встретился с лицом, с которым он иррационально сравнивает всех прохожих.

Ю Джунхёк мгновение смотрит на него оценивающим взглядом, прежде чем скользит пальцами вверх по краю челюсти Ким Докчи и наклоняет его голову в противоположную сторону. Щека Ким Докчи касается подушки, а затем он снова смотрит в окно.

Поезд набирает скорость.

Ю Джунхёк обходит больничную койку и попадает в поле зрения Ким Докчи — чёрное пальто и волосы сливаются с темнотой пространства. Он садится рядом с кроватью с той же внушительной грацией, с какой обнажил бы меч.

Даже в состоянии сна Ким Докча не может представить, как этот человек держит его за руку или говорит с ним нежным тоном, как это делают другие. Он никогда не просил об этом, особенно Ю Джунхёка, но чувствует, как в нём поднимается беспомощное разочарование, когда он лежит там, неподвижный, на краю пропасти забвения.

Придурок, зачем ты пришел?  Следующий вдох обжигает; глаза и нос начинают щипать. Я ждал всё это время, так почему же ты пришел только сейчас, когда я в таком состоянии? Больше, чем кто-либо другой, я хотел…

Голова наклонена набок, когда тихие, разочарованные слёзы Ким Докчи проливаются, скатываются одна за другой и стекают одной линией по его лицу, просачиваясь в подушку.

Несмотря на талант Ким Докчи к ненавязчивому страданию, Ю Джунхёк почти сразу замечает слёзы. Он слегка вздрагивает, затем замирает, как будто его только что остановил какой-то ужасный, неизвестный зверь. В любое другое время, в любом другом состоянии Ким Докча счёл бы это довольно забавным.

Ю Джунхёк не протягивает руку, чтобы вытереть слёзы, — вместо этого ёрзает на стуле, затем бросает взгляд на стул рядом с ним, где осталась стопка непрочитанных книг Ким Докчи. Он сжимает губы в жесткую линию, размышляя, прежде чем медленно взять первый роман с вершины стопки.

Это одна из книг в мягкой обложке, замечает Ким Докча, пока Ю Джунхёк быстро перелистывает страницы. Более лёгкое чтение из коллекции опубликованных веб-романов, которые Хан Суён оставляет для него. Ю Джунхёк возвращается к первой странице, облизнув губы.

Зрение Ким Докчи затуманивается, и он больше не видит темную фигуру Ю Джунхёка на фоне вялых полос звездного света, поэтому удивляется, когда низкий и знакомый голос заглушает эхо поезда.

Ким Докча едва может разобрать произносимые слова, и на мгновение ему кажется, что Ю Джунхёк на самом деле пытается ему что-то сказать. Он напрягается, чтобы снова сфокусировать все свои чувства, и приоткрывает рот в приглушенном шоке, когда его затуманенному разуму наконец удается слабо контролировать окружающую обстановку.

Ю Джунхёк читает ему вслух.

И Ким Докча почти успевает подумать, что менее шокирующим было бы то, если бы Ю Джунхёк действительно просто взял его за руку и рассказал ему о своем дне; он хочет понять слова другого человека так сильно, что почти сходит с ума.

Помимо Четвёртой Стены, у Ким Докчи никогда не было надежного способа понять течение времени в этом одиноком путешествии, но в конце концов у него всегда получается остановить слёзы и замедлить дыхание. Глаза устают и закрываются, но он упорно продолжает фокусироваться на голосе Ю Джунхёка из окружающего шума, сосредоточив всё своё внимание исключительно на разборе слов и их значении, как при изучении иностранного языка.

В какой-то момент звук поезда затихает, и вскоре после этого голос Ю Джунхёка затихает тоже.

Когда Ким Докча вновь открывает глаза, сумерки окрашивают больничную палату в сказочный оттенок голубо-сиреневого цвета, и единственными звуками, которые можно услышать, являются приглушенное пение птиц снаружи и отдалённая болтовня персонала больницы прямо за дверью.

Ю Джунхёк всё ещё сидит на стуле рядом с кроватью Ким Докчи, скрестив руки на груди, опустив голову и закрыв глаза. Роман в мягкой обложке лежит на бедре Ю Джунхёка, закрытый в знак завершения.

Ким Докча смотрит на него, моргая один раз, затем второй.

Он вышел из метро.

Ким Докча всегда рано или поздно находит свой путь обратно в этот мир, но это был первый раз, когда ему удалось вернуться назад, пока кто-то всё ещё был рядом с ним, потому что кто-то был рядом с ним, и это…

— Ю Джунхёк? — Ким Докча осторожно окликает его, опираясь руками на перила кровати, чтобы помочь себе сесть. Он всегда чувствует себя полным дерьмом, когда просыпается, и поднимает запястье, чтобы стереть тонкую полоску высохших слёз, оставшихся на щеке.

При звуке его имени глаза Ю Джунхёка сразу же распахиваются. Его темный взгляд впивается в Ким Докчу, пригвоздив к месту, словно стрела, которая всегда попадает точно в цель.

— Ким Докча, — голос Ю Джунхёка звучит хрипло и сдавленно. Он хмурится и поднимает руку, чтобы осторожно помассировать гортань.

И этот знак — всё, что нужно было Ким Докче, чтобы понять, что Ю Джунхёк действительно только что провёл, вероятно, большую часть дня, читая вслух веб-новеллу полукататоническому человеку, с которым у него не было искреннего разговора в течение неисчислимого количества лет.

Ю Джунхёк, вероятно, никогда в жизни не говорил больше слов за один присест, а Ким Докча даже не может заставить себя побеспокоиться о выражении своего лица.

— Почему ты… — пытается начать Ким Докча, взгляд возвращается к роману, лежащему на коленях у другого мужчины.

Лицо Ю Джунхёка разглаживается, и он опускает руку, прижатую к горлу, чтобы поднять роман, переворачивая его, дабы бесстрастно рассмотреть обложку.

— Тебе понравилось? — размеренно спрашивает Ю Джунхёк, его голос всё ещё немного хриплый.

— Придёшь снова? — отвечает Ким Докча, застигнутый врасплох.

— Тебе понравилась история? — повторяет Ю Джунхёк.

Лоб Ким Докчи сморщивается в замешательстве, и он устало оглядывает комнату, как будто правильные слова могут оказаться написанными маркером на белой доске, которую используют медсестры для записи его пройденных кругов на этой неделе.

— Конечно, — вот на чём в конечном итоге останавливается Ким Докча. В конце концов, он не запомнил ни слова из романа и не имеет ни малейшего представления о чём идёт речь, но попытка следовать за голосом Ю Джунхёка, когда он уверенно читал написанные слова, очевидно, была гораздо более эффективной в его возвращении, чем пустая болтовня или физический контакт.

— Хорошо, — говорит Ю Джунхёк, плавно вставая со своего места. Он бросает роман поверх законченной стопки книг Ким Докчи на полу рядом с кроватью. Ким Докча на мгновение опускает взгляд, пытаясь определить, готов ли он на самом деле прочитать всё это за один присест сегодня вечером. Конечно, если Ю Джунхёк смог прочитать его вслух за день, то Ким Докча сможет закончить его за ночь.

Когда он снова поднимает взгляд, Ю Джунхёк всё ещё стоит там, но как только Ким Докча смотрит на мгновение в сторону, Ю Джунхёк достаёт что-то из кармана. Ким Докча щурится, пытаясь разглядеть предмет в руке другого мужчины при слабом освещении, и металлический блеск цепочки заставляет его глаза снова расшириться от удивления.

— Ты… — голос Ким Докчи звучит странно для его собственного слуха, когда он спрашивает. — Когда ты забрал их обратно?

Он до сих пор помнит, каково это — смотреть на карманные часы, занимающие место на кровати, где лежал Ю Джунхёк. Он помнит, как следил глазами за тонкой секундной стрелкой, ощущая физическую боль в груди и думая, что повёл себя очень глупо.

Глупо было думать, что Ю Джунхёку понадобится физическое напоминание о том, чтобы жить настоящим, ценить время и жизнь, здесь и сейчас, то, что есть в этой регрессии, — в частности напоминание от Ким Докчи. Казалось, что Ким Докча отдал Ю Джунхёку маленький кусочек себя только для того, чтобы в конце концов этот кусочек был брошен обратно ему в лицо, — вот только теперь, после того как они побывали у кого-то другого, было уже совсем не то. После этого Ким Докча хранил часы, но ни разу не посчитал их своей собственностью.

Только сейчас до Ким Докчи доходит: они впервые устно признали наличие этого предмета между ними; Ким Докча был первым, кто нарушил негласный диалог, задав Ю Джунхёку этот удивленный вопрос.

И, чёрт возьми, почему он так смущается из-за этого?

Ю Джунхёк отрывает взгляд от часов, чтобы изучить Ким Докчу с тем же пристальным вниманием, с которым он проверял время. Долгое мгновение Ким Докча думает, что мужчина просто не собирается ему отвечать, но затем Ю Джунхёк говорит:

— Твоя мать вернула их мне.

Ким Докча… не думает, что что-либо в мире могло подготовить его к такому ответу. На самом деле, он мог бы прочитать эту сцену дословно в пророческом тексте за несколько месяцев до, и он всё равно был бы удивлен, услышав эти слова из уст Ю Джунхёка.

— Моя мать вернула тебе карманные часы, — медленно произносит Ким Докча достаточно сухим тоном, чтобы передать степень испытываемого недоверия.

— Она дала мне их перед тем, как я ушёл распространять новеллу по другой мировой линии, — говорит ему Ю Джунхёк, переминаясь с ноги на ногу и полностью поворачиваясь лицом к Ким Докче. Однако сумерки быстро сгущаются, и Докче становится все труднее разглядеть черты его лица. — Она сказала, что нашла их среди твоих вещей, но подумала, что они выглядит так, будто принадлежат мне.

Это многозначительное утверждение. Возможно, для кого-то другого это был бы несущественный поступок — Ли Сукён вернула Ю Джунхёку часы, которые ему подарил Ким Докча, но Ким Докча знает достаточно о своей матери, чтобы понять, что с ней часто нужно читать между строк.

Ким Докча никогда не тратил много времени на размышления о тонкостях отношений своих родителей, особенно в детстве, но спустя годы он смог сделать некоторые смутные выводы.

А именно причина, по которой Ким Докча провёл всё своё детство, так и не услышав от своей матери ни единого «Я люблю тебя», заключалась не только в том, что Ли Сукён была необычайно сдержанной женщиной, но, скорее всего, в том, что его отец был необычайно ревнивым человеком, даже по отношению к собственному сыну.

В результате Ли Сукён всегда приходилось находить разные, косвенные способы показать Ким Докче, что она любит его, но, стоит признать, Ким Докча никогда не был самым проницательным человеком — не считая его умения читать между строк на страницах.

Порой и этого не умел, как он успел понять.

Ким Докча понимает, что отношения его матери с Ю Джунхёком… напряженные, услышав от самого Ю Джунхёка, что Ли Сукён «он не нравится». Однако она не может не знать, что Ю Джунхёк значит для него, и даже если Ким Докча никогда не рассказывал ей о часах, вполне возможно, что она уже видела Ю Джунхёка с ними раньше.

Что касается того, что она пыталась подразумевать, найдя эти часы в вещах Ким Докчи и лично передав их Ю Джунхёку перед тем, как он отправился на задание, — и никто не был уверен в его возвращении, — Ким Докча не…

— Ким Докча.

— Что? — Докча отвечает рассеянно, всё ещё погруженный в свои мысли.

— Перестань думать, — говорит ему Ю Джунхёк. — У тебя плохо получается.

Это… Что это было? Юмор? Неужели Ю Джунхёк сейчас пытается шутить? Возможно, Ким Докча испытывал бы некоторую гордость за этого парня, если бы не пытался прийти в себя после продолжительного обвала разума.

Не имея на это никакого ответа, он может только с некоторой жалостью смотреть на Ю Джунхёка, чувствуя себя потерянным. Ю Джунхёк издает тихий рык, совершенно невнятный, затем отворачивается, пряча часы в карман.

— Я вернусь завтра днём. Мне нужно поговорить с тобой, — говорит ему Ю Джунхёк, проходя через комнату. Ким Докча иронично размышляет о том, что, по крайней мере, манера речи этого придурка последовательна, даже если его поведение становится всё более беспорядочным. Длинные пальцы обхватывают дверную ручку, прежде чем остановиться, и Ю Джунхёк оглядывается через плечо, прищурив глаза. — Оставайся здесь.

И это Ким Докча может понять, потому что он тоже хочет быть здесь не только физически, но и ментально в следующий раз, когда Ю Джунхёк увидит его, но что-то в этом человеке всегда заставляет Ким Докчу немного оступиться.

— Хотел бы знать, почему, — Ким Докча чувствует, как уголки его губ приподнимаются вверх, — у тебя сложилось впечатление, что я какой-то всемирно известный мастер по побегу.

— Хотел бы знать, — таков ответ Ю Джунхёка, столь же плоский, сколь и непосредственный, и Ким Докча издает лёгкое раздражение, которое может считать смехом, когда Ю Джунхёк выходит и закрывает дверь со щелчком.

Снова оставшись один, Ким Докча вздыхает, затем тянется к выключателю, морщась от яркого освещения. Сомневаясь, что он снова заснёт в ближайшее время, осторожно наклоняется под кровать, чтобы взять роман.

◾️◽️

— Итак, — мягко говорит Хан Суён, отрывая лимонный леденец от губ, — вчера у тебя случился рецидив, но, конечно, именно в этот день тот парень решил, что наконец-то собирается навестить тебя. Что, кстати, он очень ясно дал понять, предупредив, чтобы никто больше не приходил-

— Подожди, что? — Ким Докча прерывает её. — Он сказал вам, что придёт? Всем вам? Когда?

— В групповом чате, — добавляет Хан Суён, как будто это очевидно, засовывая конфету обратно в рот.

— Вы, ребята… создали групповой чат? — он хмурится, информация для него совершенно новая. — Без меня?

— У тебя нет телефона.

— Как я уже говорил-

— В любом случае, — продолжает Хан Суён и пренебрежительно машет рукой, не испытывая ни малейшего сожаления, — он увидел, что ты не реагируешь, поэтому начал читать тебе, и это действительно возымело эффект — ты пришел в себя быстрее, чем обычно.

Ким Докча вздыхает:

— Да, верно.

— Хм, — задумчиво хмыкает Хан Суён. Она сильнее откидывается на спинку стула, пытаясь устроиться поудобнее. Однако этого, очевидно, недостаточно, и она издает слабый рык разочарования, снимает обувь, а затем закидывает ноги на кровать — её маленькие ноги перекрывают большие стопы Ким Докчи. Ким Докча нерешительно пихает её в попытке сбросить, но она легко одолевает его и в отместку давит сильнее.

— Что ж, это неплохая идея, я отдаю ему должное. Я дам знать остальным, чтобы они тоже могли попробовать этот метод в следующий раз, — в конце концов решает она. — Итак, он читает тебе, ты просыпаешься, а потом он просто… уходит? Всё, что он сказал тебе, — то, что ему нужно поговорить с тобой и что он вернётся сегодня днём?

Ким Докча кивает. Он намеренно исключил разговор о карманных часах из своего рассказа о вчерашних событиях, поскольку всё ещё чувствует необъяснимую необходимость держать этот вопрос в секрете, и небольшое упущение не должно исказить общую картину. Однако теперь он понимает, что из-за этого может показаться, что Ю Джунхëк был особенно немногословен с ним во время их как-бы-воссоединения, но это далеко не невероятно.

— Невероятно, — говорит Хан Суён, закатывая глаза.

— Ну, — Ким Докча обнаруживает, что встает на защиту Ю Джунхёка, в частном порядке признавая свою собственную вину, — это просто его характер, так что…

— Может тебя ещё больше выпороть? — бормочет Хан Суëн.

Ким Докча внезапно обнаруживает, что проявляет большой интерес к потолочной плитке. Он уже пересчитывал её один раз, но полагает, что перепроверить раз или даже два не помешает.

— Уф, — сдается Хан Суён, проводя рукой по лицу. — Просто говорю, что если бы я не знала, что он задумал, я была бы к нему сейчас гораздо менее снисходительна, чем ты, это точно.

— Ты говоришь так уверенно, — внезапно говорит Ким Докча, всё ещё глядя в потолок, — ну, о чём он хочет со мной поговорить.

— Ты действительно не знаешь? — спрашивает Хан Суён, перекладывая свои ноги поверх его.

— Я знаю, что вы все, кажется, думаете — я не настолько рассеян, — он игнорирует недоверчивое фырканье Хан Суён на это, — просто я знаю, что вы считаете ошибочным, поэтому предпочитаю игнорировать это.

— Я всегда полагала, что именно так работает твой разум, но слышать, как ты признаешься в этом вслух, действительно чертовски бесит, — ворчит Хан Суён, пиная его. — Хорошо, заклинатель Ю Джунхёка, тогда о чём, по-твоему, он хочет с тобой поговорить?

— О, я не знаю, — Ким Докча проводит языком по зубам, затем, наконец, отрывает взгляд от потолка, чтобы снова посмотреть на Хан Суён. — Может быть, о том, что я являюсь спонсором великой трагедии его жизни?

Хан Суён замирает, затем говорит:

— Ты думаешь, он винит тебя?

— Скрытый Интриган винил, — отвечает Ким Докча.

— И он простил тебя, — яростно настаивает Хан Суён. Однако от этих слов что-то происходит в голове Ким Докчи, и она, должно быть, видит это в его глазах, потому что выражение её лица перетекает во что-то сложное.

Они долго сидят в напряженном молчании, пока Хан Суён, наконец, тихо не говорит:

— Эй… Я— Хорошо, мы больше не будем об этом говорить. Вы, ребята, разберётесь с этим своим странным способом, как всегда это делаете.

Ким Докча опускает голову в медленном кивке. Хан Суён выдыхает, затем пинает его ногой, подстрекая:

— А теперь расскажи мне о романе, который ты заставил этого ублюдка читать тебе вслух, как какую-то сказку на ночь. Я надеюсь, что это была любовная история. Действительно низкосортная.

— Надеюсь, ты знаешь, что лучше не дарить мне романы, — смеётся Ким Докча, принимая попытку примирения. — И я с трудом мог что-то понять из того, что он читал, поэтому провел всю прошлую ночь, читая её сам. Это была короткая научно-фантастическая веб-новелла; политическое фэнтези было хорошо продумано, хотя я обнаружил, что главному герою явно не хватает…

Разговор в конечном итоге превращается в обмен предпочтениями и то, в чём они были и не были готовы идти на компромисс, когда дело доходило до книг. Хан Суён гораздо более проницательна, чем он, почти во всех аспектах, и когда она утверждает, что он будет мириться «почти с чем угодно», если ему достаточно понравятся персонажи, он даже не может это опровергнуть. В конце концов, здесь она должна разбираться лучше, чем кто-либо другой.

Сейчас она рассказывает ему, как Ю Сана каким-то образом заставила её прочитать работу Харуки Мураками, и голос Хан Суён постоянно повышается на октаву или две, когда она пытается донести до него абсолютное состояние, в котором находятся сексуальные сцены в этих романах, помимо того, что такая писанина в целом вызывает у неё отвращение.

— Как она может это читать? Как ей это может нравиться? Что с ней не так? Ужасный вкус, у вас обоих, — фыркает Хан Суён, вскидывая руки.

— О, — говорит Ким Докча, — ты снова это делаешь.

— Что? — стонет она, откидываясь на спинку стула и прикрывая глаза рукой.

— Ничего особенного, — говорит Ким Докча с притворной небрежностью, — просто в последнее время тебе каким-то образом всегда удается вернуть разговор к Ю Сане-ши…?

Хан Суён замирает во второй раз за день, затем медленно опускает руку с непроницаемым лицом.

— Я просто подумала, — говорит она размеренно, — что ты хотел бы знать, чем занимается наша муниципальная Богиня, вот и всё.

— …Я понимаю, — отвечает Ким Докча, продолжая, — Хан Суён.

— Что?

— Ты думаешь, что Ю Сана-ши, — Ким Докча не может сдержаться, его губы слегка приподнимаются, когда он повторяет, — Богиня?

— Это— Я была— Её так называют поклонники- — она запинается, затем опасно прищуривает глаза, — ты.

— Я, — соглашается Ким Докча.

Хан Суён взрывается.

— Ну и наглость. Из всех возможных людей я не хочу слышать это от тебя, упаси. И что в этом такого чертовски смешного? Кстати, ты выглядишь как настоящий клоун, когда смеешься, так что прекрати это делать.

Ким Докча прижимает руку к груди, которая, кажется, дрожит от попыток сдержать смех. Он снова смотрит на Хан Суён, которая всё ещё плюётся оскорблениями, и вдруг Ким Докча не может представить, что любит её больше, чем в этот момент.

— Спасибо, — говорит он ей.

Хан Суён замолкает, рот всё ещё открыт, будто кто-то нажал кнопку паузы на пульте дистанционного управления, останавливая между кадрами.

Ким Докча чувствует морщинки у глаз, когда продолжает:

— Я думаю, что ты, наверное, мой самый лучший друг.

Мгновение тишины, а затем скрежет отодвигаемых ножек стула по виниловому полу — звук, предшествующий грубому движению руки, поднимающей воротник его больничного халата. Невольно забавляясь, Ким Докча задается вопросом, а не было ли сходство, которое он всегда замечал между Хан Суён и Ю Джунхёком, на самом деле побочным результатом отношений между автором и его творением.

— Что это за «наверное»? — огрызается Хан Суён. — Лучше бы мне действительно быть твоим лучшим другом, Ким Докча. Я—

Хан Суён внезапно отпускает руку, и Ким Докча по инерции откидывается на приподнятую больничную койку. Всё ещё сжав кулаки, Хан Суён смотрит вниз на свои ноги в носках, а её длинная челка закрывает глаза, так что всё, что Ким Докча может разглядеть по выражению её лица, — это изгиб рта.

— Я правда хотела увидеть тебя снова, знаешь?

— Да, — отвечает он мягким голосом, — я тоже.

Когда Хан Суён поднимает голову, её маска уверенного самообладания возвращается на место. Она испускает порывистый вздох и откидывается на спинку стула, скрестив руки на груди.

— Это твой последний шанс, — говорит она ему. — Я поверю тебе только в последний раз.

— Я ценю это, — улыбается ей Ким Докча.

Хан Суён бормочет что-то неразборчивое себе под нос, и они погружаются в дружеское молчание. То есть до тех пор, пока Ким Докча не вспоминает что-то ещё.

— Ах, Хан Суён, — начинает он. — Мне было интересно…

Она подозрительно косится на него.

— Да?..

Он мог бы сказать об этом прямо.

— Когда выйдет твой следующий роман? Я готов быть терпеливым, но, в конце концов, я провёл примерно тринадцать лет, получая от тебя почти ежедневные обновления, — говорит Ким Докча, чувствуя, что его слова звучат достаточно разумно. — Я хотел бы, по крайней мере, получить расплывчатые временные рамки того, когда ожидать твоего нового релиза и его запланированный график обновлений, если это возможно.

Рот Хан Суён приоткрывается, и она смотрит на Ким Докчу так, будто видит его впервые.

Она не отвечает.

— …Хан Суён? — зовёт Ким Докча, внезапно занервничав после целых тридцати секунд тишины; Хан Суён только и делает, что пялится на него.

Она выдыхает, немного неуверенно, затем разворачивается на стуле насколько возможно и смотрит в окно с выражением лица, приличествующим тому, кто слушает похоронную панихиду.

— Хан Суён? — повторяет он.

— Заткнись, — говорит Хан Суён низким монотонным голосом. — Если я посмотрю на тебя ещё немного, то могу случайно избить до смерти.

…Похоже, ей это не понравилось.

Ким Докча решает держать рот на замке до конца посещения Хан Суён или, по крайней мере, до тех пор, пока она снова не начнет с ним разговор. Он может только надеяться, что неудачный диалог потенциально не задержал выпуск вышеупомянутого романа.

Только он закрывает глаза, чтобы дать им отдохнуть, как слышит Хан Суён, снова поднимающуюся со своего места. Когда он открывает глаза, она смотрит на что-то внизу из окна.

— Это твой парень, — говорит она, и становится совершенно неловко от того, как желудок Ким Докчи делает кульбит при этом заявлении, развеивая всякое чувство сонливости. — Честно говоря, никогда ещё не была так счастлива видеть его. Я ухожу отсюда.

Хан Суён снова надевает обувь, затем подходит к углу, где бросила свою сумку, когда впервые пришла, вернувшись сразу после одной из лекций. Проходя мимо кровати, она перекидывает ремень сумки через плечо, но затем останавливается, хмурится, прежде чем вернуться и нависнуть над ним, уперев руки в бедра.

— Ты идиот, — говорит она ему очень любезно, — но всё будет хорошо.

— Спасибо, — говорит Ким Докча, не совсем сумев скрыть страх в голосе.

Повернувшись на каблуках, Хан Суён слегка машет рукой на прощание и выходит из палаты. Она выходит в коридор, оставив дверь слегка приоткрытой, когда Ким Докча снова слышит её голос.

— Чёрт, ты меня напугал, — звучит несколько приглушенный голос Хан Суён. — Как ты вообще так быстро сюда добрался, перепрыгнул лестничную клетку?

Перепрыгнул лестничную клетку, — Ким Докча криво усмехается, — вероятно, именно это он и сделал.

Ю Джунхёк что-то говорит в ответ, но его низкий голос, к сожалению, Ким Докча не может разобрать из-за преграды.

— Что, ревнуешь? — он слышит насмешку Хан Суён. — Любопытно, что я там делала наедине с ним?

Ким Докча раздраженно поднимает руку, чтобы ущипнуть себя за переносицу.

— Боже, я пошутила, — продолжает Хан Суён, поворачиваясь, и Ким Докча клянется, что она намеренно говорит громко и чётко, чтобы он мог её услышать. — Этому парню и так нужен тщательный уход, ты единственный здесь достаточно сумасшедший, чтобы стремиться к ещё большей ответственности.

— Хан Суён, — шепотом кричит Ким Докча, и нелепость ситуации заставляет его чувствовать себя намного моложе своих двадцати одной тысячи с чем-то лет.

— Как бы то ни было, удачи, — наконец раздается легкомысленное прощание Хан Суён, её голос уже звучит в отдалении коридора. Ким Докча устало вздыхает, опускаясь на простынь.

На волне эмоционального терроризма Хан Суён он почти забывает, кто находится за дверью. Раздается скрип открываемых петель двери, за которым вскоре следует громкий стук и щелчок. На какое-то глупое мгновение Ким Докча надеется, что его волосы не торчат странно или что-то в этом роде.

Затем он смотрит на Ю Джунхёка и больше ни о чём не думает.

Это твой парень, — он слышит на репите эхо голоса Хан Суён в своей голове — фраза, что была сказана всего несколько минут назад.

И это так смехотворно, думает Ким Докча, — всё, что нужно делать Ю Джунхёку — просто стоять там, чтобы Ким Докча чувствовал себя в безопасности, столкнувшись с чем бы то ни было на свете. Он — сама сущность того, что внушает доверие Ким Докче, даже если противником является сам Ю Джунхёк — будь то с руками, удерживающими Ким Докчу за шею, или просто стоящий в конце его больничной палаты.

— Ю Джунхёк, — спокойно произносит Ким Докча в знак приветствия, а затем больше ничего не говорит.

Ю Джунхёк задерживается ещё на мгновение, пристально рассматривая Ким Докчу, затем, наконец, делает шаг вперед, направляясь к месту между кроватью и окном, где сидел всего за день до этого.

На этот раз он садится не сразу, замедляя шаг, чтобы с нехарактерной для него праздностью понаблюдать за цветами. Ю Джунхёк на мгновение поднимает взгляд, чтобы выглянуть в окно, а затем подходит ближе, открывая его. Отдаленные звуки снаружи становятся более отчетливыми для Ким Докчи, а легкий ветерок ерошит его волосы. Мило.

Ю Джунхёк в конце концов садится, его поза идеальна, а выражение лица как обычно ничего не выражает. С ясным разумом и достаточным освещением Ким Докча наконец-то получает возможность как следует рассмотреть его и сразу же решает, что если Ли Гильён изменился больше всего за время его отсутствия, то Ю Джунхёк не изменился вовсе.

Возможно, на открытой коже его рук и лица есть пара новых маленьких шрамов, но одежда совершенно не изменилась, вплоть до чёрного пальто и высоких тяжёлых ботинок. Эта одежда, созданная для боя, честно говоря, в обыденной обстановке заставляет Ю Джунхёка выглядеть немного чокнутым. По крайней мере, у Ю Джунхёка, похоже, теперь хватает здравого смысла не брать свой меч в больницу, поэтому Ким Докча предполагает, что поговорить о каком-то там росте имеет смысл.

Тем не менее, он начинает подозревать, что у Ю Джунхёка есть только один костюм, возможно, не считая пары комплектов тренировочного снаряжения. Он поднимается взглядом дальше, но задерживается на ремнях, пристегнутых к бедрам Ю Джунхёка, затем переходит к тому, который застегнут на его груди, безумно тугой, и, что ж-

Были вещи и похуже, тайно признается Ким Докча, чем то, что у Ю Джунхёка был только один костюм.

Еще один порыв ветра врывается в открытое окно, и Ким Докча провожает его блуждающим взглядом как раз вовремя — ветерок поднимает длинные пряди волос Ю Джунхёка.

В море чёрного — проблеск серого.

Расширив глаза, Ким Докча привстаёт со своего места, рассматривая то тут, то там лёгкие мазки светло-тёмного. Они настолько незаметны, что он даже не придавал им значения до этого момента, однако теперь, когда он их заметил, — больше не сможет не замечать, и по какой-то ужасной, пугающей причине сердце Ким Докчи буквально колотится.

— О, — говорит Ким Докча обманчиво ровным тоном. Ты так прекрасен. — Твои волосы.

Лоб морщится, а уголки рта опускаются вниз, на мгновение Ю Джунхёк сбивается с толку. Он медленно запускает руку в гущу своих волос, затем слегка встряхивает ими, как будто подозревает, что в них что-то застряло. Ничего не обнаружив, в его тёмных глазах мелькает искра понимания. Ю Джунхёк хмыкает.

— Миа сказала, что там немного серого.

— Это неплохо, — уверяет его Ким Докча, откидываясь на тонкий матрас. — Неплохо, — конечно, грубое преуменьшение того, насколько ему нравится. — Это напоминает мне о… — внезапно осознав, что он только что собирался сказать, Ким Докча обрывает себя, сжимая губы от досады.

— Нулевой регресс? — Ю Джунхёк отвечает, сразу поняв, что к чему, и опускает руку, чтобы возобновить свой тщательный осмотр Ким Докчи.

И это правильно. Ким Докча отвлёкся. Ю Джунхёк был здесь по какой-то причине, и Ким Докча сильно сомневается, что причина заключается в том, чтобы Ким Докча мог пялиться на него с больничной койки, как на какого-то престарелого придурка.

— Как много ты помнишь? — тихо спрашивает Ким Докча, перебирая бледными пальцами край грязно-белого больничного одеяла.

— Поначалу, — начинает Ю Джунхёк, — я точно знал только то, что ты ударил меня по затылку.

…Конечно.

— После этого я смог вспомнить звук твоего голоса, но не то, о чем мы говорили, — взгляд Ю Джунхёка становится каким-то отстраненным, но в его нынешнем выражении лица также есть что-то странно умиротворяющее. И это выражение лица — не то, что так часто привык видеть Ким Докча. — Теперь, думаю, я знаю достаточно.

— Тогда ты помнишь, — говорит Ким Докча, нервно облизывая губы, — что я натворил.

Выражение лица Ю Джунхёка возвращается к привычному с такой внезапностью, что Ким Докча чуть не вздрагивает от этого. Его взгляд скользит по Ким Докче, медленно оглядывая его с ног до головы, прежде чем посмотреть ему в глаза.

— В том регрессе ты часто спрашивал, счастлив ли я.

— …Это так, — медленно подтверждает Ким Докча. Не совсем то, что он ожидал услышать от Ю Джунхёка, но это правда — Ким Докча действительно был озабочен счастьем Ю Джунхёка в том регрессе, не дотянув только до одного. — И ты сказал мне, что это так.

Он помнит, как наблюдал за старением Ю Джунхёка с чувством горько-сладкого удовлетворения; он никогда не уставал наблюдать просто за существованием этого человека, день за днем, год за годом, в безопасности и необременительно. Созвездие, которое получало удовольствие от этой истории ещё долго после того, как большинство считало её законченной.

Он также помнит, как волосы Ю Джунхёка из нулевого регресса тоже медленно седели, как маленькая рука Ли Сольхвы перебирала пряди, и он думал, что должен точно понаблюдать за этим моментом, потому что, вероятно, это будет первый и последний раз, когда он сможет увидеть Ю Джунхёка, любого Ю Джунхёка, достигшего такого возраста.

Как удачно, что я ошибся, — размышляет Ким Докча, оглядывая Ю Джунхёка из этого регресса грустными глазами, — как удачно, и как незаслуженно.

Затем происходит нечто любопытное: Ким Докча чувствует прикосновение к своей руке, такое лёгкое и нежное, что на мгновение он не узнает в этом прикосновении Ю Джунхёка. Мужчина наклоняется вперед и поднимает руку Ким Докчи ровно настолько, чтобы взять её в свою.

— Тогда ты должен знать, — говорит ему Ю Джунхёк, и Ким Докча отрывает взгляд от их соединенных рук, чтобы посмотреть ему в глаза, — что рядом с тобой я желаю быть гораздо больше, чем когда-либо заботился о том, чтобы быть счастливым.

Удивленный, прерывистый вздох срывается с губ Ким Докчи при этих словах. Его глаза бегают по лицу Ю Джунхёка, ища какую-то уловку, но он уже прекрасно знает, что Ю Джунхёк не из тех людей, что говорят такое из обмана или обязательства.

1864 жизни потрачены на то, чтобы встретить только одного человека, и Ю Джунхёк до сих пор не пожалел об этом — абсолютный псих или полный идиот, Ким Докча не может точно решить, кто именно.

Ким Докча внезапно опускает голову, не в силах больше смотреть на Ю Джунхёка, но и не в силах отдёрнуть руку.

— Я сделал что-то ужасное с тобой, со всеми вами, — пытается напомнить ему Ким Докча, урезонить его. — И я пытался, но не смог исправить это, и я, конечно, не могу взять свои слова обратно, — Ю Джунхёк молчит, поэтому Ким Докча продолжает. — И всё же, будь то ты или любая другая твоя версия, каким-то образом ты всегда… — он теряет запал. — Всегда…

— Прощаю тебя?

На мгновение ошеломленный, Ким Докча моргает, глядя на свои накрытые одеялом колени, затем медленно поднимает взгляд и видит, что Ю Джунхёк всё ещё пристально смотрит на него, ни разу не отведя взгляда.

Ю Джунхёк склоняет голову и смотрит на Ким Докчу почти что с любопытством, словно домашний кот, внимательно наблюдающий за кучкой птиц за прозрачным стеклянным окном.

— Раньше я думал, что все твои действия идут вразрез моим убеждениям, но в последнее время я начал понимать, что всё это — именно то, каким я и должен быть.

Это бесполезно, — понимает Ким Докча, пораженный словами Ю Джунхёка так, будто они были его клинком. — В конце концов, я не ровня главному герою этого мира.

— Ты действительно должен перестать говорить мне такие вещи, — решает сказать ему Ким Докча, его голос лишен всякого притворства, поскольку чувствует, как остатки решимости ускользают от него. Он так устал. — Не тогда, когда ты знаешь, что я чувствую к тебе.

Наконец, к хватке, с которой Ю Джунхёк держит за руку Ким Докчу, прилагается знакомая сила. Хватка становится более настойчивой, чуть не дотягивая до расправы.

— Я не знаю, — настаивает Ю Джунхёк, снова наклоняясь вперёд, впиваясь взглядом в Докчу. — Ким Докча, я — не ты, мне нужно услышать.

Странно, размышляет Ким Докча, как два человека могут понимать друг друга почти на интуитивном уровне и одновременно не знать о такой простой вещи, как чувства другого. Он задается вопросом, может быть, они настолько полагались на это инстинктивное понимание, что всё продолжалось так долго просто потому, что они оба действовали, исходя из предположения, что другой уже знает.

И всё же несмотря на это, может быть, прозрение, Ким Докча смотрит на Ю Джунхёка — у него пересыхает во рту — и подумывает солгать. В конце концов, придумать ложь, безусловно, было бы гораздо проще, чем придумать, как сказать правду. Ни разу Ким Докча не пытался выразить свои искренние чувства к Ю Джунхёку, будь то наедине или кому-то ещё, поэтому сама мысль о том, чтобы рассказать об этом самому Ю Джунхёку, была просто слишком…

Думаю, что для некоторых людей, чем важнее кто-то, тем труднее им найти подходящие слова, чтобы выразить их значимость, — внезапное воспоминание о голосе Ю Саны поселяется в его сознании вместе с голосом Хан Суён. И сейчас не время для этого, но у него возникает краткий мысленный образ двух женщин, одетых как пара ангел-дьявол, парящих над его плечами, — ему хочется рассмеяться.

Вместо этого Ким Докча опускает взгляд на руку Ю Джунхёка в своей и осторожно сжимает её. Он медленно раскрывает ладонь Джунхёка, вытягивая пальцы, и затем аккуратно сцепляет их вместе со своими. Идеально подходит.

— Поначалу, — начинает Ким Докча, голос немного неровный. Он предпочитает не сводить глаз с их рук, — визуальное напоминание о том, что Ю Джунхёк ещё не отстранился. — Я думаю, ты мне просто понравился за всё, что ты для меня сделал. Ты— Ну, ты был моим героем. Ты же знаешь, как обстоят дела в этой истории.

Ю Джунхёк сжимает кончиками пальцев тыльную сторону ладони Ким Докчи, и, осмелев, Ким Докча продолжает:

— Я всегда знал, что у тебя плохой характер, поэтому моё мнение о тебе на самом деле не изменилось даже после того, как я встретил тебя. Однако где-то на этом пути я обнаружил, что мне нравятся те части тебя, которые не имели ко мне абсолютно никакого отношения, или даже те моменты, которые доставляли мне неудобства.

— Ты нечестный. И очевидно, когда ты лжёшь, но продолжаешь с полной уверенностью. Это так раздражает, и так смешно, и мне… это в тебе действительно нравится.

— Когда ты в хорошем настроении, ты водишь кончиком своего меча по земле; не могу понять, где ты подцепил такую привычку, но мне нравится эта милая сторона тебя так же сильно.

— И твоя бровь, но только левая, дергается, когда ты пытаешься принять важное решение. Мне нравится это в тебе.

— Когда тебя застают врасплох или уличают во лжи, ты делаешь невозмутимое лицо, как будто глубоко задумался. И это полная хрень. Мне нравится это в тебе.

— Ты… — говорит Ю Джунхёк, как будто пытаясь остановить его, явно не зная, что делать с нетрадиционным стилем признания Ким Докчи, который больше похож на разглагольствования об особенностях Ю Джунхёка, чем на пылкие слова любви. Ким Докча не помнит, когда поднял взгляд, но он ещё не совсем закончил.

— Заставить тебя говорить — дело утомительное и крайне трудное. Обычно самое большее, что ты можешь мне сказать: «Ким Докча, я убью тебя», но как только ты начинаешь — становишься удивительно красноречивым. Каким-то образом ты всегда знаешь, что сказать, когда это действительно важно. Мне нравится это в тебе.

— И, конечно, ты красивый. Я так думаю всякий раз, когда смотрю на тебя, но на самом деле действительно ненавижу это в тебе.

— Ким Докча, — предупреждает Ю Джунхёк. Но о чём, Ким Докча не уверен.

— Я серьёзно. Ты красивый мужчина. Твои руки, твои волосы, твои глаза, твоя спина…

Прежде чем Ким Докча успевает осознать, что происходит, Ю Джунхёк разрывает их сцепленные руки, а затем раздается подавленный звук металлических перил кровати, прогибающихся под руками Ю Джунхёка. Ким Докча открывает рот, чтобы спросить, не сошел ли Ю Джунхёк с ума, но всё, что выходит, — это тихое оханье, когда огромная тяжесть ложится на его прикрытые одеялом бедра.

Ким Докча сравнивает сидящего на нём Ю Джунхёка с каким-то мрачным, плотоядным зверем. Он забрался на слишком маленькую больничную койку Ким Докчи, всё ещё в пальто и ботинках, а когда он наклоняется вперед — заполняет обзор, словно солнечное затмение.

И Ким Докча внезапно прощает Ю Джунхёка за то, что он так долго не приходил: если бы Ким Докча всё ещё был подключен к каким-либо мониторам, учащенный пульс, вероятно, предупредил бы каждую медсестру и врача в отделении — код синий.

— Ю Джунхёк, — имя звучит скорее как хрип, — ты тяжелый. Ты когда-нибудь размышлял над тем, чтобы пойти на…

Большие, рельефные руки скользят вверх по обе стороны его челюсти и проскальзывают в волосы, обходя открытые уши Ким Докчи. Ю Джунхёк приподнимает его голову, а затем соединяет их губы, заглушая слова.

Первое прикосновение шокирует своей мягкостью, и Ким Докча настолько ошеломлен, что почти забывает ответить взаимностью. Убедившись, что Ким Докча не сопротивляется, Ю Джунхёк наседает сильнее, вкладываясь в последующий поцелуй с более характерной, сокрушительной силой. Вряд ли он когда-нибудь признается, но Ким Докча никогда раньше не целовался, и сейчас он чувствует себя так, словно идёт на ураган с одним лишь зонтиком.

Ю Джунхёк не прижимается губами к губам Ким Докчи слишком долго, создавая стремительный, постоянный ритм «туда-сюда», словно Ким Докча — что-то, что режет кожу, но без чего невозможно прожить и двух секунд.

И Ким Докча на самом деле понятия не имеет, что делать со своим ртом, кроме как пытаться ответить, но его руки тем временем явно преследуют собственную цель, — он обнаруживает, что они скользят по швам брюк Ю Джунхёка. Когда добираются до верхней части, он с радостью понимает, что едва может просунуть кончики пальцев под кожаные ремни, а его большие пальцы круговыми движениями вдавливаются в обтянутые тканью мышцы внутренней стороны бëдер Ю Джунхёка.

Ю Джунхёк издает низкий звук, но, похоже, не имеет никаких реальных возражений против того, чтобы Ким Докча его лапал. Что на самом деле является фантастической новостью, потому что теперь, когда Ким Докча познал ощущение твердых мышц под кожей его ладоней, он даже не представляет, как ему удастся больше никогда не трогать Ю Джунхёка.

Очевидно, получше приспособившись, поцелуи Ю Джунхёка постепенно становятся всё более продолжительными и тягучими, пока он осторожно не исследует языком губы Ким Докчи. Это определенно странное ощущение, но сердце Докчи колотится так, будто готово выпрыгнуть из груди и найти новый дом в Ю Джунхёке, поэтому Ким Докча поддается, просто приоткрывая губы.

Ю Джунхёк издает ещё один из тех тихих рыков, которые, как начинает подозревать Ким Докча, на самом деле означают довольство. Он откидывается на подушку, когда Ю Джунхёк сильнее углубляет поцелуи, и тянет того за собой.

Ким Докча наслаждается более глубоким поцелуем и ощущением громкого сердцебиения Ю Джунхёка, давящего на него в течение минуты или двух, прежде чем обнаруживает, что ему действительно трудно дышать, и, наконец, ему удается отстраниться со вздохом.

— Хорошо, хорошо, — выдыхает Ким Докча, дважды быстро хлопая Ю Джунхёка по бедру. — Я серьезно, ты слишком большой. Подвинься, пока не раздавил меня до смерти.

Ю Джунхёк выдыхает через нос, будто раздражен, но соглашается, переворачиваясь так, чтобы лечь на бок. Ким Докча изо всех сил старается подвинуться, чтобы Джунхёк уместился, не желая, чтобы тот случайно упал с кровати после того, как сломал несчастные перила.

— Что подумают другие, когда я скажу, что ты сломал мою больничную кровать? — это попытка Ким Докчи в наказание, но Ю Джунхёк просто пользуется тем, что Ким Докча дает ему больше места, глубже погружаясь в матрас и притиснувшись настолько, чтобы уткнуться лицом в его шею.

Ю Сана была права, что за нахал.

Ким Докча не может сдержать дрожь, когда кончик носа Ю Джунхёка скользит по его шее. Ю Джунхёк хмыкает, а затем прижимается губами к его коже. Это скорее сухое прикосновение, чем поцелуй, но Ю Джунхёк делает это снова и снова, пока Ким Докча не может больше не прикасаться к нему. Он проводит рукой по груди, а затем погружает пальцы в самую густую часть волос Ю Джунхёка, прямо за ухом.

Вблизи седина видна лучше, и он на мгновение замирает, прежде чем пробегается пальцами по прядям. Его рука в волосах Ю Джунхёка больше, чем у Ли Сольхвы, но он с удивлением обнаруживает, что это выглядит не так уж плохо.

— Случайно, — начинает говорить Ким Докча, серьёзно поглаживая волосы Ю Джунхёка, — наш предыдущий разговор не был тем, о чем ты хотел со мной поговорить, не так ли?

— А ты как думаешь? — отвечает Ю Джунхёк, немного пыхтя в ключицы Ким Докчи.

…Чёрт возьми.

Хан Суён была просто невыносима. Единственное, что было хуже её правоты, — то, что она оказывалась совершенно неправа. Ким Докча на мгновение задумывается о вероятности того, что он сможет сохранить их отношения в секрете от других, но, судя по поведению Хан Суён во время её ухода, она, вероятно, попросит показать кольцо на пальце, когда увидит его в следующий раз. Другими словами, у него есть время до завтрашнего дня.

Этот конкретный ход мыслей наводит на мысль о имеющихся у него доказательствах, которые указывают на то, что Ю Джунхёк из тех типов, кто женится, и если возвращение карманных часов является каким-либо показателем, то Ю Джунхёк уже заслужил неохотное одобрение его матери. За исключением того, что… на самом деле это не то, о чем Ким Докча должен думать прямо сейчас, всего через несколько минут после их первого поцелуя.

Полностью униженный самим собой, Ким Докча утыкается лицом в макушку Ю Джунхёка. И обнаруживает, что от него не пахнет ничем особенным, хотя, как он полагает, этого и следовало ожидать.

Не обращая внимания на внутреннее цирковое представление Ким Докчи, Ю Джунхёк возобновляет свою ленивую попытку заползти под его кожу через изгиб шеи. Ким Докча не совсем понимает, зачем эта зацикленность, но не возражает, пока Ю Джунхёку комфортно.

Так легко потерять счет времени, свернувшись калачиком вокруг Ю Джунхёка и чувствуя себя более комфортно, чем когда-либо в последние дни. По-прежнему время от времени в палату проникает легкий ветерок, разгоняя спертый больничный воздух — и когда Ким Докча слушает пение птиц и шум ветра в деревьях, чувствуя, как размеренно поднимается и опускается грудь Ю Джунхёка рядом с его, он окончательно осознает, что вернулся к жизни.

— Я не знаю, сколько ещё пробуду в больнице, — неожиданно для себя говорит Ким Докча. Он поворачивается так, чтобы больше лежать на боку, — его подбородок покоится на голове Ю Джунхёка, а рука скользит вверх и вниз по спине под его пальто. — Ходить всё ещё довольно трудно, а что касается… состояния, в котором ты нашёл меня вчера, — горло сжимается, когда он нервно сглатывает, — ну, это, вероятно, никогда не пройдет.

Ю Джунхёк под ним затихает, всё ещё уткнувшись лицом в место соприкосновения шеи Ким Докчи с его плечом, и отвечает:

— Я понимаю.

Глупо, но это всё, что Ю Джунхёк действительно должен сказать, чтобы Ким Докча ему поверил. Потому что если и есть кто-то в этом мире, кто может понять весь масштаб того, через что прошел Ким Докча в своё время в качестве Древнейшей Мечты, то это Ю Джунхёк, бывший регрессор 1864 перерождений и единственная жертва Ада Вечности.

И это знание вызывает в нём множество противоречивых эмоций, что-то, в чём он может найти утешение в одном свете и страдание в другом, но в этот момент Ким Докча вспоминает, что человек в его объятиях — тот, кто был создан только для него.

Человек, которого Ким Докча любит больше всего.

Он начинает снова.

— Итак, я подумал—

— Что я говорил об этом.

— Итак, я подумал, — повторяет Ким Докча громче, затем сразу же возвращается к своей прежней приглушенной громкости, — что дети и твоя сестра скоро закончат школу, и у нас у всех будет тот большой дом. Но сейчас у меня нет какой-либо цели и я безработный, и я случайно знаю кое-кого, кто находится в подобной ситуации…

Ю Джунхёк слегка покусывает кожу на шее Ким Докчи, безмолвно приказывая ему перейти к делу.

— Поэтому я подумал, что, может быть, было бы неплохо немного попутешествовать; я полагаю, что сейчас, спустя двадцать лет после апокалипсиса, мир стал совсем другим.

Рука, которую он держит на спине Ю Джунхёка, застывает между лопатками. Спина широкая, но уже не такая одинокая. Следующие слова Ким Докча произносит почти шепотом, словно секрет:

— И, я думаю, мне бы хотелось, чтобы ты тоже пошёл со мной.

Прижавшись к нему, Ким Докча чувствует, как Ю Джунхёк на секунду замирает, обдумывая предложение, а затем его сердце вновь начинает учащенно биться; это ужасно мило.

— Полагаю, кому-то действительно нужно присматривать за тобой, — в конце концов говорит Ю Джунхёк вместо согласия.

— Эй, ты, придурок, — Ким Докча переходит на свой обычный тон голоса, который бережет для общения с этим человеком, и погружается в него с той же легкостью, с какой открывают старый и любимый роман. — Разве мы сейчас не вместе? Где же всякие милые мелочи от тебя? 

Ю Джунхёк вздыхает, явно раздраженный, но задирает нос вверх, прямо под ухо Ким Докчи.

— Завтра, — тихо говорит он, касаясь губами скул Ким Докчи, — я куплю тебе новый телефон.

— Джунхёк-а, — говорит Ким Докча с преувеличенной притворной улыбкой, слегка сжимая спину Ю Джунхёка, — хотя на самом деле он очень взволнован этой перспективой.

Ю Джунхёк, наконец, поднимает голову, и у Ким Докчи как раз хватает времени, чтобы уловить лёгкий изгиб его губ, прежде чем он использует самый эффективный метод заставить Ким Докчу замолчать.