Тем утром Костя снова проснулся от приглушенных, сердитых голосов родителей из спальни. Он не всегда разбирал слова, но всегда чувствовал интонацию - напряженную и тем более неприятную, что он часто не понимал, о чем они спорят. Сегодня их голоса звучали отчетливее, будто они устали сдерживаться. Особенно мамин…

– Дира? Миша, серьезно? 

– Даш, мы же договаривались не смешивать.

– Ах, да. Ну да. Прошу прощения, Ваше Величество, я забыла.

Маленький Костя потер глаза, ворочаясь в кровати. Следом за тихой руганью родителей послышался тяжелый вздох папы и какой-то шелест, как будто папа то ли пытался обнять маму, то ли просто за руку взять. Костя не понимал, почему, но его папа очень любил это делать.

Судя по маминому хмыку и быстрым шагам к двери, ей папины действия не понравились. Костя напряг слух.

– Даш, пожалуйста, давай мы не будем ставить в один ряд нашу жизнь и жизнь средневековых… людей, – ласково попросил папа, и мама ответила едва слышно:

– Я уже поняла, что если бы не антидепрессанты, которые я пила здесь, то ты бы нашел себе любовницу. Я на работу.

– Ты знаешь, что это не так, – очень устало выдохнул папа, и мама ехидно ответила:

– Ну-ну.

Хлопнула дверь, и Костя услышал еще один очень усталый папин вздох. Они с мамой так спорили уже несколько недель, но вот сейчас дошли до какого-то совсем неприятного разговора. Мальчик не любил их ссоры и совсем не понимал, зачем им вообще ссориться. Он всякий раз боялся, что когда-нибудь они совсем-совсем поссорятся, и папа уйдет. Почему-то в таких случаях, когда люди разводились, всегда уходил папа, а мама оставалась. Так было у некоторых детей в его группе, а еще в фильмах. Костя не хотел, чтобы хоть один из них уходил от него.

Диру он знал, Дира была хорошей и ласковой, в светло-коричневом платье, хоть и слишком строгой, когда он шалил. Жаль, что Костя видел ее только во сне.

– Мы даже не знаем, кто она здесь, – бросил в дверь усталый папа, и Костя услышал его шаги в сторону своей комнаты. Он тут же сбросил с себя последнюю сонливость и сел в кровати, растирая еще слепленные сном глаза.

Папа тепло улыбнулся, едва увидев сына, подошел к кровати и сел рядом с ним.

– Выспался? – он погладил Костю по голове, и мальчик приласкался к отцовской руке.

– Папа, а почему мама не любит Диру? – спросил он.

Папина улыбка спала, он коротко поджал губы.

– Кость… Помнишь, я тебе рассказывал, что смешивать не стоит? – спросил папа, и Костя кивнул.

Папа похвалил его одним только взглядом, как только он умел: тепло и ласково.

– Наша мама… Она иногда смешивает. Как будто она сама там не рада тому, что у меня есть Дира… – последнее папа сказал тихо-тихо, почти беззвучно, и очень-очень устало.

Костя непонимающе нахмурился. Папа откашлялся и потрепал его по голове.

– Давай не будем о плохом, боец? Пошли завтракать, сегодня твое любимое.

– Сосиски? – тут же загорелся ребенок.

– И шоколадка, если все съешь, – улыбнулся папа.

Мама Кости была очень-очень красивой - с гладкими и блестящими темными, почти всегда убранными в пучок волосами, голубыми глазами, длинными ногами и прохладными ласковыми руками. Она часто обнимала Костю и всегда, сколько он себя помнил, пила белые таблетки, когда у нее звонил будильник. Костя уже был большой и знал, что это за таблетки - от усталости и плохого настроения. Мама объясняла ему, что когда ему самому грустно, эти таблетки пить совсем-совсем нельзя - они его отравят. Костя все понимал, он ведь был уже большой.

Мама работала на очень интересной работе - проектировала здания. Она работала очень много и часто уставала, поэтому Костя понимал, что белые таблетки и правда ей нужны.

Тем более что он видел, какая она бывает без них - во сне, в Релении, у него не было мамы, хотя она была жива. Она не хотела иметь с ним дело, не играла, ничего не делала и почти не выходила на улицу.

Папа Кости работал стоматологом - лечил людям зубы. Возможно, поэтому в Релении ему разрешали куда больше сладкого, чем в реальности. У папы были густые усы, но в Релении была еще и борода. В обоих мирах у него были смеющиеся, ярко-синие глаза, крепкие руки и заразительный смех. В реальности он любил маму, а в Релении - Диру. Костя тоже любил Диру, но помнил, что смешивать нельзя - Дира не была мамой. Он хорошо это помнил и никогда их не путал.

Они тогда долго ссорились, мама и папа. Точнее, мама ссорилась, а папа пытался с ней помириться, а потом уставал и тоже говорил что-нибудь короткое, после чего мама уходила к подругам до утра. Костя старался их образумить, и, кажется, в итоге именно у него это получилось, потому что однажды он в отчаянии вбежал к ним, топнул ногой и крикнул:

– Если вы будете ссориться, я с вами вообще дружить не буду!

После этого мама и папа перестали говорить про это вслух.  И постепенно, сначала редко, затем все чаще, но они снова начали тепло улыбаться друг другу, Костя заметил это очень быстро, потому что хорошо умел следить. Он был доволен. Папа с мамой, кажется, тоже.

– Миш, мы можем… как-нибудь… отменить ему историю и письмо? С тех пор, как она начались, Костя сильно сдает в оценках.

Задремавший на диване Костя тайно приоткрыл один глаз, чтобы вслушаться в разговоры родителей. Жаль, что днем во сне к нему не приходил Ваня, но ночью он точно будет, ребенок знал. Нужно только дождаться.

Папа потер лоб и сделал телевизор потише.

– Принцу? Не думаю, Даш.

– Мне все еще странно от того, что наш сын принц.

Папа тихо рассмеялся и взял маму за ладонь.

– Быть принцем интереснее, чем сыном стоматолога и архитектора, тебе не кажется?

Мама улыбнулась.

– Надеюсь, дворцовые распри на него не повлияют. Заговоры эти…

Папа погладил ее ладонь и притянул к губам. Костя жадно всмотрелся в этот жест: мальчику он очень нравился. Мама от него как будто размякала и начинала легонько светиться изнутри.

– Ты же помнишь Сережу Гаврилова? Который лорд Зальсий Цейт.

– Помню. Он просто перестал видеть сны, – сказала мама, и папа кивнул.

– Все, что происходит там, остается там. Зальсий умер, а Сережа жив, просто теперь нормально спит ночами, – мягко сказал папа, и мама едва слышно выдохнула, сжала руку папы и взглянула на Костю: тому пришлось быстро-быстро закрыть глаза.

– Мы все равно дураки, – тихо сказала мама.

– Если бы не у нас, то он все равно родился бы, ты же знаешь, – успокоил ее папа. – Даже хорошо, что так, и что мы можем рассказать ему, что к чему.

– Да, ты прав. Если бы был способ…

– Повлиять на это? – спросил папа.

– Да. Хотя бы какой-то. Хотя бы показать ему там тоже, что есть два вида истории и письма. Он на уроке недавно рассказал про Релению, представляешь?

Папа тихо хмыкнул.

– Я тоже так делал.

– И как?

– Посчитали чудиком и отпустили с миром, – в голове папы послышалась улыбка. А потом она пропала, и он сказал серьезно: – Если бы был способ, я бы не дал тебе там… Застрять в депрессии.

– Я знаю, Миш, – тепло ответила мама. – Спасибо.

Судя по шороху, папа притянул маму в объятия.

– Я люблю тебя, Даш. Скажи мне, что это взаимно.

Мама тихо рассмеялась.

– Вашему Величеству хватает наглости просить меня о таком?

– О, еще как, моя королева. Моя любимая, единственная королева.

Костя довольно улыбнулся и прикрыл глаза. По крайней мере, здесь все по-прежнему было в полном порядке.

Эти сны, яркие и живые, прям как настоящий мир (тот, который родители упрямо говорили ему называть “настоящим”), были с Костей столько, сколько он себя помнил. В этих снах он был принцем целой страны, Релении, его папа был королем, а мама… ну. Она где-то была. Больше в себе. Она была мало похожа на себя “настоящую”. Но она точно была королевой. Во сне Костя помнил шелест ее белого платья, прохладные руки и отстраненный, равнодушный голос. Во сне мама никогда не называла его ни “зайчиком”, ни “Костиком”, не целовала и не приносила ему вкусности. Она называла его всегда “Константин” и “уйди”, “поиграй с няней”, “я устала”. Во сне Костя очень расстраивался и иногда плакал, а после пробуждения бежал к маме, которая собиралась на работу, и тянул руки - обними, пожалуйста. Обычно мама торопилась и даже папу целовала впопыхах,но Косте никогда не отказывала, даже если совсем-совсем опаздывала. Она будто пыталась восполнить здесь свое равнодушие там. Костя жалел, что не может сказать себе-во сне, что у него на самом деле мама очень хорошая.

Во снах Костя мог делать почти что угодно, если только ему удавалось утаить это от папы (во снах “отца”). В смысле, намного больше, чем в настоящей… обычной жизни. Принц мог гонять слуг и ставить на место учителей, не делать уроки и жить в свое удовольствие, мало заботясь о том, чтобы понравиться кому-то. Никто не повышал на него голос, кроме отца, и тот делал это редко. Только за откровенное хулиганство.

Сны были в чем-то похожи на настоящую жизнь: они шли так же ровно, день за днем, в строгом порядке. Как будто днем он жил одной жизнью, а ночью – совсем другой. Высыпаться при этом по какой-то чудной магии (целебной? боевой?) все равно получалось. В настоящей жизни Костя помнил почти все, что проживал в “мире Релении” ночью, но так, словно не жил там, а скорее смотрел фильм про самого себя. Эмоции – приглушенные, спокойные. Не переносить у него вполне себе получалось, в этом он понимал папу. 

В обратную сторону он не помнил ничего и никогда. Никакие усилия не помогали вспомнить в Релении ничего из того, что было в настоящем мире. В Релении была только она сама, и ее мир никак не зависел от времени сна. Стоило задремать ночью хотя бы на полчаса, как в Релении пройдет целый день, и весь этот день будет прожит сполна.

Со временем мальчик научился разделять свои воспоминания о мире реальном и мире из сна. Хотя точнее будет сказать, что он запомнил, что к чему относится и почему русские слова не стоит записывать по-реленийски. Родители наконец-то расслабились по этому поводу, Костя почувствовал это всей кожей. Странное ночное кино про себя стало привычкой. 

Всего пару раз он встречал людей из мира снов: лорда Бьера, у которого в реальности были совсем другие родители, и который в реальности оказался куда более открытым и разговорчивым – возможно, потому что на него не давил весь гнет обязательств древнего рода. А еще, возможно, потому что в реальности у него не было трех младших сестер. Один из дворцовых стражников оказался успешным директором магазина в другой части города, а репетитор по математике отказалась заниматься с Константином, потому что в мире Релении она была дворцовой прачкой. 

Помятый бомж, в котором Константин рассмотрел посла Элмора, был не в счет.

Костя привык к этому, как к любой вещи можно привыкнуть, если живешь с этим с самого рождения. Его родители познакомились случайно, на студенческой вечеринке, а сам он задался целью найти только двух людей: Нату и Ваню. Невесту и лучшего друга.

С первой было проще. 

Стоило прогуглить “Реления”, как первая же выпавшая ссылка привела Константина на страницу ВКонтакте, принадлежавшую некой до боли знакомой блондинке. Нату здесь звали почти так же: Наташей. А еще она писала стихи о несуществующей в реальном мире стране. Константин внимательно вгляделся в фотки девочки с дерзким взглядом серых глаз, очаровательно вздернутым носиком и модной тогда стрижкой - ни следа роскошных золотых локонов, которыми она так гордилась.

И конечно, Пауло Коэльо в любимых книгах. Пошлятина.

Константин от души посмеялся над ними про себя перед тем, как написать невесте из мира снов. 

“Привет, миледи Дарденн. Удостоишь меня своим вниманием?”

“ты кто”.

“Я тот, кто обещан тебе Реленом”.

“не смешно”.

“Я и не смеюсь. Брось, Нат, ты на фотку в моем профиле сперва посмотри, а потом брюзжи”.

Пауза. А потом очень много капслока.

“КОСТЯ?!”

Она была так же прекрасна, как и во снах. И наверняка так же очаровательно поджимала губы, когда была чем-то недовольна. Жаль только, что жила в Новосибе, до которого Константину только лететь из Химок было долго и пока слишком дорого. Константин предпочел бы сгонять к Нате без помощи родителей, но к ней все же пришлось прибегнуть. Отпустили его крайне неохотно, и только после скандала: мол, куда в шестнадцать лет. Константин сердечно пообещал спереть деньги, отсидел две недели без телефона, но разрешение на поездку летом-таки получил. На пару дней.

В жизни Ната оказалась еще лучше, чем в мире снов. Короткая курточка, модные джинсы по фигуре - она умела и любила модно одеваться, уже пыталась краситься с удивительным для ее возраста вкусом и не забывала про аксессуары. Однако же вся напыщенная самоуверенность слетела с нее, когда она увидела выходящего из зоны прилета Константина. Особенно мило она растерялась, когда он уже в аэропорту опустился перед ней на одно колено. Растерялась, а потом – о, боже, да – поджала губы и выдала ему сумочкой по голове. Константин был доволен.

Отношений на расстоянии у них не особо получилось, куда проще оказалось сраться в переписке. Но Ната пообещала поступить в Москву через два года. Чтобы лично выбить (“выцарапать, крошка”) из Константина всю дурь. В реальном мире она оказалась куда менее покладистой, чем хотелось бы. Но и этого хватало сполна.

Родители Наты были людьми, никак не связанными с миром Релении и принимали все детские рассказы дочери за бурную фантазию. Зато Ната была знакома с некоторыми другими “жителями” страны снов, которые точно так же нашли ее по переписке. Доверяла она мало кому, только тем, кого узнавала в лицо. Стихи она в итоге убрала вообще почти отовсюду, кроме старого аккаунта на беоне, от которого забыла пароль. Ох и потешался же над ней за это Константин.

Уезжать в общагу… Хотелось мало. Нет, приключения Константин предвкушал, но непривычным казалось оставаться без живого общения с людьми из мира снов. Пусть это и были только его родители. 

Ната заканчивала на год позже, ждать ее еще год представлялось Константину мучением. Ваню он так и не нашел, но надежды не оставлял. Наверняка, думал Константин, его лучший друг есть и в реальном мире тоже. Не может его не быть. Ваня всегда был рядом. Он не мог просто не существовать здесь, Константин был уверен.

“Дай Релен, чтобы мы жили хотя бы на одном материке”, – усмехался Константин про себя. Поиски по слову “Реления” на английском познакомили его еще с парой людей, но Вани среди них не было. Однако Константин не был бы собой, если бы так легко сдался.

Если понадобится, он будет искать Ваню хоть всю жизнь. И найдет.

Однажды утром Константин проснулся резко, будто его грубо выпнули из сна, провел рукой по лбу и почувствовал на пальцах холодный пот. Он схватил телефон.

– Папа, ты в порядке? – выпалил он в трубку без приветствия.

Папа ответил тут же:

– Да, боец, я даже не кашляю.

Константин длинно выдохнул. 

– Слава богам…

– Каким? – в голосе папы послышалась улыбка. – Со мной ничего не будет, даже если там…

– Я еще не готов править страной.

– Аккуратнее, за такие слова в нашем мире может быть несладко.

Константин тихо рассмеялся, чувствуя, как ледяная рука, сжавшая сердце, постепенно разжимает хватку от теплого голоса папы.

– О, да. Я приеду?

– Ты учись. Мама тут волнуется за двоих.

– Пап, мне полтора часа на метро и автобусе.

– Приедешь, если не вылечат. Учись, Костя, и не смешивай.

Константин натяжно вздохнул.

– Надеюсь, у меня хватит мозгов извиниться перед тобой там.

– У тебя и здесь иногда не хватает. Все, сынок, отбой, у меня запись.

Через неделю отец перестал видеть сны. Константин сорвался и все-таки приехал. Михаил Денисович Салоров выглядел совершенно здоровым и тепло улыбался, хоть и видно было, что улыбка это скорее грустная, чем счастливая.

Тело короля Мариана сожги следующей ночью по всем традициям, а прах поместили в королевскую усыпальницу. Принц, уже король Константин, не успел сказать отцу и половину того, что должен был. 

“какой же ты все-таки ублюдок”

“Нат, ты можешь пойти ко всем фаргусам как в том мире, как и в этом”

“пошел ты”

“После вас, миледи”

“гандон”

Несмотря на разногласия, быстро возникшие у молодого короля Релении и его королевы, надолго поссориться в другом мире у них все равно не вышло. Сложно прервать общение с тем, кто, пусть откровенно раздражает и в реальном мире и в мире снов, но один из немногих, кто разделяет твою… назовем это “тайной”. С мамой обсуждать было особенно нечего, в мире снов она уже несколько лет предпочитала сидеть днями в своих покоях, спускаясь разве что в обеденный зал, и то не всегда. Она вообще не любила говорить о своем состоянии и о Релении, сразу как-то замыкалась и говорила, что устала. Константин терпеть не мог, когда она так говорила - сразу в голове возникал образ белого платья и холодных, отталкивающих его рук. Отец выспрашивал о происходящем в мире снов сначала у нее, потом у Константина. А потом постепенно отпустил это, и зажил только реальной жизнью, только еще чаще начал напоминать, что не стоит уносить с собой в реальную жизнь эмоции из Релении.

Константин разделял это мнение. Но как же это было иногда тяжело.

“Наташ, давай я извинюсь, и мы забудем это?”

“то, что ты запер меня в покоях за то, что я тебе не дала?”

“Это чертово средневековье, Нат.”

“а ты чертов мудак”

“Вот. Видишь, тут я даже не запрещаю тебе себя хаять”

“позапрещай мне”

“Приезжай уже скорее, хорошо? Посмотришь вживую, насколько я здесь лучше”

Тишина.

“встретишь на вокзале?”

“Встречу”

Она как будто принципиально отказалась носить здесь платья, особенно светлые, которые так шли ей в Релении. Волосы обкорнала до каре, концы покрасила в темный – выделяться Нат явно любила и здесь. Константин едва заметно закусил губу перед тем, как подать ей руку.

И тут же тихо зашипел: Нат впилась в его ладонь ногтями.

– Как же я давно мечтала это сделать, – довольнейше пояснила она. 

– Ключики от своей общажной комнаты мне дашь? – старательно в тон спросил Константин.

Ноготки жены-из-мира-снов впились в его руку сильнее.

– Как же ты пошел нахуй.

– И я скучал, Нат.

Если бы это не было прелюдией к бесконечным “с кем на этот раз, а?”, то он готов был бы подписаться под этими словами и в реальном мире. В нем они решили даже не пробовать в отношения, потому что уже явно увидели, что ни черта хорошего из этого не выйдет.

Хотя что греха таить, в реальном мире выдрал бы он свою Нат с огромным удовольствием. Хотя бы разок.

Константин лениво размазывал лицо об учебник по правоведенью, пока остальная группа сновала туда-сюда по коридору. Зачет обещал быть тяжелым, даром, что курс уже второй и преподу уже к сотне лет. Нужно было, думалось ему, как Нат, поступить на лингвистику. Выбрать юридический просто потому что это показалось забавным, было худшим решением в жизни Константина – по крайней мере, так ему казалось сейчас.

Он тихо простонал, когда очередная одногруппница вышла из кабинета Злодей Злодеича в слезах. Жаль, что этот препод не оказался кем-нибудь типа слуги из дворца мира снов. Может, так шанс сдать был бы выше. Хотя, скорее всего, нет.

Светлая макушка мелькнула между головами одногруппников, пока Константин тупил в дверь кабинета. Слух выцепил знакомые шаги. Константин несколько раз моргнул, а затем резко поднялся и без спроса распахнул дверь в логово препода.

– …простите, что пришлось прервать, но в деканате сказали подойти срочно. Я должен был сдавать с другой группой, но из-за академического отпуска…

Константин едва не рассмеялся. Тепло быстро разлилось по его телу, отгоняя прочь волнения и об учебе и об очередной ссоре с Нат.

Препод поднял на него недовольный взгляд.

– Салоров, вы готовы сдаваться?

– Я? – Константин улыбнулся. – Нет, еще нет. Я пришел за Ваней.

Массивные, такие же, какими они и должны быть, плечи вздрогнули, Ваня резко обернулся и выронил всю стопку бумажек из рук. 

Его губы задрожали, из них едва слышно раздалось:

– Костя?..

Константин просиял.

– Я, Вань. Ты в общаге? С этого дня живешь со мной. 

– В смысле…

– Это приказ.

Зачет пришлось пересдавать им обоим, но это стоило всего.