Дождь собирался долго — вскипал и бурлил, набухал, грозился иссиня-черными тучами, паузу тянул нарочно безмолвной, трепетной предысторией, ожиданием томил, дрожа на кончиках пальцев густым, всё ещё тёплым осенним воздухом.

Выглядывая в окно, за которым низкое серое небо всматривалось в реку и в ней терялось, Миша ждала посетителей. Они обязательно придут, когда хляби разверзнутся, низвергая на утомлённую землю потоки влаги. Посетители придут, мокрые и продрогшие, сквозь прозрачные дождливые стены на яркие отблески жёлтых зонтиков. Посетители придут, а Миша радушно встретит.

Миша нетерпелива — она протирает чашки, стаканы и блюдца по десять раз, расправляет кипенно-белые скатерти, а, когда дела окончательно и бесповоротно заканчиваются, даже из ничего себя придумать не позволяя, мерит шагами маленький, уютный зал.

***

Когда небо прорвало, Ники промок до нитки — беспомощным стал, съёжился, сморщился, задрожал, едва не растаял кусочком сахара — бесприютный такой, брошенный в стихию с одной лишь кредитной картой и единственной сигаретой, которая, впрочем, водой напиталась его самого не меньше..

Как можно было таким дураком быть? — без зонта и путеводителя отправиться прямо в ненадёжный сентябрь, под насупившееся, склонённое низко небо с высокой вероятностью осадков и обещанием незабвенных метеорологов «будет дождь». Впрочем, метеорологам Николай никогда не верил — их предсказания были также верны, как ответы хрустального шара или подбрасывания монетки.

А сегодня вот взяли и не обманули вдруг эти метеорологи, так что стоит теперь промокший до нитки Ники в пока незнакомом городе, да ещё и ветер с реки пронизывает, до костей пробирает пальцами своими холодными. Форменный он злодей.

Прогулка Николая однозначно была испорчена, так что, вооружившись топографическим критинизмом, он решил во что бы то не стало возвратиться в гостиницу — к тёплому одеялу, душу и кофе с хорошим виски. Ники этих благ, конечно, не заслужил, но здесь и сейчас их бесконечно жаждал.

Однако единственный путь в отель, который Николай худо-бедно успел запомнить, был слишком долог, потому, завидев над рекой жёлтые пятна больших зонтов, Ники без сомнений свернул на широкий деревянный мост. Надо же! И как это он прежде не заметил такой красоты, болван?

***

Когда гость ступил на мокрые, гулко отозвавшиеся доски, Миша уже приплясывала за стойкой от нетерпения. Первый посетитель за этот день. Неизвестно, сколько продлится дождь и когда возвратится снова, а Мишин кофе кто-то обязательно должен выпить. Иначе совсем никак.

— Кредитные карточки принимаете? — У гостя были очень приятный голос и длинные светлые волосы, облепившие лицо потемневшими от воды, спутавшимися прядками.

— Нет, — покачала головой Миша.

— Простите тогда. Наличку я с собой давно не ношу, — явно расстроенный, поспешил удалиться гость. Было зазвенев дверным колокольчиком и впустив ветер, напоенный запахом влажного дерева и дождя, вдруг обернулся с улыбкой к Мише: — может позволите под вашими зонтами укрыться от непогоды?

Миша улыбнулась ему в ответ.

— А я вам и кофе сделаю. С ромом и тростниковым сахаром. Вы не против?

— Я-то не против, только как смогу расплатиться с вами, милосердная кофейная фея?

Миша только этого и ждала:

— Историю мне, конечно, расскажете. Может, свою, может, чужую, а может и вовсе совсем придуманную. Про, к примеру, зелёных единорогов.

— Но я не рассказчик, не сочинитель, а ваш прекрасный кофе будет несомненно интереснее моей жизни, — переминался гость с ноги на ногу у дверей. Миша гадала на пальцах: уйдёт, останется? — Всё-таки остался, кивнул решительно: — что же, вы напросились сами.

— Только одно условие, — принялась отмерять зёрна арабики Миша. — История должна закончиться хорошо.

Когда кофемолка зашуршала-задребезжала, а гость, сбросив куртку и оставив её на вешалке, расположился около стойки на круглом стуле, колокольчик зазвенел вновь, впуская невысокую девицу с синими кудрями и жёлтым клатчем. Звонкой и беззаботной, Миша была ей рада — вторая за этот дождь, гостья всегда приносила вкусные, напоенные солнечным мёдом и цветочными чудесами истории, за которые неизменно получала шоколадный пончик с черничным латте.

Такими и были неизменные расценки в кафе Мишель — чашечка кофе в обмен на историю. Любую, какая захочет придуматься, начаться и рассказаться. Главное, чтобы с хорошим концом была. Впрочем, других никто ещё ни разу и не захотел рассказывать. В тепле и уюте, с жёлтыми зонтами и песней дождя за окнами, с кофейным послевкусием, на деревянном мосту из «никуда» в «неоткуда», хотя на самом деле лишь с одного берега на другой, никто так и не сумел отказаться от хэппи-энда.

Были в Мишином кафе постоянные посетители, подобные синеволосой любительнице латте и шоколада, но особенно радовалась Мишель нежданным и незнакомым, застигнутым врасплох дождём и её кафе. Их истории дождь слушал заинтересованно, им верил и за ними, собственно, возвращался.

Поговаривали: рассказанное здесь сбывается обязательно — ни то нашёптанное дождём, ни то услышанное им, подхваченное и унесённое куда-то, где всё возможно. Поговаривали, что кафе Мишель только в дождь и есть, сотканное из струй вместе с мостом и зонтиками. Много о чём говорили. Именно поэтому кафе Мишель всё ещё в городе Н регулярно и появлялось.

Летом гостей Мишель рассаживала на улице, под теми самыми жёлтыми зонтами, что были для них маяком сквозь дождь, но в конце сентября, когда река дышала холодом, а солнце не успевало согреть город, отданный ему в попечение, гости прятались под крышей, в тёплом уюте медового цвета стен.

Миша не помнила, как и когда стала бариста здесь. Собственно, ничего у неё, кроме кафе, и не было, и была она им — кофейными зёрнами, мягкими стульями, скатертями… этого ей хватало, но в редкие моменты забвения, когда никто под жёлтые зонтики не заглядывал, Мишель силилась вспомнить, кем и когда была. Она варила кофе и пыталась придумать свою историю. История не ткалась, не удавалась. Кто-то должен был захотеть рассказать историю для Мишель. Только вот те, кто бы этого захотел, пока почему-то на кофе не приходили.