Кавех любил просыпаться гораздо позже обеда. Аль-Хайтам же привык вставать рано и заниматься своими особо важными делами. Они пересекались днем, если того требовали события в Академии, и чаще всего вечером, когда кто-то из них готовил ужин, что плавно перетекал в привычные споры и дискуссии об их вкусах и взглядах на жизнь.

Но бывали дни, когда Кави вставал рано, не поспав и трех часов. Он, окрыленный идеей, творил на холсте, отпечатывал на листах бумаги то, что взбрело в голову в момент сна.

И из такого состояния его не мог вытащить никто. Бывало даже, Хайтам находил его спустя пару дней с огромными мешками под глазами, с безумным ошалелым и немного замыленным взглядом. Тогда оставалось подкрадываться и наблюдать за попытками архитектора не потерять нить своей идеи.

Но отсутствие сна не помогает, лишь сильнее уводит в сторону от реализации. Руки слабеют, карандаш ведётся по кривой, дергаясь от усталости рук, взгляд не может поймать даже ошибочные углы.

Такому Кавеху хочется сказать, чтобы не мучал себя и не делал того, о чем потом пожалеет. Ведь подсознание отчётливо рисовало прекрасный вид. И аль-Хайтам давал волю себе, останавливая соседа от будущих ошибок.

— Не смей! — голос Кавеха взбудораженный, нечёткий, наполненный фанатичной уверенностью и злостью.

— Ты должен уйти спать.

— Не смей меня останавливать! Я вот-вот закончу идею!

— Смешно, — Хайтам едва усмехается и касается плеч архитектора, который тут же дёргается от искры, проскочившей по затекшему телу. — Тебе даже не удаётся держать спокойно карандаш. Тогда о каком проекте может идти речь?

Руки продолжали массировать постепенно расслабляющегося Кавеха, переходя от плеч к шее и обратно. Засаленные волосы никак не портили картину упрямого Кави и лишь подталкивали аль-Хайтама утащить этого безумца спать.

Творческая искра уж слишком сильно влияет на людей. Хаос — вот что требовало исследования и попытке понять его законы. И на радость мужчины он знал, по каким законам живёт хаос его соседа.

— Завтра ты закончишь свою идею, сейчас же идёшь спать, Кави.

Кавех бы не смирился, если бы тело не поддалось умелым рукам аль-Хайтама. Кавех бы возмущался долго и упорно, доказывая свою правоту, если бы был в состоянии шептать связные слова. Он бы точно зашипел от холодной воды, однако попал в тёплую, почти согревающую ванну и не смог даже дёрнуть пальцем.

Его растирали, умывали и очищали от накопившегося хаоса. Безупречность и маленький штрих взъерошенности — конек Кавеха, но никак не грязь. Потому мужчина вымывал уже посапывающего человека, аккуратно массировал кожу головы и вытирал насухо.

Потому аль-Хайтам долго сидел возле кровати и гладил мозолистую ладонь, пока выравнивалось дыхание Кави. И наверное из-за этого мужчина молча ставил на комод завтрак и стакан воды, исчезая на весь день, не желая видеть возмущение на собственные действия.

А Кавех… Он слишком редко попадал в такие ситуации. И если раньше подобное могло произойти в общежитии Академии, при условии, что его застанут за всем устроенным хаосом. То сейчас это стало неким подарком, от которого Кавех смущался сильнее, ведь они далеко не в тех отношениях. Однако всякий такой раз Кави сдаётся на волю случая, он покорно идёт за аль-Хайтамом и не чувствует ничего, кроме бесконечного счастья и тихой благодарности внутри себя.

В этот раз на столе не оказалось завтрака, но было приглашение.

В этот раз Кавеху пришлось самому появиться на кухне и посмотреть на готового ко всем испытаниям дня мужчину. Увидеть в его глазах что-то тёплое и нежное и дать себе мысленный подзатыльник, вспоминая последний проект, созданный по его сну.

Дом для них. С подписью и всеми мыслями. Со всеми комнатами и совершенно неправильными линиями и перспективой. После крепкого сна и вида одного ухмыляющегося человека Кавех точно знает, где у него косяки. Однако он не понимает, что помнит лишь общую картину. И Кави молится архонтам, чтобы было все не так плохо.

— Ты проснулся три дня назад в пять утра. Не умылся и два дня вздыхал над идеей, криво её воплощая.

— Не смей, — Кави падает за стол, где самым странным механическим способом выложены печенья, — продолжать.

— Я признателен за твоё рвение, — аль-Хайтам дотрагивается рукой до подбородка Кавеха, тянет его на себя и ловит смущенный взгляд, — но я не перееду в такие развалины.

Кави вспыхивает, отворачивается и злобно ест приготовленный обед. Он смеётся позже от своего проекта из сна: в такую убогую лачугу даже сам бы не переехал. Небольшой сюрприз не удался, но впереди ещё несколько таких ночей, пока они наконец не переедут в дом просторнее и светлее, с собственным участком и спокойствием.