Люси сначала слышит шорох воды и далекие крики чаек, а потом уже открывает глаза, чтобы увидеть серый галечный пляж и тусклые зеленые холмы. Она где-то на севере, определенно; возможно, один из тех мелких приморских городков, насквозь пропахших рыбой и густым мокрым туманом.

Иногда Люси представляла настоящие, не английские пляжи, а те, которые она видела в фильмах про Америку, где были загорелые смеющиеся блондинки и серфингисты с подтянутыми фигурами, которые отважно рассекали волны. И никаких Гостей… У нее никогда не было и шанса там оказаться, потому что даже во сне Люси очутилась здесь, на мрачном побережье, а не в том сказочном веселом месте.

Но она одна на пляже, растерянно стоит в привычной рабочей одежде: леггинсы, юбка, свитер крупной вязки, в который удобно укутаться, когда температура начнет падать. Где-то все кричат чайки, но Люси не видит птиц, только стремительные тени в сером небе, которые с тем же успехом могут оказаться холодно витающими над ней призраками… И тогда высокая тощая тень выскальзывает к ней из тумана.

Сначала Люси думает, это Локвуд, потому что это ее сон, в конце концов, кто еще может явиться ей, кроме ее коллег, которые отдыхают в своих комнатах… Конечно, Люси осознает, что она спит, ее чувства необычайно обострены, а море кажется таким медленно лижущим берег, словно в замедленной съемке. Места для живых так не выглядят.

Она поднимает голову и видит там совсем не Энтони Локвуда. Этот парень кажется незнакомцем, чужаком, и ей хочется подобраться и потянуться к несуществующему эфесу верной рапиры, но потом Люси смотрит на него внимательнее и узнает эти черты, которые видит каждый день в обнаженной кости. Широкая ухмылка кажется чертовски знакомой — сколько раз Люси думала о том, чтобы кулаками стереть ее с лица?..

Это похоже на то ее видение с Анни Ворд, когда она наблюдала за мертвой актрисой под водой, трогательно прижимающей к груди букет ромашек. Только в этот раз все гораздо четче, реальнее и продуманнее — вероятно, потому что их с Черепом связь крепче, она не кажется осенней паутинкой, истаивающей на ветру. Нет, это надежная пеньковая веревка, которая душит Люси горло.

— Выгляжу неплохо, скажи, — ухмыляется мертвец. Голос знакомый, но не такой гулкий и потусторонний, как обычно.

Бледный юноша — возраста Квилла Киппса, должно быть, только выше и шире в плечах; он вовсе не кажется вчерашним ребенком, как это рыжее склочное недоразумение — нет, он умер почти взрослым. Встрепанные спутанные волосы, тяжелый взгляд. Определенно не тот, с кем Люси хотела бы столкнуться в темном переулке ночью — даже будь он живым. Так даже хуже: убийцу не отгонишь солью. Ей невольно вспоминаются нервные строки в записках Мэри Дьюлак, что-то про злобного слугу, который выполнял грязную работу. Возможно, ей не стоит судить по внешности, это как-то даже грубо, но Люси знает его, чувствует его — и в Черепе таится зло.

— Немного свежее обычного, — говорит Люси после затянувшейся паузы. Рассматривает его настороженно, но и любопытно тоже. — Слушай, а ты правда так выглядел при жизни или это все мое воображение? Ну, то есть… Анни была так похожа на Норри, потому что я скучала, и я…

Он медленно проходит мимо нее, глядя на вяло движущиеся волны. Люси смотрит в спину; белая рубаха колышется от ветра, черные подтяжки впиваются в ткань. Он босой — странно, но Череп не вздрагивает, ступая в холодное море. Возможно, он ничего не чувствует.

Обычно его не заткнуть, пока не опустится клапан на призрак-банке. Это кажется удивительным — и наталкивает Люси на мысль, что это всего лишь сон, воображение разыгравшееся, а не сеанс потусторонней связи. Но почему тогда у нее позванивает в ушах?

— Ты не помнишь, да? — настаивает Люси, упорно шагая за ним — знакомое раздражение даже успокаивает. Раз явился, то пусть отвечает на вопросы, не отвертится, зараза!.. — И ты так и не сказал свое имя! — требует Люси. — Наверное, трудно сохранить это, если ты между двух миров?

— Не все сразу, дорогая, — ухмыляется он, оборачиваясь, словно все это время Череп пытался справиться со своим живым лицом и изобразить привычную ехидную ухмылку. — Как-то много откровений для первого свидания, тебе так не кажется?

Но она вдруг вспыхивает — может, потому что это похоже на полноценное общение с призраком, каким его описывала Марисса Фиттис, может, потому что из всех возможных Гостей — это именно Череп. Она порывисто кидается к нему, хватает его за запястье. Это глупо и опасно, но ведь это лишь подробное сновидение, а в самом деле Череп заперт в серебряной банке и никак не может ей навредить. Она не умрет. Она точно не умрет…

Люси чувствует прикосновение, его горячую руку, такую настоящую, такую обжигающую на этом мертвенном холодном пляже. И он тоже это ощущает, потому что его лицо, не такое выразительное по сравнению с призрачными гримасами за стеклом, вдруг искажается. Слишком уязвимо.

Он не чувствовал ничего уже столько лет… Сотню, две — с его смерти?

Люси совсем ничего не может поделать, когда он грубо перехватывает ее руку, только мрачно думает: «Ну вот, доигралась, сейчас он проедется твоим глупым лицом по камням». У него сильные руки и уверенный захват — боже, он и правда был убийцей при жизни… Ей нужно срочно проснуться, как-нибудь изловчиться и ущипнуть себя, но Люси не успевает, потому что Череп вдруг тянет ее на себя и целует.

Это похоже на удар молнии. Губы горячие, и он случайно кусает ее — от голода, от торопливости. От какого-то обезумевшего желания.

— Стой, нет, ты что делаешь? — возмущается Люси, отбиваясь. Она отпрыгивает в сторону, как кошка со вздыбленной шерстью. — Это по-твоему нормально для первого свидания?! А как же все эти россказни про викторианское пуританство?

— Преувеличены… по большей части, — криво ухмыляясь, отвечает Череп. — Я был уверен, что ты меня ударишь.

— Ты должен был спросить! Это… Ты просто ужасен, я точно закопаю твою чертову банку, утоплю ее в Темзе! — она лихорадочно расхаживает рядом. Сердце бьется в груди. — С чего тебе вообще пришло в голову?.. — придушенно шипит Люси.

— Мне правда надо спрашивать, если мы можем читать мысли друг друга? — подозрительно уточняет Череп.

Она не отвечает, успокаивает дыхание и рассматривает его. Он кажется еще более растрепанным, если это вообще возможно.

А потом Люси медленно подходит ближе. Она явно играет с огнем, но в этот раз Череп не двигается, позволяя себя изучать. Люси рассматривает его руки, проводит по выступам вен. Она ради интереса прикладывает два пальца, пытаясь нащупать пульс, но тщетно. Он выше — Люси чувствует себя как-то неловко, когда над ней кто-то наклоняется, поэтому забирается пальцами в его волосы, приглаживая. Вот так, пусть Череп страдает! Но ему, кажется, нравится.

— Если бы ты жила в мое время, мы бы сбежали вместе и обвенчались в мелкой полузаброшенной церквушке, из таких, где священник не задает лишних вопросов, — задумчиво сообщает Череп. — Это было бы весело. Мы могли бы столько всего натворить вместе, Люси! Только ты и я. Карлайл и…

Он почти вспоминает. Или просто не хочет говорить?

— Если бы мы жили в одно время, я бы сразу же сдала тебя в полицию, после того как ты на шаг ко мне приблизишься, — ворчит Люси. — Таких, как ты, нельзя в нормальное общество.

У него шрамы на руках. Не такие, какие бывают у агентов, которые от ужаса увиденного истязают себя — нет, это боевые отметины, следы многочисленных передряг. Очевидно, одна из них закончилась для Черепа не слишком хорошо.

Люси осторожно вдыхает. Соленая вода и туман. Она ничего не чувствует, потому что его не существует, он давно мертв. Он снова лезет с поцелуями — и на этот раз Люси не коченеет, как при призрачном захвате, а рискует поцеловать в ответ, словно прислушиваясь к ощущениям. Гул в ушах спадает, позволяя ей раствориться в этом моменте.

Возможно, в этом нет ничего романтического. Больше инстинктивного: она единственный живой человек, с которым Череп может общаться, неудивительно, что он так тянется к ней. Люси чувствует, как у нее слабеют ноги, и они садятся рядом, прижимаясь друг к другу, по-прежнему не в силах оторваться. В темных запавших глазах не голод — скорее навязчивое желание, потребность прикоснуться… Люси, именно Люси нужна ему, и от этого до противного приятно в груди.

— Как думаешь, там дальше есть какая-нибудь деревня?.. — размышляет Люси, глядя в лениво ворочающийся туман — тот странно влечет ее, зовет, хотя она не слышит ни звука. — Наверно, должна быть. Я почему-то чувствую, что…

— Я бы не доверял этому месту. Особенно будь я наивной неопытной девушкой, — нахально заявляет Череп.

— Неопытной? Я агент, и Локвуд говорит, что лучший агент! Я профессионально разбираюсь с призраками Второго типа в одиночку! — праведно возмущается Люси. — А в команде я…

— Да дело не в призраках. А в том, что ты совершенно не умеешь целоваться.

Как будто это как-то связано с ее предчувствиями.

— Ну… ну и что! — вспыхивает Люси. — У меня просто были дела поважнее, чем думать о каких-то там поцелуях, знаешь ли, я спасаю людей! И… это вообще не считается. Это все сон!

— Ах не считается? — раздраженно перебивает Череп. — Значит, ты так и будешь думать, что никакого первого поцелуя у тебя не было? Или лучше того — однажды вы с Локвудом перестанете вести себя как идиоты и объяснитесь, и ты станешь считать, что это впервые было по-настоящему? Неблагодарная ты…

— Что? Да причем тут Локвуд?!

— Ты хотела его увидеть, — мрачно припечатывает Череп. — Да ты прямо-таки мечтала, чтобы из тумана появился он!

Люси не чувствует ничего конкретного в запутавшихся эмоциях, но не нужно быть большого ума, чтобы понять: в голосе Черепа отчетливо слышится обида. Еще бы: он наконец-то нашел ее, нашарил во сне, когда она забылась, в очередной раз оставив призрак-банку на столике возле кровати, так близко к голове… Он пришел, только чтобы узнать, что она ждала не его.

— Я… я просто не думала, что смогу увидеть тебя, — честно говорит Люси. Она понимает, что Череп отводит взгляд, немного злится, но вдруг понимает, что он смотрит на их руки. На переплетенные пальцы. — Прости, — выдавливает она. — Я рада, что ты здесь.

Ей снова становится холодно, и Череп приобнимает, понимая без слов. Так они и сидят в неловком молчании, слушая шорох моря — это даже успокаивает. Ни с кем из живых Люси не чувствовала себя более свободной — ничего не делать, просто отдаться мыслям, лениво касаться то рук, то шеи, то лица — в общем, обнаженной кожи друг друга, чтобы снова убедиться, что эти ощущения не испарились. Череп ласкается к рукам, как растрепанный дворовый пес. Чуть прикрывает глаза, явно наслаждаясь близостью. Люси целует его и чувствует, что он улыбается.

— Мы могли бы остаться здесь, — неожиданно говорит Череп. — Ты права, там наверняка должно что-то быть дальше. Ты моя, а я твой, и ты это чувствуешь, Люси, — медленно проговаривает он, и серьезность этих слов заставляет Люси затаить дыхание. — Скажи только, что ты согласна. Выпусти меня — можешь даже не открывать глаза, не просыпаться. Просто слушай мой голос. Я сделаю это совсем не больно для тебя.

Люси прерывисто вздыхает. Думает о том, как Локвуд и Джордж с утра не дозовутся ее к завтраку, поднимутся, встревоженные, чтобы застать ее в постели мирно лежащей, словно бы спящей. И навечно погасшую призрак-банку.

Если бы он захотел, она уже была бы мертва, ведь так?

— Ты мог бы освободиться…

— Ты как-то сказала, что ничего хорошего свобода для меня не принесет. У тебя иногда бывают дельные мысли, Люси, даже умные! Я не хочу просто скитаться по миру. Чтобы однажды отчаяться и носиться вокруг какой-нибудь девчонки с крохотным Даром, надеясь, что она хоть отдаленно меня услышит? Ну, я не настолько низко пал, уж спасибо, — он презрительно фыркает. — Нет, я не хочу снова быть один. Но я мог бы…

— Уйти со мной? — договаривает Люси. — Я не… не могу.

— Боишься.

— Тебя? — задиристо скалится Люси, толкая его в плечо, смеется почти не наигранно. — Вот еще. Но у меня есть дела в мире живых. Ты же и сам понимаешь!

Он ничего не говорит — Череп готов был к отказу. Они просто сидят рядом, пока сон не истаивает в рассветном свете, пробивающемся сквозь шторы. Последнее, что Люси помнит — как он снова касается ее губ, но в этом больше нет ни голода, ни желания. Легкое прикосновение, словно скользнувшее перо от подушки.

***

— Люси? — голос Черепа заставляет ее сдавленно застонать и разлепить глаза. — Эй, Люси! Да проснешься ты сегодня или этим придуркам внизу уже стоит заказывать хрустальный гроб для нашей Спящей Красавицы?

Она по-прежнему на чердаке, вокруг раскиданы вещи, которые Люси вчера поленилась убрать, а на столике рядом стоит призрак-банка. И упорство, с которым Череп ее зовет, странно напоминает их самый первый разговор, когда он окликнул ее в архиве.

— Да? — вздыхает она, потягиваясь. Утренний свет режет глаза. — Что ты хотел?

Он долго молчит.

— Да нет, ничего. Хотел убедиться, что ты не заблудилась по дороге обратно. Мало ли. Ты каждый раз меня удивляешь своим умением ввязаться в неприятности самым тупым способом.

Люси накрывает голову подушкой и снова ненадолго закрывает глаза, лишь бы не видеть зеленый отсвет.