Фея не учит его ничему серьезному, так, перекидывать снежок без создания травмоопасных ситуаций для живых существ, рисовать узоры на стеклах, словно он волшебница из сказки и других дел у него нет. В общем, как может занимает его свободное время, которого теперь хоть отбавляй.

За сутки они успевают побывать в нескольких городах, порой даже странах, и Джеймс наконец осознает всю масштабность их с Сантой работы. Ему определенно повезло больше, так он думает: одновременно зима приходит лишь на половину планеты, а в местах, где она вечна, ему делать нечего. Да и работой это не назвать: зима приходит сама, он лишь помогает сделать ее менее отвратительной и холодной.

Со своим первым ответственным заданием, не связанным с обледенением лестниц, луж и ступенек, он не справляется. Молодой парень, пьяный и невеселый, валится в сугроб по пути домой из бара. Им с Феей приходится ждать, когда он умрет, чтобы Фея могла забрать его душу, и каждая минута проходит в напряженном молчании под градом невысказанных вопросов. Джеймс мечется, лихорадочно размышляя, что они могут предпринять, чтобы спасти ни в чем не повинного человека, но способов убить - десятки, а способов спасти ни одного. Процесс смерти от обоморожения медленный, он помнит, и только когда парень начинает синеть, по взгляду Феи он понимает, зачем она вообще взяла его с собой.

Для парня его прикосновения похожи на куски льда, касающиеся кожи. Для Джеймса же это чертов ад, слишком горячий, плавящий и пальцы, и сердце. Он убивал на войне, но такая смерть, от его собственных рук, страшнее, куда страшнее. Редкие облачка пара падают в холодный воздух с потемневших, потрескавшихся губ умирающего, и Барнс думает, что если это отныне его работа, то лучше ему найти способ покончить с собой и сбежать из мира духов, чем позволить кому-то умереть из-за него снова. Умереть вот так.

- Просто сделай это быстро, - Фея роет носом туфли землю и смотрит куда угодно, только не на него, - ты не сможешь его спасти, поэтому, если не хочешь причинить ему лишних страданий, просто убей быстро.

Когда грудь парня наконец перестает вздыматься, Джеймс даже не оборачивается, чтобы посмотреть, что напарница будет делать, хотя до этого процесс вознесения чужой души увлекал его до невозможности. Он ждет ее за углом, и когда Фея наконец появляется, держа в руках смешную елочную игрушку, блестящую и сверкающую в свете фонарей, Джеймс накидывается на нее с обвинениями.

- Я все понимаю, Джеймс, но... благодаря тебе все прошло безболезненно, - она отводит взгляд, ласково поглаживая стеклянные бока игрушки, - если бы я была одна, он бы умирал долго и мучительно.

Сколько времени она ждала, пока умрет он сам, Джеймс спрашивать не решается.

- Тебе не придется только убивать, - добавляет Фея еще тише, но это нисколько его не утешает.

К утру они приволакивают Клаусу целый мешок елочных игрушек и наряжают высокую, до самых небесь ель в полнейшем молчании. На имена, выгравированные на игрушках, Джеймс старается не смотреть.

***

Он никогда не спит. Просто иногда наваливается темнота, похожая на сон, и это замечательные минуты, Джеймс наслаждается ими больше всех вещей, доступных ему в новой жизни. Но сегодня темнота не приносит успокоения, не позволяет отрешиться от заевших старой пластинкой мыслей. Она говорит с ним, и будь он проклят, если не разделяет каждое ее слово.

- Это затянется навечно, сержант Барнс. Твоя новая жизнь, она ведь вечна теперь, - у тишины знакомый голос, но он не помнит, где его слышал. - Ты же не хочешь провести вечность один?

Нет, он не хочет. А у Феи и Клауса нет сил прогнать его тоску, несмотря на постоянно присутствие рядом, и ему даже не нужно отвечать, потому что темнота знает все, что он скажет, знает все, что болит у него внутри.

- Они не сказали тебе, что у тебя был выбор, что ты мог просто умереть, - Джеймс не знает, чего темнота добивается, но слушает жадно, и каждое слово звучит для него истиной, непреложной и страшной. - Они сделали тебя таким же, как они, отняли твое право на покой.

Странно, но, даже если это так, Джеймс не злится ни на Фею, ни на Санту: он дух всего несколько недель, но страшная пустота успевает проморозить его до дна, ежеминутно выедая душу, а Фея и Клаус старше него на много десятков и даже сотен лет, и он не представляет, каково им существовать и делать свою работу изо дня в день. Делать и не сдаваться.

- Я не хотел умирать, - он отвечает темноте впервые, и голос у него дрожит, - меня никто не заставлял, как бы это ни выглядело. Я не хотел умирать, и это мой шанс остаться живым, пусть бы и бесплотным духом.

А потом темнота говорит:

- Однажды ты уйдешь от них, покинешь Фею и старика, останешься в одиночестве. Это лишь вопрос времени. Но я могу дать тебе душу, которая пребудет с тобой до конца, душу, которая разделит твое проклятие и сделает счастливой твою вечность. - И лицо Стива тут же возникает перед глазами таким, каким он его запомнил в день, когда ушел на фронт, Барнсу даже не приходится напрягать память.

Он отказывается еще до того, как успевает обдумать предложение. Темнота рассерженно шипит, прося одуматься, но он остается непреклонным. У всего есть цена, и цена вечности, поделенной надвое с лучшим другом, может оказаться слишком высокой, чтобы даже спрашивать о ней.

Темнота уходит, подчиняясь его решению, но память о Роджерсе остается. Ворочается внутри, как новорожденный котенок, тянется к нему теплым носом, тычется в сердце, и только много позже он поймет, что темнота просто оказалась умнее, не действуя топорно, а пробираясь к своей цели изящно и через чужую боль.

До Нью-Йорка три дня оттепели через всю планету. Он покидает Фею где-то на границе Англии и успевает домой за несколько часов до наступления Рождества.