Париж стоял на ушах. Только и разговору было, что о пропавшем архидьяконе Фролло, и слухи у местных кумушек и торговок раздувались и обрастали совершенно невероятными подробностями: кто-то клялся и божился, что намедни видел его крадущимся подле стен Собора, но стоило окликнуть, как Фролло испарился, точно туман, точно тот самый монах-привидение; кто-то шепотом заявлял, что ночами в келье исчезнувшего архидьякона виден свет и слышны нечеловеческие вопли и смех — "О, да! Вы не знали? Он же продал душу дьяволу! Чернокнижник! Вот дьявол и побрал его!" — страшно вращая глазами, добавляла сплетница, и ее окружение неистово крестилось и суеверно сплевывало через плечо, дабы отвадить от себя нечистую силу.

      Конечно, не обошлось и без подозрений в адрес Квазимодо: бедного звонаря сплетники, причислив к отродью дьявола, обвиняли и в кровавом убийстве Фролло, и в принесении его в жертву, и даже в съедении — не было предела человеческому воображению! — и, без сомнения, его предали бы народному суду, если бы уродливый звонарь не внушал горожанам священный ужас, пересиливающий жажду расправы, — никто не желал связываться с самим Сатаной.

       Его Величество, узнав о таинственном исчезновении архидьякона Собора Парижской Богоматери, отдал приказ отыскать его во что бы то ни стало, живым или мертвым, но даже вмешательство в это дело короля не дало никаких результатов: солдаты прошерстили весь Париж, все его окрестные леса, даже близлежащие города и деревни, но Фролло словно в воду канул, и даже пойманные разбойники, орудовавшие бандой на восточной дороге, под страшными пытками клялись и божились, что никаких священников они не трогали. Месяца через три, несмотря на отсутствие тела, Фролло был признан погибшим, и по нему совершили торжественную панихиду в Соборе.

      Все эти три месяца, пока длились поиски, капитан королевских стрелков Феб де Шатопер, возглавлявший один из отрядов, впервые за всю свою сознательную жизнь уставал так, что сил хватало только на то, чтобы доползти до дома и завалиться спать. Сейчас же блистательный капитан вместе с тремя своими товарищами ехал верхом по улицам Парижа, осыпая проклятиями и ругательствами Фролло, из-за которого капитаны городской стражи, и сам Феб в их числе, получили на орехи: архидьякон так и не найден ни живым, ни мертвым, приказ короля, следовательно, не исполнен, получите, господа капитаны королевских стрелков, высочайший выговор.

      — Полно, друг, ругаться! — смеялся один из сопровождающих Шатопера, человек с копной волос пшеничного цвета и веселыми зелеными глазами. — Сгинул этот черт в монашеской сутане, и дьявол его побери! Чего зря зубы чесать? Давайте-ка лучше все вместе направим наши стопы в "Яблоко Евы". Это благословенное заведение способно развеять твое пасмурное настроение, Феб!

      Предложение было встречено одобрительными возгласами двух других всадников.

      — Я устал, — буркнул себе под нос Шатопер. — Клянусь твоими мозолями, Жиль, я и стакана не подниму нынче!

      — Брось-ка! — расхохотался тот. — Когда это было для тебя отговоркой? Не ты ли заваливался туда под утро после ночного дозора и гулял сутки напролет, пока кошелек не пустел? Не хочешь в "Яблоко", старина? А если я скажу, что красотки, ошивающиеся неподалёку от этого кабачка, ужасно по тебе соскучились и то и дело спрашивали, куда это подевался "душечка Феб"? — Жиль заговорщицки подмигнул капитану, зная, как падок тот на лесть.

      Феб приосанился и, самодовольно усмехнувшись, взъерошил темные волосы, одернул мундир с блестящими пуговицами, поправил пояс с медной пряжкой в виде львиной головы.

      — Так чего же мы ждём? — зычно спросил он, натягивая повод и тем заставляя вороного коня гарцевать, чтобы покрасоваться перед двумя юными девушками, шедшими всадникам навстречу и хихикающими, смущаясь такого внимания красавцев.

      Четыре лошади тут же были пришпорены и понесли во весь опор, унося на своих спинах бравых вояк, решивших спустить в небезызвестном кабачке "Яблоко Евы" не один десяток су.

***

      — Кого я вижу! — едва только Феб ступил на порог кабачка, заведение огласилось радостным, но уже изрядно пьяным голосом. — Господа, да это же Феб де Шатопер почтил нас своим присутствием! Где пропадал, разбойник, отвечай?

      — Жеан Мельник! — капитан стрелков, конечно, сразу же узнал своего давнего собутыльника, даже несмотря на приличный фингал под глазом, сильно нарушающий симметрию лица младшего Фролло, и направился к нему, не дожидаясь, пока Жиль с товарищами привяжут своих лошадей к коновязи и войдут в гостеприимные двери "Яблока Евы". — Нептун меня дери, еще солнце не скрылось, а ты уже пьян как извозчик!

      Жеан, икнув, спихнул с соседнего стула уснувшего товарища, такого же школяра, как он сам, освобождая место для капитана. Феб вальяжно развалился за столом, широко расставив ноги и откинувшись на спинку, и прищелкнул пальцами, призывая к себе служку. К их столу, шумно смеясь, подошли офицеры, по пути захватывая для себя свободные стулья, и уселись вокруг.

      — О, дружище Феб, — заплетающимся языком проговорил Жеан, с завистью и уважением наблюдая, как Шатопер небрежно бросает кабатчику монету, — я погляжу, женитьба благоприятно отразилась на твоем кошельке! Не угостишь ли друга? А то, знаешь ли, оплакивать смерть брата весьма накладно, да и с его исчезновением мой кошелек пополняется от случаю к случаю, и все мелочью.

      — Ты, значит, уверен, что он умер? — Феб был еще трезв и оттого раздражён, да и кабатчик подзадержался с выпивкой.

      — А я вам говорю, нечистая сила его унесла! — влез в разговор один из офицеров, крепко сбитый мужчина, пожалуй, самый старший из всех, сидящих за столом, с опаленными бровями и куцей бородой. — Как пить дать!

      Это заявление было встречено бурным гоготом, а Жеан, постучав ложкой о горлышко своей бутылки, призвал к тишине.

      — Чистая или нечистая — какая разница? Пропал братец, кто мне теперь место в раю выслужит? Стало быть, и я пропаду, — он всхлипнул, и хмельная слеза скатилась по щеке.

      Офицеры переглянулись, ощущая неловкость за чужие слезы, а Жеан вдруг, запрокинув голову, расхохотался, и хохотал до тех пор, пока не начал икать. Икая же, дотянулся до початой бутылки и крупными глотками опустошил ее, только после этого затих. Феб, не проронивший всё это время и слова, лишь ухмыльнулся, глядя на вконец пропитого школяра, упавшего грудью на стол, и лениво дотянулся до своей бутылки. Отпив прилично, он утер рукавом мокрые губы и подбородок, по которым стекало вино, пачкая шею и кружевной воротник, и оторвал зубами здоровый кусок мяса. Одновременно с этим он заметил входящую в кабак невысокую девушку, немного неопрятную на вид, но с хорошими волосами, заплетенными в косу, и пышными формами, скрытыми под платьем, но так, что любой мог бы догадаться и об округлых бедрах, и о мягком животе, и о полной груди, которая сейчас вздымалась от быстрого шага. Глаза Шатопера загорелись, как у лиса, готового поймать курочку, он с прищуром проследил за ней, а когда она прошла мимо стола, за которым сидели офицеры, Феб, развернувшись, шлепнул ее чуть ниже спины, а потом привлек за талию к себе. Девушка хоть и ойкнула от неожиданности, но тут же рассмеялась, демонстрируя целые зубки, и ловко устроилась на коленях капитана под одобрительное улюлюканье и свист его товарищей.

      — Как зовут? — спросил Феб, проводя ладонью по ее спине и бедру и стискивая его, словно заранее проверяя, что досталось ему в руки, — так покупатели проверяют свиные туши в мясной лавке или выбирают себе коня.

      Девушка состроила обиженную мордашку и шлёпнула Феба по руке.

      — Злой вы, господин капитан! Ужель забыли свою малютку Жоржетт? А как же клятвы в вечной любви? — она звонко расхохоталась, понимая, что клятвы Феба, как и всех ее любовников, ничего не стоят, да и ей было прекрасно известно, сколько у Шатопера было вот таких "малюток".

      — Ну-ну, Жоржетт, прости, — Феб улыбнулся одной из самых обаятельных своих улыбок, не раз помогавших ему зажать ту или иную деваху в углу. — Выпей-ка лучше вина да повесели нас!

      Стоило только Фебу поднять руку, как у стола тут же возник служка с кувшином вина — у таких нюх на полный кошелёк. Девица, так и не слезшая с его колен, оживилась, когда в ее пухлой ручке оказался стакан с вином, и пригубила. Феб же, пользуясь тем, что внимание Жоржетт отвлечено выпивкой, дотянулся до ее шейки и припал губами к яркой родинке. Девушка, рассмеявшись, едва не расплескала вино и принялась шутливо стучать ладошкой по плечу капитана.

      — Ай, господин Феб! Мне же щекотно! — кокетливо хихикала она, отклоняясь дальше от Феба, но все ж не сходя с колен.

      — Да, Феб, дружище! Я смотрю, женитьба на тебя совсем не повлияла: как был повесой, так и остался, — усмехнулся Жиль, оглядываясь по сторонам в поисках какой девицы и для себя.

      — Женитьба — самая скучная в мире вещь, скажу я тебе! — хмыкнул Феб, едва отвлекаясь от преинтереснейшего занятия — изучения шейки и плечиков красотки Жоржетт — и заметно добрея. — Один в ней плюс: мой кошелёк теперь полон! — он похлопал себя по карману.

      — Неужели всё настолько плохо? — воскликнул Жиль. — Твоя супруга всегда была красавицей!

      — И что? — безразлично пожал плечами Феб. — Всё, что можно было, я от неё уже получил: и её приданое, и её прелестное тело, которое оказалось совершенно неспособным к любви. Я не собираюсь просиживать свою задницу рядом с ней, когда есть вот такие прелестницы, куда более искусные, чем моя благовоспитанная жёнушка, холодная на супружеском ложе, словно лягушка!

      Улыбнувшись Жоржетт, он снова отхлебнул вина и тут же прикусил ее ушко. Девушка прильнула к нему, пробежав пальчиками по плечу капитана. Жиль, наблюдавший эту картину, только хмыкнул и уткнулся в свою кружку, думая, что несчастную госпожу де Шатопер ждёт крайне неприглядная жизнь, особенно когда её состояние утечёт как песок сквозь пальцы с таким транжирой, как его друг. А в том, что оно утечёт, сомневаться не приходилось.

      Красотка Жоржетт, игриво смеясь, соскочила с колен Феб и потянула его за руку. Захмелевший капитан, поднявшись, захватил с собой ещё вина и последовал за распутной девкой на верхние этажи, где у кабатчика всегда можно было снять на ночь приличную комнату. Жиль, проводив их взглядом, посмотрел на товарищей, откупоривших далеко не первую бутылку и даже не заметивших отсутствия Феба, и присоединился к очередному тосту. Жеан, вздрогнув во сне и пробормотав имя старшего брата, устроил голову на согнутом локте и безмятежно засопел.