...

хаякава всегда знал, что ему будет сложно любить.

он привык к холоду в груди, к почти невозможности встретить кого-то, кто ответит взаимностью. были чувства к макиме, но они исчезли за время работы под ее началом. ее жестокость отрезвила его. возможно, химено?.. но у них не было времени.

аки не выползал из привычной рутины настолько, что она осточертела. за постоянными ссорами денжи и пауэр он следил, прикуривая сигарету, чтобы оба друг друга не поубивали. а еще смотрел на них, сплетающихся в объятиях, почти уснувших, и завидовал. было чувство, что у него нет чего-то очень важного. родного.

растекающегося теплом в груди.

а затем он встретил ангела. и было в нем как раз это забытое и утраченное. хаякава помнил, как чуть не коснулся блеклого, почти потухшего нимба. сам демон его остановил. в его руках, таких хрупких и миниатюрных, истекала кровью оторванная голова. ангел смотрел на него с чуть приподнятыми бровками, и ангельская невинность читалась в его взгляде. аки начал задаваться вопросом: почему этот ангел-демон существует?

может быть, просто насмешка судьбы?

хаякава так и не нашел ответа. но это не убавило в нем восхищения бледной молочной кожей, маленькими губками и малиновыми волосами. иногда ему хотелось завести мешающие видеть прядки за уши. но он каждый раз останавливал себя.

это тяжело: любить ангела, зная, что никогда к нему не прикоснешься. аки одергивал себя все чаще; гнал прочь из головы мысли, где он проводит по этому телу ладонью. где он целует в губы, кусает. где он может прижимать его к себе, засыпая. вместо тепла рук — перчатки. вместо сладости поцелуя — горечь реальности, почти физически ощущаемая кончиком языка.

аки нравилось лежать на кровати, положив голову на ангела, когда их разделяла всего лишь ткань одеяла. он поджигал сигарету, курил, аккуратно передавал ее ангелу, не касаясь тонких маленьких пальцев. иногда мог часами рассматривать его лицо, чтобы запомнить все выражения и раз за разом прокручивать их в мыслях перед сном.

в охотниках надолго не задерживаются, но хаякава был готов отдать свои последние месяцы за один поцелуй с ангелом.

он все больше рассматривал его глаза, хотел провести подушечками пальцев по щеке — стереть слезы в те редкие минуты, что ангел плакал. даже его слезы были чисты.

«разве он может сеять смерть от одного своего прикосновения?» — думал аки, смотря на легкие и быстрые движения ангела. он всегда хмурился, когда убивал; поджимал губы.

иногда, когда аки докуривал сигарету, весь в крови от минувшего сражения, ангел садился на корточки к стынущему трупу и подтаскивал к себе. долго рассматривал, а после прижимал к груди, утыкаясь в плечо. нимб над его головой блекло светился и на какие-то секунды становился будто бы ярче.

хаякава наблюдал. смахивал пепел с сигареты легкими постукиваниями, когда мысль — до этого будто бы скрывающаяся где-то глубоко, — кольнула его сознание.

ангел обнимал умершее, чтобы хоть как-то почувствовать прикосновения,

восполнить их,

заново ощутить.

но уже без биения сердца под ребрами; без крови, струящейся по венам; без дыхания; без движения. ангел никогда этого не знал. аки думал: а обнимал ли его кто-то по-настоящему? уткнув в грудь, не страшась умереть из-за его дара. кто-нибудь целовал его в лоб, пока его глаза закрыты, а ресницы подрагивают?

аки смотрел на ангела, поджавшего свои крылья с испачканными в крови белоснежными перьями, и бесконечно долго думал. дым от сигареты застилал мысли. ангел, не замечая на себе чужих взглядов, тихо выдохнул. пальцы его прошлись по светлым растрепанными волосам мертвой девушки.

хаякава никогда до этого не догадывался, насколько тяжело ангелу любить.

может быть, он с замиранием сердца ждал невесомых прикосновений по утрам, случайных поцелуев и возможности хотя бы на секунду ощутить что-то живое. что-то, из чего не уходила бы жизнь.

бедный, его бедный ангел.

аки не помнил, как оторвался от стены, как выдохнул последнюю затяжку, как выкинул бычок к себе под ноги. ему нестерпимо хотелось успокоить ангела. коснуться теплого запястья, прижать его к себе и не отпускать. тихо поглаживать по голове, спутывая грязные от крови малиновые волосы. но он лишь стоял рядом и смотрел, как выцветшие пряди испорчены багряной коркой. хаякава едва ощутимо коснулся плеча.

нимб дрогнул.

— не надо, — выдохнул ангел, отпуская мертвую девушку.

слеза скатилась по его щеке, срываясь с подбородка.

в тот вечер они молчали. аки придерживал уставшего, почти засыпающего ангела по дороге домой. он затерялся в своих мыслях в этой тишине, в сотый, тысячный, невесть какой раз думая о том, можно ли было что-то исправить.

едва придя домой, ангел вырвался из его рук, закрываясь в своей комнате. хаякава глубоко вдохнул. может быть, смотрел с излишней жалостью? демоны ненавидят жалость, а его ангел — особенно. ничего, он подумает об этом завтра.

завтра не наступило.

его поднял звонок от денжи, но из его невнятного бубнежа ничего не было ясно. только то, что это срочно. аки выключил телефон, избавляясь от назойливых сообщений. сейчас он только здесь: в темной комнате на краю кровати. ангел лениво открыл один глаз — он всегда так делает, когда просыпается.

— извини, — прошептал ангел, сонно отнимая голову от подушки. крылья его подрагивали. — за вчерашнее.

хаякава растянул губы в одной из нежных улыбок, предназначенных только ему. их руки разделяла лишь ткань одеяла.

— я понимаю.

он совсем не замечал, как собирался, даже сменяющиеся виды за окном электрички. предчувствие было до одури отвратительным.

на этот раз разрушений от демона было несоизмеримо много. повсюду были разбросаны трупы с растекающимися по асфальту лужами крови. аки сжимал катану в своей руке, наблюдая за собранными действиями денжи и пауэр.

металлический запах вдруг напомнил о табаке. ему захотелось выкурить половину пачки, только чтобы вытравить кислый привкус из своего рта. секундой позже хаякава понял этот странный порыв.

демон ранил его. недостаточно, чтобы умереть сразу — но боль расходилась резкими острыми волнами по телу. на рубашке расплывалось отвратительное красное пятно. отвратительное, как все вокруг. как эта улица и эти дома… и это небо…

аки увидел нимб и зацепился за него, как за последнее, что было в этом мире. следом различил непослушные малиновые прядки. глаза, в которых было столько страха.

милый мой ангел, почему ты так напуган?

хаякава ухватился за его воротник, наклоняя на себя. он тихо-тихо шепнул два слова:

— поцелуй меня…

различив на лице ангела боль и ярость. слезы в уголках глаз срывались вниз. хорошо, дождя не было. аки не хотел умирать в дождь.

ангел сжал его плечи так крепко, как никогда раньше, почти впиваясь в ткань пиджака ногтями. аки вдруг показалось это очень важным. но легкое прикосновение губ, их карамельный, не похожий ни на что другое, вкус очаровывал.

он чувствовал, как лицо горело, как хотелось впиться в губы сильнее. как уходила вместе с кровью и последним поцелуем его жизнь.

солнце только-только вставало над токио.