Мои собственные пальцы, выпачканные в смазке, медленно скользили по клитору. Я выгибалась в спине, полностью расслабляясь и наслаждаясь редким моментом комфортного уединения. Конечно, я бы предпочла заниматься этим не в одиночку, но когда у твоего парня слишком много дел, от него редко удается оторвать даже самый маленький лакомый кусочек. Фигурально, конечно: есть я его не собиралась.

Щеки налились жаром, с губ соскользнул неосторожный стон удовольствия. Предвосхищая скорую разрядку, я села на постели, бедра непроизвольно напряглись. Когда я уже готова была кончить, мою талию вдруг обхватили чьи-то руки. Я вскрикнула от испуга, сердце бешено заколотилось.

— Тише, — шепнул голос, и чужая ладонь накрыла мои губы, — это всего лишь я.

Я зажмурилась. Аято вернулся раньше, чем обычно… Не то чтобы я была против его присутствия, но мое положение определенно было весьма… неудобным. Щеки вспыхнули еще сильнее, но теперь уже от стыда.

Он повернул меня к себе лицом, осторожно смахнул прилипшую ко лбу прядь волос.

— Покажи мне, как ты это делаешь, — его голос прозвучал непривычно низко, по телу пробежалась мелкая дрожь.

Видя мое смущение, Аято наклонился ко мне, целуя в губы — медленно, неспешно, ласково прикусывая и оттягивая нижнюю. Я с готовностью отвечала ему, и когда мы соприкоснулись языками, я почувствовала, как он тянет мою руку и кладет мне между ног.

— Давай, сладкая, — он прижал мои пальцы к клитору, и это заставило меня вздрогнуть от пронзившего низ живота ощущения приятной щекотки.

Я не могла ему отказать. Запрокинув голову, чтобы спрятать раскрасневшееся лицо, я вновь повела пальцами по влажной промежности. Осознание того, что за мной наблюдают, одновременно возбуждало и не позволяло отдаться удовольствию без остатка. И все же я старалась угодить Аято, мне хотелось сделать ему приятно во всех из возможных смыслов.

Ощутив влажное прикосновение к лодыжке, я обратила на нее расфокусированный взгляд. Аято пробирался поцелуями все выше — коснулся поочередно обоих колен, прошелся по внутренней стороне бедра — пристально наблюдая за тем, как я себя ласкаю. Я боролась с желанием запустить ладонь в белоснежную макушку и притянуть его ближе… Он явно издевался надо мной: вот он целует совсем рядом, касаясь носом моих пальцев, вот он ведет языком, останавливаясь прямо там, где останавливаться было не нужно.

— Хорошая девочка.

Мне казалось, будто мое тело превратилось в пластилин — легкий, покорный и податливый в чьих-то умелых руках. Я не успела заметить, как оказалась сидящей на коленях главы клана Камисато, прижимаясь взмокшей спиной к мужской груди.

— Ты представляла, как это делаю я, правда? — от близости шепота затылок покрылся мурашками. — Милая, ты так соскучилась по моему телу?

Тяжело дыша, я откинула голову на его плечо. Действительно, соскучилась. Чувствовать его через одежду — совершенно не то же самое, что касаться обнаженной кожи, желая быть настолько близко, чтобы буквально соединиться в одно неразделимое целое. Впрочем, сейчас ему даже не обязательно было притрагиваться ко мне, чтобы я уже изнывала от желания.

— Хочешь почувствовать меня внутри? Об этом ты думаешь?

Его рука в очередной раз скользнула по моему бедру, кончики пальцев остановились на клиторе, заставляя сжаться до боли в мышцах.

— Скажи, — пальцы раздвигают влажные складки, а я уже чувствую под собой огромное хлюпающее пятно.

— Д…да, — сбивчиво отвечаю, подаваясь вперед.

Два пальца проникают внутрь, кончиком носа Аято проводит по моей шее, шумно вдыхает. Ощущение наполненности недостаточное, но все же долгожданное. Он сгибает их, сдвигает и раздвигает, создавая приятное трение.

— Ты этого хотела, верно? Тебе достаточно?

Проклятье. Я сдавленно мычу и мотаю головой.

— Нет? Видимо, я неправильно тебя понял… — внутри вдруг становится пусто. Я захныкала от досады.

— Нет, я… — я отчаянно задвигала бедрами, пытаясь вновь ощутить, как они погружаются в меня, фаланга за фалангой… Аято просто издевался. — П…перестань, пожалуйста.

— Тогда скажи мне, — раздалось у самого уха, так тихо, что я с трудом расслышала, — скажи мне, чего ты хочешь.

От стыда я готова была расплакаться, но желание кончить вместе с ним пересиливало все остальное.

— Ч…чл…ен, — голос предательски срывался на писк, выдавить из себя необходимые слова сейчас представлялось поистине непосильной задачей. — Хочу твой член…внутри…

— Попроси меня хорошо.

Я знала, что это означает. С трудом удерживая себя на ногах, я повернулась к Аято. На его белье уже проступило темное пятно — не я одна здесь мучилась от сексуальной жажды. Я быстро избавила его от мешающего предмета одежды, желая как можно скорее попробовать сочащуюся смазкой плоть на вкус.

Он не делал никаких резких движений: перспектива доставить мне лишние неудобства никогда не заводила его. Хотя, смею предположить, иногда желание нетерпеливо протолкнуться как можно глубже в глотку захлестывало его с головой. Я обхватила головку губами, обвела языком, вырвав несдержанный хриплый полустон. За такую награду хотелось стараться еще лучше. Я быстро добралась до самого основания, отмечая, как он напрягается всем телом подо мной. Большой палец нежно мазнул меня по щеке. Подняв глаза, я встретилась с затуманенным, жадным взглядом. Он уже почти сдается. Осталось только провести языком от самых яичек… Громкий, глубокий стон наполнил комнату, поддев мое самолюбие и гордость — я знала, на что давить.

Твердая рука подтолкнула меня в плечо, вынуждая развернуться и устраивая на четвереньках. Губы Аято проложили дорожку от поясницы, по каждому позвонку, до шеи, остановились на мочке… Язык оставил мокрую полосу на ушной раковине, прежде чем парень снова заговорил:

— Я буду трахать тебя так глубоко, как никогда раньше.

От таких слов все внутри меня сжалось в сладком предвкушении. Он медленно вошел, давая привыкнуть к себе. Я шумно выдохнула, чувствуя, что долго продержаться не удастся. Особенно, если он продолжит меня дразнить.

— Ты чувствуешь меня, сладкая? — тихий вкрадчивый голос сопровождался тягучими, неторопливыми толчками, и переизбыток ощущений превращал воздух вокруг нас в вязкую, словно мармелад, массу — вдохнуть было попросту невозможно. — Не сдерживайся. Покажи мне, как тебе хорошо.

Аято продолжал двигаться, а я жалась к нему как можно ближе, хватаясь попеременно за его локти, лицо, волосы — все, что попадалось под руку, — чтобы унять бущующий внутри меня вихрь удовольствия. Темп увеличивался, звуки становились громче, и я больше не могла удержать рвущиеся наружу стоны. У меня даже не было сил думать о том, что в доме помимо нас явно есть кто-то еще — и хорошо, если это Тома, который и без того уже привык прибирать нашу разворошенную комнату.

Острый укус в плечо заставил на мгновение прийти в себя. Толчки стали хаотичными, неровными, как и дыхание Аято. Дрожащие пальцы вновь накрыли мой клитор, сбивчиво потирая его. Я изо всех сил, до побелевших костяшек, вцепилась в шелковую простынь; перед глазами темнело. Еще немного — и меня прошило крупной дрожью, до кончиков пальцев на ногах. В ушах зашумело, два пронзительных стона слились в один, утекая куда-то вглубь комнаты. Аято прижался торсом к моей спине, окропив кожу горячими, липкими каплями.

Понадобилось несколько минут, чтобы вернуться в хотя бы немного трезвое сознание. Мягкая ткань заботливо проскользила по пояснице, отерла с нее теплую жидкость и бесшумно приземлилась на пол. Аято обнял меня сзади, нежно выцеловывая плечо.

— В следующий раз запирай дверь, хорошо? — от заискивающих нот в его голосе не осталось и следа. Только привычный, чуткий и внимательный тон, который я слышала, когда он будил меня по утрам или обхаживал во время очередной простуды. — Ведь это мог быть не я, а кто-нибудь другой.

— Я была уверена, что она закрыта, — ложь. Я совершенно не подумала об этом, поддавшись внезапному импульсу. Но он прав: было неловко оказаться застуканной собственным парнем. Даже думать страшно, что бы было, войди в комнату Аяка или Тома. — Прости.

— Не извиняйся. Мне понравилось, — он тихо усмехнулся. — Это я должен извиняться, что не уделяю тебе достаточно внимания. Я исправлюсь. Обещаю.

Я лишь согласно кивала: от усталости мне больше не хотелось ни шевелиться, ни даже говорить. В объятиях Аято было тепло и уютно. И больше ничего не было нужно.