— Каждая новая работа хуже предыдущей, — преподаватель с грохотом кидает папку со сценарием на стол, — я не понимаю что с тобой происходит. Почему ты вдруг решил забросить свое образование? — раздраженно трет переносицу.

— Я не забрасывал… Просто пока нет вдохновения…

— Разве это причина? Нет. Всего лишь жалкое оправдание. Посмотри на остальных, разве они жалуются так же как ты? Тоже нет. Они просто пишут качественные тексты вовремя. Просто будь как они, — останавливает Хосока, что собирается возразить, — это твой последний шанс, напишешь новый сценарий к концу следующей недели.

— Хорошо… Спасибо за критику, учитель, — выдает давно заученную фразу, когда хочется в очередной раз поспорить и попытаться доказать свою правоту. Хотя может быть так и лучше. Молчать. Чон и сам знает каково качество его последнего сценария, а если быть совсем честным, то всех работ за прошедшие полгода. Каждая из них хуже предыдущей. Когда парень ехал в столицу для учебы в университете, он был полон надежд, мечтал воплотить каждую свою задумку в жизнь, поставить на сцене каждый свой неумело написанный рассказ, написанный на клочке бумаги на волне внезапного вдохновения. Хосок больше всего на свете хотел показать свои работы, что без стеснения искусством называет, всей стране. Хотел заставить людей улыбаться, забывая о своих страхах и проблемах на некоторое время. Хотел помочь им почувствовать дух свободы, что привезли с собой путешественники вместе с книгами из Европы. Чон каждую из них прочел не по одному разу и уверен, что перечитает еще не раз.

Но уже на первом курсе из его крыльев без лишней жалости начали выдирать крылья: каждая написанная строчка подвергалась строжайшей критике и, что больше всего выводило из себя, цензуре, сначала корейской, а потом и японском. Парень, как и все знал о происходящем в стране, но никак не мог понять почему это должно касаться и области искусства тоже. Сценарии, возвращенные после всех проверок, являлись либо набором бездушных сцен, не несущих и капли смысла, либо просто ничем не отличались от работ других студентов.

И вот он на третьем курсе, познаний в области литературы прибавилось, командование в стране сменилось, цензура чуть смягчилась, а люди вокруг стали спокойнее, только вот в Чоне больше нет той страсти к письму, каждая строчка дается с большим усилием и не способна передать каких-либо чувств.

***

– Бежим быстрее! – Чона чуть не сбивают с ног дети, бегущие по улицам с яркими улыбками.

Поддавшись любопытству, что ни одна система образования убить не способна, Хосок решает последовать за ними. Еще на подходе он слышит музыку и смех десятков людей, не отрывающих счастливых взглядов от представления на одной из площадей города. Молодой парень, сидящий на повозке, что яркими тканями украшена, балладу о любви исполняет, пока пара актеров передать чувства в песне заложенный пытаются. Простой народ потешается, выкрикивает подсказки как непутевому герою лучше к девушке подступится, некоторые даже спорить на эту тему начинают. Женщины разных возрастов на романтичные сцены лишь вздыхают, дети веселятся, копируют актеров, а Хосок ощущает себя самым счастливым человеком во всей этой толпе. Воспоминания о чувствах, что раньше не отпускали, всплывают вновь. Это именно то, о чем он так мечтал. Видеть чужой восторг от спектаклей, на себе ощущать их восхищенные взгляды и улыбки яркие. Хочется прямо сейчас упасть на колени и со всем уважением отблагодарить человека, поставившего эту сценку. Пусть та и незамысловатая совсем и речами красивыми не отличается, но чувства, переполняющие Хосока в этот момент, все лишние мысли из головы вытесняют.

Когда представление завершается, Чон чувствует себя новым человеком, сердце от прилива эмоций с ума сходит, а руки дрожат от предвкушения бессонной ночи, в течении которой парень с пером не расстанется, будет писать пока кровь от собственных стертых пальцев чернила не заменит.

Вот оно вдохновение?

***

Как оказалось нет. Даже близко не оно. Это могло быть все что угодно: восхищение, воодушевление или в конце концов усталость от однообразных серых дней, вылившаяся в такую яркую реакцию на простое представление, но однозначно не вдохновение. Хосок написал лишь пару страниц, которые он не выкидывает, лишь из-за того, что жаль испорченной бумаги.

– Сдаюсь, - выдыхает и валится на постеленное на полу одеяло, - мне до Жюль Верна как ему до Чосона, - мысли вслух единственное успокоение в последнее время, ведь близкими друзьями за время учебы парень так и не обзавелся, слишком уж он беден для местного общества, он и в университет то пробился на чистом упорстве, а не на деньгах.

Новенькая книга «Железный мир»Так в корейском переводе назвалась книга "Пятьсот миллионов бегумы" Жуль Верна, купленная на последние деньги, ничего на это высказывание не отвечает

– Может мне тоже стоит попробовать себя в фантастике, раз уж в реальность у меня передать не получается? – и снова вопрос в пустоту, - или мне тоже стоит поехать куда-нибудь, чтобы поймать вдохновение? Куда нужно поехать и что увидеть, чтобы потом сочинять небылицы?

– Заканчивай болтать, - тонкая стена дома, где Чон снимает комнату, дрожит от предположительно прилетевшего по ней удара кулаком, - сам не работает и другим выспаться мешает, - непродолжительный грохот и снова тишина. Хосок понимает, что сосед наконец улегся и теперь может выдохнуть спокойно, проблем с соседями не хотелось, поэтому Чон продолжает шепотом

– Может и правда стоит найти работу? Начать переводить чужие книги… - он давно пришел к выводу, который считает единственным, а значит и самым верным: он не оставит искусство, даже если в итоге станет переводчиком или простым переписчиком, да хоть торговцем в лавке с книгами. Может это уже зависимость, а может Чон просто не может с мечтой расстаться, хоть разумная часть мозга и твердит обратное

– Ты меня не слышал? – в гужом голосе раздражение в гнев переходит и парень спешит прекратить поток своих мыслей вслух, сейчас только проблем с ночлегом не хватало из-за жалобы соседа.

Именно ночлегом, а не жильем, ведь днем Хосок здесь не появляется, разве что книги может занести. Последний месяц он вечерами после учебы выходит на пристань и наблюдает за странным парнишкой, поселившимся вместе с семьей в доме на берегу реки. Их трудно не заметить и еще труднее прекратить рассматривать. Чон и сам ловил на себе хмурые взгляды отца мальчика, когда слишком сильно задумывался и не успевал отвести глаз от чужаков. Именно так их называют в городе. Иностранцы, чье поведение вызывает возмущение у коренного населения столицы: «Он выглядит слишком высокомерно. Считает себя выше только из-за костюма, сшитого на европейский манер?», «Его жена ведет себя слишком раскованно, разве это позволительно в цивилизованном обществе», «Их ребенок будто дикий, неужели его воспитанием никто не занимается?». Хосок знал все местные слухи, но в их распространении никогда участия не принимал. Пару раз он даже хотел вмешаться с вопросом «Разве они виноваты в том, что выросли в других традициях?», но всегда вспоминал наставления родителей. Первое, не путаться с чужаками, отец говорил: «В наше смутное время нужно всегда и во всем придерживаться мнения своих соотечественников». Второе, не наживай себе врагов, если можешь промолчать в какой-либо ситуации, то так и делай. Поэтому в разговоры чужие он лишний раз не лез, но за мальчиком наблюдать не перестал. Чон часто заставал сцены того, как искренне ребенок удивляется местным традициям начиная от еды, заканчивая богато украшенными свадебными повозка, иногда проезжающим по этой набережной. Ему еще с самого первой встречи с маленьким чужаком хотелось узнать о чем тот думает, когда видит что-то новое: сравнивает со своей родиной или он еще слишком мал и все эти эмоции всего лишь простое детское любопытство. То же с которым и сам Хосок собирал небольшие факты про чужаков, собирая полноценную картину. Но та никак не хотела складываться во что-то хотя бы отдаленно логичное. Какая родина у этого ребенка? Все ли люди там такие странные? Отличаются ли они от тех, кого он видит каждый день? Правда ли, что у них как у героев любимых парнем книг могут быть светлые волосы или темная кожа? Как они живут: лучше или хуже, чем он? Эти и еще сотня вопросов крутились в голове парня, пока он шел к набережной. Он старательно записывал те скромные выводы, к которым в итоге приходил. Это можно было идей для постановки, но ни во что большее не перерастало, слишком много сомнений и вопросов без ответов.

Сейчас, оглядываясь на скомканные листы бумаги, так и не ставшие полноценным произведением он шепчет на грани слышимости:

– Хуже ведь уже не будет…

И он принялся писать. Эту ночь и каждую последующую стирал перо о бумагу до тех пор, пока руку не сводило судорогой от усталости. Желание доказать самому себе, что он чего-то стоит как писатель, как сценарист и просто как человек. За текст, законченный ровно в срок, он был готов поручится, ведь нельзя же ошибиться в чувствах выдуманных героев, когда сам испытываешь тоже самое. Чон был уверен в этом.