Константин проснулся и с трудом привел дыхание в норму. Последние месяцы ему все чаще снился кошмар, один и тот же, яркий, сумбурный. Костя не был уверен, что этот сон – часть воспоминаний: слишком странным он был. Мать настойчиво утверждала, что ничего этого не было, прерывала все разговоры об этом событии нервно и как-то слишком поспешно.

Костя верил в ложь своей мамы, наверное, просто потому, что очень хотел верить ей. Но Таисия неожиданно попала в больницу – камни в желчном – и буквально на второй день пришло письмо. Как-то так повелось, что ключ от почтового ящика был только у мамы. Костя никогда не спрашивал, почему – в век интернета ему и не нужна была почта. Но когда мама попала в больницу, он заглянул в ящик, воспользовавшись ключом Таисии, и замер, держа в руках конверт.

Письмо было предназначено Таисии Васильевне Соломиной, маме Константина, но его поразило имя отправителя. Прасковья Ивановна Соломина – бабушка Кости, про которую мама говорила, что та давно мертва. И Соломин не мог ездить к бабушке в деревню, ведь Прасковья умерла за год до рождения внука.

Константин посмотрел на обратный адрес, тихо хмыкнув, увидев название деревни – Яблоновка. Соломин помнил, что название деревни, в которой он прожил два месяца лета перед первым классом, было каким-то компотным, но Таисия старательно отрицала эту поездку, заставляя сына сомневаться в своей памяти. Костя знал, что нельзя читать чужие письма, но слишком ему было любопытно, зачем мать врала ему четырнадцать лет, утверждая, что бабушка мертва, а компотной деревни просто не существовало никогда.

Едва закрыв за собой двери квартиры, Соломин разорвал конверт, прикусывая губу, и принялся читать. Костя ждал упреков, возможно, странного скандала в эпистолярном жанре, но письмо было теплым, полным беспокойства и материнской заботы. Прасковья расспрашивала дочь о здоровье, рассказывала про свою вредную козу, уточняла, как Костя сдал сессию. Это поразило Константина больше всего – его бабушка знала, в каком университете он учится, с какими предметами у него проблемы, но не пыталась связаться с единственным внуком лично.

Соломин вертел в руках три листика в клеточку, исписанные дробным аккуратным почерком, достал из конверта пару тысяч, что бабушка передала ему на новые кроссовки. Это окончательно убедило его в одном – то воспоминание, что стало кошмаром, все же воспоминание, а не игра детского воображения.

Костя помнил, как приехал на автобусе к остановке и мама вывела его навстречу к высокой, на тот момент еще не старой женщине. Они обнялись, и Таисия сообщила:

– Костя, эта Прасковья, твоя бабушка.

Соломин некрасиво замер с открытым ртом, смотря на незнакомку и пытаясь принять мысль о том, что у него, оказывается, кроме мамы есть еще и бабушка.

Уже поздним вечером, лежа в спальне на железной кровати с очень мягкой периной, Костя вертелся со стороны в сторону, не в силах заснуть. Тихо спустив босые ноги на ковровую дорожку бордового цвета, он подкрался к двери. Тяжелая деревянная дверь открылась бесшумно, и мальчик, крадясь, подошёл к приоткрытой двери летней кухни и прислушался к разговору.

– Тая, ты уверенна, что стоит Костика оставлять у меня? – спросила Прасковья, шумно отсербнув чая.

– Я уверена, мама, – заверила мама Кости. – Я все понимаю – и риск понимаю, но мне нужно лечиться… Это как минимум на месяц. Я и так затянула с операцией. А его либо тебе отдать, либо в детский дом сдавать на время лечения. Я не могу так с ним… Костик домашний мальчик. Ты ведь уберегла меня, убережешь и его.

Дальше Костя не услышал: глаза заволокли слезы, и он сбежал в спальню, поняв только одно – его мама болеет.

Прасковья окружила внука вниманием, почти закинув все хозяйство, не отпуская за забор одного. Первое время это не беспокоило Костю – все его мысли крутились вокруг больной мамы, но детская память и психика со свойственной гибкостью приспособились к этому страху, и он все чаще смотрел на пару местных ребят, что катались на велосипедах по улице туда и обратно.

– Отпусти меня на велике покататься, – попросил Костя в один теплый летний день.

– Но так, чтобы я голову подняла и видела тебя, только по этой улице не дальше. И в лес не смей заезжать! Слышишь? – потребовала Прасковья.

Внук горячо пообещал бабушке, что не нарушит обещание, и первые пару дней действительно катался рядом. А потом Прасковья привела во двор двух девчонок – ровесницу Кости и её старшую сестру.

– Это внучки моей соседки приехали в гости к бабушке. Играйте вместе, только в лес не заходите, – попросила бабушка.

– Не будем, – пообещал Костя хмуро.

Играть с девчонками он не хотел, а местные мальчики с ним даже знакомиться не захотели, а на предложение дружить грубо ответили отказом.

– Я Аня, – дружелюбно представилась младшая девочка.

– Марина, – сказала вторая.

Костя тоже назвал свое имя, понимая, что девочки лучше, чем бабушка, с ними можно хотя бы в дочки-матери поиграть. Со двора они ушли втроем, и в принципе лето стало веселее. Они бегали по всей деревне, забегая поесть то к бабушке девочек, то к Прасковье. Изучили неглубокую копанку. Костя словил там лягушку и попытался напугать Аню, но та не боялась лягушек, в результате пару дней они развлекались лягушачьими бегами. Каждый ловил себе по лягушке и отпекал в траву, и чья прискачет к воде первой, тот и победил.

Залезали они и в чужие дворы, чтобы своровать по морковке или по ещё зеленому кислому яблоку, разводили костры во дворе Прасковьи и пекли в золе картошку. Для Кости, городского мальчика, эти развлечения были неимоверно новыми, казались целым приключением.

За два месяца Соломин загорел, от частого хождения босиком его ступни огрубели, а руки и ноги покрылись мелкими ссадинами и царапинами. Постепенно волосы Кости выгорели на солнце, став похожими на солому по цвету и состоянию. Он уже чувствовал себя совсем деревенским, и когда девочки не вышли с ним играть с утра, помогали своей бабушке, Костя сел на велик и поехал искать по деревне тех мальчишек, чувствуя себя равным им.

– Опять ты, – закатил глаза чуть полноватый мальчишка лет восьми. – Иди со своими подружками играй.

– Они мне не подружки, – засопел обижено он, остановившись возле мальчиков.

Младший, худой и светлый, фыркнул и сообщил:

– Это подло – отказываться от друзей потому, что они – девочки.

– А что вы делаете? – спросил, чуть покраснев, Костя.

– Мы собираемся съездить в соседнюю деревню, в Далекий стан, – сообщил младший, набирая во фляжку воду.

– Я с вами, – решил Соломин.

– Нет, – покачал головой старший.

– Да, – твердо сказал Костя.

– Миха, не парься, – махнул головой младший из парней. – Не успеет за нами и поедет домой.

– А если в лес заедет? Там болота… Нам влетит, если он утонет, – нахмурился Миха.

– Я в лес не поеду, мне бабушка запретила, – заверил Соломин.

– Если заедешь в лес, мы с тобой точно дружить не будем, – сообщил мелкий Косте и закрыл флягу.

Деревенские ездили на великах гораздо чаще и действительно взяли такой темп, что Соломин быстро стал отставать, но он видел, как мальчики выехали с тропинки на грунтовую дорогу, и поспешил за ними. Костя крутил педалями все быстрее и быстрее, стараясь нагнать наглых мальчишек, доказать им, что он не хуже. Он упрямо крутил педали, даже потеряв из виду мальчиков, но верный железный конь подвел – цепь слетала, неожиданно, когда Костя, казалось, уже целую вечность ехал прочь из Яблоновки.

Соломин провозился минут двадцать с цепью, испачкав руки машинным маслом, а ладонями уже измазав одежду и лицо. Цепь ему поставить на место так и не удалось. Взяв велик за руль, Костя повел велик назад, в деревню, стащив майку и накрыв ею голову – было жарко и хотелось пить.

Машины изредка ездили по дороге, но Соломин не обращал на них внимание, и то, что ярко-синяя иномарка остановилась чуть впереди, понял, лишь чуть не врезавшись в открытую дверцу велосипедом.

– У тебя тут авария? – спросил водитель, улыбаясь.

Костя знал, что нельзя говорить с незнакомцами, но с другой стороны мама так часто говорила, что нужно уважать и слушаться взрослых, что ответил:

– Цепь слетала.

– Ты с Яблоновки? – спросил мужчина.

– Да, – вежливо ответил Соломин.

– Я сам туда еду, у меня там мама живет, – заверил водитель и, посомневавшись, предложил: – Хочешь, я тебя подброшу?

Костя знал, что не стоит садиться в машину к незнакомцу, но впереди была такая долгая, жаркая дорога, да и солнце начало спускаться, а он обещал бабушке быть дома до темноты. Соломин присмотрелся к незнакомцу, к его машине. Яркая синяя машина, улыбка, светлая майка со смешной картинкой, нелепые шорты…. Костя не так себе представлял себе преступника и поэтому всё же сел в машину. Его велосипед мужчина закинул в багажник.

Машина тронулась, и Соломин с ленцой отвечал взрослому на стандартные вопросы – ходит ли он в школу, а хочет ли он в школу. Коле было просто скучно, как на дне рождения мамы, когда приходили её приятельницы и мучали одинаковыми заявлениями о том, что Константин вырос, стал совсем взрослым, и вопросами про школу.

И вдруг мужчина свернул в лес, съезжая с грунтовки на едва заметную, заросшую травой дорогу.

– Дядя, Яблоновка не тут, – с беспокойством сказал Костя. – Тут болота, в этот лез нельзя заезжать.

– Тут нет болот, – заверил водитель. – Тебя обманули. Мне нужно набрать немного лап можжевельника для мамы. Сейчас выедем.

Соломин понял, что нужно бежать, дернул ручку машины, но задние дверцы были заблокированы. Мужчина пытался его успокоить мягким тоном, нелепой ложью, но Костя понял, что влип, и завизжал.

Водитель оглянулся и удостоверился, что не видит машин на дороге и саму дорогу не видит. Он затормозил и вышел, открыл заднюю дверцу и схватил мальчика за ногу, и потянул к себе. Костя отчаянно закричал, понимая, что сейчас будет что-то страшное, но не понимая – что.

И в этот момент мужчина отлетел куда-то в кусты. Костя рванул, выскочил из машины и замер, смотря на огромного медведя. Соломин видел бурых медведей в зоопарке, но там они были далеко и не казались настолько огромными. Хищник размером с живую скалу смотрел на мальчика сверху вниз, скаля зубы. Костя даже не смог закричать, горло сдавило, только почувствовал, как по ногам потекла теплая моча.

Медведь обошел Костю по дуге и направился к кустам, в которых еще шевелился водитель, и тут Соломин отмер и побежал – его словно бы что-то толкало в спину, он бежал по лесу, не оступившись ни разу, бежал, не оглядываясь.

Мгновение – и лес отступил, а Коля выбежал к краю деревенского выпаса. Соломин не помнил, как добежал к бабушке, помнил только, что она, выслушав его, переодела мальчика и отвела на автобус, пошушукалась с водителем и посадила на него внука, строго сказав:

– Ты едешь в город. Сегодня заночуешь у Игоря, водителя, а завтра тебя заберет мама.

Константин мотнул головой, стараясь отогнать воспоминание-кошмар. Он понимал, что все было логично, понятно, но до появления медведя. Хищник почему-то не тронул беззащитную добычу, бабушка отправила внука, которого едва не изнасиловали, ночевать к водителю автобуса.

Соломин не мог уловить в этом логики и где-то в глубине души опасался и подозревал, что окончание у истории было другим. Не спас его медведь, не поехал он домой в автобусе, а увезла его скорая. И поэтому мама старалась внушить Косте, что не было тех каникул у бабушки. Боялась, что сын вспомнит все и кроме кошмаров получит сломанную психику.

Костя вертел в руке купюры, размышляя, а затем вбил оба названия деревень: Яблоновка и Дальний стан. Он посмотрел на жалкий лесок, что их разделял, понимая, что такой лесок не сможет прокормить медведя, да и рядом других лесов не было. Яблоновка была недалеко, можно было доехать на автобусе, и Соломин вертел в руках деньги.

Было бы подло оставлять маму в больнице и не навещать её пару дней, но с другой стороны Константин понимал, что должен понять, что тогда было, должен вспомнить. А Таисия не отпустит его к своей маме, не признается, что бабушка жива. Костя допускал, что мама и сама предпочла бы «забыть» тот вечер.

Соломин потер пальцами виски, думая, что же делать. Любое решение казалось ему неверным и верным одновременно.

– Мне двадцать лет, я взрослый мужчина и смогу пережить и это, – сообщил сам себе Костя. – Я все должен знать.

Константин решительно принялся собираться в больницу, зная, что завтра утром съездит в Яблоновку и вернется поздним вечером. Мама простит ему то, что он один раз не пришел её навестить, пропустил день. А если Прасковья не увидит или не узнает внука, то и дочери не позвонит, не расскажет. Беспокоить маму Соломин не хотел и решил, что пропавшее письмо спишут на выкрутасы почты.

Таисия отвлеклась от своей книги и улыбнулась сыну:

– Ты каждый день ко мне ходить собираешься? У тебя каникулы, летние, самые лучшие.

– Я завтра не приду, – ухватился за удачную возможность Костя. – Пойду с друзьями на шашлыки.

– А девушки там будут? – спросила женщина.

– Конечно, – заверил Соломин, стараясь не морщится.

Костя не нашел в себе сил сказать маме о своей ориентации и теперь каждый раз злился, когда та пыталась «свести» его с девушками. Но в этот раз скребнула еще одна неприятная для Соломина мысль: что его ориентация – следствие глубокой детской травмы.

– Ты словно не рад девчонкам, – заметила Таисия.

– Я не против девушек, но это лишние расходы на вино, себе бы мы купили только пива, нам бы хватило, – соврал весьма ловко Константин.

– Костик, девушки – это всегда расходы, – сообщила, смеясь, мама.

– Я знаю, но иногда эти расходы ни к месту, – пробормотал Соломин.

– Ничего. Возьми у меня тысячу, – кивнула Таисия. – В верхней полке тумбочки в моей спальни.

– Ты мне сказала, где деньги, когда уезжала в больницу, – напомнил Костя. – Как себя чувствуешь?

– Хорошо, – заверила женщина. – Думаю, что в пятницу меня уже выпишут. Я и так долго после операции такой простой лежу в больнице.

– Врачи не будут тебя держать лишнее время, – покачал головой Константин. – Может быть, твои анализы их не устраивают пока.

– Это моя подружка Лиза перестраховывается наверняка, – заверила мама.

– Твоя Лиза – всего лишь старшая сестра, а не врач, не думаю, что она принимает такие решения, – не согласился с ней сын.

– Но она может попросить, она тут уже лет двадцать работает, – фыркнула Таисия. – Расскажи мне лучше, кто будет на шашлыках?

Костя кивнул и принялся сочинять, называя имена своих одногруппников, с большинством из которых он не общался. Ему не хотелось беспокоить маму своими проблемами. Соломин всегда был закрытым, и другие дети чувствовали это, не смотря на попытки Кости играть роль души компании, и избегали его.

Константин рано понял, что маме тяжело в одиночестве тянуть их двоих, и всегда старался не нагружать её дополнительными проблемами. Хорошо учился, вел себя примерно и не влипал в неприятности. Даже первую банку пива выпил в восемнадцать, и сигарету попробовал тогда же. Курить Косте не понравилось, а вот баночку пива раз в месяц он себе позволял.