Костя смотрел в окно на унылый пейзаж: бесконечные поля и лески, дорогу, грунтовую, разбитую временем и недавними дождями. До Яблоновки ехать было недалеко, но долго. Дребезжащий икарус, подпрыгивая на всех неровностях, объезжал все деревеньки в округе, останавливаясь на пустых и старых остановках. Соломин вздрагивал, каждый раз теряясь – слишком глубоко он был в своих мыслях, да и водитель не объявлял название очередной деревни.

Константин еще порадовался, что в будний день, ранним утром, пассажиров в автобусе было немного, он даже смог сесть у окна, чтобы видеть названия остановок. Он был уверен, что не узнает нужную и ему подскажет указатель, но оказался не прав.

Едва он увидел это странное строение из старого подгнившего дерева, то вспомнил, как именно на этой остановке сходил с мамой. Часть крыши давно обвалилась, и бревнышки острыми концами смотрели в небо, словно бы колья из сказки про Бабу-Ягу, только черепов не хватало. Ни расписания, ни названия на остановке не было, и Костя, встав, подошел к водителю, спросив:

– Это ведь Яблоновка?

– Она самая, – хмуро отозвался мужчина и сообщил: – Деревенька вымирающая, нечего там городским делать. Следующая остановка будет у деревни рядом с озером…

Соломин не стал слушать, а сошёл на остановке, невольно поежившись.

Вроде бы ничего страшного и ужасного не было в залитой солнцем остановке, пусть старой, неухоженной, но Костю слегка потряхивало. Он понимал, что, скорее всего, это связано с прошлым, с самым странным и пугающим воспоминанием детства. Соломин с трудом разобрал в траве тропинку, что вела к деревне. На остановку, видать, редко ходили люди, да и гости приезжали нечасто.

Константин не планировал заходить в саму деревню, понимая, что новое лицо привлечет внимание, а ему не хотелось, чтобы бабушка сообщила маме о его поездке. Неспешно идя среди высокой сочной травы, Соломин достал из рюкзака воду, отпил пару глотков и достал из кармана телефон, чтобы посмотреть на время.

– Ну и глушь, – тихо пробормотал Костя, глянув на дисплей.

Телефон не ловил сети, и Соломин впервые оказался в месте, где не было мобильной связи, и даже немного удивился этому. Первые дома уже были видны впереди, когда Костя свернул с тропинки и направился к дороге, что вела в Дальний стан. За прошедшие годы дорогу между деревнями так и не заасфальтировали.

Соломин шел, смотря на лес, летний, ярко-зелёный, и чувствовал страх, пару раз даже останавливался, приводил дыхание в порядок. Ему страшно было уже не заблудиться в лесу, в который в детстве ему строго-настрого запретили заходить, а так и не вспомнить, что же случилось тем летом.

Константин неспешно шел вдоль леса, пытаясь рассмотреть едва заметный съезд, по которому могла бы проехать машина, понимая, что за годы тот мог зарасти кустами и юными деревьями. Лес стоял темной стеной, словно бы охраняя свои тайны от любопытных взглядов. Соломин замер, заметив съезд, все такой же заросший травой, каким он помнил его с детства.

Руки покрылись липким и холодным потом, а в горле запершило. Костя словно бы оказался в собственном сне, только он уже не ехал на машине с незнакомцем, а шел своими ногами. Лес будто сомкнулся за его спиной. Соломин упрямо шел вперед, надеясь, что едва он увидит нужную поляну, как вспомнит все, переживет это и сможет, наконец, жить дальше.

Костя боялся своих воспоминаний до дрожи, до паники, но еще больше он боялся не вспомнить. Он упрямо шел вперед, но замер, увидев машину, синюю, яркую, покрытую старой листвой, с распахнутыми дверями.

Соломин понимал, что это авто стоит тут уже не первый год, но горло сжало холодным страхом, на мгновение ему послышался детский крик, его собственный отчаянный крик, и он бросился бегом к машине. И остановился у пустого салона в растерянности. Костя окончательно растерялся. Зачем водитель оставил тут свое авто? Почему его не забрала полиция? Что же тут произошло?

Константин покачал головой, понимая, что все проще – это другая машина, просто очень похожая. Соломин не разбирался в детстве в моделях и даже марках и понятия не имел, в какую машину сел. Костя отлично помнил, куда откинул медведь мужчину, но не смог заставить себя двинуться к тем кустам, хоть и понимал, что хищники и падальщики давно растянули труп и там он ничего уже не найдет.

Но ему нужно было знать. Соломин закусил губу, вновь вспоминая свой сон, и вдруг в голову пришла мысль: в нужной машине, в багажнике, должен валяться детский велосипед со слетевшей цепью. Костя заглянул в салон, но с первого взгляда ключи не нашел, а сил рыться в их поисках у него не было.

Соломин осмотрелся по сторонам и, наткнувшись взглядом на большой камень, поднял его с земли. Несколько сильных ударов – и ржавый замок на багажнике не выдержал, сломался. Костя дрожавшими руками отрыл его и замер.

В багажнике лежал его детский велик, зеленый, со слетевшей цепью.

Соломин несколько раз вдохнул и выдохнул, понимая, что это уже не совпадение, эта та самая машина. И тогда его сон был логичным. Не стал бы никто оставлять свое авто на месте преступления. Тот мужчина мертв, его убил медведь, и сам Костя все верно запомнил, а не пытался себя утешить.

И все же Соломин тяжело вздохнул, поняв, что его кошмар был правдой, и опустился на ствол поваленного дерева, смотря на страшную машину. Где-то в глубине души Костя и правда надеялся, что все это выдумал и верил в это.

– Жесть, – прошептал Соломин и прикусил язык, вдруг почувствовав, что человеческая речь неуместна в этом лесу, чужеродна.

Костя не знал, сколько времени сидел, смотря на машину, прежде чем смог привести свои мысли в порядок. В лесу было как-то неуютно и жутко, Соломин вдруг осознал, что его тут ничего больше не держит, и почти бегом бросился к дороге.

Замедлился Костя, лишь выйдя на дорогу, и остановился, размышляя, что делать дальше. Логичнее было бы поехать домой, получив нужные ответы, и жить дальше, но у него было еще слишком много вопросов, других, но тоже важных. Соломин решил, что проще будет расспросить бабушку, ведь мама словно всегда была готова к неудобным вопросам и каждый раз упрямо врала. А вот Прасковья могла и растеряться, неожиданно оказавшись лицом к лицу с внуком.

Молчать и делать вид, что он верит в ложь мамы, Костя уже не хотел и не мог. Он чувствовал необходимым разобраться в этом страшном инциденте до конца и перевернуть лист с этой главой своей жизни уже навсегда.

Соломин думал, что ему будет сложно найти дом бабушки – все же столько лет прошло, но подсознание подсказывало, куда идти, где свернуть, а затем перед Костей оказался знакомый забор из детства и добротный дом с резными ставнями. Он потянулся было к калитке, но передумал и отошел, решив вначале перекусить, собраться, мысленно составить план разговора.

К речушке он вышел по памяти: сколько раз он со своими маленькими подружками купался в речке под присмотром кого-то из бабушек или рыбачил, сидя радом со старым Игнатом, смотря на поплавок. Рыба тут водилась крупная, клевала хорошо – или просто ребенку казалось, что это так было.

Костя посмотрел на запад, любуясь горизонтом. Он и не заметил, как прошел этот сложный день и насколько он успел проголодаться. Соломин доел бутерброды и допил воду. Оттягивать еще дольше разговор с бабушкой было невозможно. Костя уже понял, что просто старается найти повод отложить этот момент, опасаясь того, что может услышать. Его так успокоило то, что он увидел в лесу, что Соломин боялся узнать что-то, что опровергло бы его теорию. Например, что старый Игнат наткнулся на них в лесу в средине процесса и убил насильника и, чтобы уберечь его, Прасковья отправила внука в город. Костя настолько обрадовался тому, что машина так и осталась в лесу, и тому, что мог поверить в свой сон, что сил принять другое у него уже не было.

Во дворе бабушкиного дома с огородом возилась какая-то женщина, слишком молодая, чтобы быть Прасковьей.

– Простите, – обратился к ней Соломин.

Женщина выпрямилась, и Костя невольно отступил на шаг. На него смотрела бабушка – точно такая же, какой он её запомнил ребенком. Высокая, прямая и жилистая женщина лет сорока пяти, с темными волосами, в которых было только пару седых прядей.

– Костя? – удивилась женщина и посмотрела на часы. – Что ты тут делаешь?

Соломин отступил еще на шаг, услышав знакомый голос бабушки из губ женщины, что на вид была ровесницей его мамы.

– Ой… Я не Прасковья, но очень похожа на неё в молодости. Я вылитая мама, – сообщила та, рассмеявшись как-то натянуто. – Я твоя тетя, сестра твоей мамы.

– Мама о тебе никогда не говорила, – выдохнул Костя, нервно хохотнув.

Такое простое и логичное решение Соломину не пришло в голову. Он даже пожалел, что обидел тетю заявлением, что мама и словом о сестре не обмолвилась. Таисия спокойно врала, что её мама мертва, так что Костя не сомневался, что она могла и тетю вычеркнуть из его жизни. Зачем и почему – он не знал и понять не мог.

– Меня зовут Катей, – представилась женщина, подходя к калитке и открывая её. – Чаем тебя угостить? Ты ведь не просто так к нам приехал.

– Я бы хотел поговорить с бабушкой, – сообщил Соломин. – И с удовольствием попью чаю.

– Ой, хороший мой, а Прасковья в городе, в больнице, – вздохнула тетя, вновь взглянула на часы и провела Костю в дом.

Ответ на вопрос, как Екатерина узнала племянника, которого ни разу не видела, отпал сам собой. На стенах дома были развешены фотографии, на которых были и Таисия, и Костя. Было много фотографий, на которых были маленькая Таисия и Прасковья, а вот сестер рядом вместе не было.

– Я маму простила… – сообщила тихо Екатерина и добавила: – Она меня родила вне брака, времена были другими. Мои бабушка с дедушкой воспитывали меня, как свою дочь, чтобы прикрыть позор Прасковьи.

– Мне жаль, – сообщил Соломин искренне и сел за стол.

Тетя принялась накрывать стол, выставляя не только чай, но и картошку, вкусную яичницу из печи, кусок рыбного пирога, суетясь, пытаясь накормить незваного гостя.

– Как дела в университете? Твоя бабушка мне письма сестры вслух зачитывала, даже старые, у меня такое чувство, что я тебя всю жизнь знаю, – сказала Катя, сев наконец за стол и взяв себе только чашку чая.

– А у меня есть двоюродные братья и сестры? – спросил Костя с любопытством.

– Нет, мне не было дано стать матерью. Ты когда обо мне будешь рассказывать Таисии, делай это осторожно… Мама так и не нашла слов, чтобы рассказать ей обо мне, – сообщила тетя.

– Зря. Моя мама поняла бы, – заверил Соломин, хотя не был уверен в этом: если Таисия врала о смерти собственной матери, то понять, что за тараканы в голове у нее, было сложно.

– Я верю, – кивнула тетя. – Как ты? Как твои дела?

– У меня все хорошо, – заверил Константин и принялся рассказывать неважные факты о себе, смущаясь ласкового и пристального взгляда Екатерины.

– Ты прости меня, Костя, – вдруг сказала тетя. – Я не могу тебя оставить на ночь. Хотела бы, да не могу.

– Почему? – спросил с любопытством Соломин, хоть и сам сомневался, стоит ли тут ночевать.

На его вопросы могла ответить только бабушка или мама, тетка явно не знала истории, что случилась годы назад.

– Я женщина молодая… Ко мне жених должен приехать, – смутилась Катя. – А ты…

– Буду лишним, – кивнул Костя понимающе. – Не подскажешь, когда автобус? У вас нет расписания и не ловит сеть.

– Следующий через час, а последний в восемь часов вечера, – сообщила тетя. – Ты ведь не торопишься? Побудешь со мной до семи? Я впервые увидела тебя и не готова пока прощаться. Как там твоя мама? У неё все хорошо? Она не будет волноваться?

Константин кивнул, понимая, что и сам хочет познакомиться с маминой сестрой, хотел разобраться в сложных отношениях собственной семьи. Соломин всегда думал, что его семья очень маленькая – он и мама, а сейчас смотрел на Екатерину и понимал, что у него кроме этого есть бабушка и тетя.

Соломин рассказал про то, что Таисия в больнице, поспешно успокоив разволновавшуюся тетю, что удаление желчного пузыря прошло хорошо, без осложнений. Он даже невольно улыбнулся, поняв, насколько распереживалась Екатерина за сестру, которую ни разу не видела.

Они беседовали, пили чай, Костя даже поел, хотя ему казалось, что он так наелся бутербродами на берегу реки, что есть больше не способен. Тетя периодически смотрела на часы, но других признаков того, что она хочет его выпроводить, Соломин не увидел.

– Пора, уже почти семь, пошли, поговорим по дороге, – кивнула Екатерина и поднялась. – Опоздаешь на автобус – и придется тут ночевать.

– Тут идти минут пятнадцать, – рассмеялся Костя.

– Со мной вместе – все двадцать, – заверила тетя. – Да и погода хорошая, прогуляемся, посидим на открытом воздухе.

– Хорошо, – не стал спорить Соломин.

Они вышли из дома, и Костя с удивлением отметил, что Екатерина не закрыла дом, а затем понял: не от кого и нечего было запирать в доме. Чужих тут почти не было, да и красть у них было нечего особо. Соломин шел знакомой дорогой, по которой десятки раз ездил на велике, и задержался у колодца, чтобы достать себе воды, попросив:

– Подожди. Тут, как я помню, самая вкусная вода. Наберу себе немного на дорогу в бутылку. Жарко.

– Набирай, – кивнула тетя. – Тут и правда очень вкусная вода.

Костя вытащил ведро воды, а затем достал бутылку, растерянно глянув на Екатерину.

– Я помогу, – кивнула женщина, легко взяв ведро. – Держи бутылку, я наполню. Если и оболью, за час высохнешь.

– Логично, – кивнул Соломин, присев на лавку рядом с колодцем, чтобы тете было удобно.

Екатерина принялась лить воду. С одной стороны Костю закрывал колодец, с другой – длинная юбка тети.

– Прасковья! – радостно позвал кто-то женщину, и Екатерина резко обернулась, обдав Соломина холодной водой.

Но сильнее холодной воды Костю поразило то, кто позвал и как обернулась тетя. Так, словно бы всю жизнь откликалась на это имя. К ним шел старый Игнат. Еще будучи ребенком, Соломин не понимал, почему этого мужика лет сорока звали именно старым, но сейчас он был поражен еще больше. Игнат был точно таким, каким он его помнил, словно не было четырнадцати лет с последней встречи.

Костя запаниковал, вдруг поняв, что его тетя не тетя, а Прасковья, и, откинув в сторону бутылку, побежал, не понимая куда и зачем – просто прочь от них.

– Костя, стой! – крикнула за спиной Екатерина-Прасковья и кинулась следом, крикнув: – Игнат, мы должны его посадить на последний автобус!

Соломин побежал еще быстрее, уже не слушая, что творится за его спиной, не оглядываясь, не чувствуя ног под собой. Откуда-то из подсознания всплыло воспоминание, что вампиры не стареют, и страх обрел черты. Разум не подсказывал разумные варианты, не напомнил, что женщина могла выпить всю его кровь, пока Костя пил чай в её доме.

Костя перепрыгнул через забор, затем еще раз, оказавшись на параллельной улице. Он бежал, не понимая куда, зная только одно – нужно бежать. Он слышал, как где-то не очень далеко его зовут, и перепрыгнул очередной забор, растерянно осмотрелся и заметил, что сарай перед ним не закрыт. Соломин хотел было спрятаться там, но испугался и вновь бросился бежать.

Лишь перепрыгнув очередной забор и увидев впереди поле, на котором его будет легко найти, Костя понял, что бежать некуда, нужно прятаться. Лихорадочно осмотревшись, он выбрал старый сеновал: у него не было дверей, а с другой стороны было окно без рамы и стекла на уровне второго этажа. В случае чего из него Соломин мог бы спрыгнуть и продолжить бежать.

Костя вбежал в сеновал, приставил валяющуюся лестницу и забрался то ли на второй этаж, то ли на широкую полку рядом с этим окном. Затащив наверх лестницу, Соломин улегся на старую древесину, надеясь, что так его не видно будет.

Екатерина-Прасковья и Игнат искали его, он слышал их голоса, а затем к двум голосам добавились и другие. Его, похоже, искали всей деревенькой. Костя иногда слышал голоса и старался лежать тихо, хотя ему казалось, что сердце стучит так, что его слышно метров за десять.

Время замерло, темнело так медленно, что Костя был уверен, что его найдут раньше, чем темнота позволит сбежать из деревни. Соломин бы отдал многое, чтобы оказаться сейчас в лесу, рядом с той страшной забытой машиной. Но его внешне неудачное убежище оказалось надежным. Люди – если жители Яблоновки были людьми – заглядывали иногда в сеновал, но понимали, что тут нет ни дверей, ни окна и прятаться тут глупо.