Стас большую часть жизни со страхами борется, и, откровенно говоря, он давно проигрывает. Эта затянувшаяся борьба мучает его много лет. Хуже любой столетней войны, ведь тут он вынужден сражаться один со своими демонами. Вяло пытается барахтаться, но куда ему, он же обычный человек. Бежать уже поздно, а Стас так хотел бы скрыться где-нибудь далеко от этого, он так отчаянно пытался оторваться от бед, следующих за ним по пятам. У него и не вышло, ведь от самого себя не убежишь. И он увяз в этой вялотекущей войне, словно в болоте. Стоит по самую шею в грязи и не может себя вытащить. Казалось бы, уже должен опуститься целиком, так, чтоб мерзкая жижа противно хлюпнула над головой.
К счастью, в последнее время ему стало немного легче. Помощь близких, честность и любовь все же способны хоть как-то тягаться с этой мерзостью. Примирение с Ильей, отношения с Владом, даже общение с Егором - их маленькая разбитая семья спасает его изо дня в день. Хрупкая гармония в доме служит ему костылем, а если ее разрушить, следом и сам Стас развалится. Не останется от него ничего, кроме мелкой крошки.
Стас и предположить не мог, что Влад окажется той самой протянутой соломинкой, за которую он сможет уцепиться изо всех оставшихся сил. Если бы не Влад, вряд ли бы кто-то когда-нибудь смог вытянуть Кудинова из трясины. Так и утонул бы там, окончательно потеряв самого себя. Да, наивно, глупо, но Стасу это кажется правдой. Чужие смелость и упорство оказались удивительно заразительными.
Стас не перестал бояться - тревога опасным призраком всегда стоит прямо за спиной, готовая схватить и задушить своими огромными лапами. Прошлое все еще преследует его во снах, пытаясь утянуть за собой в непроглядную тьму на самое дно, похоронить глубоко под волнами. И это метафорическое море с ним давно, с самого выпуска из университета. Только тогда оно было самым что ни на есть всамделишным. Злое, бушующее, колючее, всегда готово сожрать тебя, поглотить, только волю дай. Оно пробуждается в его сознании каждую весну, стоит холодам отступить. Если Стас сейчас закроет глаза, то все вновь увидит: тот самый день, бухта, солнце, пробивающееся через тяжелые облака, огромные ужасающие волны. Ему мерещатся холодные брызги на коже, ветер запутавшийся в волосах и тоска. Убийственная тоска, из-за которой Стас вот-вот зайдет дальше, чтоб наконец забрало и его.
- Стас! - резкий окрик выдергивает из мыслей, как и схватившая рука с острыми наманикюренными ноготками, - Прошу прощения, но я кому сейчас это все рассказывала?
Стас медленно моргает, поспешно высвобождая ладонь, и пытается прийти в себя. Приходится протереть глаза, чтобы пелена окончательно спала. Конечно, это всего лишь фантом, фантазия, мираж - можно называть как угодно. В конце концов, прошло уже больше двадцати лет. За это время жизнь Стаса совершила несколько поворотов, изменившись до неузнаваемости, и пора бы ему уже перестать изводить себя. Море далеко, как и та бухта, а сам он сидит в "Коралле" и пьет кофе с подругой. И тем не менее, он все еще помнит до мельчайших подробностей тот день.
- Алл… прости, - бормочет Стас, глядя на чужое нахмуренное лицо.
Алла, кажется, пытается прожечь его насквозь своим цепким взглядом, будто бы хочет добраться до самых костей. Ему мерещится, что вот-вот от него самого ничего не останется. Честно сказать, выглядит она действительно устрашающе. Даже ее темные кудри сейчас похожи на грозовое облако, только вспышек молний между локонами не хватает. Стас одергивает себя: фантазия разыгрывается в последнее время, создавая ужасающие образы. Подобно ребенку, который в темноте рисует рогатых, зубоскалящих монстров, доводит себя до паники. Только он не малолетний мальчонка, ничьи заботливые руки не прижмут к себе, не утешат, не защитят от собственных тревожных мыслей.
- Станислав Олегович, если вам так неинтересна моя персона, что вы предпочитаете погрузится в свои мысли - я вас не держу…
- Мне интересно, я просто отвлекся, - боль пробивает висок, словно пуля пущенная из дуэльного револьвера, и заставляет Стаса стремительно схватиться за него.
Шумно втягивает носом воздух - не хватало еще мигрени к тягостным воспоминаниям и пробуждающемуся беспокойству. В очередной раз Стас смотрит в экран телефона, где нет ни одного сообщения ни от Влада, ни от детей. Они будто бы играют с ним в пугающую молчанку, игнорируя его сообщения и звонки. И так весь день. Дискомфортное чувство, похожее на зарождающуюся тревогу, ворочается голодной змеей в груди. Стас повторяет, как заклинание, что все в порядке, ничего не произошло. В конце-концов то, что они не берут трубки - не трагедия.
- Я просто вспомнил тут кое-что не к месту, - произносит Стас, поднимая взгляд на Аллу.
Наваждение спало, осталась лишь его подруга: без карающего гнева во взгляде, без выдуманных молний в волосах. Она молча рассматривает его, как всегда пристально, изучающе. Видит его насквозь - за прошедшие пару лет изучила вдоль и поперек. Иногда Стасу кажется, что Алла знает о нем больше, чем он сам. Это все, конечно, нелепость, но то, с какой тщательной педантичностью подруга собирает информацию о жителях их городка, пугает. Хотя Алла отмахивается постоянно и заявляет, что это всего лишь хобби. Хобби, принесенное из прошлой опасной столичной жизни, где люди сгорают подобно спичкам, где одно неверное движение приводит к воткнутому в спину ножу. Стас никогда не расспрашивает, а Алла не рассказывает. Это их негласный договор.
- Ну, хорошо, - она комкает салфетку, небрежно бросая ее на стол, - Как у Влада дела?
- Не слишком ли вы любопытствуете сегодня, Алла Вениаминовна? - вставляет ответную шпильку, отпивая свой приторно сладкий латте, заставляющий его чуть ли не сморщиться.
Чрезмерная сладость неприятно бьет по рецепторам, почти сводит зубы. Она контрастирует с кислым привкусом во рту создавая абсолютно ужасную смесь. Стас проклинает себя за то, что не додумался попросить не добавлять сахар. Обижать старательную юную работницу ресторана не хочется, поэтому он выдерживает маску спокойствия на лице.
Алла же в этот момент тихо смеется, качая головой, и наконец улыбается. Разряжает легким смехом напряженную атмосферу и вызывает у Стаса ответную улыбку. Уже не в первый раз он замечает, что Алла имеет какую-то необъяснимую власть над ним.
- Хоть немного в себя пришел, уже хорошо. А то ты весь день в облаках витаешь.
Стас улыбается уголком губ и думает о том, что не зря решил все же встретится с Аллой. С ней легко, она не давит, не допытывается, не заставляет говорить. Стас правда ценит в ней это, как в подруге. Алле достаточно, чтобы он был внимательным слушателем, ей не нужны от него сплетни и тайны. И ему невероятно повезло, что жизнь их столкнула и так крепко друг к другу привязала.
Только мысли о Владе заставляют его вновь занервничать. Тревога в вечном колесе Сансары его крутит. Она вновь и вновь запускает сердце в бешеный, безумный ритм тахикардии. И надо бы взять себя в руки, перестать самоистязаниями заниматься, вот только нет у него сил на это. Никогда не было, а если под возможный удар попадает Влад - уж тем более.
- У нас все в порядке, - все же отвечает Стас, снова беспокойно в сторону телефона поглядывая, - Только сегодня что-то…
Неуверенно замолкает, не зная, как происходящее назвать. Он даже не уверен, что это не простое совпадение. Но страх снова всколыхивается внутри, поднимается из груди, бьет в голову, захватывает все мысли. Подобно капнувшей в воду отраве - мгновенно смешивается, не оставляя места ничему другому. Она заставляет Стаса вздрогнуть и взяться за телефон.
- Не желают общаться с тобой? - предполагает Алла смешливо, вскидывая брови, и берется за чашку со своим двойным эспрессо.
Стас уже откровенно сгорает от тревоги, распространяющейся внутри быстрее лесного пожара. Он не слышит слов Аллы, только вновь торопливо набирает Влада. Сердце колотится ужасающе громко, кажется вот-вот зазвучит громче музыки, играющей из новых колонок. Слов песни не разобрать, как бы ему не хотелось. Стас вообще ни на чем кроме грохота крови в ушах и убийственно медленных гудков не может сосредоточится. С каждым протяжным звуком, раздающимся из динамика телефона, сердце пропускает удар. Внутри все болезненно жмется, перекручивает и выворачивает наизнанку.
Алла никак не комментирует происходящее, молча наблюдает за ним, хотя беспокойство скрыть не может. Она принимается крутить кольцо на пальце, то и дело постукивая ногтями по столу. Чувствует себя такой же бессильной, как и он. Стас бросает на нее короткий отчаянный взгляд, прежде, чем голос на той стороне произносит:
Вне зоны действия сети…
Этот механический искусственный голос жестоко вспарывает ему душу. Стас откладывает телефон в сторону и замечает, как сильно у него дрожат руки. Торопливо трет их, пытаясь спрятать очевидную слабость. Только он забывает, что от подруги не удастся утаить ничего. Сталкивается с понимающим взглядом Аллы и не знает, что сказать. Перед ней не стыдно быть таким: нервным, разбитым, сломленным. Она, несмотря на всю свою показную сухость, никогда не поворачивает чужие слабости против людей.
- Стас, - начинает она серьезно, - Ты уверен, что ты в порядке?
Если Алла решила проявить такую откровенную заботу, значит, он выглядит очень плохо. Земля под ногами словно содрогается от этого понимания, а тревога поднимается внутри с новой силой. Стас сжимает кулаки, старается дышать ровно и пытается успокоиться. В глаза Алле он посмотреть не решается, поскольку знает, что расколется, как только в эту тенистую зелень заглянет. Выдаст все как на духу, не сдержится и расскажет: про беспокойство, про море это чертово, про потери и пережитые беды. Стас заставляет себя держаться, губы в тонкую нитку сжав, и упорно молчит, все пытается эту тайну внутри удержать.
Он не хочет лгать, только не Алле, только не в этом. Достаточно было обмана в его жизни - он заврался вперед на несколько десятков лет. Он знает, что Алла всегда готова встать рядом, готова поддержать так, как умеет. Но все же он не может ей рассказать правду целиком. Этот секрет живет в нем так давно, что пустил корни и, кажется, сам не позволяет о себе говорить. Да и Стасу страшно раскрывать правду, поскольку все кажется таким идиотски-надуманным, даже самому стыдно становится.
- Я не знаю… Наверное, мне лучше поехать домой, - рассеянно произносит Стас, торопливо собирая вещи, - Спасибо за кофе.
Он решает сбежать, чтобы не искушать себя, чтобы не видеть этого откровенного сочувствия в чужих глазах. Он не готов, он не может. И побег - наилучший выход из положения. По крайней мере, так кажется ему. Стас привык убегать, когда ему страшно, когда он не может подобрать правильных слов. Всю жизнь от самого себя убегал, прятал себя настоящего по шкафам за семью тысячами замками, лишь бы никто правду не узнал.
Алла ловит его за запястье. Хватка у нее крепкая, захочешь вырваться - не сможешь. В глаза, наконец, ему заглядывает, всю подноготную вытаскивая. Стас видит в ее взгляде отчетливо-читаемое: “Ты можешь мне рассказать”. Конечно, ведь кто, как не Алла, поймет его - сама прожила полжизни во вранье, тонула и захлебывалась им, отчего и сбежала. Но в итоге она вышла победительницей в войне со своими демонами. В отличие от него.
- Хочешь, я попозже Свете наберу, спрошу у нее?
Сил Стасу хватает лишь на вялый кивок. Он знает, что заставляет ее беспокоиться, и ничего с этим поделать не может. Просто у него не получается: стоит жизни немного встать на ровные рельсы, как что-нибудь обязательно все портит. Да он сам все портит. Сам выдумывает тысячи проблем, сам впутывает себя в липкие сети кошмаров, сам изводит себя. Не может справиться даже с банальными воспоминаниями.
Они молчат какую-то долю секунды, а потом Алла отпускает его. Может кто-то другой и удержал, выведал бы все, но не она. За это Стас ей тоже благодарен: она не навязывает заботу и не пытается помочь изо всех сил. Она позволяет ему разбираться самому, но если будет нужно - непременно подставит плечо. Просто все это… сложно.
До дома Стас добирается в абсолютной прострации, в себя приходит, только когда захлопывает входную дверь. Квартира встречает его чужеродной серостью и непривычной тишиной. Стасу слышится, что его шаги раздаются эхом в коридоре, и от этого по спине разбегаются табуны мурашек. За то время, что они живут тут с Владом вместе, он успел порядком отвыкнуть от одиночества. Он думает крикнуть в пустоту, позвать кого-нибудь, только ведь знает, что дома никого нет. Эта мысль сжимает сердце в болезненной хватке. Заставляет судорожно выдохнуть, прежде чем сделать неуверенный шаг.
Стас проходит в гостиную, где обнаруживает беспорядок, оставленный ими еще с прошлого вечера. Даже здесь ощущается это странное запустение. Пробивающийся через шторы бледный свет не делает ситуацию лучше, только добавляет всей картинке более депрессивный вид. Чувство дежавю внезапно обрушивается на Стаса. Оно пережимает горло, заставляет судорожно вдыхать затхлый воздух и швыряет в прошлое. Ему приходится ухватиться за спинку дивана и прикрыть глаза, чтобы успокоиться. Чтобы заглушить шум прибрежных волн в своей голове.
Он напоминает себе о том, что все это в прошлом, все это уже давно неправда и пора отпустить его. Стас старательно думает о семье: тихих разговорах с Владом, крепких объятьях Ильи и задорном смехе Егора. В конечном итоге, это помогает ему расслабиться и прийти в чувства. Стас оглядывается и вспоминает вчерашний вечер, чтобы окончательно взять себя в руки.
Они в очередной раз смотрели фильм, выбранный Егором, и так засиделись, что совершенно забыли об уборке. На лице Стаса даже улыбка умудряется появиться, когда он вспоминает споры Ильи и Егора о кино. Они всегда так делают: как мальчишки-школьники принимаются шутливо переругиваться, если замечают чье-то тягостное настроение. Встряхивают родителей, как умеют, при этом не забираясь в душу с навязчивыми вопросами, действуют осторожно, прощупывая почву. Им все еще сложно, непривычно, в какой-то степени странно, но они привыкают друг к другу, притираются со временем. И Стас соврет, если скажет, что не боится потерять это хрупкое равновесие.
Стас берется за сбитый в небрежную кучу плед, который сам же и достал вчера для них с Владом. Уборка всегда выбивает из головы ненужные мысли, заставляет сосредоточится и забыть обо всем. Он методично складывает пледы, расставляет книги по местам и относит забытую посуду на кухню. Стас вновь убегает, но если он этого не сделает - свихнется. Тревога раздавит его, окончательно разломает и расплющит, не оставив и мокрого места.
Не успевает Стас закончить с уборкой, как раздается звук пришедшего сообщения. Вновь возвращается беспокойство, болезненно скручивающее внутренности. Оно заставляет Стаса вздрогнуть и с трудом перевести дыхание. Он берет в руки телефон и читает содержимое сообщений, чувствуя, как внутри что-то умирает.
"Все в порядке"
"Света сказала, что они на рыбалку уехали"
Больше Алла ничего не пишет, да и сам Стас уже не видит ничего - перед глазами скачут черные мушки, а в ушах начинает натурально звенеть. Он медленно оседает на диван, придавленный новостями. Будто гранитной плитой накрыло так, что не выберешься, сколько бы ни старался. Стас пытается хоть как-то вырваться из этого чувства, но ничего, кроме пары рваных вдохов, у него сделать не получается. Сердце колотится безумно, так, словно ему тесно в грудной клетке. Вновь и вновь пускается в бешеный ритм, кажется, вот-вот выпорхнет птицей и оставит зияющую дыру за собой. Стаса трясет, откровенно колотит. Паника накатывает подобно прибрежной волне. Хватает ледяным щупальцем, протаскивает грубо по галечному берегу и прямо на самое дно швыряет.
Стас и забыл это ужасное чувство - он думал, что справился хотя бы с этим. Справился с паническими атаками. Но вот он задыхается, утопая в мягких подушках. Руками лицо пытается растереть, но это не помогает: ему все еще навязчиво кажется, будто он тонет. Да что уж там, он чувствует, что на самом деле тонет. Воспоминания вспыхивают, мешаются с навязчивыми мыслями. Не сберег ни его, ни себя, ни Игоря. Кажется, что и Влада потеряет вот-вот, как и всю семью.
Руки трясутся, он не может даже выступивший пот смахнуть с лица. Грудь сдавливает в каменных тисках - ни вдохнуть, ни выдохнуть. Стас пытается дышать ровно, но даже это сделать уже не получается. Все суматошное, мельтешащее. Мир вокруг дребезжит сходит с ума вслед за ним и несется в пропасть на огромной скорости. Еще немного, пара мгновений и разобьется на крохотные кусочки.
Стас не сразу соображает, что из коридора раздается шум. Понимает, что не один, когда Влад оказывается в поле зрения: живой и здоровый. Стас цепляется за подставленные руки и не может даже моргнуть - так боится, что все это окажется видением. Навязчивые образы приелись за день, довели его почти до безумия.
- Тише, тише, все хорошо, я здесь, - единственная фраза Влада, которую выцепляет его слух.
Тем временем беспокойный взгляд Влада пробегает по нему, изучая. Влад держится за него в ответ, сжимает пальцы в своих и все тихо шепчет что-то неразборчиво-нервное. А Стасу в заботливых руках так хорошо, что, кажется, его даже начинает отпускать. Но ему лишь кажется.
- П-пап, пап, пап, что такое? - Илья подрывается, с другой стороны присаживается, а за его спиной тенью маячит Егор.
- Кажется снова… - язык не ворочается, и Стас с трудом говорит, - Наверное, снова паническая атака.
- Надо скорую вызвать? - Илюша бросает отчаянный взгляд на Влада.
- Не нужно, - вяло отзывается Стас, хотя на деле ему страшно, что он может ошибаться.
- Пап! - он видит страх в глазах сына, откровенный ужас.
- Надо углекислым газом дышать, он купирует… - подает дрожащий голос Егор.
- И чт-то ты пре-предлагаешь? Па-пакет на г-голову надеть?
- Принесите лучше воды и в аптечке найдите успокоительное, - Влад прерывает их неначатые пререкания ровным тоном.
Мальчики не спорят с ним, слушаются и торопливо расходятся по квартире. Стас смотрит на Влада и пытается восстановить дыхание. А тот сейчас кажется настоящей непробиваемой каменной крепостью. За ним спрятаться ото всех бед хочется. Стас крепче за Влада держится, тянет к себе ближе, и все слушает его размеренный негромкий голос:
- Все хорошо.
Вновь и вновь уверенно повторяет Влад, позволяя ему цепляться за себя до синяков, до отпечатков полумесяцев. Потом Стасу станет стыдно, он будет ругать себя, но сейчас не важно ничего из этого. Главное, что Влад рядом сидит, не отходит ни на минуту, помогает в себя прийти, справиться с этим. Пока Егор и Илья мельтешат на фоне, оба беспокойные, перепуганные до смерти.
Весь вечер смазывается в пятно из страха, нервных перешептываний и беспокойных взглядов. Стас медленно в себя приходит, чувствуя навалившуюся ужасную усталость. Вся семья кружит возле него, слушаются Влада и ждут. Илья нервно очки поправляет, то и дело с Егором переглядывается. Оба выглядят совсем маленькими, крохотными - неловкое движение и все, они развалятся.
- П-пап, ты к-как? - Илья аккуратно присаживается на край дивана, едва ощутимо касаясь руки отца своей.
Стас смотрит на сына и понимает, как сильно тот испугался. У Ильи нервно подрагивают руки, он часто моргает и вновь начинает заикаться. Именно в этот момент он чувствует настоящую вину - следовало бы разобраться с этим раньше, не бросать на полпути, радуясь тому, что все прошло само собой. Но он оставил все как есть, и в итоге получилось это.
- Уже лучше, - сталкивается с неуверенным взглядом, поэтому перехватывает чужую ладонь и сжимает, - Правда.
Илья ломано улыбается в ответ и смотрит вновь на Егора. Тот беспокойно шрам на шее трет, глядит на всех нервно и помалкивает - даже он с вечным запасом нескончаемых шуток успел порядком подустать и откровенно выдохнуться.
- Мы хотели сюрприз сделать, - тихо говорит Егор, в до боли знакомой манере потупив взгляд, - Просто мы не думали, что все вот так получится.
Его слова прошивают насквозь - он действительно посчитал себя виноватым в произошедшем, решил, что этого бы не случилось с ними.
- Все нормально, Егор, - Стас пытается успокоить, опередить чужое чувство вины, - Вы все ни в чем не виноваты.
Никто не берется с ним спорить, в тишине сидят, пытаясь от шока отойти. Уже позже мальчики медленно разбредаются по своим комнатам. Илья на прощание сжимает стасову руку посильнее и бросает отчаянный взгляд. Стас понимает, что с ним нужно будет поговорить об этом. Но все позже, все потом. Сейчас он остается с Владом один на один. Тот крайне молчалив и сдержан, и это непривычно. Стас знает, что он так спасается, сдерживает все чувства внутри, чтобы ненароком не навредить. И от этого сердце кровью обливается.
- Ты как? - спрашивает Влад, поворачиваясь наконец к нему, аккуратно ладонь на чужое колено кладет.
- Хотел то же самое у тебя спросить, - хмыкает вяло, но сталкивается с серьезным взглядом и добавляет тут же, - Лучше, честно.
Переплетает с Владом пальцы, не решаясь на то, чтобы рассказать больше. Все в тайне сохраняет, знает ведь, что давить на него никто не будет. А может быть пора? Может уже стоит отпустить это все?
- Просто я… - он сбивается, сосредотачивает взгляд на их переплетенных пальцах и пытается собраться с силами.
Влад ждет, разглядывает его только, но ничего не говорит. Он всегда позволяет вот так высказаться, предоставляя нужное количество времени. Готов слушать и принимать Стаса таким, какой он есть: со всеми его проблемами, недостатками и ошибками.
- Я испугался за вас.
Признается таки, ощущая, как внутри все разбивается. Старые цепи рвутся, замки раскалываются, и двери, за которыми таились долгие годы все секреты, распахиваются. В полный хаос его приводят, а мысли разлетаются подобно бумажным листам на ветру. Стасу приходится помедлить, прежде чем продолжить говорить.
- Не знаю… не уверен, что стоит это говорить, - поднимает взгляд на Влада.
Тот смотрит как всегда нежно, ласково. Ему хочется верить. Ему можно верить. Стас уже во стольком ему доверился, что поздно сворачивать. Они вместе прошли столько боли, преодолели неимоверное количество препятствий, что сомневаться друг в друге не приходится.
- Ты знаешь, я всегда тебя готов выслушать, - отвечает Влад, мягко поглаживая кожу тыльной стороны ладони большим пальцем. Этот привычный знакомый жест почти заставляет Стаса всхлипнуть. Он знает: Влад так всегда делает, чтобы успокоить его. И каждый раз это срабатывает.
- Хорошо.
Слишком давно это было, но воспоминания свежие, кружащие голову, не желающие отпускать его. Держат Стаса уже не первый год, приходят в виде кошмарных снов, заставляют вскочить с постели и с ужасом понять, что это не просто сон. Не выдумка и не фантазия, а настоящая трагедия, потрясшая всех их.
Матвей Жванецкий - мальчик-принц среди людей, очаровательный, галантный, вежливый, общительный, веселый. Вечно находился в центре внимания, всегда был окружен умными интеллигентными студентками. Невероятно красивый со всклокоченными темными волосами, чувственными полными губами и этими неземными голубыми глазами. Он улыбался так, что внутри встречная волна счастья поднималась. Всегда протягивал руку, если нужна была помощь. Был рядом и ничего ни от кого не просил, отдавая себя целиком и полностью.
Наверное, не стоило удивляться, что все закончилось именно так.
Как и не стоило удивляться тому, что на втором курсе университета Стас втрескался в него по уши. Новообретенные чувства накрыли с головой, заставив забыть вообще обо всем. Схватили в самые цепкие объятья, обдирая незащищенную кожу до крови. Стас еще не испытывал подобного прежде, и это пугало. Он привык прятать и душить все всплески зарождающихся не дружеских чувств в самом начале. Ведь это неправильно, так быть не должно. Не должен он такого чувствовать к парням. Даже Тема согласен, что это отвратительно, мерзко и вообще "гнать этих педиков надо". А Стас привык, что Артем всегда прав.
Только вот Матвей - для друзей ласковое нежное Мотя, - не желал отпускать его мысли. Ни дома, ни на учебе, ни с друзьями он не оставлял Стаса. А тому выть и лезть на стенку хотелось от всей неправильности и несправедливости происходящего. Только и оставалось ему, что глушить тихие рыдания подушкой, лишь бы кто не услышал, не понял, не догадался.
Стас прятался от постыдных фантазий и мечт, как подросток. И все равно не мог остановиться, не мог перестать, не мог отвязать образ Моти от себя. Моти с которым они едва ли были хорошими знакомыми. Моти, который с присущей ему непосредственностью улыбался при виде Стаса. Моти, который всегда легко утягивал его в непринужденные разговоры и мягко похлопывал по плечу. Моти, который был одновременно и так близко, и так далеко все эти годы.
В последний раз Стас видел Матвея незадолго до выпуска. Стояла майская жара, а последние дни свободной студенческой жизни пролетали со скоростью света. Тогда Мотя созвал весь поток, собрал их в бухте и организовал пикник. С моря тянуло спасительной прохладой, так и хотелось нырнуть в воду с головой. Но никто из собравшихся студентов не торопился окунаться в ледяное не прогретое море. Потихоньку подтянулись не только их однокурсники, но и друзья, знакомые и приятели собравшихся. Бухта начинала жить своей жизнью, наполненная гвалтом десятков голосов, веселыми криками и бренчанием на струнах принесенной кем-то гитары.
Матвей в тот день был таким живым и счастливым: весь полыхал молодостью. Он светился ярче майского солнца, весело смеялся, танцуя и выпивая с однокурсниками. Стасу казалось, что еще более влюбленным он себя уже никогда не почувствует. Только вот он не мог об этом никому рассказать. Не мог даже с друзьями поделиться такой глубокой и темной тайной.
Рядом с Мотей кружилась Ангелина - его девушка, главная красавица и умница курса, отпугивающая всех окружающих грозным взглядом карих глаз. А Стасу так хотелось быть на ее месте: держать Матвея за руку, не боясь ничего, спокойно разговаривать с ним, дышать одним воздухом на двоих. Вместо этого Стас целый день прожигал Ангелину завистливыми взглядами и ничего с собой поделать не мог. Абсолютно глупая, душащая ревность охватывала его с каждой секундой все сильнее. И ведь Ангелина не заслужила этого. Господи, Стас даже не мог ее ненавидеть, потому что она относилась к нему так же хорошо, как и Мотя.
Он отчаянно глушил чувства в поганом кислом вине, в тщетной попытке заткнуть гудящий рой мыслей в голове. Но на самом деле делал только хуже: ужасный вкус мешался с дурными эмоциями, создавая взрывоопасную смесь. В какой-то момент Стас понял, что пора бы пойти и долить еще этой гадости, чтобы хоть чем-то себя занять.
- Привет, что тут у тебя? - бодрый знакомый голос заставил оторвать взгляд от веселящегося Матвея.
Нелюбимая, абсолютно неинтересная ему Катя лучезарно улыбалась, сверкая зелеными глазами - совсем не такими, как у Матвея. Стасу пришлось одернуть себя от такого глупого и нелепого сравнения. Девушка, которую он зачем-то продолжал обманывать год, старательно строя из себя человека, коим не являлся, радовалась ему. Так искренне и непосредственно, словно он действительно был ей дорог. А сам Стас на нее в последние месяцы, кроме как на подругу даже смотреть не мог.
- Дай-ка, - длинные тонкие пальчики ловко выхватили стакан из чужих рук.
Стас даже не пытался сопротивляться, зная, что трезвенницу Катеньку скрутит от первого же глотка. А останавливать ее любопытство бесполезно - самое важное, что он уяснил за все время знакомства с этой девушкой.
- Гадость какая, ты как ее вообще пьешь? - Катя торопливо всучила стакан ему обратно и принялась яростно тереть губы, словно это могло помочь смыть гадкий привкус.
Стас в ответ только плечами пожал, не зная, как подобрать правильный ответ, которые не содержал бы в себе болезненную честность. О том, как он устал. О том, что он с этим мерзким привкусом уже двадцать с лишним лет живет.
- Принести тебе лимонада или сока? - уточнил он, пытаясь проявлять хотя бы маломальскую заботу.
- Потом сама схожу, - отмахнулась Катя прежде, чем привычным движением скользнуть ближе и обнять его.
Стас не сопротивлялся, позволяя девушке получить необходимый контакт, и принялся рассеянно поглаживать хрупкую взмокшую спину, скрытую под легкой тканью топа. Объятья его не смущали и не напрягали так, как поцелуи. Это даже было вполне приятно - Катенька аккуратно перехватывала его поперек талии, осторожно прижимаясь ближе. Она всегда была ласковой, нежной, при этом никогда не перебарщивала с тактильностью.
Стас молча искал в толпе Матвея, пытаясь зацепиться глазами за знакомую вихрастую макушку. И только он, казалось, выхватил ее взглядом из галдящей толпы, как его окружила шумная компания друзей. Тема, по своему обыкновению, сжал в медвежьих объятиях и принялся трепать его, как мягкую игрушку, вызывая тем самым порыв заливистого смеха у Кати и своей новой подружки. Вернувшийся на выходные Костя безостановочно хохмил, рассказывая дурацкие байки сослуживцев. И Стас окончательно потерял Матвея из виду, отвлеченный пристальным вниманием друзей.
Лишь ближе к вечеру он вновь столкнулся с Матвеем - уже изрядно подвыпившим. Стас это уловил, как только увидел пьяную улыбку и вспыхнувшую чрезмерную радость в чужих глазах. В момент, когда он остался с Мотей один на один, все вокруг словно стихло. Звук окружающего мира как будто кто-то приглушил, а их двоих огородил прозрачной стеной, отделяя от шумной толпы.
- Ста-ас, как я рад тебя видеть, - Мотя расплылся в еще более широкой улыбке, заставившей сердце в груди Стаса предательски дрогнуть.
- Привет, - робко отозвался тот, чувствуя, как лицо мгновенно бросило в краску. Он мог только порадоваться, что не спадающая сутки жара была лучшим оправданием. Да и Матвею было абсолютно все равно, как Стас выглядел.
- А ты чего один? - он принялся торопливо оглядываться по сторонам, как будто в этом состоянии мог узнать кого-то из компании Кудинова, - У тебя же вроде здесь друзья были… где-то.
Мотя сжал рукой его плечо, и от этого незатейливого прикосновения Стас весь невольно затрепетал. Как же хорошо он чувствовал себя в тот момент, даже если и понимал, что это всего-лишь мгновение, которое вот-вот кончится. Момент казался иллюзорным, словно Стас впал в белую горячку. Быть может, он уже напился, свалившись в ближайшие кусты. И все же вот он стоял перед Мотей в это невероятно хрупкое мгновение. Даже если это неправда, даже если это шутка или розыгрыш, Стас все равно радовался чужому вниманию, как ребенок, не видевший до этого в жизни ласки.
- Да, они отошли… неважно, в общем, - меньше всего Стасу сейчас хотелось думать о, вероятно, потерявших его Косте и Теме.
Мотя притянул его ближе к себе, полноценно обхватывая за плечи, тем самым почти убивая Стаса. А у него шум в ушах стоял, да пальцы прошибало мелкой дрожью, пока внутри все кричало в отчаянной панике. Алкоголь смешался со встрепенувшимися гормонами, подбивая совершить какую-нибудь абсолютно безумную глупость. И будь Стас немного смелее - он бы признался в своих чувствах, он бы, может, поцеловал Мотю. Вот только страх был сильнее него.
Мотя, пьяно пошатываясь, то и дело глупо посмеивался над собственной неуклюжестью, выбивая робкие улыбки у Стаса. Говорили сбито, обо всем и ни о чем сразу. Собственно, Стасу было не очень важно это, главное, что он шел бок о бок с Мотей, и мог просто наслаждаться чужим присутствием. Он слушал рассказы парня, откровенно любуясь его профилем.
- Жаль, что мы раньше не общались так, - выдохнул Мотя, остановившись и посмотрев Стасу прямо в глаза, - Но ничего, все наверстаем, да?
Он шутливо стукнул по чужому плечу, вновь растянув губы в пьяной улыбке. И как бы Стасу хотелось ему поверить. Как бы ему хотелось, чтобы это было больше, чем пьяные несуразные обещания.
- Конечно, - отозвался он, кивнув для пущей уверенности, хотя сам понимал, что Мотя этот разговор вообще вряд ли запомнит.
И перед тем, как вернуться к остальным, Мотя утянул его в крепкие обьятья, окончательео выбившие Стаса из колеи. Это заставило его почти задохнуться, легкие от неожиданности сжались до микроскопических размеров, а сам он откровенно запаниковал. Только Мотя быстро отпустил его, рванув обратно в толпу, оставив Стаса одного с этими чувствами. А ему как будто что-то вспороло кожу, всю грудь разворотило, вывернуло ребра и вытащило сердце - бери не хочу. Он стоял, растерянно моргая и глядя в пустоту, пока Катя не перехватила его, не утянула за собой с кокетливым:
- Секретничали?
Стас в ответ только рассеянно качнул головой и послушно поплелся за девушкой. В тот момент он не знал, что Мотю он больше не увидит нигде, кроме как в газетных вырезках.
Эта новость ударила по нему утром следующего дня, оставив за собой лишь шум в ушах. Он так и сидел оглушенный чужими словами, абсолютно потерявшийся в пространстве. Его попросту придавило к земле, и в первые пару часов он не мог понять, что произошло. Вокруг бродили потерянные друзья, с которыми они вместе вчера остались дома у Стаса, что-то говорили, понизив голоса до едва различимого шепота. Ему казалось, будто его погрузили с головой под воду, и он все никак не мог выплыть - да и не хотел. Полдня Стас провел в состоянии транса, совершенно потерявшийся во времени. А потом он осознал, что это не шутка, не сон, не больная фантазия. Матвей действительно умер - утонул в чертовом море, решив на спор искупаться с кем-то из одногруппников.
Опустошающее ничто обрушилось на Стаса, сдавив все внутренности в болезненной хватке, которая не давала ни вздохнуть ни выдохнуть. Он даже заплакать не смог - настолько силен был шок, от осознания, что он только что потерял… кого? Матвей не был ему другом, не был его приятелем, не был его парнем. Он был всего-лишь его неразделенной любовью, тайной, сокрытой под семью печатями. Был тем, о чем Стас не посмел бы никогда вслух заговорить. Он не мог даже рассказать друзьям, не мог выплакаться в крепкое плечо Темы, не мог получить успокаивающих объятий от Кати, не мог получить дружеского хлопка по плечу от Кости. Он остался со своим невысказанными горем один на один.
Боль, всепоглощающая, безжалостная, все равно настигла его, похоронив под собой, подобно могильной плите. И его потянуло к морю, прямо в эту бухту. Словно он мог найти там что-то новое. Словном он мог найти там живого Мотю, а не бледный холодный труп, выловленный аквалангистами.
Стас скользил по рвным уступам, обдирая ладони в кровь, не пытаясь хоть как-то смягчить свой спуск. Абсолютное пустое ничего разверзлось в пробитой груди, не позволяя хоть каким-то чувствам, кроме отчаянной, надрывной боли, пробудиться. Внизу его встретило штормовое море, волны накатывали на галечный берег, беспокойно кружились вдалеке белыми барашками. Ветер завывал так громко, что Стас ничего вообще не слышал. Да в его состоянии он и так ничего не различил бы. В бухте не осталось ни следа от прошедшей всего пару дней назад вечеринки. Не было ни следа Моти, ни следа их присутсвия, как будто все было только в голове Стаса.
Он бродил по берегу, пока в какой-то момент не решился зайти дальше. Ледяное море предупреждающе обожгло ноги, прорвавшись сквозь ботинки, схватившись за тонкие щиколотки. Соленые брызги ударились об открытые участки кожи, в тщетной попытке отрезвить. И Стас послушно замер, чувствуя, наконец, как из груди вырывается болезненный вопль. Сжал кулаки, в отчаянной попытке сдержаться, не выпустить крик наружу, но его уже всего сотрясало от рыданий. Волны сбивали с ног, заставляя пошатываться, пока наконец не уронили Стаса на колени. У него не осталось никаких сил на то, чтобы подняться, чтобы попытаться хотя бы уйти из под окатывающих с головой волн.
Так бы и захлебнулся морской водой, если бы не выхватившие крепкие руки, которые протащили его к берегу. Костя, чудом оказавшийся рядом, держал его, не позволял свалиться обратно на гальку. Он крепко прижимал его к себе, беспокойно бормоча куда-то в воздух проклятья. Только вот не помогало это, никак не затыкало боль, раздирающую грудь. Ничто не могло уже заглушить, ни алкоголь, ни нежные Катенькины руки.
Так и проносил эту боль с собой всю жизнь, ни обмолвился ни словом о произошедшем.
Его руку накрывает теплая ладонь Влада, а сам Стас замечает, что щеки мокрые от слез. Он шмыгает носом, пытается вытереть лицо, но Влад опережает его. Он мягко держит его за руки, гладит кожу, пытается успокоить. Отпускает только, чтобы самому вытереть влажные дорожки. Стас прикрывает глаза, в тщедушной попытке спрятаться. Хотя поздно уже, все что мог рассказал, вывернул душу наизнанку, да сердце самолично в чужие руки вложил.
- Спасибо, - тихо благодарит Влад, нарушая тишину, - Спасибо, что рассказал.
Стас чувствует, как Влад соприкасается своим лбом с его. Ощущает руки на своих щеках, его дыхание на своих губах. И от этого всего ему легче. Как и от того, что он наконец рассказал обо всем, что так долго висело мертвым грузом на душе. Облегчение накатывает волнами, и ему кажется, что даже дышать стало легче.
Влад отпускает его лицо лишь для того, чтобы пробежаться пальцами по тыльной стороне ладони. И так он говорит: "Все хорошо".